Сидя в задумчивости, она услышала над головой шаги Стаффана. Отложила каталоги и пошла наверх. Муж как раз достал из холодильника цыпленка. На столе лежали вечерние газеты, он прихватил их из поезда.
- Ты видела?
- В Хельсингланде что-то случилось.
- Девятнадцать человек убиты.
- Телетекст писал, что количество жертв неизвестно.
- Тут у меня более поздние выпуски. Убито почти все население деревни. Поверить невозможно. Как твой приговор? Написала?
- Написала. Оправдательный. Другой возможности нет.
- В газетах поднимут шум.
- Вот и хорошо.
- Тебя будут критиковать.
- Ясное дело. Но я порекомендую журналистам самим покопаться в законах, а потом спрошу, не желают ли они, чтобы мы тут действовали по законам Линча.
- Массовое убийство, скорей всего, отвлечет их от тебя.
- Конечно. Разве мелкое грязное изнасилование сравнится с жестоким массовым убийством?
Спать они легли рано. Стаффан спозаранку уходил в рейс, а она не нашла по телевизору ничего интересного. Однако решила, какое вино закупит на сей раз. Ящик Бароло Арионе урожая 2002 года, по 252 кроны за бутылку.
Около полуночи Биргитта неожиданно проснулась. Стаффан спокойно спал рядом. Иной раз ее будил голод. Она накинула халат, пошла на кухню, заварила некрепкого чаю и приготовила парочку бутербродов.
Вечерние газеты лежали на столе. Она рассеянно полистала одну. Трудно составить себе ясное представление о случившемся в хельсингландской деревушке. Несомненно одно: множество людей жестоко убиты.
Уже собираясь отложить газету, она вдруг замерла. Среди убитых несколько носили фамилию Андрен. Она внимательно прочитала текст, потом принялась листать другие газеты. Там сообщалось то же самое.
Биргитта Руслин неотрывно смотрела на страницу. Неужели это правда? Или память ее подводит? Она прошла в кабинет, достала из письменного стола папку, перевязанную красной лентой. Зажгла лампу, открыла папку. Свои очки не нашла, надела Стаффановы. Слабоваты, но сойдут.
В эту папку она сложила все документы, касавшиеся ее родителей. Мама тоже умерла, пятнадцать с лишним лет назад. Рак поджелудочной железы меньше чем за три месяца свел ее в могилу.
Покопавшись в бумагах, она отыскала коричневый конверт с нужной фотографией. Вооружилась лупой и присмотрелась к снимку: группа людей в старомодной одежде возле какого-то дома.
С фотографией в руке Биргитта вернулась на кухню. В одной из газет был снимок деревни, где разыгралась трагедия. Она внимательно, с лупой изучила его. Третий дом привлек ее внимание, она стала сравнивать обе фотографии.
Что ж, память не обманула. Страшная беда постигла не какую-то неведомую деревушку, а ту самую, где прошло детство ее матери. Все совпадало. Конечно, девичья фамилия матери Лёф. Но поскольку ее родители прихварывали да еще и страдали алкоголизмом, девочку поместили в приемную семью по фамилии Андрен. Она нечасто вспоминала то время. Заботились о ней хорошо, однако она очень тосковала по настоящим своим родителям. Они скончались, когда ей еще и пятнадцати не исполнилось, вот почему она волей-неволей оставалась в этой деревне, пока ее не сочли достаточно взрослой и самостоятельной, чтобы найти работу и обеспечивать себя. После встречи с отцом Биргитты обе фамилии - Лёф и Андрен - исчезли из истории. А теперь нежданно-негаданно одна из них вернулась, да в какой ситуации!
Фотография, лежавшая в бумагах матери, была сделана перед домом в той самой деревне, где произошло массовое убийство. Фасад, резные наличники на окнах одни и те же, что в газете, что на давнем снимке.
Вне всякого сомнения. В этом доме, где когда-то выросла ее мама, недавно ночью были убиты люди. Может, это ее приемные родители? Газеты писали, что большинство убитых были старики.
