Отвернулся от телефона и обвел взглядом трейлер. Там был Браун и два командира пожарных частей, потом Гиддингс, Патти, Поттер и он сам.
- Саймон, - сообщил он, - увидел все, что ему было нужно, по телевидению. Не знаю, может он нам помочь или нет, но думаю, что мог бы понадобиться здесь.
- Если он вам нужен, мы его доставим, - ответил Поттер.
Гиддингс сказал:
- И что гораздо важнее, если Льюис уже закончил свои расчеты, то нужно послать несколько человек и выяснить, нельзя ли подать напряжение хотя бы на один лифт.
Нат щелкнул пальцами:
- Его бригадир… как же его зовут? Пит? Пат Харрис.
Он взглянул на Гиддингса и увидел, что тот понял. Для Брауна объяснил:
- Нам нужен он. И несколько его людей. Возможно, это поможет, возможно, нет, но стоит попробовать. - Он помолчал. - Но Харрис нам нужен и по другой причине. Саймон не делал изменения собственноручно. Харрис должен о них знать.
Патти откашлялась. Она оказалась в этом мужском мире одна и немного робела, но здесь ей было хорошо. Сколько строек прошла она вместе с отцом? Сколько раз сидела в таких же трейлерах, прислушиваясь к разговорам и дожидаясь, когда же кончатся технические дебаты и они вместе отправятся куда-нибудь? Сколько сведений она при этом неосознанно впитала?
- Есть еще кое-кто, знающий обо всех изменениях, - сказала она и тут же запнулась. Но потом продолжила: - Инспектор, который принимал работу. Кто он?
Нат тихо повторил:
- Умница девочка.
Гиддингс сказал:
- Ну, это мы выясним, черт возьми, и притащим этого говнюка сюда. Я его знаю в лицо. Зовут его… - он долго вспоминал, - Гарри. Как дальше, не знаю, но выясню.
Глава XVI
17.01–17.11
Мэр Рамсей вышел из канцелярии в поисках своей жены. Нашел ее, одиноко стоящую у окон, выходящих на широкую сверкающую реку. Когда подошел, она улыбнулась.
- Ты такой серьезный, Боб, - сказала она. - Действительно все так плохо, как намекал Бент?
- К сожалению, да.
- Ну, вы что-нибудь придумаете.
- Нет. - Мэр покачал головой. - Думать придется специалистам - Бену Колдуэллу, его парню там внизу или Тиму Брауну.
Он помолчал, криво улыбаясь.
- А все приказы будет отдавать Бент, а не я.
- Но это твой город, Боб.
Он снова возразил, покачав головой:
- Бывают минуты, когда человек должен признать чужое превосходство. Тут мне с Бентом не сравниться.
- Это глупости, - нежно улыбнулась Паола. - А если ты не выбросишь из головы такие мысли, я рассержусь. Ты лучше всех, кого я когда-либо знала.
Рамсей помолчал, глядя на реку, словно она его завораживала.
- Бент сегодня обронил одно замечание. Заявил, что это здание - еще одно стадо динозавров. - Он улыбнулся жене: - В этом есть доля правды. Возможно, у меня было слишком много работы и просто не хватило времени это осознать.
- Я тебя не понимаю, Боб.
- Так ли почетно построить что-то крупнейшее в мире? Крупнейшую пирамиду, или корабль, или самое большое здание? Или, если уж зашла речь, самый большой город. Динозавры тоже были крупнейшими, и в этом была их погибель. Это точка зрения Бента.
Он покачал головой:
- Нет, критериями должны быть целесообразность и качество, и прежде всего - необходимость. Нам это нужно? Это в наших силах? Вот два вопроса, которые нужно бы всегда задавать в самом начале и ответы на них записывать несмываемыми чернилами и большими буквами, чтобы не забывались.
- А ты этого не сделал? - спросила Паола.
- Я допустил, что этого не сделал город. Нужно ли ему такое здание? Ответ - нет. Конторских помещений вполне достаточно. Более чем достаточно. И я мог всему этому помешать. Вместо того я оказал всяческую помощь, которую только может предложить мэрия. Другая причина - тщеславие, ну как же, здание, которое поразит весь мир!
- Но так и будет, Боб.
Мэр открыл рот, но передумал и промолчал. Потом только сказал:
- Возможно.
Не имело смысла преждевременно оглашать приговор.
Паола продолжала:
- Тридцать пят лет кое-что да значат, Боб. За эти годы можно как следует узнать человека. Вот я стою с тобой, размышляю и знаю, что у тебя в голове. - Она улыбнулась. - Тут ведь есть телефоны. Мы могли бы воспользоваться одним из них, как ты думаешь?
