- Мои предки, бароны фон Тауберг, пришли в Россию еще при матушке Екатерине из Саксонии, где до этого верно служили курфюрстам. Участвовали практически во всех войнах, начиная с Отечественной 12-го года. И в Великой Отечественной тоже. Так что я, как говорится, патриот наследственный. Но, несмотря на это, не могу не принять ваших обвинений в адрес русского народа. Знаете, в конце прошлого века, когда закладывались основы распада государства Российского, я ловил себя на том, что не испытываю негативных чувств к тем, кто приложил к этому руку, - к Ельцину и его своре. Нет, к ним я даже испытывал что-то вроде уважения. Реализовывали свои цели довольно грамотно. Обули быдло, что называется, по полной схеме. А вот к народу, к людям, у меня была серьезная антипатия. Особенно, как и у вас, в 1996-м, когда они в своем антикоммунистическом угаре дали возможность удержать власть проходимцам, в сравнении с которыми такие одиозные личности, как Сомоса или Маркос, могут претендовать на статус английских джентльменов. М-да… Другими словами, "Правители в России всегда были хорошими. Им с народом не везло". Не помню, кто это сказал, но фраза не лишена смысла. И знаете, в чем секрет? В том, что мы, русские, в отличие от других народов, не имеем морали. Даже в нацистской Германии была мораль. Ее можно назвать человеконенавистнической, людоедской, какой угодно. Но она была. И после падения нацизма довольно быстро трансформировалась в человеческую. У нас же мораль была коммунистической. Большевики вдалбливали ее в головы насильственными методами. Кстати, мораль была неплоха. Но вбить ее не удалось. Поэтому сначала деградировала советская элита, затем распалось общество, точнее, новая историческая общность - советский народ, а затем и государство. После распада СССР мораль мы не приобрели. Ее нам заменили политические убеждения, во имя которых мы и поддерживали тех или иных аморальных личностей. А затем, когда быдло поняло, что его обули, оно сконцентрировалось на добывании зеленых бумажек.
- Значит, вы полагаете, - насмешливо сказал Артемьев, - что распад государства произошел из-за отсутствия морали? Что-то не очень верится.
- Нет, - живо отреагировал Тауберг. - Этому есть еще масса причин. Во-первых, сама сущность посткоммунистического режима. Какие бы обвинения ни выдвигались в адрес большевиков, справедливые и не очень, но одно отрицать нельзя. Это был режим созидательный, создававший как материальные, так и духовные ценности. Он пал, когда к его руководству пришли люди, чьи интеллект и мораль не соответствовали сложности созидательных задач; когда они настолько достали население своей идеологической работой, что массы просто устали слушать по радио двадцать четыре часа политический бред, не имевший ничего общего с действительностью. Ельцинский режим не был созидательным. Он рушил все на своем пути, а затем из разрушительного трансформировался в паразитический. Ничего не разрушал и ничего не создавал. Просто качал нефть и газ, паразитировал сам и заставлял паразитировать население, не давая ему развивать малый бизнес. Поэтому распад России был неминуем. И тем не менее я считаю, что ситуация для воссоединения русскоговорящих стран благоприятна. Сложности будут только с протекторатами.
- А Кавказский халифат?
- Здесь все сложно. Скорее всего, от Кавказа придется отказаться. Он потерян навсегда.
