- Понимаете, Юрий Владимирович…
- Матвей, - Андропов аккуратно промокнул губы льняной салфеткой и швырнул ее в мусорную корзину под столом. - Либо ты говоришь ВСЕ, либо возвращаешься в камеру. Я ясно выразил свою мысль?
- Вполне.
- Отвечай только на мои вопросы, Матвей, - голос Андропова стал жестким. - Рассуждения твои пока мне не нужны. Ты сейчас не мой помощник. Ты находишься под следствием.
- Понятно, Юрий Владимирович.
- Ты рассказал ему о латиноамериканской операции?
- Да.
- В деталях?
- Нет.
- Ты назвал имя Кошты?
- Да.
- Ты рассказал Циневу, как именно вербовали Кошту?
- Да.
- Он тебя спрашивал, кому принадлежала идея провести вербовку непосредственно в международном аэропорту Шереметьево?
- Спрашивал.
- Что ты ответил?
- Я сказал, что это была ваша идея.
- То есть, ты солгал первому заместителю КГБ СССР, - уточнил Андропов.
- Но решение действительно принимали вы, Юрий Владимирович…
- Ты рассказал ему о Мишине?
- Только то, что он находится в бегах.
- Он спрашивал, при каких обстоятельствах тебя взяли американцы?
- Да.
- Что ты ответил? Собственно, зачем я спрашиваю? Ты наверняка постарался выгородить себя и изобразить все таким образом, чтобы представить провал в Волендаме как грубую ошибку Центра, верно?
- Я вообще не вдавался в детали, - пробормотал Матвей и покраснел.
- Короче, Матвей, практически ты рассказал Циневу все, что знал?
- Нет, Юрий Владимирович, я только отвечал на его вопросы.
- А Цинев умеет их задавать, - медленно, словно напоминая об этом самому себе, проговорил Андропов.
- Умеет, - унылым эхом откликнулся Тополев.
- Скверно. Очень скверно, Матвей… - выражение лица Андропова оставалось бесстрастным и только глаза как-то неестественно заблестели. - Зачем ты это сделал?
- Он сказал мне, что я покойник, - быстро проговорил Тополев, не глядя на своего бывшего шефа. - Что я - свидетель, которого вы без колебаний уберете сразу же после того, как основательно выпотрошите. И только он может гарантировать мою физическую неприкосновенность. Что только он является гарантом моей безопасности. Идея противовеса, Юрий Владимирович… Его доводы показались мне логичными. В самом деле, Юрий Владимирович, ИМ я необходим как живой свидетель, в то время как для вас я - отработанный материал, мусор, живое напоминание о серии катастрофических провалов… То, что я так о многом рассказал Циневу - это ужасно, я понимаю. Но, с другой стороны, меня тоже можно понять! После того как я очутился в одиночке, со мной практически не разговаривали, меня забыли, Юрий Владимирович!
- Тебе известен характер моих отношений с Цвигуном и Циневым, не так ли?
- Да, Юрий Владимирович.
- Тебе известно, КАКУЮ именно функцию выполняют два этих, с позволения сказать, генерала в центральном аппарате КГБ?
- Да, Юрий Владимирович, мне это известно.
- Так как же ты, умница, аналитик, человек, участвовавший в разработке стратегических операций советской внешней разведки, мог купиться на такую туфту, а?! - Губы Андропова сжались в брезгливой гримасе, - Неужели ты не понимаешь, Матвей: идет борьба за высшую власть в стране, война против меня лично. И тебя, трусливый мальчишка, сопляк, использовали в этой кремлевской междоусобице как дешевую провинциальную проститутку за коробку конфет и обещание московской прописки…
- Я боролся за свою жизнь, - без особой уверенности в голосе возразил Тополев. - Мне нужно было что-то предпринимать…
- А что ей, собственно, угрожало, твоей жизни? А, Матвей? Смотреть мне в глаза! - голос Андропова сорвался на крик и тут же вновь стал сдержанным, негромким. - Ты был включен в список людей, подлежащих обмену, надеюсь, ты это помнишь? Из-за тебя, паршивца, отпустили на вольные хлеба редкую в наших краях птицу - кадрового агента Моссада, а еще одного человека, кстати, немало сделавшего для нашей страны, сдали американцам просто так, в качестве нагрузки. Хотя теперь я понимаю, что куда проще и правильнее было выронить тебя, Матвей, из того самого самолета, который специально из-за тебя гнали в Цюрих и обратно!
