- Он пойдет в американский детский сад, вместе с массой других детей. Дело еще и в том, - добавила она задумчиво, - что у него на юге есть родственники, которых он никогда не видел. Мне это не нравится. Я хочу, чтобы он знал все.
- Американский? - переспросил он недоверчиво. - Что ты имеешь в виду, когда говоришь "знать все"?
Он подумал о настоящих родителях малыша и об их участи.
- С матерью мы подождем, пока он не вырастет немного.
- Езжайте! - сказал он уверенно.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
- Как ты думаешь, что сказала бы мама?
- То же, что и я. А потом немного пошмыгала бы носом в кровати.
- А ты не будешь?
Матеус прискакал с детской книгой в одной руке и яблоком в другой.
- "Была темная штормовая ночь". Это не слишком мрачно? - с сомнением спросил Сейер.
- Ха, - засопел малыш и вскарабкался к деду на колени.
- Угли уже раскалились, - сказала Ингрид и скинула с себя ботинки. - Я положу бифштексы.
- Положи бифштексы, - согласился он.
Она переложила мясо на решетку, все четыре куска, и пошла в дом за напитками.
- У меня есть зеленый резиновый питон в комнате, - прошептал Матеус. - Положим ей в ботинки?
Сейер помедлил.
- Не знаю. Ты думаешь, это будет забавно?
- А ты так не думаешь?
- Вообще-то нет.
- Старики вечно всего боятся, - с досадой сказал малыш. - Ведь это будет моя вина.
- О'кей, - тихо сказал Сейер. - Есть черный ход.
Матеус снова спрыгнул, принес резиновую змею и, старательно свернув ее, положил в деревянный ботинок.
- Теперь читай.
Конрад с ужасом подумал об отвратительной змее и представил себе, что можно почувствовать, когда резина коснется голой ноги. Потом начал читать глубоким трагическим голосом: "Была темная штормовая ночь. В горах прятались разбойники и волки". Ты уверен, что это не слишком мрачно?
- Мама читала мне ее много раз. - Матеус запустил зубы в яблоко и начал с аппетитом жевать.
- Не такими большими кусками, - предостерег его Сейер. - Ты можешь подавиться.
- Читай уже, дедушка!
Видимо, я действительно становлюсь старым, грустно подумал Сейер. Старым и трусливым.
- "Была темная штормовая ночь", - снова начал он, и в этот самый момент Ингрид снова вошла, с тремя бутылками пива и одной колой. Он остановился и посмотрел на нее. Матеус тоже.
- Что вы на меня смотрите? Что это с вами?
- Ничего, - кротко сказали они хором и снова склонились над книгой. Она поставила бутылки на стол, открыла их и поискала глазами ботинки. Подняла их, постучала три раза. Ничего не произошло. Крепко сидит, подумали оба радостно. А потом произошло много всего одновременно. Зять Эрик внезапно появился в дверях, Матеус спрыгнул с коленей и бросился к нему. Кольберг выполз из-под стола и забил хвостом, так что бутылки опрокинулись, а Ингрид сунула ноги в ботинки.
* * *
Сёльви стояла в своей комнате и доставала вещи из коробки. На мгновение она выпрямилась и выглянула в окно. Фритцнер из дома напротив стоял у своего окна и глядел на нее. В руках у него был стакан. Он поднял его и кивнул, как будто пил за ее здоровье.
Сёльви молниеносно повернулась к нему спиной. Конечно, она ничего не имела против того, чтобы за ней наблюдал мужчина. Но Фритцнер был лысый. Представить себе, как она живет с лысым человеком, было настолько же немыслимо, как представить себе жизнь с толстяком. Такого в ее мечтах не было. Она не думала о том, что Эдди был и лысым, и толстым. Другие мужчины могли быть лысыми сколько угодно, но только не те, с которыми она будет гулять. Она презрительно фыркнула и снова взглянула наверх. Он уже исчез. Наверняка сел опять в свою лодку, сумасшедший.
Она услышала дверной звонок и просеменила к двери, в голубом спортивном костюме с серебряным ремнем вокруг талии и балетках на ногах.