Так, неторопливо беседуя, попутчики не заметили, как поезд подошел к Ленинградскому вокзалу. Тауберг, как и Артемьев, ехал налегке. При нем был только небольшой кейс. Незадолго до прибытия он ходил в туалет, и Артемьева нисколько не удивил тот факт, что кейс он захватил с собой. Они вышли на перрон и направились к вокзалу. Артемьев достал свой мобильник с московским номером, вставил батарейку и вдруг почувствовал, что попутчик сжал его руку. Он повернулся и увидел мертвенно бледное лицо Тауберга. Тот хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на сушу, и медленно оседал на асфальт. "Сердце?" - спросил Артемьев, склоняясь над стариком. Тот кивнул головой и, как показалось Сергею, собрав последние силы, протянул ему кейс. "Умоляю, - просипел он. - Мост Дьявола. Три кра… красные розы… Каждую… среду. Двадцать три часа. Передайте… Be…" Его глаза остекленели и голова с глухим стуком ударилась об асфальт. К ним уже бежали люди. Через несколько минут образовалась небольшая толпа. "Отмучился дедок", - с каким-то удовлетворением произнес верзила в замшевой куртке. Подошел милиционер. По его лицу было видно, насколько он недоволен тем, что инцидент произошел на его участке. Артемьев взял кейс Тауберга и, выбравшись из толпы, прошел в здание вокзала, намереваясь позвонить дочери покойного. Он уже начал набирать номер, когда на экране высветился вызов. Номер вызывающего был засекречен. Артемьев поднес трубку к уху. "Да!" - "Слушай внимательно, - раздался голос Глобенко. - Трубку немедленно отключи и выбрось. Домой не ходи. На работу тоже. Встречаемся там, где встречались перед твоим отъездом. В двадцать два ноль-ноль". Затем раздались гудки.
Глава III
Глоб
После увольнения с флота Артемьев работал в нескольких мелких фирмешках, занимавшихся торговлей водкой и продовольствием, а также посредничеством. И зарплата в целом устраивала бывшего морпеха, но проблема была в том, что эти фирмешки не существовали больше шести-семи месяцев. К тому времени, когда произошла встреча, определившая его судьбу на много лет, его трудовая книжка была испещрена названиями структур, в которых он трудился, как правило, на должности заместителя генерального директора. Как-то, оставшись в очередной раз без работы, он бездумно шатался по Невскому. Кто-то сзади хлопнул его по плечу. Артемьев обернулся и оказался в объятиях офицера морской пехоты. Это был его однокурсник Вовка Любимов, с которым они дружили в училище с первого по пятый курс. Вовка, в отличие от Артемьева, получил назначение на Северный флот и уехал в Мурманск. С тех пор они не виделись. После первых восклицаний друзья зашли в кафе и заказали бутылку водки. Час пролетел незаметно, и когда все темы для беседы, казалось, были исчерпаны, Артемьев спросил: "Ну, а наших встречаешь?" - "Редко, - ответил Любимов. - Разбросало, кого куда. Но знаю, что ребята в основном переквалифицировались, кто в коммерсанты, кто в работяги, кто в водилы. Есть даже киллеры". Это почему-то больше всего заинтересовало Артемьева. "Кто?", - с интересом спросил он. "Встретишь, сам определишь". - "Каким образом?" - "По глазам. Глаза мертвые".
Спустя несколько месяцев, проводив до вагона мать, уезжавшую к сестре в Новгород, Артемьев заметил высокого человека, сошедшего с московского поезда. Человек направлялся к метро. Его внешность показалась знакомой, и Артемьев последовал за ним, на ходу пытаясь вспомнить, где мог его видеть. В вагоне метро он намеренно встал напротив приезжего и, когда тот, увидев его, кивнул и, подойдя, протянул руку, Артемьев его узнал. Это же Миша Глобенко по кличке Глоб. Тот самый Мишка, только сильно постаревший и изменившийся до неузнаваемости. Он был двумя курсами старше Артемьева, и познакомились они в карауле. Артемьев был тогда первокурсником, только что принявшим присягу, и Глоб, заступивший в наряд помощником начальника караула, снисходительно обучал салаг службе Родине. Они стали не то чтобы друзьями, но хорошими приятелями. Стреляли друг у друга деньги до получки, трепались в перерывах между занятиями в курилке. Глоб, окончив училище с красным дипломом, уехал на Черноморский флот. Первое время они даже переписывались. Глоб рассказывал о службе и живо интересовался делами в училище. Затем обмен письмами становился все реже и, наконец, прекратился вовсе.
