История с "гепардами". Дело о трехстах миллиардах. Поговаривали, что одних взяток было роздано двенадцать миллиардов, и не кому-нибудь, а министрам и генералам, двое из которых вышли из игры, покончив с собой. В этой истории были замешаны американские и западногерманские секретные службы, между которыми происходили постоянные стычки. Но наружу тогда ничего так и не вышло.
Алесси выступил с серией статей после того как генеральный штаб потребовал дополнительных закупок на двести миллиардов лир, которые следовало изыскать, не обременяя военного бюджета. Но Италия уже вступила в период жесткой экономии и завинчивания гаек по части налогообложения, и новые танки ей были не по карману.
Алесси не рассчитывал, что его статьи смогут помешать заключить сделку или сорвать ее. В подобных случаях такой малостью не обойдешься.
- Я хотел бы понять вас лучше, генерал. Те мои статьи… Вы хотите сказать, что считаете меня человеком, докапывающимся до истины не только в историях с самоходками, но и в историях с мертвыми генералами? Или что смерть полковника Гуараши и скандал с "гепардами" как-то связаны между собой?
- Я спросил вас только, известно ли вам что-нибудь о смерти полковника Гуараши, дорогой мой Алесси. Этот человек несколько лет тому назад работал со мной.
- А я вам ответил: нет, не известно. Точно так же, как мне не было ничего известно о "гепардах". Что нужно выяснить теперь?
В тоне журналиста звучит вызов, но ответ генерала сух и в то же время уклончив:
- Журналист не я, а вы… Я отрываю вас от работы. Простите, не буду больше мешать…
Алесси пытается еще раз забросить удочку:
- Надеюсь, мы с вами скоро увидимся, генерал…
- В ближайшие дни я буду просматривать вашу газету.
Разговор окончен. Алесси, немного подумав, набирает девятку.
После нескольких гудков коммутатор наконец отвечает. - Соедини-ка меня с нашим корреспондентом в Катании.
Генерал Армандо Фульви, услышав щелчок в трубке, еще какое-то время не опускает ее, чтобы убедиться, не раздастся ли в ней какой-нибудь посторонний звук. Конечно, это был рискованный шаг. Но вдруг сработает? В том, что журналист теперь пойдет по следу, генерал уверен. А другие? Как прореагируют они? Наклонившись, генерал массирует ляжки, икры йог. От нервного напряжения свело мышцы. Руки тоже ноют. Генерал поднимается из-за стола. В ожидании звонка от Страмбелли он не находит себе места. Страмбелли - однокашник, они вместе учились в академии, и судьба развела их только в конце войны: сначала Страмбелли был заброшен на Балканы, потом его депортировали немцы… Фульви встряхивается, отгоняя неприятные воспоминания. Снова встретились они в сорок седьмом, в Модене, где оба проходили специальную подготовку. С тех пор судьба вела их, можно сказать, параллельным курсом.
Генерал меряет шагами комнату, размахивая руками, чтобы немного размяться. Ладони у него вспотели. Он машинально пытается сунуть руки в карманы, забыв, что на нем одни трусы. Потом идет в кухню: нужно как-то справиться с волнением. Вынув из морозильника бифштекс, кладет его на тарелку, чтобы он оттаял, моет под краном небольшой пучок салата. Есть не хочется, но при его гастрите перекусить необходимо, ведь неизвестно еще, когда соизволит явиться Франка. И вообще, лучше занять себя каким-нибудь обыденным делом - иногда это помогает справиться с нарастающей тревогой, снять напряжение.
Накрыв для себя часть стола, генерал откупоривает бутылку пива. Слава Богу, холодное. Прежде чем наполнить стакан, он делает жадный глоток прямо из бутылки.
Продолжая держать стакан в руке, генерал слегка присаливает мясо в ставит сковородку на плиту, а когда бифштекс подрумянивается, убавляет огонь до минимума и накрывает сковородку крышкой.
И тут из груди генерала вырывается что-то вроде короткого смешка: до чего же нелепая ситуация. Шестидесятилетний генерал Армандо Фульви, без пяти минут главнокомандующий корпусом карабинеров, стоит в трусах и майке, с вилкой в руках и, прислонясь к кухонной двери, ждет, когда поджарится замороженный бифштекс, а там, в кабинете, на пустом письменном столе лежит зловещая штуковина - пистолет, совсем как свернувшаяся на солнышке черная ядовитая змейка, готовая нанести смертельный удар.
- Черт побери, почему же не звонит Страмбелли?
Генерал начинает делать глубокие вдохи, стараясь как можно дольше задерживать воздух в груди, и медленные выдохи - как учили его делать, когда он был еще новобранцем. Потом он снимает сковороду с огня и ставит ее на стол. А мясо-то жесткое. Первые куски он глотает почти не жуя и даже не ощущая вкуса. Внезапно раздается звонок. Сначала генерал не может понять - телефон это или кто-то звонит у двери. Сколько раз он собирался сменить дверной звонок. Звук совершенно одинаковый. После второго звонка он поднимается. Тяжелая ручка ножа, задев край тарелки, оставляет царапину на фаянсе.
В своем кабинете на Румынском бульваре командующий корпусом карабинеров генерал Эльвино Фаис нервно барабанит пальцами по столу. Полковник Моидзо доложил ему о звонке какого-то журналиста, интересующегося обстоятельствами смерти полковника Гуараши в Катании. А Фаис ничего об этом не знал. Он сам позвонил в Катанию, и ему с извинениями и ссылками на какие-то малоубедительные причины сообщили, что начальник отдела уголовной полиции покончил жизнь самоубийством у себя в кабинете вечером, два дня назад, но историю эту решили не разглашать, чтобы не поднимать шумихи вокруг мотивов самоубийства. Составлена секретная докладная записка, которую генерал обязательно получит не позднее понедельника. Причины? Азартные игры и женщины. Главным образом, карточные долги. Намекнули, что речь идет о векселях на несколько миллионов. Имеются и кое-какие письма.
Генерал с досадой бросил трубку. Потом потребовал, чтобы Моидзо принес ему личное дело полковника Гуараши. К очередному званию Гуараши был представлен недавно и сразу переведен в Катанию. Раньше он занимал высокий пост в одном из подразделений секретной службы при министерстве обороны.
Снова звонит телефон. Генерал поднимает трубку и молча слушает. Слушает до конца, не перебивая. Господи, еще один?
2
Верстальщик Луиджи устало мотает головой. Шум такой, что ему приходится напрягать голос:
- Здесь на пятой полосе у меня не хватает места для рекламы: размер три на двадцать четыре. Ума не приложу, что делать, и никто не хочет подсказать.
Алесси сейчас ненавидит его всей душой. Не так уж часто забывают вовремя дать верстальщику рекламу, но уж если такое случается, он устраивает целую трагедию. Алесси понимает, что надо потянуть время.
- Посмотрим-ка, что на следующей полосе, - говорит он.
Луиджи, продолжая мотать головой, тянется к нему через стол с газетной полосой в руке.
- На. Что хочешь, то и делай.
Вот черт, это же он назло. Еще небось и злорадствует, думает Паоло и кричит в ответ:
- А я что могу? Все уже сверстано, не ломать же полосу.
Верстальщик ищет сочувствия у наборщика, покуривающего сигарету в ожидании, когда ему наконец скажут, что все-таки делать:
- Он у нас человек ученый, пусть подумает, мне-то что, я - рабочий класс.
А, да ладно, черт побери. Тем более что завтра в это время газета все равно уже будет в вокзальных сортирах. Одно утешение.
Духота невыносимая. Из-за непрерывного грохота машин приходится кричать. Настоящий сумасшедший дом.
- Убери заметку Де Сены, на ее место как раз и встанет твоя реклама.
Де Сена, корреспондент из Таранто, прислал свою заметку на прошлой неделе и уже трижды звонил, возмущался, что ее не ставят. Заметка дерьмовая, да и платят ему сущие гроши, но должен же человек получить хоть какое-то удовлетворение. Значит, жди завтра четвертого звонка, с жалостью к самому себе думает Алесси, глядя, как наборщик ломает уже сверстанную и подписанную полосу.
- Алесси! - кричит главный механик, протягивая ему через стол свернутые в трубку листки с последними телеграммами, присланными в наборный цех по пневмопочте.
Пока верстальщик возится с рекламой, Паоло пробегает глазами сообщения. Просто по привычке, на всякий случай. Все равно уже поздно, номер подписан. Исключение можно сделать разве что для телеграммы о смерти самого папы. Но тут взгляд журналиста задерживается на заголовке: "В воскресенье генерал Армандо Фульви покончил с собой".
- Подожди! - взволнованно кричит он наборщику, который уже водит типографским валиком по новой верстке. Телеграмма короткая, строк двадцать, не больше. Он торопливо читает:
"Как сообщает министерство обороны, генерал Армандо фульви был найден мертвым в своей квартире тринадцатого августа во второй половине дня. Пуля попала в сердце. Труп генерала лежал на полу, рядом валялся его личный пистолет, в обойме которого не хватало двух патронов. Одна из пуль застряла в дверном косяке, вторая, пройдя через грудную клетку, засела в сердце, в левом желудочке. Труп обнаружил шофер генерала, а вскоре на место происшествия прибыла его восемнадцатилетняя дочь Франка. Установлено, что смерть наступила несколькими часами раньше. Акт о смерти подписан врачом военного госпиталя "Челио". Первые данные вскрытия, произведенного по приказу заместителя прокурора Антонио Виллы, подтверждают гипотезу о самоубийстве. Доктор Вилла обнаружил в квартире генерала три письма, проливающих свет на причины этого непоправимого шага…" Похороны, сообщалось далее в коммюнике министерства обороны (телеграфное агентство передало его полный текст), состоятся завтра. Сбор - у здания госпиталя "Челио", где в данный момент находится тело генерала.
- Ну так что мне делать? - Наборщик, не выпуская из рук валика, украдкой поглядывает на часы. Еще десять минут - и прощайте спагетти в столовой.
Алесси так подавлен и физически, и морально, что ему даже думать не хочется. И всего-то одно сообщение. В конце концов, главный редактор рядом. Пусть решает сам.
- Тут коммюнике об одном корпусном генерале, убитом в собственной квартире.
Главный редактор Бьонди прошел полный курс журналистской науки: он наделен острым чутьем и не любит лишних слов.
- Самоубийство?
- Похоже, - уклоняется от точного ответа Алесси.
- В сообщении что говорится?
- Самоубийство, - выдавливает из себя журналист.
- А ты как думаешь?
- Похоже… - Времени на объяснения у него нет, потом, возможно, они это обсудят.
- Место на полосе есть?
- Найду.
- Тогда давай поскорее.
Работать над текстом некогда. Он исправляет несколько слов, добавляет, что генерал ждал назначения на очень высокий пост, что факт его смерти непонятно почему скры-
вали два дня, что никаких других версий, кроме выдвинутой министерством обороны, пока нет и что все это напоминает нашумевшие случаи смерти при загадочных обстоятельствах других офицеров высокого ранга. Взять хотя бы историю с полковником Гуараши из Катании. Алесси передает исчерканный - он очень старался писать как можно разборчивее - лист телеграфного сообщения наборщику. Тот, мысленно попрощавшись со спагетти, шепотом чертыхается. Ничего не поделаешь, не то, чего доброго, заставят работать сверхурочно.
Единственное подходящее место - в центре полосы, занятое какой-то мурой о туризме.
- Убери это. Что все наши бухты загажены, каждый и так знает.
Он пытается с ходу придумать заголовок. "Самоубийство" здесь це пройдет, черт возьми. "Загадочная смерть генерала" звучит спокойнее. Ужасно, тривиально до отвращения, но в данном случае подходит. Ответственность за версию самоубийства в конечном счете несет министерство обороны. Бегом догнав уже собравшегося уходить художника по заголовкам, он упрашивает его на минуточку задержаться: в порядке личного одолжения, старина.
Бьонди, с которым они спускаются в лифте, погружен в мрачные раздумья.
- Что это за генерал? - спрашивает он наконец.
- Большая шишка. Два дня назад я разговаривал с ним по телефону…
- В воскресенье? - спрашнват Бьонди, сдвигая брови. Алесси утвердительно кивает.
- А когда он умер, говоришь?
- В воскресенье же.
- Вот как!
Пока лифт не останавливается на первом этаже, оба молчат.
- Выходит, в воскресенье он тебе звонил, а потом застрелился, - снова начинает Бьонди.
- Да уж не наоборот.
Они заходят в кабинет Бьонди. В небольшой комнате стоят четыре стола, заваленные бумагами, газетами, телетайпными лентами.
Главный редактор садится в кресло и выжидательно смотрит на Алесси. А тот пытается изложить суть дела в общих чертах.
Мы познакомились с ним на одном официальном приеме… Видишь ли…
- Что ему нужно было от тебя в воскресенье? - перебивает его Бьонди.
- Он хотел узнать…
Но Бьонди вокруг пальца не обведешь. .
- Генерал навел тебя на какой-то след, - говорит он уверенно.
- Пока не знаю. Скажем так: под видом, что ему нужно что-то узнать, он сам мне кое-что сообщил. Несомненно одно - в воскресенье, примерно в два часа дня, он дал мне понять, что ему крайне необходима моя помощь в одном деле. А через час или два после этого, как явствует из официального сообщения, покончил с собой.
- В каком деле?
На это раз вопрос поставлен в лоб и увильнуть от ответа не удастся.
- Понимаешь… Туг замешан еще один покойник.
Бьонди откидывается на спинку кресла и складывает руки на своем необъятном животе.
- Еще один генерал?
- Полковник.
- Тоже самоубийца?
- По-видимому, да.
- Чего же хотел генерал?
- Он в эту версию не верил.
- А тебе что-нибудь известно?
- Нет, конечно.
Бьонди задумывается, переваривая услышанное и наконец спрашивает:
- За неделю справишься?
- От дежурств освободите?
- Будешь приходить, когда захочешь. Даю неделю.
- Не знаю…
- Попробуй.
Пикапы карабинеров, которые не распознает разве тот, кто не хочет, понатыканы чуть не за каждым углом вдоль всей виа Марк Аурелио, на виа Сант Эразмо, у въезда на площадь Сан-Джованни. Квартал, где находится госпиталь "Челио", патрулируют легковые автомашины с полицейскими агентами в штатском.
Синяя "альфа" генерала Фаиса останавливается перед воротами Б, шофер показывает вахтеру пропуск. Генерал оглядывется по сторонам. Вон впереди машина с генералом Страмбслли и первым помощником министра обороны адмиралом Ренгой уже свернула на узкую аллею, ведущую к главному входу. На площадке перед зданием много нашин с военными и гражданскими номерными знаками - на последних трафарет "государственная служба". В стороне от входа несколько офицеров держат венки.
Тучный, облаченный в парадную форму генерал Фаис с трудом выбирается из машины, какой-то подполковник из молодых, вытянувшись, отдает ему честь. Сардинские гренадеры, отмечает про себя генерал, отвечая на приветствие. Страмбелли и Ренга, подождав Фаиса, обмениваются с ним дружеским рукопожатием. В вестибюле и перед входом тихо переговариваются крупные военные чины в парадной форме и важные господа в строгих синих костюмах. То и дело кто-нибудь отходит от одной группы и присоединяется к другой. Можно различить отдельные фразы.
Жестом Фаис приветствует председателя парламентской комиссии по вопросам обороны Рудольфо Маринетти - бывшего морского офицера, которому нравится, когда его называют адмиралом. Он оживленно беседует с двумя сенаторами от независимых левых, которые уже много лет интересуются военными проблемами, и с начальником генерального штаба министерства обороны Тинти. Генерал Тинти собирается выйти на пенсию, так что скорее всего они обсуждают с ним кандидатуру его возможного преемника. Интересно, они уже сговорились или нет? - думает Фаис. Назначение на этот пост нового человека стало поводом для неоднократных стычек между министром обороны, министром внутренних дел и главой правительства.
Ни министра, ни его заместителя нет, отмечает про себя Фаис, рассеянно прислушиваясь к тихому голосу Страмбелли. Страмбелли и Фульви были такими друзьями. Перед глазами Фаиса так и стоит Страмбелли в тот вечер - седовласый, с круглым невыразительным лицом; с видом доброго дядюшки он гладил по волосам Франку Фульви и прижимал ее голову к своему плечу, чтобы она не смотрела на лежавший ничком на полу и еще не остывший труп своего отца.
Сейчас он, придерживая за острый локоть Ренгу, в чем-то настойчиво его убеждает. Фаису, непонятно почему, это не по душе. И он, перебив Страмбелли, спрашивает:
- А где же семья?
Тот резко оборачивается, словно вопрос этот застал его врасплох.
- Семья? Ах да, здесь его брат. - Он показывает на пожилого, слегка сутулящегося господина с усталым лицом, который без всякого интереса слушает, что ему говорит какой-то генерал. - Жена и дочь сюда не придут, они ждут нас у часовни, на кладбище. - И, заметив удивление, промелькнувшее в глазах Фаиса, добавляет: - Они сами так захотели.
Ответив, Страмбелли возобновляет беседу с Ренгой.
Эльвино Фаис какое-то мгновение стоит, опустив голову и наморщив лоб. Потом отходит от беседующих в поисках тени. Солнце палит немилосердно, и тени нигде нет. Уже половина второго. Странное время для похорон государственного масштаба. У Фаиса под фуражкой ужасно чешется голова. Струйка пота стекает по шее, рубашку хоть выжимай. Генерал неторопливо отходит все дальше. На противоположной стороне площадки под деревом стоят офицеры с венками, и он направляется к ним. Под широкой кроной пинии немного прохладнее. Отойдя в сторонку, он снимает фуражку и вытирает голову носовым платком.
От голоса, внезапно раздавшегося за его спиной, генерал вздрагивает и резко оборачивается. Стоящий перед ним человек с улыбкой протягивает ему руку. Должно быть, он с самого начала укрылся в тени, потому что его гладкое загорелое лицо выглядит свежим и на костюме ни складочки, словно он и не сидел в машине. Фаис пожимает своей вспотевшей ладонью его сухую руку. Мауро Данелли де Мария, президент крупнейшего государственного объединения заводов черной металлургии.
- Какой печальный повод для встречи, не правда ли, генерал? - говорит он, подкрепляя свои слова сдержанным кивком.
Фаис, прежде чем сунуть платок в карман, вытирает им вспотевшие ладони.