Глория Люфнитц была двадцатидевятилетней преподавательницей музыки из Высшего училища музыки и изящных искусств и любовницей детектива Мэгги Хиггинс.
- Что заставило вас поселиться вместе? Я думал, вам и так хорошо.
- Это все она. Я тут ни при чем. Мы провели вместе выходной и еще несколько вечеров. Все было отлично. Но Глории захотелось поиграть в дом, и я согласилась.
- Желаю счастья.
Она благодарно улыбнулась в ответ.
Остановив машину возле автобусной остановки на Уорт-стрит, Хиггинс пошла позвонить Глории, предупредить, что немного задерживается.
В половине шестого Скэнлон вошел в огромный пустой вестибюль телефонной компании.
Выйдя из лифта на тридцать седьмом этаже, он очутился перед двумя тяжелыми стальными дверями. Один из четырех вооруженных охранников попросил показать полицейское удостоверение. Скэнлон вручил ему документ, и охранник внимательно изучил его, потом разрешил Скэнлону расписаться в журнале для посетителей. Он расписался, после чего его попросили встать перед "полароидом" и сфотографироваться. Потом охранник нажал кнопку, стальные двери открылись, и Скэнлона впустили в отдел охраны компании "Белл".
Покинув здание через полчаса, Скэнлон перебирал в уме имена и адреса людей, телефоны которых были записаны в блокноте Галлахера. Сев в машину, он спросил:
- Ну как, дозвонилась?
- Да. Она сказала, что поджарила мясо, но к моему приходу оно, вероятно, уже засохнет.
- Твоя подружка должна смириться с тем, что ты на Службе.
Она горько улыбнулась.
- Вам легко так говорить. - Пробежав глазами список, который он держал, Хиггинс спросила: - Ну так как, нанесем визит дамам?
- Пусть дозреют.
Прихватив с собой порнографические снимки и записную книжку, они вошли в кабинет Скэнлона и положили все это сверху на шкаф.
Лузгая семечки, в кабинет начальника вошел Кристофер. Он ввел Скэнлона в курс дел во временном штабе. Начав доклад со слова "лейтенант", он рассказал, что судебные эксперты все еще находятся на месте преступления. Часть полицейских переброшена с других объектов для того, чтобы помочь на первом этапе расследования. Несколько прилегающих зданий все еще подвергаются обыску.
В кабинет вошел Лью Броуди и вручил Скэнлону длинный лист бумаги, сложенный вчетверо.
- Может, хочешь взглянуть на список происшествий? - спросил он.
Беря у него бумагу, Скэнлон почувствовал слабый запах алкоголя. Он укоризненно посмотрел на Броуди и стал внимательно изучать расшифровку радиодонесений, связанных с убийством; потом пробежал глазами аккуратно выстроенные в колонку символы и сокращения. Бегло ознакомившись с содержанием донесения, он снова перечитал его, теперь уже расшифровывая каждый символ от начала до конца.
Самый первый звонок по 911 принял оператор номер 42 в четыре минуты третьего. Неизвестный, отказавшийся назвать себя, сообщил, что на Дриггз-авеню, 311, убит лейтенант полиции. Оператор ввел адрес в компьютер, и на зеленом экране загорелась лампочка, указывающая, что Дриггз-авеню, 311, находится в ведении 93-го участка. Этот сектор патрулировала машина с рацией 1704. Оператор передал кодовый сигнал 10–13.
Скэнлон прочитал стенограмму радиодонесения из автомобиля: "Говорит Девяносто третий. Выезжает сержант. Выезжает Джордж. Выезжает Фрэнк".
Кто бы ни позвонил по 911, он знал, что Галлахер был лейтенантом полиции. Но откуда? На Джо не было формы. Скэнлон взглянул на Кристофера.
- Где свидетели?
- Женщины наверху, в отделе по связям с общественностью, - отозвался Кристофер. - С ними художник.
- Кто опрашивал первых свидетелей на месте? - спросил Скэнлон.
- Колон, - сообщил Броуди.
- Где сейчас эта ватага?