"Сколько лет, сколько зим", - улыбаясь, произнес Глоб. Артемьеву бросилось в глаза, что старый приятель улыбался одними губами. Взгляд оставался каким-то мертвым, пустым. "Живешь в Питере?" Артемьев кивнул: "А ты?" - "Я теперь москвич" - "В отпуск приехал?" - "Нет, в командировку. На три дня" - "Где остановиться собираешься?" - "Гостиница "Россия"". Глаза оставались все такими же мертвыми. Что стало с жизнерадостным Глобом, душой казармы, поэтом-юмористом, человеком, который не мог и минуты прожить, не схохмив или не отмочив какую-нибудь шутку? Артемьеву казалось, что появись сейчас в вагоне зелененький инопланетянин, взгляд Глоба останется таким же пустым. "Слушай, а зачем тебе гостиница? Поехали ко мне. Живу один. Квартира двухкомнатная" - "А территориально где?" - "Недалеко. На проспекте Гагарина. Поехали. Посидим. Поматеримся, как большие мужики. Старое вспомним". Глоб пожал плечами, а затем кивнул: "Поехали".
За ужином разговор не получился. Несмотря на то что Артемьев изо всех сил пытался погрузить гостя в воспоминания, Глоб думал о чем-то своем, рассеянно отвечая на вопросы, в основном междометиями. О себе сказал только, что работает в консалтинговой фирме. Когда разошлись по комнатам, Артемьев не удержался и заглянул в сумку киллера (он был в этом почти уверен) в надежде найти пистолет с глушителем. Его ждало разочарование. Там лежали смена белья, туалетные принадлежности да старый бинокль. "Неужели ошибся?" - промелькнуло в голове. Тогда он слабо представлял себе специфику работы ликвидатора и не знал, что профессионалы экстра-класса, которым был и его приятель по училищу, выполняющие крупные заказы, не носят при себе оружия. Они прибывают на заранее подготовленное кем-то место и оставляют орудие производства там же. И в момент устранения находятся не ближе чем в трехстах метрах от объекта.
Глоб провел в Питере ровно три дня. В ночь перед отъездом он напрямик спросил: "Судя по всему, ты понял, чем я занимаюсь. Чего ты хочешь?" - "Хочу заниматься тем же", - ответил Артемьев. В то время он не рассматривал это занятие как источник заработка, просто стремился выплеснуть на кого-нибудь ненависть к окружающему миру, накопившуюся за несколько лет мытарств в новых условиях. У него и тогда уже не было каких-либо политических убеждений, но в неудавшейся жизни он винил новых хозяев страны.
Впервые в мертвых глазах товарища мелькнуло что-то живое. Глоб задумчиво посмотрел на него, потом уставился в пол и несколько минут молчал, словно взвешивал все за и против.
- Ну что ж. Давай поговорим. Ты стрелять не разучился?
- Три раза в неделю тренируюсь в тире. Да ты же помнишь, я уже на третьем курсе был кандидатом в мастера.
- Помню. Помню даже, что был чемпионом Балтийского флота. Но этого мало. Ты уверен, что сможешь убить человека?
- Без сомнений. Вы, как правило, убиваете тех, кто это заслужил. Охотно присоединюсь к вам.
- Мы не мстители. Это бизнес. Если у тебя имеются личные мотивы, лучше вступи в компартию. Сможешь ли ты отбросить все личное и смотреть на это исключительно как на работу?
- Думаю, да.
- Хорошо, - усмехнулся киллер. - Завтра посмотрим. А сейчас ложись спать. Подъем в семь.
Артемьев не знал, что Глоб уже доложил своему шефу о том, что имеется кандидат на замещение вакантной должности в фирме, и получил разрешение на его проверку. На следующее утро, позавтракав, они отправились на Васильевский остров. Зашли в один из домов на одиннадцатой линии и поднялись на чердак, который Глоб отпер своим ключом. Там он надел хирургические перчатки и вынул из-под досок, набросанных на полу, винтовку Драгунова с оптическим прицелом и глушителем. Из сумки достал бинокль, еще одну пару перчаток и кивнул на винтовку: "Бери и займи позицию". Артемьев надел перчатки, установил оружие на кирпиче, который, видимо, заранее положили на крыше возле единственного окошка, и прильнул к окуляру. Во дворе не было ни души. Справа от него слышалось дыхание Глоба, смотревшего в бинокль.