Мэр нахмурился.
- Мы могли бы позвонить Джилл, - продолжала Паола. - Она хотела посмотреть репортаж об открытии. Будет страшно беспокоиться.
- Это хорошая мысль. - Он уже улыбался той мальчишеской улыбкой, которую так хорошо знали избиратели. - По крайней мере ее успокоим.
- Я не совсем это имела в виду, - ответила Паола.
- Тогда подождем. - Мальчишеская улыбка тут же исчезла. - Нет никаких оснований для паники.
- Для паники нет, Боб, но настало время перестать делать вид, что все идет как надо. Те вертолеты - что они могут? Те пожарные, о которых Бент говорит, что они идут вверх по лестницам… - Паола покачала головой. Ее улыбка была нежной и даже понимающей, но голос выражал несогласие. - Последняя безумная попытка покорения вершины Эвереста - зачем? Чего они хотят достичь?
- Черт возьми, - ответил мэр, - человек так просто не сдается.
- Я тоже не сдаюсь, Боб.
- Возможно, я тебя не понял, - медленно сказал мэр, - но что тогда ты хотела сказать Джилл?
- В основном всякие пустяки.
- И что ты именно хотела сказать?
Паола иронически улыбнулась. Но ее улыбка тут же исчезла. И Паола тихонько ответила:
- О’ревуар. Я хотела бы еще раз услышать ее голос. Хотела, чтобы она слышала наши голоса. Хотела сказать ей, где в нашем огромном доме лежит фамильное серебро - серебро бабушки Джонс. Хотела, чтобы она знала, где некоторые мои драгоценности, часть из них подарил ты, часть в нашей семье уже несколько поколений, - они в сейфе в филиале Ирвинг Траст на углу Сорок второй и Парк-авеню, и что ключ в моем туалетном столике.
А кроме этих материальных проблем, я бы хотела, чтобы она знала, что не обманула наших надежд, хотя и развелась. Чтобы поняла, что мы знаем, каким адом были для нее бесконечные телекамеры, репортеры и микрофоны в доме, из-за которых и для нас, знающих жизнь, было тяжело сохранить реальный взгляд на вещи, а тем более для нее, почти ребенка, с самого начала привыкшей видеть мир как конфетку, которая принадлежит ей, еще до того, как она это заслужила. И что человек все должен заслужить сам.
Хочу, чтобы она была счастлива, чтобы нашла свою судьбу, и потому ей будет лучше, что нас не станет, потому что не будет убежища, куда она может спрятаться, где может плакать и жаловаться.
Но больше всего я хочу, Боб, чтобы она знала то, что есть и всегда было правдой, - что мы ее ужасно любим, что мы счастливы, что она у нас есть и что сейчас, попав в дурацкую западню здесь, наверху, мы думаем только о ней.
Наверняка, ей это немного поможет, прибавит ей больше сил, чем когда-либо до сих пор.
Паола замолчала.
- Это кое-что из тех пустяков, о которых я хотела с ней поговорить, Боб. Или - не стоит?
Мэр взял ее под руку. Голос его звучал нежно.
- Пойдем поищем какой-нибудь телефон, - сказал он.
* * *
Кэри Уайкофф нашел сенатора Петерса, опиравшегося о стену и разглядывавшего зал.
- Я смотрю, вы совершенно спокойны, - заметил конгрессмен.
Это прозвучало как обвинение.
- А вы что предлагаете? - спросил сенатор. - Произнести речь? Собрать комиссию? Составить заявление или передать дело в суд? - Он помолчал, а потом совсем иным тоном продолжал: - Или позвонить в Белый дом, свалить всю вину на власти, а потом позвонить Джеку Андерсену и рассказать ему, как тут идут дела?
Уайкофф возмутился:
- Вы и Бент Армитейдж обращаетесь со мной, как с мальчишкой, у которого еще молоко на губах не обсохло.
- Это, наверно, потому, сынок, - ответил сенатор, - что вы иногда ведете себя именно так. Не всегда, только иногда. Как, например, сегодня. - Он обвел взглядом зал. - Здесь полно глупцов, которые понятия не имеют, что происходит. Вам уже доводилось видеть панику? Настоящую панику? Толпу, охваченную животным ужасом?
- А вам? - спросил Уайкофф и тут же подумал, что вопрос этот излишен. Джейк Петерс никогда не вступал в дискуссию с незаряженным револьвером.
