- Фокус! - просиял улыбкой подвыпивший китаец и, сложив платок вчетверо, плохо слушающимися пальцами принялся вязать узелки. Закончив, показал насупившемуся немцу, что у него в результате получилось.
Получился забавный долгоухий ослик. Китаец поставил ослика себе на ладонь.
- Фокус, - щелкнул он пальцами.
И тут перед замершим от изумления немцем разыгралась сценка, какую не увидишь ни в одном из цирков Европы: смешная фигурка поднялась на тряпичные ножки. Покачиваясь, помахивая хвостом и пританцовывая, выделывая вензеля, ослик начал подниматься по его руке к плечу. Взобравшись на плечо, ослик сделал сальто и опустился на раскрытую ладонь.
- Браво! - Герр Лемке был искренне восхищен. Он уже и думать забыл о том, что еще недавно буквально кипел от возмущения и собирался вызвать кондуктора, чтобы вытолкать взашей этого милейшего господина, руки которого способны творить такие чудеса...
- Ну, а еще... фокус? - с нетерпением вопросил он.
Тот, не понимая, уставился на него.
- Фокус, фокус, - поощрил Лемке.
Тогда с трудом, но, по-видимому, все-таки сообразив, что от него ждут продолжения представления, китаец поднялся с дивана. Ноги под ним подгибались - точь-в-точь как у тряпичного ослика, которого он только что демонстрировал.
Несколько минут китаец с пьяной сосредоточенностью сверлил глазами окно вагона.
За окном мелькали купы тронутых желтизной деревьев - начиналась лесополоса.
- Фокус... фокус... - задумчиво бормотал китаец, причмокивая губами и цокая еле ворочающимся языком. Фокус! - снова, на этот раз утвердительно, повторил он.. Повернувшись к Лемке лицом, наклонился и поднял с пола свой скомканный дождевик.
Немец весь обратился во внимание. Китаец между тем расправил шелковый дождевик, взмахнул им, словно средневековый маг волшебной мантией, и...
Больше герр Лемке ничего не увидел. Плащ окутал ему голову, а шею железным обручем охватили сильные пальцы. И почти тут же прямо возле уха доктора раздалось:
- Добрый день, майор! Извините, что вновь беседую с вами инкогнито...
Герр Лемке сразу же узнал этот голос - голос человека, с которым он имел неудовольствие беседовать с глазу на глаз относительно недавно в ночном номере отеля "Виктория".
- Совершенно верно, герр майор, это не первая наша встреча, - словно бы подслушав его мысли, подтвердил человек-невидимка и прибавил с веселой злобой: - Даю вам слово, майор, как бы ни обернулось дело, эта встреча будет для нас последней!
- Что вам от меня еще нужно? - задыхаясь, просипел Лемке.
- Коробка... Коробка с кинолентой, которую вам поручено перевезти в Германию от ваших коллег из Бинфана. Это единственное, что мне от вас нужно, герр майор!
- В кожаном чехле... Под столиком, рядом с портфелем, - после короткого затишья донеслось из-под шелкового покрывала.
В следующую минуту герр Лемке услышал, как щелкнули замки его портфеля и зашелестели бумаги, пролистываемые ловкими пальцами.
Потом прозвучало:
- Весьма сожалею, майор, но содержимое вашего портфеля, правда, частично я тоже буду вынужден реквизировать!
- Хоть все заберите, только оставьте меня, наконец, в покое! - прохрипел герр Лемке. - Я вот-вот задохнусь.
- Потерпите немного, - услышал он в ответ. - В обмен на бумаги и пленку, и вообще на память о нас, мы оставляем вам дождевик.
- Задыхаюсь... - едва пролепетал в ответ Лемке.
Невидимка, изъяснявшийся по-немецки, произнес несколько китайских слов, и майор с облегчением почувствовал, что железное кольцо, сжимавшее его горло, разомкнулось. В следующий миг пальцы - очевидно, китайца - обвились вокруг шеи, закрепив на нем дождевик, какую-то завязку, тугую, однако не мешавшую дышать.
- Итак, о дождевике, - вновь перешел невидимка на немецкий. - Сейчас мы с вами расстанемся, но заклинаю вас, не обнажайте голову раньше, чем досчитаете до ста. После чего дождевиком распоряжайтесь, как хотите. А засим - приятного путешествия!..
...В те самые минуты, когда пунктуальный герр Лемке, набравшись терпения, покорно бормотал свои "айн, цвай, драй, фир" и так далее, два господина в дорогих костюмах, сшитых у разных, но одинаково хороших портных, европеец и китаец, неспешно проследовали до конца коридора и вышли в тамбур.
Европеец, одетый в темно-серый костюм, повернув защелку, открыл входную дверь. Ухватившись за поручень, спустился на нижнюю ступеньку.