- Меня две недели держат в одиночной камере…
- А где, по-твоему, тебя должны были держать? Особенно, после того, как тебя, Матвей, словно мешок с Дерьмом, переправили в Лэнгли, вытащили из тебя всю информацию и вернули обратно из-за предложенного нами же, твоими товарищами по работе, обмена? В санатории? В сауне с березовыми веничками, водкой и бабами? Или в твоей пятикомнатной квартире на Кутузовском в окружении жены и тещи?..
Уперев локти в колени Тополев сидел, обхватив руками голову и чуть заметно покачивался из стороны в сторону.
- Переизбыток адреналина в крови полностью нейтрализовал, уничтожил твои блестящие мозги, Тополев, - Андропов говорил ровно, уже без всяких интонаций, словно зачитывал текст приговора. - Ты трус, Матвей Тополев, и, очутившись в тюрьме, повел себя как самая настоящая истеричка. Думаю, что даже у обслуживающего персонала в столовой КГБ больше мужества, чем у тебя. Если бы животный страх не парализовал твои хваленые извилины, то ты сообразил бы, что, после возвращения в Москву, ничего твоей драгоценной жизни не угрожало. Ни-че-го, Матвей! В противном случае тебя бы закатали в асфальт там, в Женеве, сразу же после того, как американцы передали тебя в наши руки, а не везли спец- самолетом в Москву. Тюрьмой он, видите ли, недоволен! - Андропов так сильно стукнул кулаком по столу, что верхнее яблоко из фруктовой пирамиды, заботливо уложенной в хрустальной "лодочке", гулко скатилось на полированный стол и, побалансировав самую малость на краю, бесшумно упало вниз, на толстый ковер. - А ты рассчитывал на апартаменты в "Национале", сопляк?!
- Извините меня, Юрий Владимирович… - Андропов отчетливо увидел, как на длинных ресницах подполковника задрожали слезы. - В какой-то момент мне показалось, что я уже никому не нужен, что меня решили заживо похоронить в этой страшной камере… Вы правы: я действительно испугался…
- Мне не нужны твои извинения, Матвей. Слишком поздно… - Андропов снял очки и стал массировать переносицу большим и указательным пальцами. - Если, благодаря твоим излияниям, к власти придут ОНИ, - председатель КГБ коротко кивнул в сторону огромного окна, из которого отчетливо просматривался шпиль Спасской башни, - то тебя ликвидируют немедленно…
- А если нет?! - голос Тополева звучал хрипло, с надрывом. - Я откажусь от своих показаний, Юрий Владимирович! Я скажу, что все это просто придумал, что генерал Цинев спровоцировал меня на откровения, угрожая физической расправой, смертью…
- Кому ты это скажешь? - Андропов подслеповато уставился на своего помощника. - Им? Перед расстрелом?
- Но…
- Значит, мне? - уточнил Андропов. - В том случае, если я останусь в этом кресле?..
Андропов водворил очки на мясистый нос и в тот же момент бифокальные стекла зловеще блеснули:
- А мне это уже не нужно, Матвей. Ни твои признания, ни, тем более, раскаяния. Твой финал ужасен, Матвей Тополев. Ибо страх в одиночной камере, панический ужас ожидания смерти достанет тебя даже быстрее, чем пуля в затылок, которую ты заслужил по всем законам профессиональной справедливости. Прощай, Матвей Тополев, ты мне омерзителен…
Андропов нажал кнопку селектора.
