Тот сам напросился составить фотороботы тех, с кем встречался, передавая труп. Но фотороботы получились некачественные, расплывчатые и неопределенные. Бондарев не только не мог вспомнить особые приметы людей, но даже толком не мог вербализовать свои впечатления от той встречи. Да и что делать с получившимися портретами, тоже было пока не ясно. Пойти в отдел кадров ФСБ и попросить посмотреть фотографии? Выход предложил Денис: нужно взять самого Бондарева и посадить его с биноклем где-нибудь на Лубянке. Если он не ошибся и эти ребята действительно гэбэшники, то, как это ни дико звучит, есть теоретическая вероятность, что рано или поздно они пройдут мимо и тогда по каким-то деталям осанки, походки, одежды или еще чего-нибудь Бондарев сможет хоть кого-то однозначно опознать.
Бондарева посадили в машину с тонированными стеклами, и он через телеобъектив рассматривал каждого входящего и исходящего. Работали с половины восьмого до десяти утра, когда славные работники органов неспешно стекались на свои рабочие места, и пришли к выводу, что это не самый лучший способ слежки. Во-первых, Бондарев быстро уставал, пристально всматриваясь в каждое лицо, и уже к исходу второго часа не мог нормально работать, а во-вторых, их могли засечь, а это грозило совершенно непредсказуемыми неприятностями.
На следующий день Денис просто оставил на стоянке машину, а в ней работающую видеокамеру, и Бондарев, уже в спокойной обстановке просмотрев фильм, выбрал двоих. Грязнов вначале жутко обрадовался, поскольку рассчитывал определиться максимум с одним, но радовался он рано, ибо оказалось, что эти двое как раз и есть претенденты только на одно место.
Бондарев божился, что кто-то из них непременно старший группы, которая забирала у него труп. Только вот кто?
Как это ни парадоксально, но они действительно были похожи, не близнецы конечно, тем не менее тот же рост - средний, примерно тот же вес - средний, фигура обыкновенная - средняя. Один, правда, лысоват, а другой вполне волосатый, но Бондарев тогда видел человека в кепке и прическу запомнить не мог, в лицах тоже было что-то общее, то есть лица абсолютно не запоминающиеся, без единой особой приметы, ни родинок, ни бородавок, ни шрамов от уха до уха, "которые, к счастью невозможно скрыть", ни даже сломанного носа или разорванных ушей. Тут Грязнов Бондарева не винил, он сам бы запросто спутал этих двоих на улице. Денис аккуратно повесил предполагаемым злодеям на хвост своих людей, и те смогли выяснить места проживания обоих и даже фамилию одного по корреспонденции в почтовом ящике - Ларин.
Второго, разъезжающего на "Волге", по просьбе Грязнова остановил на перекрестке знакомый орудовец. Тот, не вылезая из машины, нагло раскрыл свое удостоверение и, убедившись, что гаишник проникся, молча уехал. Но, собственно, ничего больше и не было нужно. Грязнов выяснил и фамилию - Заболотный, и звание - капитан ФСБ.
Грязнов пошел к Меркулову, сам он уже не мог решить, что целесообразнее предпринять в этой ситуации.
Костя, выслушав подробности, не проявил особого энтузиазма:
- Ничего конкретного у тебя на Иванова, по сути, нет. И на кого-то другого, впрочем, тоже.
- Да я, собственно, и не собирался просить ордер на арест, - пояснил Грязнов. - Хотелось бы сложить наши мыслительные возможности и произвести на свет идею, как с тем, что мы имеем, спугнуть Мефистофеля ненавязчиво, правдоподобно и сильно. Так, чтобы он начал все-таки делать неосторожные и не просчитанные заранее шаги, и главное, хотелось бы спровоцировать на конкретные действия не его уродов, а его лично.
Меркулов только устало вздохнул, по привычке массируя грудь и с завистью глядя на Грязнова, который гасил в пепельнице уже третий окурок. Врачи в очередной раз порекомендовали ему бросить курить, и он бросил, и постился вот уже сто шесть дней, но чувствовал, что долго так не выдержит.