- Они ждут внизу, - ответил Броуди.
Стены на втором этаже, где разместился отдел по связям с общественностью, были увешаны плакатами, призванными сыграть на людском страхе: "Добровольная полиция - наши глаза и уши", "Наведи порядок в своем квартале".
"Ну и сочинили", - подумал Скэнлон, входя в комнату и разглядывая плакаты.
Художник отдела, лысый мужчина средних лет, носил очки с толстыми стеклами в роговой оправе. Оторвав взгляд от этюдника, он приветливо кивнул Скэнлону. Шесть лет назад они вместе занимались делом об убийстве Ротстайна. Полицейские хорошо помнят нераскрытые дела. По бокам от художника сидели две женщины. Ту, что справа, звали Мэри Цилиция. Это была толстощекая матрона лет тридцати шести. На первый взгляд могло показаться, что она напялила купальную шапочку с голубыми перьями. В Гринпойнт многие женщины носили такие шапочки. Голубой брючный костюм смотрелся на ней блестяще. Другой женщине, Мэри Адлер, было двадцать восемь лет. Справа от носа чернела родинка, на которой росли два длинных волоска. У нее был большой живот и отвислая грудь.
Став за спиной художника, Скэнлон заглянул ему через плечо.
- Как дела? - спросил он, изучая портрет убийцы. Лицо цвета дерева, иссохшая кожа, уши, прикрытые лохмами.
- Все в порядке, - ответил художник, подправляя рисунок ластиком и дуя на него. - Эти дамы очень мне помогли.
Скэнлон улыбнулся женщинам. Они ответили на его улыбку. Он заметил, что у обеих были коронки на зубах, обычное дело в этом районе города. Бедняки не могут позволить себе хорошего зубного врача.
- Может быть, кому-нибудь из вас известно, кто позвонил в полицейский участок и сообщил об убийстве полицейского? - Он внимательно посмотрел на их невинные лица.
Мэри Цилиция ничего не знала о телефонном звонке, так же как и Мэри Адлер. Они сами услышали о случившемся, только когда их доставили в полицейский участок. Об этом им рассказал один из полицейских.
Когда пятнадцатью минутами позже Скэнлон возвратился в свой кабинет, его уже ждали двое полицейских. Подойдя к столу, он сделал отметку на отрывном календаре: "Забрать ленты с записью и возвратить долг Д.". Только тогда он обратил внимание на полицейских, развалившихся в креслах и поджидающих его. Поодаль, подпирая спиной стену, стоял Броуди. Он представил Скэнлону полицейских Стоуна и Трамвела.
Кивнув им, Скэнлон произнес:
- Где вы оба были, когда поступил первый сигнал о случившемся?
У Трамвела было рябое лицо и рыжие волосы.
- На углу Аполло и Бриджуотер-стрит, - ответил он, вытянув ноги и разглядывая свои ботинки так, будто видел их впервые.
- Что вы увидели, когда прибыли на место преступления? - спросил Скэнлон, наклонив голову и гадая, что же интересного нашел Трамвел в своих ботинках.
Волосы Стоуна были зачесаны назад, а нос смахивал на крупную луковицу. На этот вопрос ответил он:
- Собралась большая толпа. Мы выскочили из машины и пробились в лавку. Галлахер валялся на полу. Трое ребят кричали, забившись в угол.
Трамвел продолжал:
- Я обыскал мужчину и быстро связался с центром, объяснил ситуацию и попросил прислать людей и дежурную полицейскую машину. Дежурный капитан действовал без промедления.
- Вы не пытались сразу отправить их в больницу?
Стоун сделал протестующий жест.
- Сомнений быть не могло. Они оба были мертвы.
- Это ваш постоянный участок?
- Да, - ответил Трамвел, вновь переводя взгляд на свои ботинки.
- Вы оба знали Галлахера?
- Да. Мы часто видели его у Йетты. Он оставлял машину в запрещенном месте, перед помещением, снимаемым для гражданских панихид, и вешал табличку: полицейский при исполнении. Однажды мы решили проверить. Может быть, это родственник Йетты, пользующийся табличкой? Но он показал свое удостоверение, и тогда мы оба его узнали. Потом мы часто видели его здесь.