- В шестьдесят четвертом году я был в Анкоридже, когда произошло землетрясение, - сказал сенатор и после паузы продолжал: - Вы никогда не попадали хотя бы в небольшое землетрясение? Нет? Мне кажется, это ни с чем не сравнимо. Человек всегда считает землю чем-то надежным, неизменным и безопасным. И когда она начинает колебаться под ногами, то спасения искать негде. - Он махнул рукой. - Но Бог с ним. Да, я уже пережил панику. И не хотел бы этого еще раз. Особенно здесь.
- Вы правы, - ответил Уайкофф, - я тоже. Что вы хотите предпринять?
- Перестать подпирать стену, - ответил сенатор и так и сделал.
Рассерженный Уайкофф раскрыл было рот, но тут же снова закрыл.
- Не надо нервничать, - продолжал сенатор. - Я не собираюсь насмехаться над вами. Потрогайте стену. Ну как, горячо? Я стоял, прислонившись к ней, и чувствовал, как она раскаляется. Это происходит очень быстро. Видимо, это означает, что по шахтам в ядре здания поднимается горячий воздух, возможно и пламя. - Он посмотрел на часы и невесело усмехнулся. - Быстрее, чем я думал.
- Вам нужно было стать ученым, - недовольно сказал Уайкофф.
- Ну, а разве мы с вами не ученые, вы и я? Мы ведь занимаемся общественными науками, не так ли? - Сенатор усмехнулся, на этот раз веселее. - Наши методы не слишком научны, признаю, но мы все пытаемся держать руку на пульсе и контролировать кровяное давление избравшего нас народа, и действовать сообразно с ним.
- А иногда, и чаще всего, - добавил Уайкофф, - бездействовать.
- Бездействие - тоже действие. Некоторые понимают это слишком поздно, другие - никогда. "Так не стойте же - действуйте!" - вот обычная реакция. Хотя требование "Ничего не делайте, лучше стойте" - часто могло быть более разумным решением. Помните, как Маугли попадает в логово кобр, которые не хотят причинить ему зла, и тогда кобры говорят удаву Каа дословно следующее: "Ради Бога, скажи ему, чтобы перестал вертеться и наступать на нас!" Черт побери, парень, мне вся эта ситуация нравится не больше, чем вам, но я не вижу, что можно предпринять, и пока мне не придет в голову ничего умного, я не собираюсь ничего делать, чтобы не навредить больше. Так что успокойтесь и наблюдайте за окружающими. Как вы думаете, куда так целеустремленно направляются Боб и Паола Рамсей? Может быть, в туалет?
Уайкофф улыбнулся:
- Может быть. Это настолько же правдоподобная гипотеза, как и любая другая.
- Самая правдоподобная, - сказал сенатор. - Однажды, помню, посреди дискуссии, которая расшевелила обе палаты и заполнила галерею журналистами, репортерами с радио и телевидения и просто любопытными или убежденными в том, что решается судьба народа - а возможно, так и было, - один старый сенатор от Небраски, или Оклахомы, или, скажем, от Нью-Йорка наклонился к своему коллеге и что-то прошептал ему на ухо. Репортеры на галерее враз определили - что-то происходит. И действительно. А старик сенатор сказал: "Слушай, Джордж, я должен пойти отлить, а то лопнет мочевой пузырь. Столько кофе, и к тому же еще фасолевый суп… Пока этот старый козел закончит, я уже вернусь".
И он встал и величественно вышел из зала. Все на галерее при этом думали, что он направляется прямо в Белый дом, чтобы обсудить что-то с Ним.
Уайкофф снова улыбнулся:
- Какую бы вы хотели эпитафию, Джейк? "Он ушел, смеясь"?
Сенатор покачал головой. Лицо его стало серьезным:
- Нет, мне кажется, я заслуживаю самой почетной надписи: "С тем, что имел, сделал все, что мог". Думаю, что мы спокойно можем выпить, а?
* * *
Инженер-электрик Джо Льюис сказал:
- Что произошло, нам по-прежнему неизвестно. Возможно, сгорели электромоторы. Или полетел подводящий кабель. Все, что можем сделать - проложить от подстанции новый кабель, подключить его и надеяться, что щиты настолько уцелели, чтобы подать напряжение на лифты. - Он развел руками: - Ничего другого сделать не можем.
- Ну так беритесь за дело, - ответил Гиддингс. - Электростанция "Кон Эдиссон" готова помочь нам всем, чем сможет. - Он замолчал и уставился в небо, где гигантские здания почти соединялись вершинами. - Назовите мне хоть одну разумную причину, - взмолился он, - почему нужно было это чертово здание строить таким высоким?
