10.
Чем Красноярск как две капли воды похож не только на Москву, но и на любой другой город России - это неистребимым желанием его строителей рыть траншеи сразу после того, как дорожники закатали асфальт.
В понедельник напротив офиса одной из посреднических фирм грузовик приволок строительную будку на спущенных колесах. Водитель вместе с дорожным мастером долго устанавливали эту колымагу, чтобы меньше мешала и пешеходам на тротуаре, и машинам на улице.
Раскачивались перед работой, как водится, еще дольше. Зато любой, кто пожелал бы заглянуть в домик, отметил бы очень существенную деталь: строители резались не в домино, а в нарды. Вот и верь после этого, что интеллектуальный уровень населения падает..
Мастер, как и положено, в выгоревшей красной спецовке сверял по схеме маршрут очередного вгрызания в землю. И даже сам снял первую пробу.
- На три штыка - семь метров, - указал он рукой направление чуть в стороне от тротуара, пожалев в конце концов и асфальт, и подчиненных.
Передал лопату рабочему, у которого из-под кепки чистым костяным полумесяцем светила лысина. Тот деловито примерился к нарезанному объему, поковырял в яме, сделанной бригадиром, не очень обрадовался каменистой почве:
- И почему именно копать? Можно же, к примеру, и заборы красить. Или рыбку половить, - он многозначительно глянул на подошедшего товарища.
- Покраска забора, дорогой Юра, очень существенно влияет на озоновый слой земли, - мгновенно отреагировал тот. - Да и рыбалка не может служить укреплению биологического равновесия в природе. А здесь - творческий процесс, работа интеллекта: как бы не углубиться на какой-нибудь лишний сантиметр.
- А вот этого никто от нас не дождется, - лысый поплевал на ладони.
- Как будто сто лет прокладывал кабель, - оценил наблюдавший издали Моряшин.
Он - наконец-то! - оказался наедине с Катей. И не в каком-нибудь зачуханном подвале, а в новенькой шикарной машине. Лагута на сей раз сотворил ту комбинацию, которая засветила Косте лучезарной звездой: всех отправил создавать фон, а их с Катей оставил вдвоем. Дело было за малым - все мечты, желания, молчаливые тайные обращения превратить в реальность.
- Что-то ты грустный сегодня, - совсем по-иному восприняла его состояние Катя.
Моряшин торопливо улыбнулся: о чем речь, какая грусть! Скорее, растерялся. Кто же знал, что так сложно остаться наедине с любимым человеком. Словно кто-то невидимый отключает в тебе звук, и хотя ты произносишь монологи, о чем-то спрашиваешь любимую и сам отвечаешь на массу вопросов, все это - внутренне, молча. Скажи вслух слово - обязательно какие-нибудь катаклизмы вызовешь.
- Привыкаю к тебе, - закрыв глаза, чтобы не видеть, как будут рушиться здания, взрываться машина, сверкать молнии, признался Костя.
- Только привыкаешь? А кто говорил про холодный душ? Она помнит!
- Про душ - правда. Я привыкаю находиться вдвоем.
- Ко-остя! - Земля все-таки задрожала, небо громыхнуло, воздух наэлектризовался. - Ты что, в самом деле влюблен в меня?
- Да.
Взрыв разнес машину вдребезги, город лег в руины и тут же смылся гигантской волной с рухнувшей Красноярской ГЭС: Катя усмехнулась.
- Да ты что, Костя! Я же старая, больная, с опухолями. За что меня любить-то?
Моряшин стиснул руль. Лучше бы молчал, и тогда не пришлось бы уничтожать такой прекрасный сибирский город!
- Ко-остя, милый Кот Матроскин, - положила остренький подбородок на его плечо Катя. Погладила белые суставы на сжатых кулаках. Но ведь для Кота Матроскина это, а не Моряшина… - Ты это серьезно?
- А ты думаешь, я не могу любить? - глядя в лобовое стекло и ничего не видя впереди, с горечью спросил Моряшин.