Через несколько минут во двор въехала иномарка, из которой вышли трое и направились к массивной железной двери дома напротив. "Готов?" - спросил Глоб. "Усегда готов", - ответил начинающий сотрудник консалтинговой фирмы "Криптос". "Тот, что идет первым. В сером костюме. Давай. В голову". Поймав цель, Артемьев плавно нажал на спуск. Субъект в сером костюме рухнул на землю. "Уходим", - Глоб поднялся с колен, быстрым движением сунул орудие убийства под доски и направился к выходу.
В этот день Артемьев не вернулся домой, поскольку вместе с новым коллегой отбыл в Москву. Глоб заранее взял билеты на дневной поезд и вручил ему еще один билет на поезд, отошедший за двадцать минут до операции. "На всякий случай, - сказал он, - это твое алиби".
В Москве прямо с вокзала они поехали в фирму. Офис компании, в которой предстояло работать бывшему морпеху, находился в двухэтажном особнячке в одном из переулков между Остоженкой и Пречистенкой. Глоб оставил Сергея в приемной, а сам прошел в кабинет шефа, предварительно попросив темноволосую секретаршу: "Аллочка, угости молодого человека кофе". "Интересно, - подумал Артемьев, принимая чашку из рук женщины. - Она знает, чем занимается фирма? И чем здесь занимается она?" По ответам Аллы на звонки он понял, что помимо всего прочего фирма имеет довольно разветвленный бизнес в сфере торговли. Минут через двадцать телефон зазвонил в очередной раз. Алла сняла трубку и пригласила Артемьева пройти в кабинет.
За рабочим столом сидел солидный полный мужчина лет шестидесяти, одетый в безукоризненный костюм-тройку. Глоб в кресле возле журнального столика рассеянно листал журнал. Директор вышел из-за стола, протянул Артемьеву руку и представился: "Курзанов Виталий Николаевич". Жестом пригласил сесть и вернулся в свое кресло.
- Итак, Сергей Петрович, - начал он, приветливо глядя в лицо новому сотруднику, - вы, насколько я понял, твердо решили работать у нас.
Артемьев кивнул.
- Как вы понимаете, такая работа, кстати, очень хорошо оплачиваемая, требует некоторых обязательств с обеих сторон. Со своей стороны мы обязуемся регулярно, без задержек, что в наше время весьма важно, выплачивать вам ежемесячное жалование в размере пятнадцати тысяч долларов, предоставить жилье и автомобиль. За каждое выполненное задание вы будете получать отдельный гонорар. Обязуемся также ни при каких условиях вас не сдавать. Все ваши проблемы станут нашими проблемами, и мы будем их решать. Словом, сегодня вы становитесь членом нашей маленькой семьи.
- Скажите, - не удержался от саркастического вопроса Артемьев, - а при вступлении в вашу маленькую семью нужно целовать перстень?
Курзанов добродушно рассмеялся.
- Вы начитались глупых детективов, голубчик. Даже на Сицилии, по-моему, уже отказались от этого бессмысленного ритуала. Во всяком случае, нам достаточно честного слова. Итак, каких обязательств мы ждем от вас. Во-первых, полной конфиденциальности. Во-вторых, как в армии, безусловного подчинения приказам, которые вы будете получать от меня лично. В-третьих, никакой работы на стороне. В случае нарушения обязательств наказание будет суровым. Так что, вы согласны?
- Разумеется. Я и не предполагал ничего другого.
- Прекрасно. Михаил Тимофеевич отвезет вас на квартиру, где вы будете жить. Она принадлежит нашей фирме, но в дальнейшем, когда вы заработаете достаточную сумму, сможете ее выкупить.