- Ох! - воскликнула она радостно, - это вы! Я убираюсь в комнате Анни. Вы можете войти, мама и папа совсем скоро вернутся.
Сейер прошел вслед за ней в гостиную и поднялся в комнату рядом с комнатой Анни. Она была намного больше и вся выдержана в пастельных тонах. На ночном столике стояла фотография сестры.
- Я кое-что унаследовала, - улыбнулась Сёльви, словно извиняясь. - Немного мелочей, одежду и тому подобное. А если я уговорю папу, мне разрешат пробить стену к Анни, и тогда комната у меня будет еще больше.
Он кивнул.
- Будет действительно здорово, - пробормотал он. Он пришел в ужас от ее слов и почти сразу же ему стало стыдно. Он не имеет права никого осуждать. Людям свойственно прилагать усилия к тому, чтобы продолжать жить, и они вправе делать это, как умеют. Никто никому не указ. Нечего советовать другим, как они должны горевать. Он сделал себе выговор и огляделся. Ему никогда еще не приходилось видеть комнаты с таким количеством украшений, фигурок, мелочей и всяких безделушек.
- А еще у меня будет собственный телевизор, - улыбнулась Сёльви. - С отдельной антенной я смогу поймать "ТВ-Норге".
Она наклонялась над коробкой, лежавшей на полу, и все время доставала оттуда новые вещи.
- Здесь в основном книги, - пояснила она, - у Анни не было косметики, украшений - ничего такого. И еще масса дисков и музыкальных кассет.
- Ты любишь читать?
- Вообще-то нет. Но здорово, когда книжные полки заполнены.
Он понимающе кивнул.
- Что-то произошло? - осторожно спросила она.
- Да, пожалуй. Но мы пока не понимаем, что это значит.
Она кивнула и достала из коробки еще одну вещь - нечто запакованное в газетную бумагу.
- Так ты знаешь Магне Йонаса, Сёльви?
- Да, - быстро ответила она. Ему показалось, что девушка покраснела, но, возможно, он ошибался - у нее и так было розоватое лицо. - Сейчас он живет в Осло. Работает в "Gym & Greier".
- Ты не знаешь, было ли у них что-то с Анни?
- У них с Анни? - Девушка посмотрела на него непонимающе.
- Не засматривались ли они друг на друга, или, может быть, Магне был влюблен, или, может, пытался как-то к ней подобраться? До тебя?
- Анни только смеялась над ним, - заявила Сёльви; в ее тоне звучало осуждение. - Как будто Хальвор намного лучше. Магне хотя бы выглядит по-мужски. Я имею в виду, у него есть мышцы и все такое.
Она раздирала газетную бумагу, избегая его взгляда.
- Могла она обидеть его? - осторожно спросил Сейер, пока из бумаги появлялось что-то блестящее.
- Я бы в это поверила. Анни не могла перестать говорить "нет". Она иногда становилась очень язвительной, а у самой всего и было-то - одни мышцы. Все так много говорят о том, какая добрая и замечательная она была, и я тоже не хочу говорить о своей сводной сестре ничего плохого. Но она часто бывала очень ехидной, просто никто об этом не говорит. Потому что она мертва. Я не понимаю, как Хальвор выдерживал. Анни всегда все решала сама.
- Да?
- Но со мной она была добра. Всегда.
На мгновение лицо Сёльви приобрело испуганное выражение - казалось, опомнилась: вспомнила о сестре и обо всем, что с нею случилось.
- Давно вы встречаетесь с Магне? - вежливо поинтересовался он.
- Всего несколько недель. Ходим в кино и все такое. - Она ответила очень быстро.
- Он младше тебя?
- На четыре года, - неохотно призналась она. - Но он очень мужественно выглядит для своего возраста.
- Именно.
Она подняла фигурку и посмотрела на нее против света, сощурив глаза. Бронзовая птица на шесте. Маленькая толстая фигурка в перьях, с головой набок.
- Она, наверное, сломана, - неуверенно предположила Сёльви.