- Можешь, Костя, можешь, - Прошептала на ухо девушка. Но опять же не от нежности, а потому что подбородок на плече. Моряшина ли провести на мякине? - И мне очень приятно твое внимание.
Приятно - это даже меньше, чем мило.
Странно, но мозг Кости оказался способным только фиксировать слова, различать их тональность и давать им оценку. А сам Моряшин по-прежнему сидел в оцепенении, глядя перед собой. На вздыбленной земле самым надежным для него оказался руль, за который и держался. Выпустишь - уйдет последняя опора. Зря Лагута сегодня так распорядился, пусть продолжалось бы все, как прежде…
Катина рука дотронулась до его щеки, погладила. Сначала хотелось отстраниться, затем прильнуть к ней, но Моряшин остался сидеть как сидел. Выручил тот же Лагута:
- У нас посадка.
Ему из строительной будки дворик перед офисом как на ладони, а из машины пока ничего не видно.
- Давай я поведу, - предложила Ракитина, резонно опасаясь за состояние Моряшина.
Но тот лишь поджал губы и включил скорость. Выкатились ровно, легко вписались в поток - не Москва - и привязались к "бээмвешке". Она вытянула их на ремонтируемый мост через Енисей, повела по закоулкам и в конце концов удостоила чести быть принятыми во дворе клинической больницы. К "БМВ" тут же подскочили парень с девушкой, заглянули внутрь, что-то докладывая.
- Я на опережение, - первой просчитала ситуацию Катя и узким тротуарчиком средь золотистых лип перебежала к центральному входу.
Интуиция не подвела ее. Гость вышел из машины, в сопровождении парня направился туда же. Катя, к этому времени получившая в гардеробе халат, прихорашивалась перед зеркалом, когда вошедших остановили:
- Молодые люди, у нас вход строго в халатах, - подняла руку, как шлагбаум, бдительная гардеробщица. - Вы в какое отделение идете?
Когда об этом же спросили Катю, она из вывешенного поэтажного списка назвала хирургическое - к послеоперационным пускают всегда. Объект же назвал сразу палату, заодно и поинтересовался:
- К нему сегодня приезжали, не знаете?
- Нет, такого еще не посещали. День только начался, милок.
Посетительницы от санитарок и медсестер отличаются тем, что набрасывают халат на плечи. Катя надела его в рукава и вслед за мужчинами прошла в радиологическое отделение. Задержала бродившую по коридору девочку, наговорила ей всяческих комплиментов про прическу и тапочки, но дождалась, когда отойдет от своего поста дежурная медсестра. Вмиг оказалась около ее столика со списком больных: фамилия, номер палаты. Мысленно поблагодарила медсестру за разборчивый почерк - "Байкалов Егор Никитович". И - снова к скучающей девочке. Кате привязаться языком, создать вокруг себя толпу - несложный опыт, а больной - все разнообразие…
- Возьми в работу еще одну фамилию, - встретившись во время обеда, передал Лагута больного Соломатину.
- Смотрите, зашьетесь в связях, сам объект не увидите, - порекомендовал Борис.
Лагута даже опустил ложку в тарелку с борщом. Но про-, молчал. Простительно для первого раза. Он же не вываливает массу номеров машин, приезжавших в офис, адреса банков, которые посетил объект. Все это в анализе, а сейчас - конкретный человек в больнице. Кто он и почему оказался там - это работа опера и разыскников, а они - "наружка". Они дают связи и фиксируют все происходящее вокруг объекта. И не лезут в чужой огород, оберегая одновременно и свой от дилетантов.
- Его охраняют, - припас как приправу ко второму: блюду майор. Однако, приученный верить только фактам, сам же внес сомнение: - Или стерегут.
Поели второе, и Борис дождался, когда Лагута выдаст последние известия под компот:
- Он - руководитель артели по золотодобыче. Я заходил к главврачу. Есть подозрение, что Байкалов попал под какое-то мощное излучение. Или его облучили. Пришлось устроить Катю нянечкой в больнице, попробует что-нибудь узнать изнутри.
- Это… не опасно? - наивно высказал Соломатин первое, что пришло в голову. После того, как Катя положила в номере телефонную трубку, они практически не общались. Какое у нее настроение?