- По-моему, ты его недооцениваешь. Чтобы его спугнуть, нужно что-то большее, на косвенных уликах и противоречивых свидетельствах мы далеко не уедем. За ним с одной стороны "Кремлевская команда" с ее миллионами, а с другой стороны ФСБ с ее неисчерпаемыми возможностями…
- А ты, по-моему, его идеализируешь, - вспылил Грязнов. - И в "Кремлевской команде" он с этим потерянным миллиардом репутацию себе подмочил. Так? И в ФСБ, если придется выбирать между конкретным человеком, пусть даже с огромными связями, и престижем целой организации, наверняка плюнут на него и разотрут.
- Ладно, не горячись, - усмехнулся Меркулов. - Поразительное у вас с Турецким единодушие. Вы прямо астральные близнецы какие-то, даже на расстоянии мыслите одинаково.
- В смысле? - Грязнов давно не получал оперативных известий из Германии и был не в курсе последних начинаний товарища.
- Он там уже даже приготовил ловушку, насколько я понимаю, и теперь только ждет, что Мефистофель наконец сорвется с места и бросится в Европу, путая следы, как заяц.
- Ну вот видишь, в одинаково умные головы приходят одинаково умные идеи, и даже часто одновременно. А если мы Сашке отсюда поспособствуем…
- Да не уговаривай ты меня. Иди к себе и составляй спецсообщение обо всем, что мне сейчас наговорил, очень подробное, можешь даже приврать что-нибудь от себя, а в заключение требуй санкцию на наружное наблюдение для этих двоих - Ларина и Заболотного - и прослушивание телефонных разговоров, скажем, гражданина М.
- А это зачем? Ну, первую половину я понял, на компьютере у меня он лазит регулярно, несмотря на все мои пароли. Я поначалу жесткий диск с собой на ночь домой забирал, а теперь вообще перестал без острой нужды включать компьютер. Но наружка, прослушка - ты же не дашь санкцию, и Милютин не даст.
- Если бы дал, мы бы его и поймали, а поскольку стоит задача напугать, будем обкладывать со всех сторон, и я лично не могу предсказать, чего именно он больше испугается: уже собранных материалов или гипотетического прослушивания.
40
После неожиданного визита Расторгуева Реддвей постоянно ворчал, что взлелеянный им "Пятый уровень" превратился в проходной двор. Турецкому вид ворчащего Реддвея удовольствия не доставлял, но ход его мысли он расценивал как верный и идущий на пользу дела. Кроме того, Турецкий испытывал определенное душевное беспокойство от того, что вынужден, хоть и не лично, а опосредованно, через Реддвея, обращаться за помощью к штаб-квартире ЦРУ. Нехорошо как-то. Но выбирать не приходилось. "К тому же, - успокаивал он сам себя, - Мефистофеля как-никак ловим, можно за помощью хоть к дьяволу обращаться, такой каламбур получается".
Когда Реддвей поведал Турецкому о результатах продолжавшихся почти целые сутки телефонных переговоров с Вашингтоном, ему осталось только склонить голову в знак признания выдающихся заслуг руководителя "Пятого уровня".
- Российская Фемида вас не забудет, мистер Реддвей. Кстати, достославному Михаилу Сергеевичу приписывают фразу: "Если уж ходить - то ходить по-большому". Это про тебя сказано.
Согласно договоренности с Реддвеем "Пятому уровню" предоставили прямой канал связи с командным пунктом ВВС НАТО в Европе. Теперь они имели возможность постоянно отслеживать информацию обо всех находящихся в воздухе в районе Гармиша вертолетах и самолетах и засечь Мефистофеля заблаговременно. В том, что Мефистофель прибудет именно на вертолете, Реддвей был практически уверен: в средствах он наверняка не стеснен, а лучшего способа передвижения в гористой местности нет.
Спецавтомобиль связи разместили поблизости от замка Гельфанда под охраной комендантского взвода штаба ВВС НАТО в Германии. Солдаты рассредоточились на местности, там же находились шестеро сотрудников "Пятого уровня". Таким образом создавалась полная иллюзия многочисленной и хорошо организованной засады. Если у Мефистофеля есть глаза и уши, чтобы обнаружить все это, - тем лучше, пусть думает, что его ждут в Линдерхофе.