- Арестованного в камеру, - коротко бросил председатель КГБ, глядя в глаза дежурного офицера в штатском. - Тем же маршрутом, что и привели. Все свидания с арестованным - только по моему устному разрешению. Никаких исключений. Никому! Ясно?
- Так точно! - кивнул офицер.
- Выполняйте!
"Ну, вот и все… - Андропов снял очки, аккуратно положил их перед собой и откинулся в кресле, закрыв глаза. - Осталось только подождать чуть-чуть, пока топор, занесенный врагами (своими? чужими? всеми сразу?), не обрушится на мою шею. А, может быть, не стоит ждать? Мне ведь всегда лучше других удавалось опережать события. Я, собственно, и выжил в этом бардаке исключительно потому, что раньше предвидел, раньше реагировал, раньше принимал решения…"
Чуть оттолкнувшись ногами, Юрий Андропов съехал на кресле вправо, в сторону тумбы своего необъятных размеров рабочего стола, выдвинул второй ящик сверху и извлек темно-коричневую кобуру с табельным ПМ - пистолетом Макарова. Председатель КГБ никогда не испытывал слабости к оружию, не любил охоту, ненавидел грохот пальбы… А после незабываемых венгерских событий, когда в течение нескольких, самых горячих дней, Андропов перед сном нащупывал под подушкой рубчатую рукоять автоматического пистолета, его сдержанная неприязнь к оружию переросла в ненависть. Потому-то его личный Макаров, за который очень давно, еще в 1967 году, Юрий Андропов расписался в ведомости, почти двенадцать лет пролежал невостребованным в ящике письменного стола. Долгое время Андропову это казалось совершенно естественным. Ибо даже теоретически было трудно представить себе такую ситуацию, при которой председателю КГБ СССР и члену Политбюро ЦК КПСС могло РЕАЛЬНО понадобиться личное оружие. Если только не…
Андропов вытянул из кобуры тяжелый пистолет и положил его перед собой на полированную поверхность абсолютно пустого - без единой бумажки - письменного стола. Затем, не торопясь, словно ощущая на вкус каждое Движение, Андропов надел очки и стал внимательно, словно впервые в жизни увидел настоящее, готовое к бою, оружие, разглядывать серо-черный ствол, отделанную коричневой пластмассой рукоятку, изящную стальную запятую спускового крючка…
"Я буду первым из всех своих предшественников, кто решился на этот отчаянный шаг, - вдруг подумал Андропов и почему-то улыбнулся собственным мыслям. - Но почему этого не делал никто больше? Никто?! Неужели именно я был настолько плохим, неумным, недальновидным, что угодил в ситуацию, из которой нет более достойного выхода? А, может быть, у других просто не хватало мужества? Разве не знал Ягода, что он обречен, что его смертный приговор уже подписан? А Ежов? А Абакумов? Конечно, знали! Но надеялись - вдруг пронесет! А, может, действительно пронесет?.."
Очень медленно, словно в слепой, подсознательной надежде на неисправность оружия, Андропов снял пистолет с предохранителя, осторожно оттянул на себя затвор и увидел, как желтая тупорылая пуля, мелькнув в металлической прорези Макарова, юрко, как маленькая хитрая мышь, прошмыгнула в ствол.
Оружие было в полной исправности. Как, собственно, и все, что находилось в этом огромном и неуютном кабинете.
Взяв пистолет двумя руками, Андропов поднял ствол на уровень лба, просунул большой палец правой руки под спусковой крючок и глубоко вздохнул.