- Есть опасность даже замерзнуть в бане, - не выпуская ложку, развел руками Лагута. - Как твои дела?
- Ты знаешь, интересно. Если не утону в информации, открою много нового для себя.
- Определяйся быстрее по нам - что делать, кого вести. И, пожалуйста, не тони. Когда-нибудь на досуге просветишь по золотишку.
- Попробую. А… Катя там с ночевкой?
Лагута повертел пустой стакан. Когда дважды в течение минуты звучит одно и то же имя, присматривать нужно не только за своим сменным нарядом, но и ближайшим окружением.
Ответить не успел. Подошел с подносом местный оперативник.
- Приветствую. Уже поели? Марков моя фамилия, - представился он Лагуте.
- Фамилия Байкалов тебе о чем-нибудь говорит? - задерживаясь с уже собранной посудой, спросил Соломатин.
- Байкалов? Байкалов… Есть. Докладываю. Двадцать семь приисков, не самых худших. Крут, самолюбив, неподвластен начальству и кому бы то ни было. Волк, который охотится сам по себе. В то же время достаточно осторожен с законом. Одним словом, не любит опеку. Откуда фамилия?
- Добыли, - не стал распространяться о работе "наружки" Борис. - Я в кабинете.
- Считай, что я тебя уже догнал, - не снимая тарелки с подноса, Марков набросился на еду.
Чувствуя, что капитана больше волнует Ракитина, чем заболевший старатель, Лагута предложил:
- В восемнадцать тридцать поеду за ней. Могу захватить.
- Тогда я жду тебя в управлении, - не стал невинно отнекиваться Соломатин.
- Прекрасно, - констатировала Катя, повязав косынку и со шваброй представ перед зеркалом. Убрала ваткой остатки макияжа, теней. Санитарка - хозяйка швабры и помойного ведра, а не фотомодель на конкурсе. К тому же отмеренные коридорные гектары предстояло убирать не понарошку.
- О, у нас новенькие, - неизменным возгласом встречали ее в мужских палатах и начинали запахиваться, расчесываться, прибираться.
- Что ж вы лежите тут. Такая погода за окном. Пора выписываться, - орудуя тряпкой, поддерживала любой контакт Катя.
- Зачем теперь выписываться. Смысла не видим. Мы остаемся с вами.
Бедные мужики. Смысл они углядели. Когда здоровые бегали по улицам, и взгляда им некогда остановить. А вот отлучили на какое-то время от женщин - готовы отжимать тряпку и менять воду.
- А все-таки дома лучше, - усмиряя в себе ехидство, убеждала Катя.
В палате Байкалова оказались посетители - жена и дочь лет одиннадцати.
- Можно я вас немного побеспокою? - напросилась Катя. В больницах даже министры подчиняются белым халатам.
- Конечно, конечно, - разрешила жена.
- Оставайтесь, вы мне не мешаете, - остановила ее Ракитина, когда она хотела выйти из палаты. Авось какое слово услышится…
Бесполезно. Ни одного слова не произнесли, пока она не закрыла за собой дверь.
И вновь приятное для самолюбия, но ненужное ей:
- Какая симпатичная у нас новенькая.
Помечталось: сказал бы что-либо подобное Борис! У Моряшина и то больше слов нашлось. Неужели для притирки обязательно требуется шлифовка, да еще наждаком по обнаженной ране?
К концу уборки спина не разгибалась, и она с наслаждением опустилась на диванчик около дежурной. Та, молоденькая, как прыщичек, но уже видно, что вертихвостка, обрадовалась:
- Ой, посмотри здесь, я на миг исчезну.
И шмыгнула в палату, где, как припомнила Катя, лежал в окружении телевизора, сервизов и картин парень-бизнесмен. С подобными отдельными "генеральскими" палатами у нее уже складывались ситуации, когда к объекту под видом медсестер шастали девочки. Как положено, в халатиках, а вот под ними - ничего. Случилось это в Тбилиси, лет десять назад: Катя легендировалась под дежурную и даже получала от объекта шоколадки, когда предупреждала о появлении его жены. Тогда ее донесения пестрили сокращениями "п/а" - половой акт. То же самое писали ребята, наблюдавшие за женой, - парочка друг друга стоила.