Биргитта попробовала вычислить, возможно ли это. И пришла к выводу, что приемным родителям, коль скоро убили именно их, было лет девяносто с лишним. В общем, вполне возможно. Но с тем же успехом речь могла идти о более молодом поколении.
При мысли об этом Биргитта Руслин поежилась. Она крайне редко думала о своих родителях. Даже облик матери вспоминала с трудом. И вдруг прошлое неожиданно нахлынуло на нее.
В кухню вошел Стаффан. Как всегда, двигался он почти бесшумно.
- Ты меня пугаешь, когда появляешься так неслышно, - сказала она.
- Почему ты встала?
- Проголодалась.
Он взглянул на бумаги на столе. Биргитта рассказала о своей находке и окончательно уверилась, что деревня вправду та самая.
- И все же это очень-очень далеко, - сказал Стаффан, когда она умолкла. - Тебя с этой деревней связывает тонюсенькая ниточка.
- Однако же заметная. Этого ты отрицать не можешь, верно?
- Тебе надо поспать. Не забудь, завтра нужно быть отдохнувшей, чтобы посылать новых преступников в кутузку.
Заснула она далеко не сразу. Тонкая ниточка все тянулась, пока не начала рваться. И Биргитта снова вынырнула из дремоты, снова начала думать о матери. Уже пятнадцать лет ее нет в живых. И по-прежнему трудно увидеть в ней себя, отразить собственную жизнь в воспоминаниях о той, что была ее матерью.
В конце концов ее сморил сон, и проснулась она, когда Стаффан с мокрыми волосами стоял у кровати, надевая форму. Я твой генерал, обычно говорил он. Без оружия, только с авторучкой, которой делаю пометки на билетах.
Она притворилась спящей, подождала, когда хлопнет входная дверь. Только тогда встала и устроилась за компьютером в кабинете. Зашла в интернет, принялась искать на сайтах информацию. Вокруг событий в хельсингландской деревушке по-прежнему царила огромная неопределенность. Ясно одно: орудием убийства был большой нож либо какое-то иное холодное оружие.
Надо разузнать об этом побольше, думала она. По крайней мере, выяснить, нет ли среди жертв приемных родителей матери.
В восемь утра она отрешилась от всех мыслей о массовом убийстве. Сегодня ей предстояло рассматривать дело двух иракских граждан, виновных в незаконном провозе людей в страну.
В десять, собрав свои бумаги и перелистав материалы следствия, Биргитта Руслин заняла место в зале суда. Помоги мне выдержать и этот день, старина Анкер, подумала она.
Потом легонько стукнула молотком по столу и предоставила слово обвинителю.
За ее спиной были высокие окна.
Перед тем как села в кресло, она успела заметить, что солнце прорывалось сквозь толщу облаков, с ночи накрывших Швецию.
6
Через два дня, когда процесс завершился, Биргитта Руслин уже знала, каков получится приговор. Старшему из обвиняемых, Абдулу Ибн-Ямеду, главарю преступной группировки, она назначит тюремное заключение сроком на три года два месяца. Младшему, его подручному, по имени Ясир Аль-Хаби, - один год. После отсидки обоих вышлют из страны.
Она сопоставила дело с аналогичными, рассмотренными ранее, и пришла к единственному выводу: преступления тяжкие. Суровое наказание вполне оправданно. Многие из тех, кого нелегально ввезли в Швецию, подвергались угрозам и насилию, когда не могли расплатиться за фальшивые разрешения на въезд и долгую дорогу. Старший из обвиняемых однозначно вызывал у нее резкую антипатию. Он старался разжалобить ее и обвинителя сентиментальными аргументами, утверждал, что ни гроша из полученных денег себе не оставлял, все отдавал на родине на благотворительные цели. В один из перерывов между слушаниями обвинитель зашел к ней выпить кофе и заодно рассказал, что Абдул Ибн-Ямед разъезжал на "мерседесе" стоимостью около миллиона крон.
