- Се ля ви, - сказал Анатолий. - Вся наша жизнь - большая лотерея. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Кому-то сопутствует удача, и его везде ждет успех, а кому-то органически не везет. Дак помолимся же об усопших и вознесем молитвы к Господу - "да минует нас чаша сия". Вы знаете, все это лишний раз напоминает мне о бренности и мимолетности жизни. Нужно ловить свой миг удачи, а поймавши, крепко держать, не выпуская. Как говорится - иначе нам удачи не видать.
Авария на набережной несколько испортила общее впечатление от прогулки. Перед расставанием, в машине, он слегка притянул ее к себе и поцеловал. Она не сопротивлялась.
- До встречи.
…Эти три дня совершенно изменили жизнь Веры. Ей трудно было понять, как она жила раньше. Дома она не находила себе места, думая, что, если бы он попытался… и пробовала представить себе, как бы это могло быть. Ей уже приходилось находить некие способы самоуспокоения, когда женщина в ней преобладала надо всем и становилось совсем невмоготу. Вот и сейчас рука ее непроизвольно потянулась к животу и стала мягко его массировать, поглаживая. Она присела на диван, затем откинулась на подушку. Мысли ее шли все дальше и дальше. Повернувшись на бок, она крепко зажала руку между ног и почти почувствовала его руку вместо своей.
В соседней комнате методично работал телевизор. Показывали полуфинальный матч чемпионата мира по футболу. За отца можно было не беспокоиться. Он приклеен к телику до конца тайма. Хотя, правда, в последнее время он стал стучать перед тем, как войти в ее комнату. Мать реализовывала свои домашние духовные потребности на кухне. Можно было не волноваться, что кто-нибудь нагрянет неожиданно.
Это произошло через неделю у него на даче, за высоким трехметровым забором. Она чувствовала себя несколько неуютно в шезлонге. Но после выпитого вина и выкуренной сигареты расслабилась. Трехэтажный особняк походил скорее на небольшой дворец, чем на дом, в котором живут обычные люди. Это внушало ей благоговейный трепет.
Анатолий подошел к ней сзади и стал нежно целовать волосы, вдыхая сладостный запах чистого юного тела. Она не сопротивлялась. Его губы осторожно перебрались к мочке уха и стали нежно ее целовать, потом слегка покусывать, как бы играя. Он поцеловал ее в губы естественно, но настойчиво. Потом ниже, в шею, грудь. Его руки ласкали ее живот, затем грудь. Она раскрылась и растаяла. Он поднял ее на руки и перенес на водяной матрац. Их тела сплелись воедино. В разные стороны полетела немногочисленная одежда… И она почувствовала резкую боль. Но она хотела этой боли, жаждала ее, хотя все ее тело противилось и дрожало. Потом что-то случилось, и где-то в глубине ее живота возникло новое ощущение, которое каждый раз, при его очередном толчке, вместе с болью уносило ее в неведомые доселе выси. На мгновение возвращало чуть-чуть на землю, как бы касаясь кончиками пальцев, и снова ввысь. Затем все как-то сразу стихло. И лишь осталась ноющая боль внизу живота и томная усталость.
"А ведь я теперь женщина, - подумала Вера. - Как странно".
20
Александр Борисыч! Вам звонят, - робко поскреблась в дверь Маргарита, получившая строгое указание блюсти уединение горячо любимого начальника.
- Кто? - недовольно прокричал Турецкий.
- Дама.
Все женщины делятся на дам и не дам. Так выпьем же за дам… Он выпил за дам.
- Давай!
- Здравствуйте, Саша, - это была Качалова, от неожиданности он даже поперхнулся.
- А я пью за вас.
- Неужели? - Она замялась и молчала несколько секунд. - Ну и как, много уже выпили?
- Место осталось. - Он чуть было не сказал: "Сейчас схожу еще освобожу". "Да что я, в самом деле, - обругал себя Турецкий. - Совсем допился, старый козел…" - Компания у меня здесь - просто замечательная.
