– Выпытывает! – мысленно отметил Турков. Точно стукач! Ишь, как пристально и серьёзно изучает меня.
Но, поразмыслив, решил, что он всё равно через какое-то время узнает. Тогда могут возникнуть неприятные последствия, пробормотал:
– Девчонку не смог уговорить…
– Уу, ты парэн, здорово влып! – убрав свой пристальный взгляд с Туркова, громко и самодовольно произнёс Азиз.
Сам тут же посмотрел на двух сокамерников, лежащих на кроватях. От его громкого разговора они, спящие до сих пор, зашевелились и открыли глаза. Турков, заметив, что сокамерники проснулись, немного воспрянул духом. Он надеялся, что в случае чего, они поддержат и заступятся за него. Тем временем Азиз продолжал говорить:
– Готовся к худшэму. У тэбя будут о-очэн балшиэ проблэмы!
– На что он намекает? – вдруг забеспокоился Турков. Напугать меня, что ли хочет? Зачем ему это?
Вдруг Туркову стукнуло в голову:
– Стоп! Так он хочет верховодить! Как же я сразу не сообразил! До прихода этих нацменов в камере он был старшим. Он верховодил. Ему подчинялись. Вот к чему он клонит? Если подраться придётся, то он по силе этому нацмену не уступит. Видно будет, посмотрим!
– Нэхарашо ты гостэй встрэчаэш, Эгор? – вывел из раздумья Туркова, голос Азиза.
– Голос, как будто смягчился. Даже подобрел, кажется? – отметил про себя Турков. У нас гостэй встрэчают нэ так. Сразу сажают за стол. Угощают. Налывают вина. На стол ставят много закуски! Пэй, кушай! Вот так надо встрэчат гостэй!
Азиз без разрешения Туркова сел за стол. Он что-то сказал на своём языке земляку. Видимо, пригласил сесть за стол. Последний, как будто ждал этого момента. После этого Азиз обратился к Туркову:
– Ну что, Эгор, угощай гостэй! Давай, что у тэбя эст, выкладывай! Очэн хочэтся кушать! Нэ жаднычай! Эта твоя сумка? – рукой указал на сумку, лежащую у изголовья кровати, где сидел Турков. Сумка у тэбя балшая, давай сюда.
Туркову ничего не оставалось делать, как подчиниться Азизу, и он, скрепя сердце и в то же время мысленно нехорошо отзываясь о кавказцах, выложил на стол полученную сегодня внеочередную передачку. Увидев богатую снедь на столе, Азиз от радости восхищённо воскликнул:
– Тэбя харашо обеспэчывают: много колбаса, сыр, яйца, булочки. О-о, дажы масло! Харашо! Будэм сыты. У тэбя папа, мама богаты и навэрняка с денжатамы, да? – на радостях, продолжая разговаривать, Азиз тут же стал есть.
Как показалось Туркову, Азиз, почти не жуя, проглатывал куски колбасы, сыра, яйца вместе с булкой. От Азиза не отставал и Исмаил. Он молчал, но зато быстрее ел.
– Ну что молчыш, Эгор? Кушай с намы, – снова заговорил Азиз, ещё не успев проглотить нежёваную пищу.
От обиды у Туркова навернулись слёзы на глаза.
– Что же они делают, съедят же всё! Ему ничего не достанется. С чем же я останусь? Не скоро мать привезёт передачу! – возмущался он в душе, проклиная кавказцев.
– У меня одна мама, – промямлил, наконец-то, Турков, тем самым надеясь, что они услышат его и перестанут уничтожать продукты, оставят ему хоть что-то.
Азиз, заметив, что Егор с жалостью наблюдает, как его продукты съедаются, чтобы его успокоить, сказал:
– Нэ жалэй, Эгор, мы тэбэ эщё прыгодымся. Спасыбо эщё скажыш. Нас, кавказцэв, в зонэ уважают. Нэ пэрэжывай! В обыду нэ дадым. Понымаэш, в зонэ насыльныков нэ очэн жалуют. Ты должэн знать это. Дэржысь за нас. Ты давай, у мамы просы поболшэ продуктов. Кэм мама работаэт? Дырэктором рэсторана? Харашо она тэбя кормит. Молодэц!
