- Боже упаси! Даже из дома не выходили. Должно быть, о чем-то тихонько сидели и балакали. А если вы насчет выпивки, так этого за Карлом Иванычем отродясь не водилось.
- С тех пор еще кто-нибудь у вашего соседа побывал? Я имею в виду посторонних, нездешних?
- Ни одной живой души. То есть я больше никого не видела.
- И никакие подозрительные лица за последнее время возле его дома не появлялись?
- Никакие. У нас ведь тут все на виду. Появись кто - так если не я, то уж внучата бы точно заметили.
- А примерно дня три назад, может быть, ночью, вы ничего подозрительного на его участке или в доме не слышали?
Дачница покачала головой.
- Третьего дня? Не припомню такого… Только свет у него опять горел цельную ночь. А под утро погас. И сам он больше не появлялся. Вот я и решила, что Карл Иваныч тогда на первой электричке в Москву уехал. А он… Ах ты, Господи…
- Ясно, - кивнул Турецкий, делая короткие пометки в своем блокноте. - Ну а еще каких-нибудь странностей в последние дни вы за вашим соседом не замечали?
- Как же, замечала, - спохватилась женщина. - Беспокойный он стал, рассеянный. Бывало, поздороваешься, а он как будто и не слышит. Идет себе мимо или в саду возится.
- В чем же еще выражалось это его беспокойство?
- С виду ничем особенно не выражалось. Но я-то чувствую, когда у человека на душе неспокойно. Или вот, к примеру, на прошлой неделе позвал меня к себе в дом и говорит: "Отнесите, пожалуйста, Антонина Максимовна на почту мое письмо. Мне это очень необходимо". Он, знаете ли, когда волновался, то начинал как бы слегка не по-русски говорить. Потому как был латыш. Я спрашиваю: "А вы сами-то что, или захворали?" А он: "Нет, я достаточно здоров. Только не хочу, чтобы меня на почте могли увидеть…" Помню, я еще удивилась: к чему такая секретность? Ну и отнесла, конечно.
- Это письмо? - спросил Турецкий, показав женщине конверт с домашним адресом Меркулова.
- Оно самое, - подтвердила дачница. - Так это, стало быть, он вам написал? В Генпрокуратуру?
Не ответив, Турецкий предложил свидетельнице внимательно осмотреть дом профессора и постараться вспомнить: ничего из вещей не пропало? Нет ли чего-нибудь странного в обстановке?
- Как будто нет. Все как и раньше было, при покойнике. Вот разве что дверь он никогда изнутри на ключ не запирал, - вдруг заметила женщина, возвратившись на веранду. - Всегда только на защелку. Плохонький был замок. Туго запирался.
Ощутив знакомое волнение, Турецкий насторожился. Неужели у него наконец появился след?!
- Вы уверены, что именно на защелку?
- Так уж я его привычки знала! И шпингалет этот ему мой покойный муж подарил. Особенный шпингалет - старинный. Теперь таких и не выпускают.
Взглянув на входную дверь, Александр Борисович вспомнил, что еще в ходе предварительного осмотра сразу обратил внимание на прикрученный к ней массивный бронзовый шпингалет, должно быть, украшавший некогда оконную раму старинного московского дома. Выходит, если дверь была заперта на ключ, то сделал это не покойный профессор, а кто-то другой. И этот другой наверняка запер дверь снаружи!
- Спасибо вам, Антонина Максимовна, - сдерживая волнение, поблагодарил он дачницу. - То, что вы сообщили, для нас очень важно.