Рядом с вагоном проносились темные лесные заросли. Экспресс Харбин - Шанхай, сбавив скорость, одолевал крутой и длинный подъем в гору.
Крепко держась за медный поручень, человек в темно-сером костюме соскочил с подножки, пробежал метр-другой, будто состязался в беге с составом. После, оторвав руку от поручня, отпрыгнул в сторону и, сжавшись в комок, кубарем скатился с высокой насыпи.
Несколькими секундами позже тот же маневр, только с большей ловкостью и артистизмом, проделал абсолютно трезвый молодой китаец в черной паре из шерстяного трико.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
КОНЕЦ "ФАБРИКИ СМЕРТИ"
...А он все стрекочет и стрекочет - японский трофейный кинопроектор. И все, что случилось в те давние годы, вновь воскресает в памяти, рождая воспоминания пронзительно-острые, но отнюдь не сентиментальные.
Сцепив пальцы, вглядываюсь в калейдоскоп заключительных кадров.
Аэродром, укрывшийся между невысокими холмами, пятнистыми от игры света и теней, и биплан, с разворота заходящий на посадку.
Дрогнули от удара о землю шасси, и вот биплан уже бежит по летному полю, ровному, будто раскрытая ладонь.
Скорость падает, летчик подруливает к ангару из гофрированного железа.
Чуть поодаль от ангара - тягач с цистерной на прицепе.
"Человекообразные существа" в резиновых скафандрах, напоминающих водолазные, держась на значительной дистанции от биплана, манипулируют брандспойтами, вырывающимися из рук, усердно опрыскивая самолет пенящимся дезинфицирующим раствором.
Затемнение. Затем финальные кадры: по откидному трапу на землю спускаются трое.
Впереди - пожилой усатый мужчина высокого роста. На нем - кожаное полупальто-реглан без знаков отличия. На впалые щеки падает тень от пенсне. Мужчина поднимает в приветственном жесте сухопарую руку и улыбается. Очевидно, кому-то, стоящему за кадром.
Мне ни к чему напрягать память. Я знаю этого человека в профессорском пенсне.
"Генерал Сиро Исии!" - произношу я в мыслях имя, которое мне неудержимо хочется выкрикнуть на весь зал.
Вслед за генералом Исии, лично возглавлявшим вылет на Нинбо, по трапу спускаются полковник Икари - по должности заместитель Исии, а по сути его правая рука - и доктор Танака, научный руководитель "экспедиции".
Знаю: сейчас загорится электрический свет. Но не уйдут из памяти ненавистные лица, знакомые мне не только по фотографиям и кадрам старой кинохроники...
Собственно говоря, история, которую я хотел рассказать, по сути, подошла к концу. Но в Истории с большой буквы еще долго получали развитие перипетии тех довоенных событий, происходивших в Харбине и Бинфане.
17 июня 1941 года Гитлер принял окончательное решение: реализация плана "Барбаросса" начнется на рассвете 22 июня. Выбор этой даты не был случайным. 22 июня 1812 года Наполеон начал свою бесславно провалившуюся "русскую кампанию". Фюрер нацистской Германии вознамерился доказать всему миру, что то, чего не добился маленький капрал, осуществит молниеносным ударом он - ефрейтор Алоиз Шикльгрубер.
И вот настало роковое 22 июня - день вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз.
В тот день рано утром генерал Гельдер, начальник генштаба вермахта, записал в своем дневнике:
"Армия русских будет уничтожена в течение шести недель".
И еще не успели высохнуть чернила, которыми была сделана эта запись, когда министр иностранных дел Японии, небезызвестный Иосуке Мацуока, обратился к императору с просьбой о немедленной аудиенции. Хирохито принял его незамедлительно.
- Сейчас, когда началась советско-германская война, - заявил министр, - Япония должна поддержать Германию, также напав на Россию.
Хирохито не прислушался к совету своего министра. Но это вовсе не означало, что японцы были намерены вообще воздержаться от военных действий против Советского Союза.
Три дня спустя, когда советский посол в Токио спросил у Мацуоки, будет ли Япония сохранять согласно пакту, заключенному 13 апреля 1941 года, нейтралитет, министр уклонился от прямого ответа, хотя в словах его прослеживались далеко не мирные перспективы во внешней политике Японии по отношению к СССР.
"Основой внешней политики моей страны, - сказал Мацуока, - является "Тройственный пакт", и если настоящая война и пакт о нейтралитете будут находиться в противоречии с этой основой... то пакт о нейтралитете не будет иметь силы".
Одновременно Мацуока разъяснил германскому послу, что его заявление о том, что Япония будет пока придерживаться нейтралитета, сделано с целью "обмануть русских или оставить их в неведении, так как подготовка к войне еще не закончена".