Сейер удивленно глядел на птицу. Вдруг неожиданная мысль пронзила его, как стрела в висок. Птица напоминала фигурки, которые обычно ставят на могилы маленьких детей.
- Я могу слепить из теста такую же, - задумчиво сказала она. - Попрошу папу помочь мне. Она очень красивая.
Он не нашелся с ответом. Образ новой Анни, гораздо более объемный, чем его рисовали Хальвор и родители, медленно обретал очертания.
- Как ты думаешь, что это такое? - пробормотал он.
Она пожала плечами.
- Не имею представления. Просто красивая фигурка, которая разбилась.
- Ты никогда ее раньше не видела?
- Нет. Мне не разрешалось входить в комнату Анни, когда ее не было дома.
Она положила птицу на письменный стол. Там фигурка и осталась лежать, слегка покачиваясь. Сёльви же снова склонилась над коробкой.
- Ты давно не видела своего отца? - как бы между прочим спросил он, продолжая глядеть на птицу, которая качалась все медленнее. Его мозг работал на высоких оборотах.
- Моего отца? - Она выпрямилась и посмотрела на Сейера, сбитая с толку. - Вы имеете в виду - моего биологического отца?
Он кивнул.
- Он был на погребении Анни.
- Тебе его наверняка не хватает?
Она не ответила. Казалось, он затронул что-то, о чем она редко вспоминала и еще реже по-настоящему думала. Какая-то заноза, о которой она хотела забыть, досадное обстоятельство. Взрослые установили для нее свои правила, неписаные законы, которым она всегда следовала и всегда все принимала без борьбы, никогда не понимая при этом, что стоит за всеми этими запретами. Его вопросы явно раздражали ее. "Я должен считаться с людьми, - напомнил себе Сейер, - надо приближаться к людям на их условиях, а не вламываться к ним в душу без спроса".
- Как ты называешь Эдди? - осторожно спросил он.
- Я зову его "папа", - тихо ответила она.
- А своего настоящего отца?
- Его я зову "отец", - просто сказала она. - Я так всегда делала. Это он хотел, чтобы так было, он был старомоден.
"Был". Как будто Акселя Бьёрка больше не существует.
- Едет автомобиль! - радостно воскликнула она.
Зеленая "Тойота" Холланда плавно остановилась перед домом. Сейер увидел, как Ада Холланд ставит ногу на дорожку.
- Птичка, Сёльви. Можно я возьму ее? - быстро спросил он.
Она широко раскрыла глаза.
- Сломанную птичку? Конечно. - Она с недоумением протянула ему фигурку.
- Спасибо. Тогда я не буду больше мешать тебе, - улыбнулся он и вышел из комнаты. Положив птичку во внутренний карман, Сейер вошел в гостиную и стал ждать.
Птица. Отломанная с могилы Эскиля. В комнате Анни. Почему?
Первым вошел Холланд. Он кивнул Сейеру и протянул ему руку, полуотвернувшись. В нем появилась отчужденность, которой не было раньше. Фру Холланд вышла поставить кофе.
- Сёльви получит комнату Анни, - сказал Холланд. - Надо будет снести стену и покрасить все заново. Много работы.
Сейер кивнул.
- Я должен сказать вам одну вещь, - продолжал Холланд. - Я прочитал в газете, что восемнадцатилетний парень находится в предварительном заключении. Не мог же это сделать Хальвор? Мы знали его два года. Конечно, с ним не так уж легко общаться, но ведь люди бывают разные. Я не хочу утверждать, что вы не ведаете, что творите, но мы не можем представить себе, что убийца Хальвор, не можем, никто из нас.
Зато Сейер мог. Возможно, он снес голову своему отцу - по трезвом размышлении убил спящего человека.
- Это Хальвор сидит у вас? - продолжал Холланд.
- Мы отпустили его, - успокаивающе ответил Сейер.
- Но за что, во имя всего святого, вы посадили его?
- Это было необходимо. Больше я ничего не могу об этом сказать.
- "В интересах следствия"?
- Точно.