После окончания беседы, а точнее сказать, собеседования Глоб отвез нового сотрудника фирмы "Криптос" на квартиру. Неделю он приходил сюда, в дом постройки 70-х годов возле метро "Динамо", ровно в десять утра и разъяснял Артемьеву все тонкости новой работы. Затем Артемьев съездил в Питер, забрал все необходимые вещи, созвонился с матерью, которая все еще была в Новгороде, и вернулся в тогда еще столицу Российской Федерации.
Первый заказ он получил через месяц. Во Владивостоке он ликвидировал объект, который по сообщениям из газет, был одним из главарей рыбной мафии. Затем устранил высокопоставленного чиновника администрации губернатора одной из областей. Затем еще и еще. Банкиры, коммерсанты, чиновники и политики. Он мотался по территории Российской Федерации, иногда месяцами отсутствуя в Москве. Два раза выполнял за границей заказы иностранных партнеров. С Глобом виделся редко, поскольку тот также разъезжал по разным городам и странам.
Приходя домой, он первым делом шел в ванную и долго изучал свое лицо. Ему не хотелось превратиться в личность с оловянными глазами, как у его коллег. И каждый день он с удовлетворением отмечал, что ничем не отличается от обычных людей. Все шло нормально, без каких-либо эксцессов. Гонорары за проделанную работу росли, особенно после образования российских независимых республик, когда в этих самых республиках начались очередной передел собственности и борьба за власть. Через несколько лет в сейфе, абонированном Артемьевым в одном из московских банков, лежала крупная сумма в различных валютах русскоговорящих стран, а также в долларах и евро.
И вот что-то произошло. Весь день, шатаясь по городу, он анализировал минувшие три дня, стараясь понять, что случилось и где он мог проколоться.
Ровно в двадцать два часа он вошел в кондитерскую "Кофеман" на Ленинградском проспекте и увидел Глоба, сидящего за одним из столиков с газетой в руках. Не здороваясь, Артемьев сел напротив.
- Рассказывай, - сказал Глоб, глядя на Артемьева пустыми глазами.
- Что рассказывать-то? - недоуменно спросил Артемьев. - Ничего не понимаю. Что случилось?
- Это я и хочу узнать. Отдан приказ о твоей ликвидации. И наши тебя ищут, и все родственные структуры получили заказ. Заказ по первой категории.
Первая категория означала, что заказчик устранения платит повышенный гонорар, а исполнитель обязан сам найти объект и ликвидировать его любыми средствами. Как правило, объекты первой категории скрывались за границей, иногда в Латинской Америке или Африке, и для их поиска требовались колоссальные деньги.
Эмоции, охватившие Артемьева, не имели ничего общего со страхом. Скорее, это было дикое недоумение. Очевидно, произошло что-то непредвиденное, и это что-то как-то связано с Таубергом, чей труп, видимо, лежал в одном из московских моргов. Кейс он еще не вскрывал, поскольку не знал кода, но там явно было что-то, имеющее отношение к происходящему.
- Мне нечего рассказывать, - спокойно сказал он. - Я все выполнил в соответствии с инструкцией Курзанова.
- Расскажи все по порядку, - сказал Глоб, слегка приподняв брови, что означало крайнее удивление, - с того момента, как ты прибыл в Питер.
- В Питере меня, как и было оговорено, встретил представитель заказчика, отвез на квартиру, где в условленном месте лежала инструкция.
- Инструкцию случайно не сохранил?
- Ты же знаешь, что нет.
- Я сказал "случайно". Продолжай.
- Далее получил по телефону указания: вариант, место и время. В назначенный час представитель заказчика отвез меня на место операции. Объект был ликвидирован точно и в срок, как говорится.
- Что потом?
- Потом, как и положено, поехал на вокзал, сел в поезд и приехал в Москву.
Повисла пауза. Глоб, прихлебывая кофе, сосредоточенно молчал, переваривая информацию. Про Тауберга Артемьев решил не говорить, поскольку даже такое маленькое отступление от правил могло иметь серьезные последствия. Наконец Глоб закончил размышлять.
- Ты все точно рассказал? Ничего не упустил?
- Точнее не бывает, - Артемьев спокойно выдержал взгляд товарища.