После нападения Германии на Советский Союз японский генштаб разработал собственный план войны против СССР. План этот получил кодовое название "Кан-Току-Эн" - "Большие маневры Квантунской армии".
По замыслу японских военных стратегов Квантунская армия, расквартированная в Маньчжурии, должна была стать чем-то вроде боксерской перчатки, повергающей в нокаут "советского колосса на глиняных ногах". Но прежде, чем нокаутировать противника, нужно выбрать удобный момент. А удобный момент не только подкарауливают, но и готовят.
В сентябре 1941 года главнокомандующий Квантунской армией генерал-майор Умезу созвал экстренное совещание. Круг приглашенных был строго ограничен: только ведущие штабисты и... бактериологи, врачи, ветеринары.
- Думаю, вы отдаете себе отчет в значении событий, которые происходят в мире, - говорил генерал. - Наш союзник, Германия, находится в состоянии войны с Советским Союзом, и, как следует из последних сообщений с театра военных действий, близится час, когда германские войска одержат полную победу над своим противником. Русские, хотя мы и заключили с ними пакт о нейтралитете, являются и нашими врагами.
Умезу сделал паузу.
- Как долго мы будем соблюдать нейтралитет? - усмехнулся он, как бы опережая невысказанный вопрос собравшихся. - Не знаю. Однако мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Надеюсь, господа, что вам ни к чему объяснять, что наша армия, насчитывающая полмиллиона отборных солдат, расположилась в Маньчжоу-Го не для отдыха.
Генерал снова помолчал, собираясь с мыслями. Потом продолжил:
- Господа, я собрал вас у себя для того, чтобы обсудить вопросы, связанные с одним из наиболее важных участков наших военных приготовлений. Я имею в виду бактериологическое оружие. Мы уже располагаем двумя крупными исследовательскими центрами, где производство разносчиков инфекции поставлено на конвейер, а также подразделениями № 731 вблизи Харбина и № 100 - возле Чанчуня. Их функции мы разграничили таким образом, чтобы подразделение № 731 занималось в основном подготовкой к бактериологической войне против армии и тыла противника, а подразделение № 100 в основном изучало бы микробы, гибельные для животных и растений. Выражение "в основном" я употребил не случайно. Четкой разграничительной черты в исследованиях обоих центров провести невозможно, ибо, как вам известно, существует масса заразных болезней, одинаково пагубных как для людей, так и для животных. В упомянутых мною научных центрах и в их филиалах проведено уже много экспериментов, и их результаты утвердили нас в убеждении, что бактериологическое оружие может стать в наших руках тем средством, которое поможет нам победить и уничтожить противника.
Оценив напряженное внимание участников совещания, генерал Умезу продолжил:
- Господа, наш генеральный штаб уже разработал план военных действий против Советского Союза. В этом плане, который мы будем называть "Кан-Току-Эн", уделяется большое внимание использованию бактериологического оружия. В частности, в нем подчеркивается, что, хотя изучение и производство бактерий идут полным ходом, а что касается производства непосредственно, так оно поставлено на промышленную основу, нам, однако, нужно подумать об интенсификации усилий в этом направлении. Следует также, воспользовавшись тем, что здесь, на оккупированных территориях и в непосредственной близости от советской границы, мы в достатке располагаем материалом для исследований, расширить эксперименты на людях и животных.
Слова начальства, как известно, для подчиненных равнозначны директивным указаниям. И вот, вернувшись из Чанчуня, командир подразделения № 731 срочно собрал своих подчиненных.
- Наши научные исследования и работы в области изучения методов ведения бактериологической войны высшее военное командование удостоило высокой оценки, - начал генерал Исии. - Действительно, сделано нами немало. Однако события, происходящие в Европе, требуют от нас, чтобы мы работали еще интенсивнее. Не исключено, что в ближайшем будущем бактериологическое оружие будет пущено в ход против наших ближайших соседей.
Офицеры и научные работники, собравшиеся в кабинете своего шефа, с вниманием и почтением прислушивались к словам генерала.
- Но перед использованием оружия в военных действиях, - говорил между тем их патрон, бывший рядовой врач, а ныне, генерал, облеченный властью, - мы должны опробовать нашу боевую бактериологическую мощь на китайцах. Наша доблестная армия, возглавляемая Его Императорским Величеством, держит под своим контролем уже чуть ли не половину китайских земель, однако китайцы все еще сопротивляются. Генеральный штаб благосклонно отнесся к моему проекту применить бактериологическое оружие против китайцев. Экспедиция в Нинбо принесла, как вы помните, хорошие результаты. Теперь согласно плану, одобренному в Токио, мы должны организовать новую экспедицию - уже в Центральный Китай...