Не глядя на полицейских, Скэнлон небрежно спросил:
- Йетта занималась незаконными делишками?
Они нервно переглянулись. Скэнлон понял их. В нью-йоркском полицейском управлении существовали свои неписаные законы борьбы с преступностью. Патрульным запрещалось препятствовать торговле наркотиками и нелегальному приему ставок. Параноики из "дворцовой стражи" испугались, обжегшись на деле Нэппа и Серпико. В итоге рынок сбыта наркотиков расширился, выросло число игорных притонов, с которыми патрульный полицейский не мог ничего поделать. Взяткодатели были ему не по зубам. Но каждый на Службе знал, что, если возникнут сложности, связанные с кем-то из них, расхлебывать кашу будет патрульное отделение, а "дворцовая стража" останется в стороне.
Встрепенувшись, Трамвел сложил руки на груди и уперся подбородком в грудь.
- Я ничего не знаю о незаконной игре, - сказал он.
- И я тоже, - добавил Стоун.
Скэнлон с отвращением поморщился.
- Слушайте, вы, убит лейтенант полиции. Помните, сейчас я на вашей стороне и, чтобы вы мне ни сказали, это останется нашей тайной. Поверьте мне.
Пожав плечами, Стоун взглянул на своего товарища и произнес:
- Мне кажется, он порядочный парень, - и, подняв глаза на Скэнлона, добавил, как бы оправдываясь: - Нам не разрешается хватать приемщиков ставок за шиворот.
- Мне это известно, - сказал Скэнлон.
- Йетта принимала ставки на лошадей и держала спортивную тотошку, - неохотно проговорил Трамвел.
- На кого она работала?
- На Уолтера Тикорнелли, - ответил Стоун.
- Вы не видели его, когда прибыли на место преступления?
- Нет, - ответил Трамвел. - Но потом, когда я пошел звонить дежурному офицеру, то увидел Уолтера. Он стоял на другой стороне улицы, привалившись к церковной ограде.
Слабая улыбка. Воспоминания. Тогда у него еще были обе ноги.
- Я знаю Уолтера.
Инспектор Шмидт по кличке Герман Германец был здоровенным детиной с треугольной физиономией, прозрачными припухшими веками, мощными руками, вооруженными широкими толстыми ногтями. Последние три года Герман Германец работал в Куинсе, в отделе по борьбе с наркотиками. Ему было обещано быстрое продвижение по службе вплоть до поста заместителя начальника. Дела у него шли неплохо. Подразделение задерживало все больше преступников. Его младшая дочь заканчивала юридическую школу в Бруклине. Смерть Галлахера неожиданно все изменила. Сейчас его карьера висела на волоске, и его могли понизить до капитана, отстранить от руководства. В тридцать два года послать обходить ночные посты, разнимать драчунов на улицах, утихомиривая полицейских, находящихся на отдыхе. Его могли разжаловать в капитаны и отправить в северный Манхэттен, этот приют неудачливых инспекторов.
Герман Германец не на шутку встревожился. Ему уже сообщили, что в гибели Галлахера много непонятного. Значит, предстоит широкомасштабное расследование, будут копаться в жизни Галлахера, начнут узнавать, связана ли его смерть с работой. Если обнаружится хоть малейший намек на мздоимство, это отразится на его, Германа, карьере. Все похвалы в его адрес будут сразу же забыты. Он много раз видел такое. От него отвернутся все друзья и знакомые.
Герман Германец уехал с места преступления около шести часов и направился прямо в 114-й участок. Ему ужасно хотелось найти ключ к загадке смерти Галлахера. Надо было тщательно изучить его послужной список на предмет шероховатостей и неувязок. Но таковых не оказалось. В девятом часу он позвонил Скэнлону во временный штаб управления и попросил о встрече в кабинете Галлахера. Он надеялся, что Скэнлон расскажет ему, что же случилось в этой кондитерской.
Семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками размешался в шести кабинетах на четвертом этаже 114-го полицейского участка. Скэнлон приехал почти в девять часов и нашел Германа Германца в кабинете Галлахера.
- Привет, инспектор, - произнес Скэнлон, присаживаясь на старый деревянный стул.
Герман Германец привык с ходу брать быка за рога.
- Я слышал, вы сразу же покинули место преступления, чтобы лично присутствовать при вскрытии шкафчика Галлахера.
- Это входит в мои обязанности. И вы это прекрасно знаете.
- Но командир не обязан покидать место убийства двух человек ради того, чтобы открыть этот чертов шкаф. Это мог сделать кто-нибудь из младших чинов.
- Мы с Джо Галлахером - лейтенанты. Я хотел лично убедиться, что все сделано с максимально возможной деликатностью и члены семьи не найдут в его личных вещах ничего обескураживающего.
Герман Германец нахмурился, подался вперед и положил свой твердый подбородок на сцепленные пальцы.
- Если мне захочется подрочить, Лу, я сам с этим справлюсь и не буду просить тебя.
Воцарилось напряженное молчание. Поскольку Скэнлон не был подчинен Германцу, его так и подмывало подняться и уйти. Но он все-таки решил подождать и выяснить, что же у инспектора на уме. Он видел, как Шмидт внимательно смотрит на него, жуя мундштук сигары. На зубах инспектора был темно-желтый налет.
- Ну-с, и что же вы нашли в его шкафчике? - спросил Герман тихим непринужденным тоном, в котором слышались нотки любопытства.
- Ничего интересного. Несколько рекламных проспектов и старые записные книжки.
- Ворона принесла мне на хвосте, что Галлахера прикончил наемный убийца. - Он уставился на Скэнлона. - Я прав?
Скэнлон почувствовал, что его загоняют в угол.
- Не могу сказать точно, что же все-таки произошло в лавке. Кто знает, это мог быть и налет с целью ограбления. Однако не исключено, что это преднамеренное убийство. Но мы не знаем, кто был намеченной жертвой, Галлахер или Циммерман.
- Я лично заинтересован в исходе дела, Лу.
- Понимаю, инспектор.
- Мне не хотелось бы доживать свои дни на свалке. Джо Галлахер был моим лейтенантом, и я хочу, чтобы его убийца был пойман. Поэтому поймите меня правильно. Но если он занимался тем, чем не следовало заниматься, выдерут меня. В Большом доме скажут: не уследил:
Скэнлон сочувственно кивнул.
- Думал завтра задать вам несколько вопросов о Галлахере. Может, вы ответите на них сейчас?
Герман Германец вытащил сигару изо рта, нарочно стряхнул пепел в чистую пепельницу и принялся развозить его тлеющим концом сигары.
- Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, - сказал он. - На Службе почти все знали Джо Галлахера. Во всяком случае, с той стороны, которую он открывал их взорам.
- Мне необходимо знать, каким он был на самом деле, - проговорил Скэнлон.
Герман Германец в задумчивости елозил окурком по пеплу, потом бросил его в пепельницу, вскочил и принялся мерить шагами комнату.
- Что он был за человек? Наверное, из тех, в чью честь называют улицы, но только с односторонним движением и такие, что ведут в тупик.
Скэнлон следил за ним глазами. На стенах кабинета висели большие карты. Места, где собираются наркоманы, обозначены зеленым цветом, красным помечены рынки, белым - пункты подслушивания телефонных разговоров, синим - зоны наблюдения. На огромной карте Куинса черным были обозначены пять полицейских участков, составлявших семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками. Немного постояв перед картой, Герман Германец потянулся к ней, словно отыскивая какую-то точку.
- Что вам известно об отделе по борьбе с наркотиками? - спросил он Скэнлона.
- Не очень много, инспектор. Я почти все время прослужил в своем управлении.