Реально же все вэвээсовские данные стекались на мобильный пульт, помещавшийся в кейсе, который носил при себе связист, тенью следовавший повсюду за Реддвеем, как офицер с ядерным чемоданчиком за президентом. Зрелище было еще то, Турецкий поначалу едва сдерживал улыбку, но потом привык. Серьезное дело требует серьезного обеспечения.
Расторгуев снова явился без предупреждения. Пускаться в разговоры с сотрудниками, вызывая ревность Реддвея, он не стал, да и не смог бы, даже если захотел: все находились в засаде: одни в Линдерхофе, большинство у монастыря.
- Генерал Иванов исчез из Москвы несколько часов назад, - без обиняков сообщил Расторгуев. - Я думаю, в самое ближайшее время он объявится здесь.
- Одну минуту, генерал, - сказал Реддвей, поднимаясь, - мы с мистером Турецким сейчас вернемся.
- Ты можешь проверить? - спросил он в коридоре.
- Могу попробовать. Позвоню Косте, пусть он по-быстрому наведет справки.
Меркулов как будто ждал звонка. Расспрашивать он ни о чем не стал, очевидно, догадываясь, что Турецкому сейчас говорить неудобно, и буквально через две минуты подтвердил: Иванова в столице нет, где он - неизвестно.
Они вчетвером (Турецкий, Расторгуев, Реддвей и связист) сели все в тот же фургон, снаружи напоминающий рефрижератор, и выехали по направлению к монастырю. Реддвей включил переговорное устройство и скомандовал: "Всем оперативным группам приготовиться!" Примерно в трехстах метрах от охраняемой части монастыря они бегом перебрались в тщательно замаскированное укрытие, достаточно просторное, чтобы вместить человек десять. Фургон тут же отправили подальше, чтобы не мозолил глаза. Встретила их одна Ванесса, была ее очередь дежурить на командном пункте. Реддвей отослал свою любимицу, и они снова остались вчетвером.
- Насколько я понимаю, это не совсем замок Гельфанда, - заметил Расторгуев, осмотрев территорию монастыря в полевую стереотрубу.
- Вы прекрасно разбираетесь в здешней топографии, генерал. - Реддвей пристально посмотрел на Расторгуева, но тот выдержал его взгляд, не отводя глаз. Отвечать он не счел нужным.
Время тянулось архимедленно, говорить было не о чем, просто невозможно оказалось найти приемлемую для всех тему. Расторгуев выглядел в этой компании абсолютно лишним, если не по должности, то по занятой им позиции. Офицер ВВС был на редкость угрюм и подчеркнуто официален, кроме того, он выполнял свою работу и был совершенно не в курсе проблем, волновавших остальных. Спустя десять минут после приезда Турецкий готов был уже волком выть, а от мысли, что им, возможно, придется просидеть здесь долгие часы, его бросало в дрожь. Чтобы как-то убить время, он принялся изучать в стереотрубу монастырский двор, подолгу рассматривая каждую травинку, камень и щель в стене. Прошло еще около получаса. От пристального разглядывания мелких предметов при сильном увеличении начала кружиться голова, и ему пришлось оставить свое увлекательное занятие.
Расторгуев, после обмена репликами с Реддвеем неподвижно сидевший на раскладном стуле с каменным лицом, ничего не говоря, встал и направился к выходу. Реддвей бросился ему наперерез и преградил дорогу.
- Простите, мистер Реддвей, мне необходимо выйти, - сказал Расторгуев как можно вежливее, хотя в голосе его сквозила неприязнь. Не хватало еще, чтобы ему, генералу ФСБ, приходилось спрашивать у кого-то разрешения выйти в туалет.
- Извините, господин генерал, вам придется потерпеть. Еще раз прошу прощения, но слишком многое поставлено на карту. Мы не можем рисковать.
- Вы хотите сказать, что, выйдя по нужде, я демаскирую наше укрытие? - Расторгуев улыбнулся: - По-моему, подходы к нашему КП замаскированы очень искусно.