Процесс оказался трудным. Приходилось работать допоздна, Биргитта едва успевала поесть, поспать да проштудировать свои заметки, как начинался новый день слушаний. Звонили близнецы, звали приехать в Лунд, но у нее не было времени. После иракцев ждала сложная тяжба с румынами - мошенничество с кредитными картами.
Все эти дни ей недосуг было следить, что происходило в хельсингландской деревушке. Утром она просматривала газеты, а вечером зачастую даже в телетекст не заглядывала.
Тем утром, когда Биргитта Руслин собиралась готовить процесс против мошенников из Румынии, она обнаружила в ежедневнике пометку, что записана к врачу, на ежегодный контрольный визит. Прикинула, не отодвинуть ли врача на недельку-другую. Хотя Биргитта испытывала усталость, была в не очень-то хорошей форме и временами испытывала приступы страха, она не допускала мысли, что с ней что-то не так. Вообще говоря, она человек здоровый, ведет размеренную жизнь, практически никогда не простужается. Однако откладывать визит все-таки не стала.
Кабинет врача располагался неподалеку от Городского театра, и, оставив машину возле суда, она пошла туда пешком. День выдался холодный, ясный, безветренный. Снег, выпавший несколько дней назад, почти стаял. Она задержалась у одной из витрин, рассматривая выставленный костюм. А глянув на цену, аж вздрогнула. Можно купить не одну бутылку хорошего вина, если обойтись без этого синего костюма.
На столе в приемной лежала газета, вся первая полоса посвящена новостям вокруг массового убийства в Хельсингланде. Но едва она взяла газету в руки, как ее вызвали в кабинет. Врач был уже в годах и во многом напоминал ей председателя суда Анкера. Биргитта Руслин ходила к нему последние десять лет по рекомендации одного из коллег. Врач спросил, хорошо ли она себя чувствует, на что жалуется, а выслушав ответ, послал ее к медсестре сдать кровь на анализ. Та попросила немного подождать в приемной. Газетой меж тем завладел очередной пациент. Биргитта Руслин закрыла глаза, стала ждать. Размышляя о своей семье: интересно, что они делают, где находятся в эту минуту. Стаффан - в поезде, на пути в Халльсберг. Домой вернется поздно. Давид работал в лаборатории фармацевтической компании "Астра-Зенека" под Гётеборгом. Где Анна - трудно сказать, последняя весточка от нее, несколько месяцев назад, пришла из Непала. Близнецы - в Лунде, зовут ее приехать.
Биргитта Руслин задремала и проснулась оттого, что медсестра тронула ее за плечо:
- Пройдите, пожалуйста, к доктору.
Не так уж я и устала, чтобы засыпать в приемной, подумала Биргитта Руслин, входя в кабинет врача и усаживаясь на стул.
- Анализ, пожалуй, неплохой. Гемоглобин низковат. Но это можно поправить, если попринимать железо.
- Значит, со мной все в порядке?
- Я наблюдаю вас уже много лет. Усталость, о которой вы говорите, заметна во всем вашем облике. Вы уж простите, что я говорю так прямо.
- Что вы имеете в виду?
- Давление немного высоковато. И в целом внешне заметно переутомление. Спите хорошо?
- Пожалуй. Но часто просыпаюсь.
- Голова кружится?
- Нет.
- Тревога?
- Да.
- Часто?
- Время от времени. Иной раз даже приступы паники. Тогда приходится хвататься за стену, потому что мне кажется, я упаду. Или весь мир рухнет.
- Я намерен дать вам бюллетень. Вам надо отдохнуть. Мне нужны результаты получше, а прежде всего - давление пониже. Требуется серьезное обследование.
- Не могу я брать бюллетень. Работы сейчас выше головы.
- Именно поэтому.
Она с удивлением посмотрела на доктора.
- Неужели все так серьезно?