- А толку-то? Нашему Карлу Иванычу теперь уже все едино, - сокрушенно вздохнула женщина. - И как же это он? И на помощь никого не позвал, когда худо себя почувствовал… Верно говорит наш батюшка: человек он как трава. Нынче есть, а завтра глядишь - и нету его…
Отпустив вперед оперативную группу, Турецкий еще немного посидел на веранде дачи покойного профессора, размышляя о тех немногочисленных фактах, которые, хотя и не могли прояснить картину произошедшего, но определенно указывали на то, что здесь все-таки произошло убийство. Тихое и незаметное. О каких нынче принято говорить - профессиональное. Из чего можно без труда сделать вывод, что найти этого профессионала (или профессионалов?) будет очень непросто. Вопросов было множество. Куда больше, чем ответов. К примеру, почему Карл Ленц - по отзывам соседей, отнюдь не слабый и не робкий человек - не оказал убийце никакого сопротивления? Не позвал на помощь? Непонятно также: как именно он был убит? (Впрочем, на этот вопрос очень скоро должно было ответить вскрытие.) Кто были те загадочные "иностранцы", после визита которых профессор лишился сна и начал проявлять заметное беспокойство? Но самое главное: что ему было известно о преступной торговле человеческими органами? О чем он собирался рассказать Косте Меркулову?! Ведь без причины людей не убивают! И если до сих пор подобные байки вызывали у Турецкого лишь скептическую усмешку, то эта загадочная смерть окончательно убедила его, что самые бредовые фантазии вполне могут оказаться реальностью.
Наконец, заметно робея в присутствии заезжего прокурора, местные милиционеры опечатали опустевший дом, а сам Турецкий завел машину и по живописной улице с необычным названием - Мцыри покатил обратно в Москву. Проезжая через железнодорожный переезд, он не обратил внимания на стоявший в тени у обочины лоснящийся черный джип "чероки" с темными стеклами, который незаметно тронулся с места и, соблюдая дистанцию, ненавязчиво увязался следом. Всецело занятый своими мыслями, Турецкий не замечал его и после, когда мчался в шумном потоке машин уже по Ленинградскому шоссе. Не замечал до тех пор, пока в районе поселка Черная Грязь со встречной полосы неожиданно не вырвался огромный самосвал и не пошел "жигуленку" Турецкого прямо в лоб - на таран!
Все произошло в считанные доли секунды. В последний миг Александр Борисович, спохватившись, резко переложил на сторону руль, машина вылетела на обочину, затем пошла юзом, несколько раз с грохотом перевернулась и бессильно замерла, опрокинувшись на бок в придорожном кювете.
Что было дальше, Турецкий помнил довольно смутно. В ушах у него стоял звон. Земля почему-то раскачивалась, будто пьяная. Чьи-то заботливые руки извлекли его из разбитой машины. Кто-то бегло ощупал его и сунул ему жестянку пепси-колы. Какие-то смутные голоса бубнили вокруг, точно эхо…
Когда Александр Борисович наконец пришел в себя и уже вполне сознательно огляделся, он понял, что спасли его только ремни безопасности и… чудо. Чудо, которое его ангел-хранитель неизменно совершал, оберегая непутевую жизнь "важняка" Александра Турецкого.
Вешняковская улица
Немного раньше
В этот день Рита проснулась поздно. Впрочем, как всегда. Спать до полудня после бурной трудовой ночи уже вошло у нее в привычку. С тех пор как Рита устроилась на свою неожиданную работу, она не возвращалась домой раньше четырех утра, а порой приезжала и засветло.
Выбираться из уютной постели, готовить себе завтрак, браться за обычные домашние дела или маяться бездельем до вечера, не зная, как убить предстоящий выходной день, ужасно не хотелось. Как не хотелось вообще ничего. Только забыться и уснуть. И видеть сны, как говорил Гамлет. Такие же прекрасные, как тот, что приснился Рите нынешней ночью.
На сей раз ей приснилась Венеция. "Жемчужина Адриатики" и один из красивейших городов мира. Было прозрачное солнечное утро. Изящная черная гондола, плавно покачиваясь, скользила по легкой ряби канала. А мимо, будто в сказке, вырастая прямо из воды, медленно проплывали узкие старинные улочки, знаменитые венецианские палаццо, мосты и соборы. Над крышами, в лазоревом небе, бесшумно носились огромные стаи голубей, весело и звонко тилидонили колокола. Но главное - все здесь было ей необъяснимо знакомо и близко, точно когда-то она уже прожила в этом городе целую жизнь.