- Кто эти замечательные люди, я их знаю? Или вам неудобно при них…
- Почему же, у нас друг от друга никаких секретов. Турецкий Александр Борисович - прекрасный человек, знаете такого?
- И это все?
- Честно говоря, да. Но не количество важно - качество. Хотя, если наши ряды удвоятся…
- Что ж. Ждите. Берегите место.
- Погодите! - Он хотел договориться о месте встречи, но она уже повесила трубку. Вот же ж блин! Не хватало только, чтобы Качалова явилась сюда собственной персоной. А с другой стороны - она же родственница. А, черт с ним со всем! С земли не сгонят, дальше фронта не пошлют.
Он причесался, слил последнюю стопку обратно в бутылку - уникальный случай, - еще раз посмотрелся в зеркало и отпер дверь кабинета.
- Маргарита, сделай кофе, пожалуйста. На убой.
Кофе успел подействовать, и к моменту появления Качаловой Турецкий в целом выглядел как огурчик, особенно учитывая недавнее сумеречное состояние души, накладывающее на внешний вид отпечаток какой-то измятости изнутри, сравнимый лишь со следами вчерашней пол-литры в хорошую жару. На Маргариту роскошная визитерша, казалось, произвела значительно большее впечатление, чем на самого Турецкого. "Зря завидуешь, девка, - мелькнула у него мысль, - ты ж моложе". А может, и не зря… Неизвестно, будет ли у Маргариты в жизни возможность уделять себе, любимой, столько внимания и денег? Нет, скорее всего…
- Ведите меня в кабинет, господин следователь, - потребовала Качалова, которой надоело стоять в коридоре.
- Может, вам еще кофе? - предложила Маргарита, слегка покраснев.
- Куда, еще во мне тот стоит. - Турецкий препроводил посетительницу к себе и, прежде чем закрыть дверь, напутствовал стажерку: - Режим доступа - прежний, даже усугубленный, короче, всех на фиг, меня нет.
- Н-да, - сказала Качалова, оглядевшись, - значит, вы, Саша, тут работаете?
- И не только, - обиделся Турецкий за свой кабинет. - Переходим на ты. - Он по-хозяйски, не спеша открыл сейф, вернул к жизни бутылку "Юбилейного".
- Переходим на ты…
- За красоту, за развитие близких родственных связей, за милых дам. До дна! ("И за продолжение человеческого рода!" - добавил про себя Турецкий.)
- За то, чтобы чикагские "Капс" победили в бейсбольном чемпионате… - ответила, давясь от смеха, Качалова.
- Что это значит?
Вера продолжала хохотать, она даже расплескала пару капель на себя от смеха.
- Вам… то есть тебе, понравится! Выпью больше - расскажу.
"Ха, выпью больше", - подумал Турецкий, тоскливо поглядывая на жалкие остатки "Юбилейного". А ведь больше нет. Не Маргариту же посылать. Эх, вот со Славкой было бы все просто. Правда, у Качаловой есть свои несомненные преимущества, вернее, достоинства… Вспомнив про Грязнова, Турецкий опять загрустил, в голове снова зашумело, даже прекрасная гостья, о которой он мечтал всего полчаса назад как о чем-то возвышенном и несбыточном, не очень-то радовала его.
- Саша, что-то случилось? - участливо спросила Вера.
"На воздух! - подумал Турецкий. - Не то меня сейчас развезет, о продолжении рода тогда можно и не мечтать".
- Надо сменить обстановку. Ты права, это все, - он обвел рукой вокруг, - слишком обыденно, тоску нагоняет, по крайней мере на меня. В общем, нужно сменить обстановку.
- С удовольствием, если тебе и вправду станет лучше.
- Ты сомневаешься?
- Да, если честно.
- Почему, можно поинтересоваться?
- То, что тебя гложет, - внутри тебя самого.
"В самую точку", - усмехнулся про себя Турецкий, он как раз ощутил острое желание сходить по нужде.