Вошла фру Холланд с четырьмя чашками и кексом в миске.
Сейер бесцельно выглянул в окно.
- Пока мне больше нечего сказать.
Холланд печально улыбнулся.
- Разумеется. Мы, вероятно, окажемся последними, кто услышит имя убийцы, так я себе это представляю. Газеты обо всем узнают гораздо раньше нас.
- Обещаю, что нет.
Сейер посмотрел прямо в глаза Эдди Холланда, большие и серые, такие же, какие были у Анни. Сейчас они были до краев наполнены болью.
- То, что вы читаете о чем-то в газете, не означает, что мы выдаем им информацию. Когда мы кого-нибудь арестуем, вы будете в курсе. Я обещаю.
- Никто не рассказал нам о Хальворе, - тихо заметил Эдди.
- Только потому, что мы не верили в его виновность.
- Теперь, когда я обо всем подумал, - пробормотал Холланд, - я не уверен, что готов узнать правду о том, кто это сделал.
- Что это ты такое говоришь? - Ада Холланд вошла в гостиную с кофе и ошеломленно посмотрела на мужа.
- Это не играет уже никакой роли. Это был просто чудовищный несчастный случай. Которого нельзя было избежать.
- Почему ты так говоришь? - срывающимся голосом спросила она.
- Она и так должна была умереть. Поэтому убийство не сыграло никакой роли… - Он уставился в пустую чашку, поднял ее и наклонил, как будто хотел вылить на пол горячий кофе, которого на самом деле в чашке не было.
- Убийство есть убийство, - сдержанно, но твердо сказал Сейер. - У вас есть право знать имя убийцы и причину смерти вашей дочери. Это может занять много времени, но в конце концов я выясню это.
- Много времени? - Холланд вдруг снова горько улыбнулся. - Анни медленно разлагается, - прошептал он.
- Эдди! - измученно воскликнула фру Холланд. - У нас же есть Сёльви!
- У тебя есть Сёльви.
Он поднялся и вышел, исчез внутри дома и остался там. Никто не пошел за ним. Фру Холланд в отчаянии пожала плечами.
- Анни была папиной дочкой, - тихо сказала она.
- Я знаю.
- Я боюсь, что он больше никогда не станет таким же, как прежде.
- Не станет. Как раз сейчас он занимается тем, что приспосабливается к другому Эдди. Ему нужно время. Возможно, ему станет легче в тот день, когда мы выясним, что случилось на самом деле.
- Я не знаю, осмелюсь ли я узнать.
- Вы чего-то боитесь?
- Я боюсь всего. Я без конца представляю себе все, что могло произойти там, наверху, у озера.
- Вы можете рассказать мне что-нибудь об этом?
Она покачала головой и потянулась за чашкой.
- Нет, не могу. Это просто фантазии. Если я озвучу их, вдруг они станут реальностью.
- Сёльви вроде бы держится хорошо? - он решил сменить тему.
- Сёльви сильная девочка, - в голосе матери прозвучала неожиданная твердость.
Сильная, подумал он. Да, возможно, это то самое слово. Возможно, как раз Анни была слабой. У него в голове происходила тревожная переоценка ценностей. Ада вышла за сахаром и сливками. Вошла Сёльви.
- Где папа?
- Он сейчас придет! - громко и властно выкрикнула фру Холланд из кухни, возможно, в надежде, что Эдди услышит ее и снова вернется. Не Анни мертва, подумал Сейер. Семья начинает разваливаться, трещит по швам, в корпусе большая дыра, и вода затекает внутрь, а эта женщина затыкает щели старыми фразами и словами, чтобы удержать лодку на плаву.
Ада налила ему кофе. Палец Сейера не пролез в ручку чашки, и ему пришлось держать ее обеими руками.
- Вы все время спрашиваете "почему", - устало сказала Ада Холланд. - Как будто у всего всегда есть разумная причина.
- Не обязательно разумная. Но причина, разумеется, была.
- Значит, вы хорошо понимаете их? Этих людей, которых сажаете за убийство и моральное уродство?