- Потому, - ответил Джо Льюис, - что кто-то построил другое высокое здание и нам нужно было его превзойти. Нет ничего проще. В этом вся суть.
Глава XVII
17.03–17.18
Зиб уже снова сидела за столом в редакции журнала, но никак не могла сосредоточиться. Было уже поздно, и перед ней все еще лежали груды рукописей, уже прочитанных и рекомендованных к изданию. По большей части это чтение она воспринимала как гимнастику для ума. Но сейчас, в эти минуты, рукописи казались ей никчемными, даже глупыми и - как сейчас говорят - неактуальными.
Но это была неправда. Даже не глядя на их страницы, она знала, что изрядная часть, даже большинство этих историй - о молодых женщинах и их проблемах, а если это не актуально, тогда что же? Ведь она тоже молодая женщина, не так ли? И, слава Богу, наконец стало ясно, что у нее те же проблемы, что и у всех.
Она была воспитана как Зиб Марлоу, это имя что-то значило, и вышла замуж за многообещающего Ната Вильсона из знаменитой фирмы Бена Колдуэлла. Уже эти два обстоятельства выделяли ее из толпы. И не только они.
Она занимала должность литературного редактора в одном из немногих оставшихся общенациональных журналов и хорошо знала свое дело. А ее внешность, ее положение, ее знания и полученное образование тоже были на высшем уровне. И кроме того, по любому другому критерию становилось ясно, что Зиб Марлоу-Вильсон достигла вершины совершенства.
Правда, за исключением тех старомодных понятий о чести, которые всегда считались такими важными. Как быть с ними, дорогая?
Вычеркнем этот вопрос. На него Зиб уже нашла ответ, и именно потому она добилась того, чего добилась.
И кстати, как ни парадоксально, именно здесь, в редакции журнала, определяющего интеллектуальный уровень верхнею среднею класса, она неожиданно нашла повод усомниться в нерушимости своих жизненных принципов. Например, несколько месяцев назад ей понравился рассказ, за который она напрасно билась с Джимом Хендерсоном.
- Бетси, милочка, - сказал тогда Джим, - наши читательницы необычайно интеллигентны, иначе они ничего бы не читали, а сидели, уткнувшись в телевизор. Но вместе с тем они жены и матери, у которых проблемы с домашним бюджетом, с налогами, с родительским комитетом, просто с повседневными мелочами. И большинство из них не заметит, что переживает кризис своего внутреннего "я", даже если он наступит в действительности. Не уверен, заметил бы и я сам. Они - соль нашей земли. Это я с благодарностью признаю. А теперь возьмем эту полную самоанализа историю…
- Вы мне совершенно напрасно даете понять, - сказала Зиб, - что шеф здесь вы. Но ведь это прекрасно написано, актуально, свежо…
- Глупости, - ответил Хендерсон.
Встал с кресла, обошел вокруг стола и снова сел. Он был без пиджака, длинный, худой и безжалостный.
- У меня иногда от тебя голова кругом идет, детка. Как литературный редактор ты - класс, по крайней мере в большинстве случаев. Но как только какой-нибудь литературный агент, вроде Сомса, знающий твои слабости, подсунет тебе нечто подобное, ты тут же начинаешь пускать слюни, хотя не хуже меня знаешь, что это не для нас.
- А должно быть для нас.
- Это тоже ерунда, и ты прекрасно понимаешь, только прикидываешься. Сейчас же отошли это обратно. - Он держал рукопись двумя пальцами, как нечто нечистое.
Зиб в ярости вернулась в свой кабинет и позвонила Сомсу.
- Мне очень жаль, Джон. Рассказ мне очень понравился…
- Хочешь, дорогуша, я угадаю, в чем дело? Он не понравился лорду Хендерсону, и точка. А чего еще можно было ожидать. Не было никаких шансов.
- Так зачем вы мне его вообще посылали?
Джон улыбался. Зиб буквально видела это. На загорелом лице под шапкой седых волос эта улыбка, собиравшая морщины в уголках глаз за стеклами очков, напоминала улыбку типичного английского профессора или литератора-лауреата, уверенного в своей непогрешимости.
- Только для того, чтобы показать, какого уровня литературу мог бы при желании печатать ваш журнал. Для чего же еще, милочка?
В тот день настроение у нее было ни к черту, и она решила, что не даст себя обманывать. Особенно сейчас.
- Ради этого вы не тратили бы свое время, - ответила Зиб. - И мое тоже.
Наступила тишина. Погасла ли его улыбка, утратил ли он хоть на гран самоуверенность?