Турков не успел и рта раскрыть, неожиданно Азиз резко поднялся из-за стола и направился прямо к его кровати. Турков проследил глазами за Азизом и заметил, что подушка, прикрывавшая дырку в стене, сползла. И теперь дырка хорошо просматривалась. Азиз сел и рукой потрогал камень, торчащий из стены. Он пошевелил его и вытащил. Держа в руке вынутый камень, Азиз пристально посмотрел на Туркова и заинтересованным голосом спросил:
– Эгор, это ты стал разбырать стэну?
Пристальный взгляд Азиза продолжал сверлить Туркова. Турков не выдержал такого сверлящего взгляда и от неожиданности такого поворота дела, совсем растерялся, оцепенел:
– Всё пропало! – молнией пронзило весь его мозг. Сейчас постучит в дверь и сообщит постовому. Тот зайдёт в камеру и всё увидит! Вот тебе свобода! Вот тебе воля! Как же я так глупо влип?
Язык у Туркова как будто прирос к нёбу, и он не мог выговорить ни слова.
Тупо и растерянно уставился на Азиза и молчал.
– Молодэц, а! Ай, какой молодэц! – вдруг восхищённо стал хвалить Туркова Азиз, не дожидаясь ответа.
Азиз без слов Туркова понял, что тот собирается сбежать, разобрав стенку. Глаза Азиза при этом заблестели и разом потеплели. В его голове затеплилась надежда.
– Какой хароший случай! О, Аллах! Помогы! – мысленно отметил он.
– Ты что, рэшыл сбэжать отсыда? – голос Азиза стал тёплым и приветливым. Он, не дождавшись ответа и не произнося больше ни слова, бесцеремонно сдвинул подушку от стенки и увидел лежащие на кровати два камня.
Турков, поняв, что весь его план побега раскрылся и скрывать дальше не имело смысла, решил признаться и, по возможности, попытаться договориться с Азизом о совместном побеге, проговорил:
– Если разобрать стену, почему бы не уйти отсюда? Мне тут не нравится, и я не хочу тут сидеть. Надоело! Есть прекрасная возможность сбежать! Когда меня вели сюда, я заметил, что эта стена свободна снаружи и выходит во двор милиции.
Закончив говорить, Турков мельком взглянул на Азиза, чтобы определить, какое впечатление произвело его сообщение. По выражению лица он понял, что новость не оставила его без внимания.
Азиз не сразу ответил. Он сначала посмотрел в сторону спящих, после свой взгляд перевел на своего напарника и только тогда спросил, указывая взглядом на лежащих сокамерников:
– А эты двоэ знают?
– Нет, также полушёпотом ответил Турков, я сам только перед вашим приходом случайно обнаружил, что камни в стене сложены без раствора, и их можно потихоньку разбирать. Видел, я уже два камня вытащил. Вон лежат на кровати. Третий камень, он тоже вынутый был, но, когда я услышал, что дверь камеры открывают, засунул его назад.
Азиз выслушав Туркова, неожиданно радостно воскликнул:
– Ка-ак воврэмя а, Эгор! Ай да, молодэц! Ай, как воврэмя!
И неожиданно поднял обе руки к небу и, задрав голову, стал восхвалять своего бога:
– Наш Аллах помныт о нас! О, Аллах, помогы нам! – и Азиз целых несколько минут потратил на молитву, прося Аллаха о помощи.
Закончив молитву, Азиз сказал:
– Значыт так, рэбята, будэм работать по очэрэды. Я начну пэрвым, буду камны доставать, а ты, Эгор, будэш прынымат камни и харашо складыват под кровать. А ты, Исмаыл, будэш около двэри мэлкат. Эсли откроют глазок, прыкрывай нас. Харашо? Надо очэн осторожно работать, чтобы нэ было шума.
По лицу Туркова расплылась широкая, довольная улыбка. Он такого поворота события не ожидал. Ему пришлось по душе согласие Азиза совместно работать и бежать. Радости Туркова не было предела. Он готов был тут же начать разбирать стену. На радостях воскликнул:
– Ну что, Азиз, начнём?
Густые чёрные брови Азиза приподнялись, он бросил на Туркова строгий вопрошающий взгляд.
– Ыш, какой ты прыткый! Работнык нашэлся! Нады всё харашо обдумыть, взвэсыт. Выдыш на улыцэ свэтло. Рано начынат работат. Сэчас будым отдыхат. Ночью будым работат.