На набережной Скьявони Рита сошла на берег и, восторженно оглядываясь, зашагала к площади Сан Марко. Залитая солнцем площадь была совершенно пуста. И только голуби, бесчисленные здешние голуби бродили по ней, беззаботно воркуя. С замирающим сердцем от окружавшей ее невыразимой словами красоты Рита обходила их с такой осторожностью, словно боялась ненароком оступиться и спугнуть все это чудесное солнечное видение.
Было оно, как и множество других в ее удивительных снах, так ощутимо реально, что Рита совершенно явственно чувствовала щедрое тепло благодатного итальянского солнца, прохладное дуновение ветерка, вдыхала густую смесь разнообразных незнакомых запахов, слышала голоса птиц, колокольный звон, эхо собственных шагов, гулко отдававшихся под сводами ажурных галерей дивного Дворца Дожей. И от полноты впечатлений у нее даже закружилась голова.
Двери величественного и древнего собора святого Марка, с византийскими куполами, готическими башенками, мраморными колоннами, красочными мозаиками, были открыты. Рите оставалось только войти. И она уже сделала первый шаг… Но тут в висок ей словно вонзился резкий и вибрирующий звук. Видение дрогнуло, закачалось, стало рассыпаться, как разбитое зеркало. А Рита, глухо застонав, сквозь сон поняла, что ее сосед наверху снова принялся дырявить стены электродрелью.
Нахлобучив на голову подушку, она с горем пополам сумела проспать еще несколько часов. Но теперь вместо сказочного города мелькали перед ней лишь какие-то разрозненные, тусклые картины из ее реальной повседневной жизни, такие же скучные и опостылевшие, как сама эта бесцельная жизнь…
Встала она изрядно разбитая. Болела голова. Глаза слипались. Шатаясь спросонья, Рита кое-как добралась до ванной и включила воду. Потом с наслаждением опустилась в зыбкие сугробы тающей мыльной пены и, запрокинув голову, замерла.
Какое счастье, что этот дебил наверху наконец угомонился! Вялотекущим ремонтом он занимался уже полгода, то есть все то время, пока Рита жила в этой квартире. И как нарочно, заводил свою изуверскую шарманку именно по утрам, когда все нормальные люди еще ловят последние мгновения сладкого утреннего сна. Но ему было на всех наплевать. Так же, впрочем, как и большинству людей в этой убогой и бездарной стране.
Сколько Рита себя помнила, она всегда чувствовала себя здесь белой вороной. То, что дорогим соотечественникам казалось совершенно нормальным, было, по ее мнению, дико. И наоборот: то, что им могло бы показаться диким, было для нее совершенно нормально. С годами это стойкое взаимное отчуждение усиливалось и постепенно превратилось в непреодолимую пропасть, отделявшую Риту от большинства ее соотечественников. И неудивительно, что жизнь эта не доставляла ей ни радости, ни удовольствия. Порой она даже ощущала себя существом из другого мира. Своеобразным пришельцем, волею судьбы заброшенным на отдаленную планету, где жили одни варвары. Она изучила их язык. Внешне приняла их образ жизни. Но в душе осталась прежней. Инопланетянкой. Всем чуждой и непонятной. И всю жизнь страдала от безысходного одиночества.
Утешение она находила только в живописи и своих фантастических снах. Фантастических по тому, что Рита и сама не могла толком объяснить ни происхождения этих снов, ни их вещественную ощутимую реальность. Впервые это произошло, когда ей было пятнадцать лет. Тогда Рита попала в Испанию и долго бродила по одному из ее прекрасных старинных городов. Это было незабываемое чувство. Даже не верилось, что такое может происходить во сне. Впоследствии, просматривая фотоальбом своей школьной подруги - дочки дипломата, чье детство прошло в Испании, - Рита неожиданно узнала тот город и поняла, что это был не сон и она каким-то чудом действительно побывала в древней Севилье! С тех пор Рита успела повидать немало недоступных ей стран и городов. Но никогда и никому не рассказывала о своих удивительных ночных путешествиях. Все равно бы ей не поверили. Или сочли бы за сумасшедшую…
Приняв ванну, Рита почувствовала себя значительно лучше. Не спеша позавтракала. Включив музыку, немного прибрала в квартире, где и без того всегда царил идеальный порядок. Затем села перед зеркалом и невольно задумалась.