- Просто надо привести вас в порядок.
- У меня есть причины для беспокойства?
- Если не выполните мои указания. А так нет.
Несколько минут спустя Биргитта Руслин стояла на улице, с изумлением думая, что в ближайшие две недели работать не будет. Врач неожиданно устроил в ее жизни беспорядок.
Вернувшись на работу, она поговорила с Хансом Маттссоном, тоже судьей и своим начальником. Сообща они сумели придумать, как поступить с двумя делами, которые были ее прерогативой. Потом она поговорила со своей секретаршей, отправила несколько завалявшихся писем, сходила в аптеку за лекарствами и поехала домой. Оглушительное безделье.
Приготовив обед, Биргитта легла на диван. Взяла газету, стала читать. До сих пор не все жертвы убийства в Хешёваллене были названы в прессе поименно. Напечатано заявление полицейского, некоего Сундберга. Он обращался к общественности с просьбой сообщить, если кто-нибудь что-то видел. Прямых улик по-прежнему не найдено. Как ни трудно поверить, ничто пока не говорило о том, что преступник действовал не в одиночку.
В другом месте опубликовали заявление прокурора по фамилии Робертссон. Поиски велись широким фронтом, без предвзятости. Худиксвалльская полиция получила от центрального ведомства всю необходимую помощь.
Робертссон, похоже, уверен в победе. "Мы поймаем того, кто это сделал. Непременно".
На следующем развороте писали о тревоге, охватившей тамошние леса, где много малонаселенных деревушек. Народ, по слухам, вооружался, спускал с цепи собак и баррикадировал двери.
Биргитта Руслин отложила газету. В доме пусто и тихо. Откуда ни возьмись внезапное, недобровольное безделье. Она сходила в подвал, принесла винные каталоги. Села за компьютер, сделала заказ на ящик Бароло Арионе, как решила несколько дней назад. Вообще говоря, дороговато. Но в конце концов, она заслужила. Потом решила прибрать квартиру, а то ведь вечно времени не хватает. Хотела уже достать пылесос, но раздумала. Села за кухонный стол и попробовала оценить свое положение. Ее посадили на бюллетень, хотя она не больна. По рецепту аптекарь выдал три сорта таблеток, которые должны снизить давление и повысить гемоглобин. Вместе с тем она не могла не признать, то врач видел ситуацию яснее, чем она сама. Ей вправду грозит нервный срыв. Спит она плохо, вдобавок приступы панического страха, который, чего доброго, может нахлынуть и в разгар судебного заседания, - весьма серьезные проблемы, хотя она и не смела себе в этом признаться.
Рассматривая лежащую на столе газету, Биргитта Руслин снова вспомнила мать и ее детство. Внезапно ей пришла в голову одна мысль. Она придвинула к себе телефон, позвонила в полицейское управление и попросила связать ее с комиссаром уголовной полиции Хуго Мальмбергом. Оба давно знали друг друга. Совсем недавно он попробовал научить ее и Стаффана играть в бридж, но заинтересовать не сумел.
В трубке раздался его мягкий голос. Если думаешь, что полицейские разговаривают резко, то Хуго подобных ожиданий не подтвердит. Голос у него как у доброжелательного пенсионера, который, сидя на лавочке, кормит птичек.
Она спросила, как он поживает и не найдет ли времени встретиться с ней.
- У тебя какое-то дело?
- Да нет. Во всяком случае, к нам это не имеет касательства. Найдешь время?
- Полицейский, который относится к своей работе всерьез и говорит, что у него есть время, врет. Когда хочешь зайти?
- Пройдусь пешком. Через час удобно?
- Конечно. Жду.
Когда Биргитта Руслин вошла в кабинет с опрятным письменным столом, Хуго Мальмберг разговаривал по телефону. Речь шла о нанесении тяжких телесных повреждений, случившемся накануне. Со временем это дело вполне может оказаться у меня на столе, подумала она. Когда я подкоплю железа, приведу в порядок давление и вернусь на работу.