Через несколько недель экспедиция отправилась в путь. На этот раз возглавлял ее полковник Оота. Целью экспедиции, как подчеркивалось в приказе главнокомандующего Квантунской армией, было посеять панику в тылу китайских войск, дислоцирующихся в районе города Чангте.
В экспедиции приняло участие около ста человек, в том числе тридцать специалистов-бактериологов. Так же, как и при налете на Нинбо, зараженных чумою блох разбрасывали с самолетов. Однако на этот раз с большей высоты.
Результаты операции, как докладывал позже полковник Оота, были удовлетворительными. Японцам удалось вызвать локальную эпидемию чумы и на несколько месяцев дезорганизовать работу железнодорожного транспорта. Китайцы вынуждены были временно закрыть линию, пролегающую в районе эпидемии. В рапорте Ооты не упоминалось ни единым словом о том, что жертвами чумы пало свыше 2000 человек. В основном это были мирные жители - беззащитные, не имевшие никакого отношения к военным действиям.
21 мая 1942 года, то есть по прошествии менее чем года, генерал Исии, возвратившись из Токио, собрал на закрытое совещание всех руководителей отделов и объявил:
- Перед нами стоит новая задача. Согласно приказу генерального штаба нашему подразделению надлежит опять снарядить большую экспедицию. Регион - вновь Центральный Китай. Цель - бактериологические атаки на позиции китайцев. Атаки должны предприниматься поблизости от железнодорожных линий на пути предполагаемого стратегического отступления наших войск. На этот раз мы пустим в дело не только бактерии чумы. В ход пойдут возбудители холеры, брюшного тифа, паратифа и сибирской язвы. В данной операции будет нам помогать подразделение № 1644, дислоцирующееся в Нанкине. Прошу вас подготовить свои соображения...
Месяц спустя из Харбина в Нанкин отправилась группа численностью в двести человек. С собою они везли смертоносный багаж - 25 килограммов зачумленных блох и 130 килограммов бактерий паратифа и сибирской язвы.
По прибытии в Нанкин посланцы доктора Исии разместились на территории местной "фабрики смерти" - в военном городке подразделения № 1644, занимавшегося, так же как и подразделение № 731, разработкой методов ведения бактериологической войны. Территория эта, несмотря на старания японцев окружить все плотной завесой секретности, была известна китайскому населению как место, где проводятся зверские эксперименты на людях.
Здесь состав харбинской группы пополнился "местными" специалистами. Их стараниями багаж "экспедиции" увеличился дополнительными емкостями с бактериями холеры, тифа, чумы и газовой гангрены.
- Наша задача - терроризировать население в районах Юшана, Кинхуа и Фукина с помощью эпидемий, - инструктировал участников группы генерал Исии. - Будем истреблять китайцев как с воздуха, сбрасывая зачумленных блох с самолетов, так и на земле, заражая водные источники бактериями холеры и тифа. Самолеты будут стартовать из Нанкина. Заражение воды поручается диверсионным группам.
На следующий день на летном поле военного аэродрома в Нанкине приземлился транспортный самолет. Солдаты принялись выгружать из него ящики с надписью, напыленной краской с помощью трафарета: "Водоснабжение". Солдатам, перегружавшим ящики с самолета на автомашины с прицепами, не было понятно, зачем в Нанкин доставлять воду из Харбина, однако свои недоуменные вопросы они предпочитали держать при себе, зная, что чрезмерная любознательность до добра не доводит.
В ящиках покоились плоские бутылки с горлышками, покрытыми толстым слоем сургуча и парафина. Сквозь стекло можно было разглядеть некую коричневую субстанцию, прилипшую ко дну и к стенкам. На бутылках были наклейки: "Опасно! Соблюдать меры строжайшей осторожности" - и цифры внизу, несшие в себе зашифрованное обозначение вида бактерий.
Ящики с надписью "Водоснабжение" были перевезены в одну из лабораторий подразделения № 1644, где люди в белых халатах, с лицами, закрытыми защитными масками, приступили к сортировке таинственных бутылок. Некоторые бутылки не трогали, иные же распечатывали, а их содержимое переливалось в металлические фляги - точно такие же, какие входили в амуницию японской пехоты. Затем все поступившие в лабораторию бутылки снова были отправлены на военный аэродром, где их погрузили в самолет, направляющийся в район предполагаемой операции.
Приземлился самолет на полевом аэродроме в окрестностях Кинхуа. Здесь его встретила группа военных и бактериологов. Груз перенесли в большую палатку, и специалисты принялись за дело, которое состояло в том, чтобы разложить бутылки и фляги по ранцам и чемоданам. Чемоданы получили диверсанты, переодетые в гражданское, а тем, кому предстояло сеять заразу, оставаясь в военной форме, были выданы ранцы.