На секунду Азиз замолк, а после продолжил:
– Как ты, Эгор, думыэшь, эты, Азиз рукой показал на двух сокамерников, нэ выдадут нас?
Турков самоуверенно усмехнулся.
– Нет. Не выдадут. Они меня боятся. Что я им скажу, то и будут делать.
Азиз облегчённо вздохнул и довольным тоном, проговорил:
– Харашо. А, тэпэр, давайте покурым, а после отдыхат.
Отдых, то с разговорами, то с дремотой продлился до двенадцати часов ночи. С полночи началась работа. Через каждые тридцать минут делали перерыв. Не все камни свободно вытаскивались, с крупными приходилось возиться намного дольше. Для работы у беглецов не было никаких инструментов. За четыре часа стену разобрали вглубь на тридцать сантиметров, а в ширину – на семьдесят. Посовещавшись, решили в эту ночь больше не работать. К тому же приближался рассвет.
Во время обеда постараться незаметно от постового, украсть пару алюминиевых ложек и после сделать из них инструменты для работы. Прикрыв образовавшую дыру подушкой, легли отдыхать.
Днём решили не работать. Навели в камере порядок. Тщательно вычистили пол от песка и мелких кус ков камней. За день никто из сотрудников милиции с проверкой не посетил. За весь день, к счастью, даже постовой не соизволил взглянуть в глазок. Такая халатность постовых и дежурного по отделу была только на руку беглецам. Они из спрятанных ложек сделали острые инструменты для выковыривания камней. С наступлением ночи в камере закипела работа. Имея в руках инструменты, работники трудились быстрее и производительнее. По мнению беглецов, в эту ночь они должны были разобрать стену и где-то за полночь оказаться за пределами этой камеры.
Выбранный мелкий камень складывали в парашу. Туда же помещали мелкую штукатурку и песок. Наружные стены камер предварительного заключения имели толщину шестьдесят сантиметров и сложены были из камня-пластушки без раствора. Снаружи и внутри стены оштукатурены и побелены извёсткой.
Здание, где располагались камеры для содержания арестованных и подозреваемых, по имеющимся данным, было построено в конце девятнадцатого столетия как подсобное помещение для слуг инженера Сулинского металлургического завода, который жил рядом, но только в другом здании. В данный момент в этом здании, где жил инженер, располагался наш отдел внутренних дел.
Работа беглецов шла теперь без особых задержек. Более быстрому движению иногда мешали крупные камни, и их выемка задерживала движение вперёд. Но беглецы не унывали. Работали дружно, упорно. Уже за полночь работа была завершена. В стене зияла большая дыра, в которую свободно мог пролезть человек, такой же крупный, как Турков или Азиз.
Первым в образовавшийся проём полез Турков. Оказавшись за пределами душной камеры, Турков на радостях чуть не вскрикнул:
– Я на свободе! Видите, я на свободе!
Но вовремя опомнился, прислушался. Вокруг всё было тихо. Он бесшумно, оглядываясь по сторонам, подошёл к входной двери здания КПЗ, легонько толкнул дверь. Она не поддалась, была закрыта изнутри. Убедившись, что дверь заперта, Турков вернулся к дыре. Голову до плеч засунул в проём и тихо позвал товарищей. Друг за другом вылезли кавказцы.
– Эгор! – тихо сказал Азиз, – тэ двоэ наотрэз отказалысь бэжать. – Что будэм дэлать?
Турков на секунду задумался.
– Ты их предупредил, чтобы они молчали?
– Да. Я ым сказал, если оны выдадут нас, то на зонэ ым будыт очэн плохо.
– Что они ответили?
– Оны сказалы, что будут молчат.
– Отлично, Азиз! – тихо воскликнул Турков. А теперь, давайте быстро выберемся отсюда, пока нас не…
– Эгор, а ты знаэш, как отсыда выбраться? – прошептал Азиз в ухо Туркову. – Я нэ знаю куда ыдти.
– Да, – тихо ответил Турков. – Идите за мной. За туалетом, над стеной, нет колючей проволоки. Я это заметил, когда меня водили в туалет в первый день задержания.