Никаких планов на предстоящий день у нее по-прежнему не было. Никаких встреч она не планировала. И вообще не ждала от жизни никаких неожиданностей. Конечно, можно было провести этот день с какой-нибудь любимой книгой. Или немного порисовать. Но яркое солнце, льющееся в окно ее скромной однокомнатной квартиры, все сильнее манило Риту на улицу. И в конце концов она решила отправиться в центр и, как обычно, пройтись по магазинам.
Она поступала так всякий раз, когда ей становились одиноко и грустно или просто хотелось немного развеяться. Прогуливаясь по городу, разглядывала бесчисленные витрины. Заглянув наугад в какой-нибудь фирменный салон или бутик, с интересом изучала фасоны выставленных там модных вещей. Что-то примеряла, что-то покупала. С тех пор как у нее завелись деньги, Рита успела приобрести такое множество элегантных вещей, какого ей почти наверняка хватило бы на несколько жизней. Если бы, конечно, она могла, а главное, хотела их прожить…
А когда магазины надоедали, могла часами бесцельно бродить по Москве, по любимым улицам и переулочкам, паркам и историческим местам… Она вообще никогда не ставила перед собой какой-то определенной жизненной цели. Жила, словно посторонняя, отчужденно и созерцательно. И по возможности старалась избегать всего, что могло бы ограничить ее внутреннюю свободу. Поэтому люди в большинстве своем Риту не понимали. А мать, и не только мать, нередко упрекала ее за то, что она вообще живет как во сне.
"Ты с ума сошла! - в сердцах восклицала мать. - Это же просто медленное самоубийство! Подумай, к чему ты придешь со своей философией?! А ведь тебе, между прочим, уже двадцать пять лет!.."
Отчасти мать несомненно была права. Жить так, наверное, было нельзя. Нужно было к чему-то стремиться. Как-то устраиваться в жизни. Но именно этого - заданности, постоянства, несвободы - Рите отчаянно не хотелось. Но главное, чего остальные упорно не желали понимать, заключалось в том, что у Риты были серьезные причины для такой житейской философии. Очень серьезные…
В скромном, но изящном летнем платье и новых босоножках на низких каблучках она уже стояла в прихожей, в последний раз оценивая перед зеркалом свой тонкий макияж, когда в комнате вдруг неожиданно и тревожно зазвонил телефон.
"Меня нет, - твердо сказала себе Рита. - Ни для кого…" И принялась решительно отпирать дверь. Но в последнюю минуту подумала, что это, возможно, звонит из санатория мать, и поневоле вернулась.
- Алло! Маргоша? Привет, это я… - послышался в трубке заискивающий, бездумно легкомысленный голос Ленки Никулиной. - Извини, лапуль, у меня тут такое дело…
Рита с досадой поморщилась. Она по опыту знала, что от звонков Ленки, почему-то считавшей себя ее ближайшей подругой, ничего хорошего ждать было нельзя. Или треп на несколько часов, или безутешные слезы в жилетку. Одним словом, потерянное время.
Так и есть: очередной неотразимый плейбой назначил Ленке свидание. А сегодня вечером она, как нарочно, должна вкалывать в "нашем кабаке". Жуткая невезуха! И вся надежда только на нее, Риту.
- Маргошенька, лапушка, ну пожалуйста, выручи! - чуть не плача, умоляла ее Ленка. - Я за тебя потом две ночи отработаю! Нет - правда! Христом Богом клянусь!..
Положив трубку, Рита вернулась в комнату. Разочарованно уронила на диван нарядную сумочку и задумчиво остановилась у окна. Ну зачем она согласилась? Впрочем, у нее не было выхода. Ведь именно Ленка устроила Риту на ее нынешнюю работу. Не самую пыльную и не самую дешевую. А долг, как известно, платежом красен.