Хуго Мальмберг закончил разговор и с улыбкой обратился к ней:
- Кофе будешь?
- Да нет, лучше не надо.
- Как это понимать?
- У вас в управлении такой же скверный кофе, как у нас в суде.
Он встал.
- Идем в комнату для совещаний. Тут телефон трезвонит не переставая. Такое у меня ощущение, как и у всех шведских полицейских: будто только один я и работаю.
Они сели за овальный стол, заставленный пустыми кофейными стаканчиками и бутылками из-под воды. Мальмберг неодобрительно покачал головой:
- Не убирает народ за собой. Проведут совещание и уйдут, а весь мусор оставят. Так о чем ты хотела поговорить? Передумала насчет бриджа?
Биргитта Руслин рассказала ему о своем открытии, о том, что, возможно, между нею и массовым убийством существует некая смутная связь.
- Мне любопытно, - закончила она. - Из сообщений газет и теленовостей ясно только, что убито множество людей, а следов у полиции нет.
- Откровенно говоря, я рад, что служу не в тех краях. Им сейчас туго приходится. В жизни не слыхал ничего подобного. По-своему не меньшая сенсация, чем убийство Пальме.
- Тебе известно что-нибудь, чего нет в газетах?
- В этой стране не найдется ни одного полицейского, который бы не думал о случившемся. В коридорах только об этом и говорят. У каждого своя версия. Не верь, что полицейские рациональны и лишены фантазии. Это миф. Мы немедля начинаем строить домыслы.
- И что думаешь ты?
Он пожал плечами, помолчал и ответил:
- Я знаю не больше твоего. Убитых много, жестокость чудовищная. Но ничего не украдено, если я правильно понял. Скорее всего, действовал душевнобольной. А о причинах безумия можно лишь гадать. Думаю, тамошняя полиция ищет среди известных преступников с психическими нарушениями. Наверняка уже связались и с Интерполом, и с Европолом - может, след обнаружится там. Однако на это требуется время. Больше я ничего не знаю.
- У тебя по всей стране знакомые полицейские. В Хельсингланде, наверно, тоже есть связи? Кто-нибудь, кому можно позвонить?
- Я знаком с их начальником, - сказал Мальмберг. - Людвиг его фамилия. Он мне не очень-то нравится, если честно. Ты ведь знаешь, я не доверяю полицейским, которые никогда не нюхали обычной полицейской работы. Но позвонить и навести справки могу.
- Обещаю не беспокоить их без нужды. Просто хочу выяснить, нет ли среди убитых приемных родителей моей матери. Или их детей. Может, я вообще ошиблась.
- Веская причина для звонка. Я посмотрю, что можно сделать. А сейчас прошу прощения. Меня ждет неприятный допрос мерзкого преступника.
Вечером она рассказала о случившемся Стаффану. Он сразу же согласился, что врач совершенно прав, и предложил ей съездить на юг. Ему вроде бы и неинтересно, она почувствовала раздражение. Но промолчала.
На другой день, перед самым обедом, когда Биргитта сидела за компьютером и просматривала предложения турфирм, зазвонил телефон.
- Я нашел кой-кого, - сообщил Хуго Мальмберг. - Есть там одна полицейская по фамилии Сундберг.
- Я видела это имя в газетах. Но не знала, что это женщина.
- Ее зовут Вивиан, но обычно - Виви. Людвиг предупредит ее, так что она будет в курсе, когда ты позвонишь. Могу дать телефон.
- Записываю.
- Я поинтересовался, как продвигается дознание. Улик по-прежнему никаких. Фактически никто уже не сомневается, что речь идет о душевнобольном. Во всяком случае, по словам Людвига.
Она услышала в голосе Мальмберга сомнение.
- Но ты ему не поверил?
- Я ничему не верю. Зашел вчера вечером в Сеть и прочел все, что сумел найти. Есть в этой истории кое-что странное.