- Дело не в этом. Мы должны находиться вместе.
- Ах, даже так?
- Да, именно так. Если желаете, можете воспользоваться горшком.
Турецкий чуть не поперхнулся от душившего его смеха. Комичнее всех в данной ситуации выглядел даже не Расторгуев, а офицер-связист. Он не понимал ни слова по-русски и, исполненный чисто армейского уважения к высоким чинам присутствующих, почтительно наблюдал за их спором о проблемах общемирового значения.
Несси по традиции, начавшей откровенно ей надоедать, в напарники достался Билл Мазовецки. Поскольку засада грозила растянуться на неограниченно долгий срок, а разговаривать с Биллом ни о чем она могла не более нескольких минут, пришлось искать неординарный выход. Некоторое время назад ей попалась брошюра с китайскими головоломками. Предчувствуя перспективу торчать в засаде до полного опупения, после своей экспедиции в подвал монастыря она выучила добрую половину брошюры на память, и теперь они развлекались разгадыванием древнекитайских шарад.
- Слушай, буддистский монах, набравший учеников, в первый день сказал им: "Вы не должны думать о сути вещей, расчленять и собирать их в своем сознании - не значит постичь их, вы должны слить свое "я" с окружающим миром. Удар палкой тому, кто скажет, что он что-то знает, два удара - тому, кто не знает ничего…"
- Маразм, - прошептал Мазовецки, - давай следующую.
- Помолчи. Затем он принес маленький кувшин и крупного жирного гуся. "Нужно поместить гуся в кувшин. Кто не ответит, как это сделать, получит один удар палкой".
- Эти узкоглазые еще уверяют, что их буддизм - самое ненасильственное учение.
- Профессионалов нужно муштровать, иначе ни черта не выйдет, ученики так никогда и не превратятся в профи.
- Ладно. Нужно не давать гусю пить, а кувшин наполнить водой. Через некоторое время он исхудает, измучается от жажды, сам как-нибудь изголится и пролезет внутрь.
- Узкоглазые тебе не нравятся, гуманист нашелся, - фыркнула она. - Ты сам можешь наниматься на полставки инструктором по китайским пыткам.
- По-моему нормальная версия, вполне себе в русле восточного мировоззрения. Приобщили домашнюю птицу к своему учению, нужно вести здоровый образ жизни, думать о вечном, тогда не только от лишнего веса избавишься, но и достигнешь просветления.
- Заработаешь миллион баксов и попадешь на обложку "Times". Они со всякой живой тварью похлеще зеленых носятся. Погоди, по-моему, ты что-то умное сказал, дай сообразить.
- Беру тебя в секретари. Будешь ходить со мной повсюду и ловить на лету гениальные изречения. Потом издашь книгу "В двух шагах от гения". Автор - В. Корриган, личный биограф и ближайший друг Билла Мазовецки. Звучит!
- Скажи еще личная жена, - зашипела Несси. - Не отвлекай. Думаешь, легко подбирать за тобой крупицы здравого смысла?
- Ну, ну. Можешь весь подобрать, зачем перебиваться крупицами?
- Да заткнись наконец, я поняла: нужно принять гуся в класс, ему тоже придется отвечать, а точнее, продемонстрировать…
- Точно. Пальцем в небо.
- Внимание! - В миниатюрных динамиках, закрепленных у каждого за ухом, зазвучал голос Реддвея. - С северо-востока, со стороны Мюнхена, приближается вертолет. Расстояние пятнадцать километров. Ориентировочное время подлета - семь минут.
- Сейчас начнется. - Мазовецки бережно покрутил затекшей шеей и посмотрел в оптический прицел на вход в здание музея, через который Несси ранее пробиралась в подвал - их участок ответственности.
- Прорицатель, - съязвила она, - экстрасенс! А, прости, снимаю шляпу! Ты же и вправду экстрасенс: ночью без миноискателя за десять секунд в луже по колено нашел гранату.
После того как Реддвей указал Расторгуеву его место, культурно выражаясь, на горшке, на командном пункте дышать стало легче. Генерал устроился у стереотрубы и занимался рекогносцировкой, больше не вступая в бессмысленные прения по поводу поимки Мефистофеля. Турецкий увлек Реддвея в дальний угол, и они стали держать военный совет. Говорить приходилось шепотом.