Значит, пропал выходной. Значит, сегодняшнюю ночь она тоже проведет среди ошалевших выскочек и недоумков, не знающих, куда девать свои денежки. Значит, опять водка, бесконечные застольные разговоры, еще одна никчемная и бессонная ночь…
"Господи, как мне все это надоело! - с грустью подумала Рита. - Ну почему… почему я тогда не умерла!?"
Пироговская больница
Ближе к вечеру
- И как же это тебя угораздило, Саша, к едрене-то фене? - сочувственно вздыхал доктор Градус, отпаивая Турецкого крепким медицинским спиртом.
- Сам не пойму, - качал головой пострадавший.
На лице его, кроме залепленного пластырем злополучного пореза, красовались еще несколько обработанных йодом свежих ссадин. К счастью, этим последствия неожиданной автокатастрофы и ограничились.
Турецкий действительно не понимал: что же, собственно, там произошло, на Ленинградском шоссе возле поселка Черная Грязь? Было это целенаправленное блиц-покушение или нелепая случайность?! Все совершилось так быстро, а главное, неожиданно, что ответить на этот вопрос оказалось не просто. И хотя самому Александру Борисовичу очень хотелось поверить в случайность, интуиция матерого "важняка" подсказывала ему, что случайностей не бывает. Особенно в таком деле, как следственная работа…
Оправившись от потрясения (в прямом и переносном смысле), Турецкий бросил свою раздолбанную "телегу" на обочине шоссе и, воспользовавшись услугами подоспевших гаишников, немедленно помчался в Москву, к доктору Градусу. Ему не терпелось поскорее разобраться в этом таинственном деле. Найти хотя бы одну точку опоры, от которой можно было начинать расследование.
К моменту его прибытия вскрытие было в самом разгаре. Не приходилось сомневаться, что старый пьяница и матерщинник, чьи многочисленные недостатки бледнели перед его профессиональными достоинствами, как всегда, сделает все возможное, чтобы докопаться до истины. А эта истина сейчас была нужна Турецкому как воздух.
По окончании вскрытия, едва увидев цветистую физиономию неугомонного "важняка" (которую уже обработали местные санитары), доктор Градус ошеломленно выругался и тотчас организовал для пострадавшего шкалик своего проверенного и самого надежного "лекарства". Турецкий же, пропустив маленькую, сразу почувствовал заметное облегчение и ясность мысли.
- Ох, и шалопай же ты, Саша, - выслушав его, покачал лысой головой старый судмедэксперт. - Ох, и шалопай… Верно говорят: дурная голова ногам покоя не дает.
- Ладно, Борис Львович, проехали. Давайте лучше поговорим о деле.
- А что говорить?.. Между нами, удружил ты мне, Александр: такого человека кромсать заставил!
- Вы его знали? - удивленно спросил Турецкий.
- Кто же его не знал?! Светило! И потом, мы ведь с ним вместе учились…
- Это правда?!
- А то буду я тебе заливать, - обиделся доктор Градус. - Только он после института живыми занялся, а я вот мертвяками. Эх, Карлуша, бедовая твоя душа… Ну-ка, давай еще по одной. Помянем.
Пропустив еще по одной, Турецкий поморщился и, закусив, чем Бог послал, оживленно накинулся на старика с вопросами.
- Особой дружбы между нами, конечно, не было, - начал Борис Львович, - но знал я его неплохо. И Марию, жену-покойницу. И Яшку, сына-подлеца.
- Так у него есть сын?!
- Был. Тоже, трам-тарарам, хирургом заделался. Гения из себя корчил. А в середине восьмидесятых поехал для обмена опытом за границу и дал деру… Бедного Карлушу тогда просто с грязью смешали. Он же последнее время в Кремлевской больнице работал. А тут сразу досрочно спровадили на пенсию. В общем, подложил сынок папаше свинью…
- А где он сейчас, это подлец?
- Да хрен его знает! Где-то за бугром ошивается. С тех пор больше домой не заявлялся. Не удивлюсь, если и на похороны отца не приедет. Одно слово - ….
- Как же этому… удалось остаться на Западе?