* * *
Не было шести часов утра, когда у меня в квартире раздался телефонный звонок. Я за десять с хвостиком лет работы в милиции привык ранним, поздним звонкам, но почему-то этот звонок показался мне особенным или тревожным. Даже мысленно выругался, что так рано разбудил меня. Почему-то именно в это утро так хотелось спать. Просто глаза слипались. Даже вначале решил не вставать. Подумал, пусть тарахтит, надоест – перестанет. Как будто, читая мои мысли, звонок точно перестал звенеть. "Значит, ошиблись номером", – подумал я и успокоился. Не успел как следует заснуть, можно сказать, почти засыпал, снова затарахтел звонок. Волей-неволей пришлось вставать. Я недовольный, полусонный подошёл к телефону.
– Слушаю!
– Срочно явитесь в отдел, у нас ЧП! – прогудел встревоженный голос помощника дежурного по отделу Зорина.
– Какое ещё ЧП? – успел произнести я, тут же в трубке послышались гудки.
– Что за ЧП? Какое ЧП? – с такими вопросами в голове я пошёл в ванную умываться.
Быстро побрился и умылся. Пока я умывался, жена приготовила чай. Также быстро оделся и, выпив на ходу стакан чая, вышел из квартиры.
Утро было великолепное. На небе ни облачка. Огненный диск солнца наполовину выглядывал из-за горизонта. Утренняя свежесть взбодрила меня и совсем прогнала сон.
– Пешком идти минут пятнадцать ходьбы. Долговато, – подумал я, наслаждаясь прекрасным утром. Нет. Надо спешить. Раз ЧП, значит, что-то случилось? Выйду-ка на дорогу. Авось, какая машина подберёт!
К моему счастью, как только вышел на дорогу, со стороны центральной больницы показалась машина скорой помощи.
Водитель, увидев меня, притормозил.
– В отдел или…?
– В отдел, в отдел! – поспешно ответил я и быстро сел к нему в кабину.
– Рановато вы сегодня на работу, – заговорил водитель, как только я сел. – Что-то, наверное, случилось?
– Пока не знаю, – уклончиво ответил я, а сам думал, что же всё-таки произошло в отделе, да ещё Чрезвычайное?
– У нас с вами почти схожая работа, – продолжал разговаривать водитель.
– Видать, чтобы спать не хотелось за рулём, вот и старается вести разговор, – подумал я, глядя на него.
– Вот за своё дежурство сегодня уже трижды выезжал к больным. Только начнёшь дремать, вставай, ехать надо. Что делать, ехать надо. Ведь там человек больной. И вы точно такие же, как и мы. То где-то кражу совершили, то кого-то убили, надо ехать…
* * *
Возле отдела я попросил остановить машину. К моему удивлению, тут уже собралось много сотрудников. Одни заходили в здание отдела, другие стояли, разговаривали, курили.
– По-видимому, что-то серьёзное? – отметил про себя.
Я поздоровался с ребятами и зашёл в отдел. Увидев меня, дежурный по отделу Ищенко Иван Михайлович позвал в дежурку и сказал, чтобы я срочно явился к начальнику отдела. Я вопросительно посмотрел на дежурного:
– Иван Михайлович, ты можешь мне сказать, почему такая срочность?
Я ответа от него не дождался, так как в это время зазвонил телефон, и дежурный поднял трубку. Разговаривая по телефону, Иван Михайлович указал мне рукой в сторону кабинета начальника. Я понял его и покинул дежурку. Через минуту открыл дверь кабинета начальника.
Перед моим взором предстала такая картина: за своим столом сидел наш начальник полковник Пашков. Весь его вид говорил о гневе и ярости, а перед его столом стояли по стойке "смирно": начальник камер предварительного заключения старший лейтенант милиции Герасимов и четверо постовых… Голос полковника гремел, как гром, над их головами: – Разгильдяи! Бессовестные! Позор! Позор на всю область! – и мне послышался или, может быть, даже услышал и хороший мат.
Честно признаюсь, не запомнил названия матерщинных слов. Вероятно, полковник был так зол и яростен, что прилепил пару неприличных слов. Моё появление, как мне показалось, полковник даже не заметил. Ему не до меня было.
– Под суд пойдёте все за халатность! А ты, – весь гнев полковник обрушил на начальника КПЗ, – куда ты смотрел! Для чего я поставил тебя начальником, для галочки.
Я поискал глазами свободное место. Возле оперативника Дмитриченко был свободный стул, туда я и сел.