- Районные команды распределены по местам самой бойкой торговли наркотиками. Там расположено определенное количество патрульных участков. - Его рука застыла. Резко повернувшись, он посмотрел на Скэнлона. - Каждый район получает определенную сумму денег на покупку наркотиков. Для каждого из наших покупателей существует правило: в месте покупки он или она должны иметь прикрытие. Кроме того, каждый районный участок внедряет своих людей в верхние эшелоны дельцов наркобизнеса. При проведении таких операций счет идет на килограммы зелья, а они требуют времени, терпения и больших расходов. Джо Галлахеру поручили возглавить районную бригаду по скупке и уничтожению наркотиков мелкими партиями. Члены этой бригады были преданы ему, но они редко его видели. Галлахер был звездой первой величины на Службе, эдаким неофициальным церемониймейстером. Суперзвездой. Но вот кем он не был, так это руководителем. Стоило мне или еще кому-то внезапно нагрянуть к Джо, его никогда не оказывалось на месте. Все его покрывали, утверждая, будто он проверяет патрульных. Но его никогда не встречали на улице с подчиненными, он никогда их не проверял. Галлахер пустил дело на самотек и никогда не мог сказать, какая операция проводится в то или иное время. Несколько раз я пытался избавиться от него, но у Галлахера было слишком много защитников. Я давал ему отрицательные характеристики, предлагал перевести на менее ответственный участок. Несколько раз мне звонил начальник отдела по борьбе с организованной преступностью и предлагал изменить мое мнение о Галлахере. Я возвысил его в глазах руководства.
Вдруг на шее Шмидта набухли жилы, лицо покраснело. Прислонившись к карте, он ждал следующего вопроса.
- Кто вел бухгалтерию?
- Никто. В документах сплошной кавардак. Никто никогда не записывал, куда пошли деньги. Никаких документов, касающихся сверхурочной работы. Одиннадцатые формуляры чистые. Наблюдение за покупкой не велось. Всюду путаница и беспорядок. - Он сердито топнул ногой. - Примерно два года назад Галлахер попросил, чтобы я дал ему в помощники сержанта. Джорджа Харриса из Восемьдесят второго участка. Они вместе начинали службу в манхэттенском южном отделе по борьбе с разбоями и грабежами. Я заполнил сорок девятый формуляр, и уже через неделю Харрис был у нас. Через неделю! Вы можете себе это представить? Обычно на такой перевод требуется по меньшей мере три месяца. Галлахеру потребовался лишь один телефонный звонок. Вот какой он имел вес.
Харрис значился в записной книжке Галлахера. Его прежний номер с кодом 516 был перечеркнут и заменен кодом 718. Рядом в скобках под номером 212 было написано имя "Луиза".
- Что представлял из себя Харрис?
- Так себе. Довольно-таки серая личность. Но дело знает. Привел всю документацию в порядок.
- А Галлахер?
- Он продолжал оставаться душой общества. То и дело выступал по радио, телевидению. Большой эксперт по наркотикам, так и не поймавший ни одного толкача, хотя жил в лесу из иголок. Галлахеру посчастливилось обрести в лице Харриса отменного управляющего.
- Где живет Харрис? - спросил Скэнлон, доставая сигару "Де Нобили".
- В Стейтен-Айленде. Он недавно переехал в город из Порт-Джефферсона. Для него имеет большое значение расстояние от дома до работы.
- Вы знаете, как зовут его жену?
- Кажется, Энн. А что?
- Я знал одного Харриса. Но его жену звали Джеральдина.
Герман Германец покачал головой.
- Может, это покажется странным, но при всех своих недостатках Галлахер чем-то нравился мне. Он никогда не падал духом и улыбался, даже подкладывая вам свинью.
- Да, такие встречаются, инспектор. - Скэнлон разжег сигару. - Харрису сообщили, что случилось с его начальником?
- Он уже поехал к родным Джо. Они были очень близки. Часто встречались семьями.
- Если вы не возражаете, инспектор, я хотел бы забрать с собой личное дело Галлахера. Может, найду что-нибудь полезное для себя.
На лице Германа Германца появилось подозрительное выражение.
- Я не могу выдать его вам без разрешения заместителя комиссара или старшего офицера.
Не отрывая взгляда от кончика сигары, Скэнлон произнес: