В медицинском заключении, которое просмотрел Мерсер, была пометка о том, что Катрина Грутен отказалась от психологического консультирования.
Беллинджер перелистал толстый ежедневник.
- Лозелли. Гэрриет Лозелли. Вам дать ее номер?
- Так, все понятно, - сказал Майк. - Хоть бы раз выключить эту плаксивую шарманку, которая ноет только одно: "Все-вы-копы-негодяи-бесчувственные". Ее мерзкий ротик заводит эту песенку при виде любого детектива в приемном покое "неотложки", при встрече с очередной потерпевшей.
У нас были превосходные консультационные центры специально для жертв изнасилования во всех больницах города, где работали опытные психологи и социальные работники, которые выезжали на место происшествия в любой час дня и ночи. Как же угораздило Катрину наткнуться на эту Гэрриет? Это была самая противная, тупая и эгоцентричная особа, подвизающаяся в этой службе.
- А вы лично общались с Лозелли?
- Да, Катрина передала мне, что она согласна встретиться со мной.
- О чем вы с ней говорили? О душевных переживаниях, настроении Катрины?
- Не совсем. Меня больше беспокоило ее физическое состояние.
Мерсер отложил свою ручку на стол, и мы втроем внимательно посмотрели на Беллинджера.
- Что вы имеете в виду?
- После нашего доверительного разговора я стал за ней присматривать. К примеру, если она задерживалась на работе допоздна, я вызывал для нее машину. Когда замечал, что Катрина не обедает, брал для нее сандвич. К середине осени, если точнее, к октябрю, она, на мой взгляд, совсем неважно выглядела.
- Вы не спрашивали ее, в чем дело?
- Не знаю, как с этим обстоит на вашей работе, мисс Купер, но у нас строгие правила относительно сексуальных домогательств. Начальство невольно оказалось зависимым от "поправки-22".
- "Катрина, как-то вы не так сегодня выглядите. Мне кажется, или вы действительно похудели на несколько фунтов. Что-то нет в ваших глазах искорки, с которой вы недавно обсуждали со мной покупку музеем гобелена из Бордо ценой в один миллион триста тысяч долларов". Одни проблемы с этими инструкциями. Я говорил об этом даже с женой… и она сказала, что это меня, в общем, не касается. Чтобы я оставил Катрину в покое.
- И все? Больше вы ни с кем об этом не разговаривали?
- Конечно, разговаривал. С Пьером Тибодо. Он ведь у нас самый главный. Однажды я схватил его буквально за шкирку и сказал, что у одной из наших молодых талантливых сотрудниц проблемы и надо бы ей помочь, если мы собираемся делать на нее какие-то ставки.
- Он что-нибудь предпринял? - спросил Мерсер.
- Нет. Знаете, какой была его реакция? Когда я ему сообщил, что пару месяцев назад она подверглась насилию, он мне сказал, чтобы я забыл об этом нашем телефонном разговоре. И велел уничтожить все, что имелось у меня по факту ее изнасилования.
- Что-что? - спросил Майк.
Беллинджер озвучил мои предположения:
- Тибодо беспокоило лишь то, чем данная ситуация могла обернуться для музея. Его пугало возможное судебное разбирательство. "Пьер, - говорил я ему, - у этой девушки неприятности. Причем, судя по всему, что-то весьма серьезное, нам бы надо вмешаться". Но он все отмахивался. Он все время думает только о деньгах. Тибодо опасался того, что Катрина наверняка захочет предъявить иск музею.
- Я чего-то тут не улавливаю, - произнес Майк, переводя взгляд на меня.
- Ну разумеется, не улавливаешь. Сотрудница Клойстерс оставалась на сверхурочную работу, быть может, для того, чтобы успеть к поставленному сроку подготовить все для той же выставки. - Беллинджер, соглашаясь со мной, кивнул. - Домой уходит поздно, подвергается нападению, причем, заметь, на территории музея. Никого не поймали, никого за это преступление не осудили. Потерпевшая переживает тяжелый психологический кризис. Возможно, в один прекрасный день она и поправится после комплексного дорогостоящего лечения. Но, может, и нет. Вот за это молчание музей и платит ей полмиллиона долларов. Чтобы туристы не пугались, а коллеги не напрягались.
- Тибодо знал, о ком именно идет речь? Знал, что это Катрина Грутен? То есть, хочу сказать, вы называли ее имя? - Майк, очевидно, вспомнил, как директор притворился, будто не знает убитую, когда мы показали ему ее фотографию.
Беллинджер на несколько секунд задумался.
- Я в этом не уверен. Пьер ее пару раз встречал, но это всегда происходило при большом скоплении народа, обычно на каких-нибудь собраниях. Сомневаюсь, что он знал Катрину лично. Но важно ли, о ком именно я говорил? Если я решил к нему обратиться, значит, это того стоило.
- А вы еще с кем-нибудь говорили о Грутен?
- Да, с двумя женщинами, ее коллегами. Думал, они будут отзывчивее из женской солидарности. - Беллинджер покачал головой, произнося эти слова. - Обе знали Катрину с первого оргсобрания по поводу предстоящей выставки. Я говорю о Еве Дрекслер, референте Тибодо, и Анне Фридрих, заведующей одного из отделов Метрополитен.
- Мы их обеих вчера видели, - кивнул Майк. - И как они отреагировали?
- Я был глупцом, полагая, что Ева хоть шаг сделает наперекор воле Тибодо. Она все внимательно выслушала и попросила меня в дальнейшем держать ее в курсе событий. Но главным образом Ева мне посоветовала не беспокоиться об этом. Сказала, что это "женская проблема" и Катрина с ней обязательно справится.
- А что сказала Анна?
- Та была более чуткой. Она-то и посоветовала мне обратиться к специалисту. Сама Анна, кстати, тоже обратила внимание на перемены, произошедшие с Катриной. Еще Анна сказала, что будет лучше, если я сам свяжусь с консультантом, ведь именно у меня работала Катрина.
- Что сказала Гэрриет?
- Я описал ей причины своего беспокойства. Сказал, как сильно изменилась Катрина после случившегося. Что она заметно похудела и стала замкнутой и вялой. И, главное, потеряла интерес к работе, которой была так увлечена.
Все это походило не только на посттравматический синдром, но и на симптомы общего отравления мышьяком.
- Я спросил Гэрриет, надо ли Катрине показаться врачу, возможно, она чем-то больна, помимо депрессивного состояния. Вы мне не сказали, из-за чего Катрина умерла, это, видимо, тайна следствия, - сказал Беллинджер, взглянув на Майка, - поэтому мои предположения по поводу ее здоровья могут казаться неуместными.
Майк оставил его замечание без ответа.
- Что она ответила?
- Гэрриет? Что со всем справится сама. Что имеет большой опыт консультирования в подобных вопросах. Что лично видела Катрину спустя какое-то время после случившегося летом, и эти изменения не были уж такими разительными, как это показалось нам, тем, кто знал ее задолго до нападения. Она заверила меня в своей компетенции, и я на нее всецело положился, Гэрриет сказала, что описанные мной симптомы полностью соответствуют посттравматическому синдрому изнасилования.
- А с Катриной вы больше не разговаривали на эту тему?
- Да, в общем-то, нет. К началу ноября Катрина уже подготовила меня к тому, что возвращается домой, в Кейптаун. У нее там отец…
- У вас остался его номер телефона? - не дал договорить ему Майк.
- Эта информация есть в личном деле, но не думаю, что это вам поможет. По словам Катрины, отец находился в лечебнице. С диагнозом "ранняя стадия развития болезни Альцгеймера", если я правильно помню. Я сказал ей, что считаю ее возвращение ошибочным по двум причинам.
- Это каким же?
- Мне казалось, что прежде всего ей самой необходимо поправиться, а лучше отказаться от своей затеи. Но Катрина нам все уши прожужжала о том, какое замечательное в Южной Африке медицинское обслуживание. Говорила, что если ее исцеление зависит от психологического фактора, то ей лучше покинуть место, где ее изнасиловали. А если дело в физическом состоянии - как я был склонен считать, она же, напротив, отрицала это, слишком полагаясь на заверения Гэрриет, - то лучшие доктора в мире, по ее словам, практиковали именно в Кейптауне.
- А вторая причина, по которой вы отговаривали ее от отъезда?
- Ее исследования.
- Считаете, что у них в Африке нет могил с надгробиями? - спросил Майк. - Или что там нет музеев?
- Конечно, там есть и то и другое. Но не по ее специальности. Вообще Катрина уже написала заявление о приеме на новую работу. Я дал ей рекомендательное письмо, вы можете и его увидеть в ее личном деле.
- Куда же она хотела устроиться? - поинтересовался Мерсер.
- В музей Макгрегора. Это в Кимберли, Южная Африка.
- У них разве есть отделение средневекового искусства? - спросила я.
- Ботаника. Археология. История культуры. Зоология. В основном естествознание. Там много науки, но никакого средневекового искусства. Это, конечно, было мое личное мнение, мисс Купер. Просто у Катрины очень хорошие перспективы в научном плане, а в нашей области конкуренция довольно жесткая. И поскольку все исследовательские программы по Средневековью ведутся лишь в европейских и американских университетах, она, стало быть, пускала на ветер десять лет учебы.
- Но ведь там ее дом, мистер Беллинджер, - возразила я.
- Ее мать умерла. Отец давным-давно о ней забыл. Катрина училась в Англии, ее друзья рассеяны по всему миру. Ее дом не там, не в Южной Африке. Она только-только начала обживаться здесь. - Беллинджер поднялся и принялся возбужденно расхаживать по кабинету. Судя по всему, он приложил немало усилий, чтобы отговорить Катрину от идеи покинуть Нью-Йорк. - Мы с Анной Фридрих все надеялись, что ее настроение улучшится и она поправится. Я даже обсуждал с Евой возможность перевести Катрину в центральное отделение Метрополитен, чтобы ей не приходилось ходить каждый день на работу через парк.
- Похоже, вы всеми силами старались ее удержать, - заметил Майк.
- Да, это так. Я даже предложил ей взять отпуск и поехать домой на праздники. Проведать отца. Хотел, чтобы она убедилась сама, что ей нечего делать в Кейптауне. Но сейчас я могу представить себе, в каком напряжении находилась Катрина, если все это время кто-то пытался ее убить.
Беллинджер после некоторого колебания посмотрел через стол на Майка и Мерсера.
- Я могу узнать, как она умерла?
- Вероятнее всего, отравление.
Беллинджер отодвинул стул, тяжело на него опустился и, запрокинув голову, стал изучать примостившуюся под сводами потолка горгулью. Последнее, что я от него ожидала услышать, это смех.
- Я так надеялся, что мышьяк тут ни при чем. У меня его столько, что можно перетравить всех.
14
- Вы имеете в виду, что деятельность Катрины Грутен в Клойстерс была как-то связана с мышьяком?
Прямой вопрос Майка привел Беллинджера в замешательство. Он заерзал в кресле.
- Нет. Не могу сказать, что ей приходилось с ним работать.
- Но многие из сотрудников музея действительно работают с мышьяком? - допытывался Чепмен.
Беллинджер подумал, прежде чем ответить.
- Нет, опять же не скажу, что много. Самое большее - четверо. Двое из них работают под моим присмотром. И все скажут вам, что именно я использую мышьяк больше всего.
- Вот как? И для чего?
- Я занимаюсь иллюстрированными манускриптами. - Беллинджер поднялся и подошел к одному из раскрытых томов, отодвинутых на край стола перед нашей встречей. - Со времен основания первых монастырей изготовление книг стало одной из главнейших задач, которую монахи выполняли для своей духовной братии. В каждом монастыре был так называемый скрипториум, где переписчики вместе с художниками делали копии классических текстов. А в нашем музее есть помещение - мы называем его "Сокровищница", - где находится уникальная коллекция рукописных книг.
Беллинджер взял одну из них в руки и поднес к нам.
- А это, пожалуй, наше самое ценное достояние. Вы, может, слышали название "Belle Heures" ?
- Что-то знакомое по музейному каталогу.
- Эта книга упоминается в реестре герцога Беррийского, датированном 1413 годом. Подобные книги монахи делали для могущественных покровителей и членов королевской семьи, которым полагалось молиться строго в установленные церковным каноном часы, как и в монастырях, - отсюда и название "книга часов".
На двух страницах раскрытого им разворота я увидела тексты молитв, окаймленные рамкой из витиевато сплетенных золотых листьев. Изображение было воистину великолепно, а краски живые, яркие. Некоторое время я разглядывала этот раритет, после чего передала книгу Майку с Мерсером.
- Как же это чудо дошло до нас в таком отличном состоянии? - спросила я.
- Книги всегда хранятся лучше, чем, к примеру, гобелены. Их нельзя переплавить в слитки, как золотые украшения или другие предметы, поэтому грабители и воры не рассматривают их в качестве лакомой наживы. Но со временем любые краски блекнут, поэтому нам и приходится их реставрировать. Мне лично очень нравится эта работа.
- А что за материалы вы применяете? - поинтересовалась я.
- Мы все пытаемся делать по технологии, дошедшей до нас из Средних веков. - Беллинджер стал указывать на разные фрагменты богато иллюстрированных страниц. - Блестки на этих рисунках изготовлены путем растирания настоящего золота с медом и яичными желтками. Черная краска делается из угольных чернил. Синий краситель изготавливался несколькими способами. Дороже всего его было делать на основе ляпис-лазури или же смеси индиго и свинцовых белил, причем последний компонент является весьма опасным ядом. А желтого оттенка добивались добавлением аурипигмента. В самом начале монахи пытались получить эту краску, используя шафран, но она была недолговечна.
- А что такое аурипигмент?
- Соединение на основе мышьяка, детектив. Широко применяется при изготовлении краски желтого цвета. В нашей реставрационной мастерской, расположенной в подвале, этой краски достаточно, чтобы кого-нибудь убить.
- Но вы храните ее в безопасном месте? - уточнил Майк.
- Хотите знать, запираем ли мы ее на ключ? Конечно, нет. Наша скромная реставрационная мастерская для посторонних не представляет большого интереса. Кропотливая и часто незаметная работа привлекает не слишком много посетителей.
- Мисс Грутен имела доступ к мастерской? - продолжал расспросы Майк.
Беллинджер на секунду задумался.
- Разумеется. Но я не замечал за ней привычки лизать кисти, мистер Чепмен. - Он уже открыто злился на Майка.
- Ага, так же, как и Наполеон, разумеется, не жевал обоев.
- То есть? - переспросил сбитый с толку Беллинджер.
- В волосах Наполеона был найден мышьяк. В очень больших количествах. Высказывались предположения о том, что сторожа его попросту прикончили. Согласно самой безумной из гипотез его отравили, примешав яд к краскам, которыми были расписаны обои в комнате, где он жил во время изгнания на острове Святой Елены. А именно арсенит меди.
- Вероятно, это была зелень Шееле, - уточнил Беллинджер. - Великолепная краска. Она есть и у нас. Однако мы ее используем крайне редко, поскольку ее изобрели гораздо позже той эпохи, которой занимаемся мы, и для наших экспонатов ее нельзя считать аутентичной.
- Именно потому нам так важно выяснить, где и с кем работала Грутен, - я решила закруглить нашу затянувшуюся беседу. Познания Майка о жизни корсиканского генерала были много больше, чем Пэта Маккинни в области юриспруденции, и если его сейчас не увести с его любимой темы, мы тут могли засидеться и до полуночи. - Полагаю, вы в курсе того, случались ли в музее пропажи этой краски?
- Этого я точно не знаю. Сотрудники заказывают все необходимое для работы непосредственно в Метрополитен. Спросите Пьера Тибодо. Спросите Эрика Поста. Спросите других медиевистов.
Его коллеги из основного отделения музея были следующими в списке тех, кого мы собирались допросить.
- Почему Тибодо? И почему Поста? - удивилась я.
- Уверен, что в кабинете директора находятся счета на покупку всех заказанных товаров. А пунктуальная мисс Дрекслер наверняка этот пункт держала под неусыпным контролем. В красках, лаках и растворителях содержится немало токсичных соединений. И мы, кстати, не единственные, кто занимается реставрацией старых предметов искусства, мисс Купер. В отделе европейской живописи Поста ведутся гораздо более серьезные, чем у меня, реставрационные работы.
Мне показалось, что Беллинджер пытается не столько перевести наше внимание на своих коллег, сколько показать нам тщетность наших поисков в заведении, где яды, оказывается, помогают реставрировать бесценные экспонаты, ради которых в музей приходит публика.
- Мы можем взять с собой копию личного дела мисс Грутен? - спросила я.
- Я уже подготовил ее для вас.
Открыв папку с конца, я прежде всего увидела заявление об уходе. Оно было датировано 24 декабря прошлого года. Текст был набран на компьютере, а на месте подписи стояла большая буква "К", выведенная почти с каллиграфической четкостью.
- Это ее обычная подпись? Катрина не писала свое имя полностью?
Беллинджер взял у меня из рук документ.
- Да, у нее была простая и четкая подпись, вроде бы такая. Правда, Катрина обычно ставила оба инициала, и буква "Г", на мой взгляд, выглядела несколько готически. - Он прикрыл глаза, словно старался представить ее подпись. - Определенно, эту "Г" было бы гораздо труднее подделать, если это заявление писала не она.
Не я навела Беллинджера на мысль, что документ подписан не рукой Грутен.
- Почему вы решили, что это не ее подпись?
- Я… хм… даже не знаю. Она когда умерла? Я имею в виду, что после двадцатого Катрина на работу больше не приходила, если я не ошибаюсь. Может, ее уже не было в живых, и убийца написал это, чтобы я не беспокоился из-за ее отсутствия.
- А вас это обеспокоило?
- В то время меня не было в городе, на праздники мы гостили у родственников жены. И я до самого января, пока не вернулся в музей, не знал об увольнении Катрины. Ее уже не было, и я подумал, что она вернулась на родину. Мне оставалось лишь ждать, что она сообщит свой новый адрес, как только обоснуется дома.
- Когда Грутен работала у вас, у нее был свой компьютер? - поинтересовался Майк.
- Да, конечно, - кивнул Беллинджер.
- И собственный адрес электронной почты? - Я начинала догадываться, к чему Майк клонит.