Сегодня, во время уборки этого "генеральского" люкса, бизнесмен долго наблюдал за ней с кровати, но, наверное, она оказалась не в его вкусе: промолчал. За что получил самый небрежно вымытый пол и не протертый подоконник. Из принципа. Потому что ей даже признание в любви Моряшина как проходящая электричка: вроде была, но не увезла. Сиделось удобно, успокоительно, но пришлось встать, когда от Байкалова вышли жена и дочь, спустились вниз. Через несколько минут Катя увидела их в окно: девочка вела мать под руку, прильнув к ней. Но когда хотела вновь вернуться на диван, замерла: за ними последовала машина.
Первое желание - выбежать и посмотреть, как станут развиваться события за оградой, - она тут же приглушила. Ей поручен объект, все остальное ее не касается. А вот видит ли слежку за семьей сам Байкалов?
Проклиная грудастую дежурную - уж не по этим ли параметрам оценивает женщин бизнесмен? - торопливо зашла в интересующую палату. Байкалов стоял, облокотившись, о подоконник.
- Извините, я при гостях не стала протирать пыль…
Больной, скользнув взглядом, разрешил заниматься в палате чем угодно: он был далеко и от больницы, и, может быть, даже от семьи. Его уже коснулась печать безнадежности и отчаяния, и если при родных он еще старался скрыть это, то теперь ему не перед кем было прятать истинное состояние души. И сгорбленные плечи, и выгнутая спина, и опущенные, словно бы удлиненные руки делали из крепкого еще мужчины Зольного старика. Да, такие уже не борются, потому что чувствуют приближение конца.
- Может, вам что-нибудь нужно? - попробовала отвлечь старателя от тягостных мыслей Катя. - Вы говорите, не стеснитесь. Мне ничего не стоит.
Байкалов опять не ответил, и Катя, вспомнив про оставленный пост, тихо вышла. Успела сесть на диван, как в коридоре нарисовалась дежурная.
- Угощайся, - на ходу раскрыв коробку конфет, отработанным жестом загнала подарок в привычное место между настольным календарем и лотком с записями процедур.
В другой раз Катя побрезговала бы таким угощением, но задание обязывало использовать все, что позволяло оставаться коридоре и держать под наблюдением палату.
- А чего нянечкой пошла? - полюбопытствовала медсестра, бросая, словно семечки, шоколадные кругляшки в рот.
- Зацепиться, а там видно будет.
- Меня Ларисой зовут.
- Катя.
- У нас один очень крутой лежит, Игорек. Трясу помаленьку, - она кивнула на конфеты. - Посиди еще, я сбегаю на кухню, чайку принесу, - решила использовать новенькую всю катушку.
Но, правда, принесла, обжигаясь, два стакана. Как и Катя, блаженно откинулась на диване, выдавая усталость предыдущей ночи.
- Ой ноженьки, - пожалела она себя. - Когда ж вы набегаетесь?
"Никогда", - отметила про себя Катя. Такие не набегаются. Они и на свет появились для того, чтобы бегать. Мама говорила про таких: "Полная пазуха барахла, а остановиться поздороваться разума нет. Вертихвостка". Но становиться медсестре судьей она не добирается. Как никому не позволит потрошить свое белье.
Только допила чай, пришлось снова браться за швабру: к Байкалову прошли двое мужчин в развевающихся, словно юлы шинелей у солдат в семнадцатом году, халатах.
- Да успокойся ты, зеркалом все равно не сделаешь, а зарплату не повысят, - попыталась остановить ее трудовой порыв Лариса.
- Я немного подотру, ходят ведь.
- За каждым не подотрешь.
Из-за двери палаты слышались голоса, но не настолько отчетливо, чтобы распознавать слова. Кате пришлось даже взяться за работу, до нее, наверное, лет сто не выполняемую - оттирать захватанные руками, затертые спинами коридорные стены. Темнее всего пятна оказались около палаты Байкалова, но, когда она лишь дотронулась до них, дверь резко распахнулась и прямо перед Катей оказался один из гостей.