И в этот момент коротко тренькнул прямой телефон, связывавший Андропова только с Генеральным секретарем ЦК КПСС…
10. ЧЕЛЯБИНСК. ДОМ ГОСТЕЙ ОБКОМА КПСС
Март 1978 года
В роскошном двухэтажном особняке для особо важных, "центровых" гостей Челябинской области, который своим вычурным, затейливо изогнутым коньком, расписными наличниками и высоким крыльцом только снаружи напоминал старинные боярские хоромы, первый заместитель КГБ СССР генерал-полковник Семен Кузьмич Цвигун пребывал в гордом одиночестве. Внутри же "объект № 7", как именовалась обкомовская госдача в специальном телефонном справочнике, изданном для узкого круга местной партноменклатуры на мелованной финской бумаге в сафьяновом переплете, почти в точности воспроизводил президентский "люкс" самого респектабельного отеля Копенгагена или Лозанны. Гостевые хоромы челябинского партийного воеводы были обставлены и отделаны с такой вызывающей, ВОИНСТВЕННОЙ роскошью, что даже Цвигуну, давно уже свыкшемуся с повсеместными проявлениями барства провинциальных партийных лидеров, становилось как-то не по себе от давящей атмосферы подпольного склада шведской мебели, японской электроники и коллекционной посуды. Шестеро дюжих молодцов с лицами профессиональных убийц, приписанных к областному управлению КГБ, круглосуточно сменяя друг друга, попарно стерегли госдачу и ее очередного постояльца. Цвигун их попросту не замечал, да и сами телохранители старались как можно реже попадаться на глаза грозному и неразговорчивому генералу с Лубянки, который вторые сутки подряд возвращался на "объект № 7" злой, как некормленный цепной пес.
…В тот вечер, вернувшись в обкомовский гостевой дом в двенадцатом часу, генерал Цвигун, облаченный в распахнутое настежь мешковатое драповое пальто и дорогую шапку из якутской норки, пнул ногой входную дверь, не снимая верхней одежды, рывком стянул ненавистный галстук, никогда не затягивавшийся до конца на его бычьей шее бывшего борца, швырнул в угол туфли и, рухнув в простеганное светло-коричневое кресло, усеянное блестящими медными заклепками, включил дистанционным пультом огромный японский телевизор. Москва показывала в записи встречу Брежнева с рабочими автозавода имени Лихачева. Какое-то время Цвигун тупо смотрел на бровастое, вытянутое как у лошади, лицо своего могущественного покровителя и друга, не слыша, что именно говорит рабочим Генеральный секретарь ЦК КПСС, а потом, словно очнувшись, схватил трубку диковинного кнопочного телефона.
- Это Цвигун, - не здороваясь, рявкнул генерал в трубку. - Срочно соедините меня с Москвой, телефон 113-27-71. Жду…
По-прежнему не снимая пальто, генерал тяжело встал, подошел к роскошной шведской стенке из орехового дерева, потянул на себя панель бара, вытащил из зеркальной ниши початую бутылку французского "Курвуазье", основательно приложился к матовому черному горлышку, после чего, поморщившись, вытер толстые губы тыльной стороной ладони и презрительно сплюнул прямо на толстый китайский ковер с вытканными синими лилиями. В вопросах спиртного Цвигун был патриотом, признавая только отечественные водку и коньяк. "Дурачье проклятое, партийные руководители, мать их!.. - пробормотал себе под нос генерал, с остервенением стащив Пальто и швырнув его на диван. - Совсем с жиру сбесились! Это ж как надо совесть потерять, чтобы лакать этот одеколон пахучий по полтиннику за бутылку! Усатого на них нет, на недельку-две, не больше! Этот уж разобрался бы со всеми…"
Коротко тренькнул телефон.
- Алло, Москва?
- Слушаю вас, - в трубке раздался женский голос, по которому Цвигун сразу же узнал эффектную супругу министра внутренних дел СССР Николая Щелокова:
- Добрый вечер, это Семен Кузьмич… Да нет, из Челябинска… Супруг уже дома? Пусть возьмет трубочку…
- Семен Кузьмич, это ты? - голос в трубке был высоким и звонким, словно принадлежал совсем еще молодому человеку.