– Джек Фёдорович, – шёпотом спросил я, – Что так грозно разбушевался полковник, его беспощадный меч сечёт бедные головы капзшников? Глянь, в один миг волосы у них посеребрились, а сами стали ниже на несколько сантиметров ростом. Натворили что? Велика ли их вина?
Дмитриченко повернул голову в мою сторону и, опустив удивлённые, красные от недосыпания глаза, шепнул:
– Разве ты ничего не знаешь? Дежурный тебе ничего не рассказал?
– О чём это ты? Что я должен знать? Дежурный мне ничего не говорил.
Может, ты пояснишь?
Джек Фёдорович вплотную приблизился ко мне и прошептал:
– Ночью, да, да, именно этой ночью, разобрав стену в камере, сбежали трое арестованных.
От удивления я, кажется, даже рот открыл и чуть было не крикнул:
– Не может быть! – но вовремя опомнился и моментально зажал рот рукой.
Немного успокоившись, пролепетал шёпотом:
– Как разобрали стену, постой, я не ослышался, Джек? Я сверлил глазами лицо Дмитриченко. Что, за ночь разобрали стену? Не может быть? Это нереально! Там ведь стены толстые, больше полуметра. Разве голыми руками бетонный раствор разберёшь? Ты шути, Джек, но не так нагло. Если серьёзно…?
Джек Фёдорович с недовольным видом посмотрел на меня.
– Ты, видимо, хочешь сказать, что я просто решил пошутить над тобой. Так? Что это несерьёзно! Что это нереально! Тогда посмотри на них, – Джек взглядом показал на стоящих перед полковником постовых и начальника КПЗ, – ты думаешь, что они так вытянулись в струнку перед начальником, чтобы получить награду за отличную службу? Кабы не так! Глянь, как начальник свирепствует? Не ровен час, что потолок обвалится. И нас собрали сюда чуть свет для праздного любопытства, что ли?
Я вплотную придвинулся к Дмитриченко, чтобы слышать его лучше.
– Если серьёзно, то слушай. Стену, конечно, разобрали не за одну ночь, а за две. А сбежали они в эту ночь. Ушли спокойно, тихо. Никто их не заметил, уже более спокойно договорил Дмитриченко.
После такой невероятной новости голова у меня пошла кругом от множества возникающих вопросов, и я не выдержал:
– Джек, скажи, что за два светлых дня и две ночи никто ничего не слышал: ни шума, ни шороха, ни стука? Ведь разбирать бетонный раствор без стука, без шума невозможно. Это утопия! У меня в голове не укладывается всё это. Никто не видел и не слышал, вот чудеса! Скажи, разве камеры в это время не охраняли постовые? Где же они были?
Джек Фёдорович со смешным выражением лица и слегка возмущённым тоном, проговорил:
– Вот они, разве не видишь? Стоят перед полковником, как сурки, как мне, кажется, даже не дышат! Поделом им! Совсем совесть потеряли! Не в милиции им служить, а в колхозе быкам хвосты крутить. Вот, где им надо работать!
– У тебя, Джек Фёдорович злое, нехорошее сердце, смягчи его. Ты уж очень строг к ним. Им сейчас и так не сладко. Я не хотел бы быть в данный момент в их шкуре.
Джек Фёдорович с недовольным видом прошептал:
– Как их можно жалеть, сочувствовать, быть милосердным, если допустили такую халатность, такую безответственность. Как можно так относиться к своим служебным обязанностям. Ты же пришёл работать в милицию, присягу принимал. Жалеть можно оперативника, участкового, следователя, они пашут день и ночь. А эти что, отдежурили в тёплом помещении своё положенное время и ушли отдыхать до следующей смены….
– Джек Фёдорович, сбавь обороты. Пойми, у них такая работа, у нас с тобой совсем другая. Как в той поговорке: кто на что учился! Ты лучше скажи-ка мне, тебе что-нибудь известно о беглецах: кто они, чьи они? Ты знаешь их?
Неожиданно лицо Дмитриченко помрачнело и, сделав как бы виноватый вид, не поднимая на меня глаза, он проговорил:
– Рудольф Васильевич, не знаю даже как сказать, но только ты прими всё это как должное и не расстраивайся. Хорошо? Двое из беглецов твои…
Я сокрушённо и дико уставился на Дмитриченко.