Призвав на помощь всю мощь своего кошелька, Турецкий затащил Веру в ресторан "Белое солнце пустыни". Впрочем, кто кого тащил еще вопрос. Всякими ухищрениями он влил в нее почти стакан коньяка, сам при этом безбожно подхалтуривая. В итоге они очень скоро не вязали лыка в равной мере, и хотя Турецкий подозревал в своей спутнице тщательно скрываемую трезвость, но доказать этого не мог…
- Ты знаеш-ш-шь, что так-кое Фроловский, Саша? Ну, ответь мне, знаешь?
- Не знаю ничего, - насторожился Турецкий.
- Неправда! Извини… Хоть что-то знаешь?
- Он премьер, и еще твой муж. - Тема разговора ему откровенно не нравилась.
- Он пива не пьет. Говорит: "Как можно его пить, оно же такое горькое?!"
Да, совсем плохо дело с этим Фроловским. А я чего напрягся? Везде, блин, шпионы чудятся. Турецкий с удовольствием в очередной раз оглядел Веру - натуральная Мата Хари, или у меня опять паранойя?
- Ты считаешь меня плохим человеком?
- Что за чушь? С чего ты взяла? Ты, по-моему, вообще, выше этого: плохой человек, хороший…
- А кто, по-твоему, мерзавец?
- Да куда ни ткни…
- Слушай, Саша, ты вроде любишь купаться в хорошей компании? - вдруг спросила она совсем другим тоном.
- У тебя есть на примете баня с бассейном?
- Экий ты, Турецкий, наглец, баня! Фонтан!!! Как говорится, если у тебя есть фонтан…
- Еще бы! - с гордостью ответил Турецкий, но она, разумеется, его не поняла.
В "Белом солнце пустыни" было хорошо, на улице стало гораздо хуже: как он ни филонил под конец, выпито было уже больше пол-литра. В фонтан Турецкому не хотелось, но Вера тянула его как локомотив, он едва поспевал за ней, все силы поглощало поддержание гордой осанки и твердого в пределах возможного шага.
Цель их стремительного путешествия выглядела на редкость непрезентабельно. Фонтану от роду было лет сто пятьдесят, и за последний век никто, кроме голубей, о нем не заботился. Жидкость внутри присутствовала, они смогли даже разглядеть следы древнего орнамента на дне. Турецкий расстелил платок, пристроился на парапете и привлек слабо сопротивляющуюся Веру себе на колени. Идея оказалась неудачной - она не доставала ногами до земли и самостоятельно удерживать равновесие не могла, он сидел напряженный, как струна, только бы не опрокинуться назад, в холодную воду. Со стороны полная идиллия, но…
Антураж ночного фонтана способствовал снисхождению игриво-лирических настроений, но даже замутненный алкоголем рассудок Турецкого понимал, что действовать прямо - грубо и пошло. Посему он начал издалека, надеясь на кривой козе подъехать к более личным и интимным вопросам.
- Кстати, Вера, - сказал он, посмотрев на нее мутным взором, - удовлетвори измученное любопытство горца. Ты ведь мне так и не рассказала про бабушкин подарок.
Вера прыснула, уткнувшись ему в плечо.
- О, подарок! Это нечто. А почему горца?
Турецкий подбоченился:
- Потому, что в душе я гордый джигит, с большим мм… кинжалом.
- Что, только в душе? - поинтересовалась Качалова. - Я имею в виду джигита, а не, мм, кинжал.
- Э-э, мы отвлеклись, - смущенно хмыкнул Турецкий. - Так что там за подарок?
Верочка хитро прищурила глаза.
- Неужели Ирина Генриховна до сих пор не рассказала? Или она злая?
- Она добрая. И даже ласковая временами. Но иногда ведет себя, как креветка.
- Это как? - округлила глаза Качалова, видимо, силясь представить себе свернутую креветкой жену Турецкого.
- Она замыкается в свою скорлупу, вращает глазами и усами и вредничает. Но не в этом суть. Мы сейчас не об Ирине Генриховне, а о Элеоноре Львовне. Не томи, пожалуйста.