- У меня этот твой генерал в печенках сидит. - Реддвей покосился в сторону недавнего оппонента. - Как бы он ни выкинул чего-нибудь, когда запахнет жареным.
- У тебя просто аллергия на гэбэшников. Расслабься, чувствуй себя как дома. Чтобы тебе было спокойнее, обязуюсь за ним присматривать, пока ты командуешь своим войском.
- Считай, частично утешил. Меня еще один вопрос мучает: что мы будем делать, когда прилетит этот проклятый вертолет?
- Как что делать?! Всех хватать и - в кутузку. Мефистофеля как-нибудь отличим от серой массы. Его - в отдельную камеру.
- У нас проблем с помещениями нет, можем всем предоставить отдельные камеры, хоть двухкомнатные.
- Двухкомнатные камеры - это все ваши буржуазные излишества, - перебил Турецкий.
- Молчал бы уже, мистер плейбой, про буржуазные излишества, - огрызнулся Реддвей, до сих пор, по-видимому, не простивший Турецкому его вандализма и надругательства над казенным имуществом. - Что, если лично Мефистофель здесь не объявится? Из предосторожности. Он-то лично мешки таскать не будет.
Турецкий не нашел сразу, что возразить. Подобную перспективу он до сих пор не рассматривал.
- Погоди, неужели ты считаешь, что он позволит своим подручным загрузить три сотни миллионов баксов в вертолет, а сам будет спокойно дожидаться где-нибудь в укромном месте, пока верные слуги подберут его на борт? Как же, подберут они его, держи карман шире! Брось, Питер, бред это все, детский сад. Если он клюнул - прибудет сюда собственной персоной. А здесь мы за рога его - и в стойло.
- Ты сам рассуждаешь, как в детском саду. Мало ли какими средствами он держит свою гвардию в узде? Может, он бомбу сунул им под хвост и не снимает руку с красной кнопки. Может, он отца родного за штурвал посадил, а здешним бойцам дал указание всех лишних порешить, когда закончат погрузку. А скорее всего, нет лишних, только самые преданные или вообще один, самый-самый.
- Бред! Не будет он такие сложные пасьянсы раскладывать, если не дурак. А он не дурак! Когда речь идет о сотне миллионов, и на родного отца полагаться нельзя, да и стар он наверняка для таких передряг.
- Приближается гражданский вертолет со стороны Мюнхена, - объявил связист, - дальность десять миль, скорость 80 узлов, высота сто футов - предельно низко, втрое ниже установленной границы для этого района. Очевидно, стремится идти незаметно для радаров. Сигнал очень слабый. Снизится на несколько футов - мы его потеряем.
"Черт бы побрал весь англоговорящий мир с их футами и дюймами, - выругался про себя Турецкий. - Тут война, а я должен арифметикой заниматься, пересчитывать все к человеческим единицам…"
- У нас в войсках ПВО в 87-м году, после приземления Руста, восстановили должность наблюдающего за воздухом, - подал голос Расторгуев, не отрываясь от прибора. - Старо, но эффективно! Советую использовать опыт.
- Один-один. - Турецкий толкнул Реддвея в бок.
Несси точно так же, как и напарник, повращала шеей, у нее это вышло без громового хруста, размяла слегка затекшую левую руку и принялась рассматривать в оптический прицел вход в музей. Если заварится каша, они должны успеть проскочить в здание и заблокировать выход из подвала. Главное - никому не позволить взять в заложники туристов или сотрудников музея. Совсем закрыть музей для посещения Реддвей не рискнул - боялся спугнуть тех, кого они ловили. Конечно, ответственность он на себя брал колоссальную: допустить присутствие гражданских на месте боевой операции - да случись что, его разорвут на мелкие клочки. Но, очевидно, шеф верил в профессионализм своих сотрудников, кроме того, на него постоянно давил мистер Турецкий. А что ему, с него, согласно русской же поговорке, как с гуся вода. Да как, черт побери, быть с этим гусем?