Ох, учили наставники: не встречайся взглядом с объектом! Да только куда деться, если расстояния между ними практически не оказалось.
Вроде как надо повела себя Катя в этот провальный момент: не стала растерянно говорить "здравствуйте", не отошла, не извинилась, а продолжала тереть и тереть пятно на стене. Но уже одно то, что она оказалась рядом с палатой старателя, должно было насторожить охранника.
- Наводим чистоту? - полюбопытствовал он.
И здесь, наверное, Катя допустила промах. Вместо обыденного ответа, мол, работа такая, она начала как бы оправдываться:
- Мне за это деньги платят.
Кто думает, что в охране "новых русских" только тупоголовые кретины с оловянными глазами, тот застрял в своем восприятии действительности где-то на уровне начала девяностых годов. Тогда деньги рвали в полном смысле из горла друг у друга, и требовался только кулак и тупое выполнение команд.
Сейчас по взгляду незнакомца Катя почувствовала, как у того в голове заработал компьютер. И если и был принят ответ уборщицы, то все равно замигала тревожная лампочка. И еще новое подметила девушка - охранник не вернулся в палату, где находился хозяин, не стал спрашивать совета и команд. Прошел мимо Кати к дежурной, навис над ней. Голову на отсечение: интересуется, что за чистюля такая и как давно работает в больнице.
Единственное, что предприняла в ответ, - расстегнула нижние пуговицы халата: если придется обороняться, то чтобы не мешали ногам. Вот для чего "наружнице" ножки нужны, дорогая Лариса. Хотя вряд ли дело до них дойдет: все-таки больница, а не ночной городской сквер.
Охранник вернулся обратно, остановился у нее за спиной. Катя обернулась. Он молча взял ее за подбородок, попытался приподнять голову. Вот тут уж Катя подняла тряпку: еще движение - и хлестану.
Скорее всего, именно такая чисто бабская защита посеяла в парне сомнения: может, в самом деле обыкновенная нянечка?
- Сейчас закричу, - подыграла под деревенскую тюхтю Катя.
- Иди отдохни, - отпуская подбородок, порекомендовал ей охранник.
- А кто зарплату мне будет платить? Вы?
- Заплатят, - успокоил парень и теперь уже откровенно отогнал от двери: - Иди погуляй, тебе сказали.
- Чего он к тебе привязался? - шепотом спросила Ларина, когда Катя вернулась на диван. - У меня спросил, когда ты здесь появилась.
- Наверное, тоже хочет чем-нибудь угостить, - беззаботно пожала та плечами. - У богатых свои причуды.
Тревога у дежурной сменилась откровенным любопытством: как, молодой и богатый прошел мимо нее и затронул другую?
- Так что ж ты себя ведешь, как девственница на съезде евнухов? - удивилась медсестра, ничуть не стыдясь своего пристрастия к мужскому полу. - Крутани на вечерок.
- Не в моем вкусе.
- Господи, о каком вкусе сейчас можно говорить! Пока тот, вкусный, отыщется, мы в доме престарелых окажемся. Хватай, иначе я закадрю.
- Отдаю.
- Ох, беда моя, что я честная до смерти и всех выручаю, - И не спуская глаз с богатенького приятного Буратино, Лариса встала.
Чуть потянулась, чтобы выставилось на обозрение в профиль главное достоинство. Затем заглянула в зеркальце, приставленное к ножке настольной лампы. Не удовлетворилась, раскрыла косметичку. Покопалась в глазах, как в карманах, удлиняя ресницы опущенной в тушь спичкой. Заодно поучила жизни и Катю:
- Любовь, любовь… Ее, к сожалению, на счет в швейцарский банк не положишь. - И уже как с давней, столетней подругой поделилась: - А я люблю мужиков. Целоваться люблю. Правда, без нижних операций. Черт, крем кончился. Придется идти на штурм полуфабрикатом.