- Иначе я не смог бы делать свою работу.
Он отпил еще кофе и подумал о Хальворе.
- Но должны же быть исключения?
- Они очень редки.
Она вздохнула и посмотрела на дочь.
- А что ты думаешь, Сёльви? - серьезно спросила она. Тихо, с совершенно новым для нее выражением, раньше он не слышал, чтобы Ада так говорила. Как будто хотела пробиться сквозь хаос, царивший в легкомысленной голове дочери и найти ответ, неожиданный, все объясняющий ответ. Как будто она вдруг обнаружила, что единственная дочь, которая у нее осталась, - не такая, какой она представляла ее себе раньше, возможно, она нашла у нее неожиданное сходство с Анни.
- Я? - Девушка удивленно посмотрела на мать. - Я, знаешь, никогда не любила Фритцнера из дома напротив. Я слышала, он вечно сидит в парусной лодке посреди комнаты и читает целыми ночами, а в держателе для бутылок у него бутылка пива.
* * *
Скарре выключил почти весь свет в офисе. Осталась гореть только настольная лампа, шестьдесят ватт; в белом круге ее света валялись бумаги. Принтер мягко и ровно гудел, выплевывая последнюю страницу, заполненную его любимым шрифтом - "Palatino". Краем глаза он увидел, как открылась дверь и вошел человек. Он хотел посмотреть, кто это, но из принтера как раз выпал листок. Он наклонился и подхватил его, выпрямился - и в этот момент в поле его зрения попала фигурка, лежащая на белом листе бумаги. Бронзовая птичка на шесте.
- Где? - быстро спросил он.
Сейер сел.
- Дома у Анни. Сёльви разбирала вещи Анни, и эта фигурка лежала среди них, завернутая в газету. Я побывал на могиле. Птица, без сомнения, отломана от памятника Эскилю. - Он взглянул на Скарре. - Но она могла получить ее от кого-нибудь.
- От кого, например?
- Не знаю. Но если взяла ее сама, то есть пошла на могилу и под покровом темноты отколола от могилы фигурку с помощью какого-нибудь инструмента, то это… почти кощунство. Ты не находишь?
- А Анни не была способна на кощунство?
- Не знаю. Я уже ни в чем не уверен.
Скарре повернул абажур лампы так, что на стене появилась идеальная полная луна. Они сидели и смотрели на нее. Повинуясь внезапному импульсу, Скарре поднял птицу на шесте и пронес перед лампой, раскачивая туда-сюда. Силуэт, который возник на фоне "луны", был похож на тень огромной пьяной утки, возвращавшейся домой с пирушки.
- Йенсволь перестал тренировать команду девочек, - сказал Скарре.
- С чего бы это?
- Слухи начали расползаться. Дело об изнасиловании вышло наружу. Девочки отказались к нему ходить.
- Ничего удивительного. Тайное всегда становится явным.
- Фритцнер прав: настали трудные времена для очень многих, и они продлятся до тех пор, пока не найдется виновный. Но ведь это будет уже совсем скоро, ведь ты уже распутал все нити, не так ли?
Сейер покачал головой.
- Все дело во взаимоотношениях Анни и Йонаса. Что-то произошло между ними.
- Может быть, она взяла птицу на память об Эскиле?
- Она могла бы просто зайти к его родителям и попросить у них какую-нибудь игрушку.
- Мог ли он как-то провиниться перед ней?
- Перед ней или перед кем-то другим, к кому она имела отношение. Перед тем, кого она любила.
- Теперь я не понимаю - ты имеешь в виду Хальвора?
- Я имею в виду его сына, Эскиля. Который умер, пока Йонас стоял в ванной и брился.
- Но она же не могла обвинить его в этом?
- Мало того, в обстоятельствах его смерти много неясного.
Скарре присвистнул.
- Никого там не было и никто этого не видел. Нам приходится верить словам Йонаса. - Сейер снова поднял птицу и аккуратно дотронулся до острого клюва. - Как ты думаешь, Якоб? Что на самом деле произошло утром седьмого ноября?