- Приветствую, Коля… - Цвигун поудобнее устроился в кресле и положил обе ноги в носках на покрытый черным лаком драгоценный вьетнамский столик ручной работы. Под слоем лака таинственно мерцала инкрустированная картина - сбор урожая риса. - Есть кое-какие новости… Нет, не очень… Я этого не говорил… Короче, Николай, нам необходимо как можно быстрее встретиться и потолковать… Нет, дело в том, что к одиннадцати меня уже ждет хозяин… Давай так: сейчас у нас 23.35. В Москве, стало быть, 21.35. Считай, вся дорога займет у меня пять часов, может быть, чуть больше. В общем, к половине третьего по вашему встречай меня во Внуково-Н. Один, без водителя. И без твоих архаровцев с мигалками, они нам без надобности… Добро!
Положив трубку, Цвигун набрал номер из пяти цифр.
- Это генерал Цвигун. Где Рогачев?.. Рогачев, это ты? Мне нужно срочно вылетать в Москву. Что? Твои проблемы, приятель!.. Возьми самолет первого, мне без разницы на чем лететь. Ну вот и добро! Через десять минут я выезжаю…
Тяжело поднявшись с кресла, Цвигун проследовал в свою спальню к черному телефонному аппарату без наборного диска и поднял трубку.
- Через десять минут машину и сопровождение. Я улетаю…
В совершенно пустом "ИЛ-18", официально приписанном к местному авиапредприятию как рядовой пассажирский самолет, а на самом деле являвшемуся личным транспортным средством первого секретаря Челябинского обкома партии, Семен Цвигун выпил в одиночку бутылку "Посольской" водки, закусил четырьмя гигантскими бутербродами с черной икрой и, скорее, по привычке, чем испытывая в этом реальную потребность, лениво подмигнул хорошенькой стюардессе, внимательно наблюдавшей за единственным пассажиром из-за раздернутой занавески в буфетном отсеке самолета.
Стройная светловолосая девица в синем аэрофлотовском кителе, силуэт которого выгодно подчеркивал тонкую талию и высокую, полную грудь, тут же подошла к подлокотнику генеральского кресла и чуть наклонилась.
- Что-нибудь еще, Семен Кузьмич?
- Не сейчас, - пробормотал Цвигун, погладив стюардессу по плотному девичьему бедру. - Попозже. Умаялся за день…
Однако сон не шел. Взбудораженные событиями предшествующих двух дней и солидной порцией алкоголя мозги упорно сопротивлялись, не желая расслабиться. В голову лезла всякая ерунда, и Цвигун, годами выстраивавший свою жизнь и карьеру по принципу движения дореволюционного курьерского поезда, - строго по расписанию, никаких отклонений от маршрута и точное прибытие на станцию назначения, тревожно заерзал в широком кожаном кресле.
"Эх, Коля, Коля! - тяжело вздохнул про себя Цвигун и на мгновение закрыл тяжелые, воспаленные веки. - Что же мне с тобой делать, друг ситный?.."
Николай Щелоков, на которого, без преувеличения, буквально молилась вся советская милиция, - неизменно подтянутый, моложавый, умный, не по должности современный, в числе первых осмелившийся разъезжать по Москве на сверкающем черном "мерседесе" и сумевший, благодаря своим колоссальным связям в высших эшелонах власти, поднять авторитет МВД СССР на совершенно недосягаемый уровень, был не просто близким другом первого заместителя председателя Комитета госбезопасности генерала Семена Цвигуна. Это была настоящая палочка- выручалочка в очень многих щепетильных вопросах, которыми Цвигун по целому ряду причин заниматься не мог и не хотел. Через Щелокова распределялись на самый "верх" валюта, коллекционные драгоценности, иконы, антиквариат, дефицитная аппаратура, модная одежда… Система этого уникального распределения ценностей, поступавших от "теневиков", безотказно действовала на протяжении нескольких лет и устраивала всех членов и кандидатов в члены Политбюро, которые получали их либо бесплатно, либо по смехотворно низким ценам. В свое время Цвигун тщательно продумал и разработал эту систему. И он же, понимая, что необходим человек, который возьмет на себя ее стабильную реализацию, протолкнул Николая Щелокова в кресло министра внутренних дел СССР. И вскоре он убедился, что сделал прекрасный выбор.