Качалова, однако, решила покапризничать. Она попыталась свернуть ухо Турецкого в трубочку, а когда ей это не удалось, недовольно наморщила носик и стала дуть в него. Турецкий встряхнулся, как мокрый фокстерьер, чудом удержав равновесие, но высвободил многострадальное ухо.
- Ну, Вер, - прогундосил он. - Какой подарок?
- А что мне будет, если я расскажу?
Турецкий в ответ зверски ощерился и схватил ее за горло.
- Если ты мне не расскажешь, я тэбя зарэжу.
- Кинжалом?
- А то чем же?
- Ну так это не угроза, - развеселилась Качалова. - Скорее наоборот.
- Да? - озадачился Турецкий. - Ну тогда… Тогда… - Но с воображением было туго, и он, глупо поморгав, смог родить только: - Тогда все, что захочешь.
- Ну, смотри. Я ловлю тебя на слове. Чтобы потом не отпирался!
Турецкий гордо вскинул подбородок.
- И не подумаю. Слово джигита.
Верочка удовлетворенно повозюкалась у него на коленях и для затравки опять подула в ухо.
- Ну, слушай, это просто замечательная история. - Для разнообразия она подула ему в глаз и начала: - В общем, бабуся, как ты, возможно, догадываешься, не всегда была бабусей. А была она в молодости очень даже молодой и красивой девушкой. Опять же актрисой.
- "Красота-а актрисы так обманчива-а", - подвывая, запел Турецкий. Но вовремя сообразил, что если Веру под музыку потянет танцевать, то загадочную историю он не услышит никогда, и заткнулся.
Вера кивнула:
- Бабуся была очаровательной девушкой. И, как у всякой очаровательной девушки, актрисы опять же, у нее была толпа поклонников. И среди них - представляешь, как романтично? - один бедный художник.
Верочка широко махнула рукой, очевидно, демонстрируя Турецкому эту самую романтичность. Турецкий честно посмотрел в направлении, указанном Верой, но в темноте ничего, кроме кучки собачьего дерьма, не различил, однако на всякий случай согласно кивнул.
- Когда к бабусе пришел успех, а произошло это довольно быстро, ибо она была действительно талантливой актрисой… - Тут Вера понизила голос до шепота и, совершенно интимно прижавшись к Турецкому, зашептала ему в ухо: - Ее ведь даже в Москву приглашали, представляешь? А она не поехала, отказалась. - В дальнейшем повествовании, видимо, страшной тайны не было, потому что Вера выпрямилась и продолжила уже в полный голос: - Так вот Муза, богема, бомонд, овации и прочая дребедень, сам понимаешь. И она, конечно, не обращала никакого внимания на бедного художника. А он страдал по ней. Влюбился по-настоящему и пронес свое чувство через всю жизнь. Замечательно, правда?
Голос Веры зазвенел, как у первых комсомолок на коммунистическом субботнике. Она, видимо, сжившись с повествованием, уже не могла сидеть спокойно, а то и дело подпрыгивала на коленях, чем ужасно нервировала Турецкого.
- Так как он был художником, то, естественно, рисовал ее. Во всяких видах: и в ролях на сцене и просто так. В общем, целую кучу бабусиных портретов нарисовал. А еще у него была мечта: он всю жизнь мечтал написать ее обнаженной. Ему, видишь ли, казалось, что голая натура полнее выразит ее божественный образ.
Турецкий подумал, что здесь он, пожалуй, согласился бы с художником.
- Только выдумывать он не хотел. Был уверен, что в натуре бабуся прекраснее, чем он может придумать в самых лучших мечтах. Он много раз просил бабусю позировать ему, но она так ни разу и не согласилась - до художника ли ей было? Ну и тогда художник начал рисовать сам себя. В смысле свою обнаженную натуру - она-то всегда была у него под рукой. Но только по краям холста, а в центре всегда оставлял место для своего божества. То есть лицо есть, а тела нет - пустое место. Долгие годы он шлифовал этот шедевр, исправляя свои изображения и не трогая бабусю.
Верочка вздохнула, видимо, вспоминая картину.
- Ну а дальше? - нетерпеливо спросил Турецкий.
- Дальше? А дальше - время шло. В общем, в итоге спустя много лет Элеонора Львовна наконец задумалась. Ну и вот, - Верочка прыснула и тряхнула головой, - в свои восемьдесят четыре года она решила сделать себе подарок и заказала художнику свой портрет. Таки обнаженную натуру.
Вера зашлась в смехе, а вместе с ней и Турецкий, представив себе современную Элеонору Львовну в роли натурщицы.
- Художник был вне себя от счастья, когда она согласилась. И только когда взглянул в мастерской на тело возлюбленной, пожалел, что не нарисовал ее раньше. Однако - что значит сила любви! - он, глядя на старуху, нарисовал юную красавицу - такую, какой она была в молодости, по крайней мере, она говорит, что очень похоже. А Ирина твоя - видел бы ты ее в тот момент - чуть в обморок не упала, когда увидела этот разврат. Бабуся оскорбилась, она-то хотела похвастаться.
Турецкий отсидел уже себе все что можно и, главное, не испытывал ни малейшего удовольствия, история оказалась слишком длинной, они, кажется, начинали трезветь, а ожидаемой близости так и не возникло. Он постарался усесться поудобнее, зачерпнул воды из фонтана и вылил Вере на коленку. Развлечение ей понравилось, она, заговорщически улыбаясь, ответила тем же - немедленно вылила ему за шиворот полную пригоршню.
- Послушай, Саша, вода - твоя родная стихия, я знала, что тебе понравится.
Он осторожно заерзал, но как он ни осторожничал - случилось то, что должно было случиться. Он почувствовал легкое головокружение и в следующую секунду съехал одной ногой в воду, изо всех сил цепляясь за скользкий, им же забрызганный бортик. Он провалился примерно по колено, Вера в последний момент успела соскочить и теперь складывалась от хохота, с трудом удерживаясь на высоких каблуках. Турецкий пробалансировал в этой идиотской позе еще некоторое время. Хуже всего то, что голова пошла кругом, и он опасался, что в своем погружении не остановится на достигнутом.
Вера приблизилась и с самым невинным лицом предательски обрызгала ему пиджак.
- Так гармоничнее, доверься профессионалу.
Турецкий, как истинный джентльмен, тоже не остался в долгу - окатил ее с головы до ног и поскорее отошел от края фонтана на несколько шагов.
Вид у нее стал немного жалкий и от этого еще более эротичный. Несмотря на существенный шум в голове и мерцающие звездочки в глазах, Турецкий ощутил, что он может, должен, обязан! Весь вопрос: где?
- Сейчас поедем в мою творческую лабораторию, - разрешила Вера его затруднения, - промочим горло и просушим чресла.
Минут пять они безуспешно голосовали, пока наконец их не подобрал чудовищно косоглазый мужик. Как он умудрялся водить машину - неизвестно, возможно, он и остановился только потому, что не разглядел, насколько они мокрые.
В "творческой мастерской" Вера включила обогреватель, ничтоже сумняшеся скинула с себя мокрое платье, оставшись почти ни в чем. Турецкий решил, что теперь пора, но она извлекла откуда-то бутылку пальмового ликера и разлила почти по полному стакану.
- Будем здоровы!
Пить ликер оказалось совершенно невозможно, хотя бы потому, что жидкостью это можно было назвать с большой натяжкой.
- У тебя есть ложка? - поинтересовался Турецкий, пытаясь расстегнуть мокрый пиджак.
Вера принесла ему чайную ложечку, отставила свой стакан, который чудесным образом был уже почти пуст, и стала снимать с него мокрую одежду. Турецкий отправлял в рот ложку за ложкой, молча наблюдая за собственным обнажением. Вера то ли была не так уж пьяна, то ли действительно могла управляться с любыми шмотками в любом состоянии.
- Хочу к тебе на работу, - неожиданно заявила она. - Хочу посмотреть, как работает настоящий сыщик!
- Сейчас! - пообещал Турецкий, отступивший под ее напором к краю стола для раскройки, огромного, покрытого мягкой ворсистой фланелью.