- Морис Итон, вот кто! Вы трахали друг друга, так что нечего мне чушь пороть! Я видел фотографии и письма. Ты слышишь меня, Макумазан? Я друг Мориса Итона и, как это водится у друзей, подумал, что неплохо было бы повидать тебя. Но если людям теперь наплевать на старые знакомства, я лучше заберу свою сумку и уеду отсюда.
Уилд словно окаменел. Но под маской непроницаемой грубости в нем боролись противоречивые чувства.
Эгоистическое чувство говорило ему, что лучше всего разъяснить этому юнцу, в какой ад превратится его жизнь, если он будет околачиваться в Среднем Йоркшире, а затем посадить его на первый поезд дальнего следования и ласково помахать рукой на прощание. Но это чувство уступало сознанию вины и отвращению к самому себе. Перед ним парень, друг единственного человека, которого Уилд считал своим другом в самом глубоком, полном и очень личном смысле этого слова, и как же он относится к нему? С подозрением и ненавистью, используя свое профессиональное положение для того, чтобы удовлетворить чисто личный и мелочный интерес.
Но где-то в глубине души теплилось другое чувство, имевшее отношение и к гордости, и к его безопасности - понимание того, что, выслав юнца из города, он не найдет реального решения своей многолетней дилеммы. В любом случае, если тот захочет причинить ему неприятности, он сможет это сделать из другой телефонной будки с любого шоссе.
- Как тебя зовут, парень? - спросил Уилд.
- Клифф, - ответил тот угрюмо. - Клифф Шерман.
Уилд включил настольную лампу, осветив углы комнаты. Это зрелище не ласкало глаз, но по крайней мере в одном из них обнаружился старый складной стул.
- Хорошо, Клифф. Принеси-ка сюда этот стул и давай сядем, поговорим немного…
Глава 3
Едва Паско вошел в дом, его дочь начала выть.
- Ты опять опоздал, - сказала Элли.
- Что делать, я - детектив.
- И Рози воет.
- Да ну? А я-то подумал, что у нас в доме волк! - Он снял куртку, и, бросив ее на перила, легко взбежал по лестнице.
Как только он вошел в комнату, дочь тут же перестала выть. Это была игра, придуманная Рози совсем недавно. Девочка обычно крепко спала, но стоило ключу повернуться в замке, как немедленно раздавался призывный вой, не смолкавший до тех пор, пока отец не приходил поговорить с ней. Что он говорил, не имело значения.
Сегодня вечером Питер начал так:
- Привет, малыш! Помнишь, на прошлой неделе я сказал, что должен получить повышение? Так вот, плохая новость - этого пока не произошло. И если ты надеялась иметь новую коляску или отправиться на Рождество в Акапулько, то забудь об этом. Хочешь, я дам тебе совет, малыш? Когда тебе захочется повыть, ты, прежде чем начать, должна быть уверена, что сможешь выть долго-долго! Никто не любит детей, которые вдруг перестают выть!.. Что ты говоришь? Просишь продолжить? Ну что тебе сказать, думаю, здесь есть три варианта. Первый: все они считают, что я любимчик Толстого Энди, а они ненавидят его. Вариант второй: твоя мама без конца выступает против ядерных ракет, кроме того, она - секретарь "Группы борьбы за женские права". А что говорит Толстый Энди? Он говорит, что эта группа - как итальянские водители: все левши и жутко опасны! Какой третий вариант? Нет, я не забыл о нем. Вот тебе и третий: может, я просто не достоин повышения, как ты думаешь? Может быть, должность инспектора полиции - мой потолок? Что ты на это скажешь? Ерунда все это? Ты действительно так думаешь? Ну, спасибо, малыш! Мне всегда легче после разговора с тобой.
Но дочка уже снова мирно спала. Паско уложил ее в кроватку и укрыл маленькое тельце одеялом. Спустившись вниз, он сначала пошел в кухню и налил два больших стакана неразбавленного виски. Потом вернулся в гостиную.
За время его краткого отсутствия жена избавилась от одежды, но обзавелась газетой.
- Ты видел это? - поинтересовалась Элли.
- Часто, - ответил он серьёзно. - Но я не прочь поглядеть еще разок.
- Я говорю об этом! - швыряя "Ивнинг пост", воскликнула его жена.
- Без сомнения, одну такую газету я видел - она была в кармане моей куртки. Но ведь она не может быть той самой газетой, не так ли? Я хочу сказать, что твои хорошо известные взгляды на нарушения прав человека едва ли позволят тебе рыться в карманах мужа. Я не прав?
- Она просто высовывалась из кармана.
- А, ну тогда все в порядке! Как известно, ты поддерживаешь право жен хвататься за все, что высовывается! И что я должен там прочитать? О случае в театре "Кембл"? Ну, с парнем, которого избили, все будет нормально, правда, пока он ничего не помнит. А Уилд занимается граффити. А теперь почему бы тебе не засунуть газету обратно в карман?
- Нет! Я имела в виду не случай в "Кембле", прочти вот это. - Она ткнула пальцем в заметку, озаглавленную "Необычное завещание".
"Оглашенное сегодня завещание покойной миссис Г. Хьюби из Трой-Хауса, Гриндейл, представляет собой любопытный документ.
Большая часть ее состояния, оцененного более чем в миллион фунтов, завещана ее единственному сыну Александру Ломасу Хьюби, объявленному пропавшим без вести во время боевых действий в Италии в 1944 году. Смерть лейтенанта Хьюби считается фактом общепризнанным, хотя тело его найдено не было. В случае, если он не объявится до своего 90-летнего дня рождения в 2015 году, чтобы предъявить права на наследство, состояние будет разделено поровну между Обществом защиты животных, Фондом помощи родственникам военнослужащих, являющимися зарегистрированными благотворительными организациями, к которым миссис Хьюби проявляла большой интерес, и организацией "Женщины за Империю" - социально-политической группой, которую она поддерживала многие годы".
- Очень интересно, - проговорил Паско. - И печально в то же время. Бедная старая женщина.
- Глупая старуха! - воскликнула Элли.
- Ну, это звучит грубовато! Согласен, она могла быть чуть-чуть не в своем уме, но…
- Что "но"? Ты разве не видишь? Треть ее состояния отходит "Женщинам за Империю"! Это - более трети миллиона фунтов!
- А кто эти "Женщины за Империю"? - Паско отхлебнул виски.
- О Боже! Ну, теперь понятно, почему они тянут с твоим назначением на пост старшего инспектора! Это же фашисты! Красные, белые и голубые. И дешевая черная рабочая сила!
- Понятно, - ответил Паско, подумав, что слова о его повышении - удар ниже пояса. - Вряд ли я когда-либо слышал о них.
- Ну и что! Ты, пока на мне не женился, и о бангкокском массаже ничего не слыхал.
- Это верно. Хотелось бы, правда, знать, какой из моих обширных источников информации благодарить за мое невежество. А ты откуда о них знаешь?
Элли слегка покраснела. Лишь немногим удавалось увидеть, что румянец покрывал в основном не ее лицо, а впадинку на шее, переходящую в глубокую ложбинку между грудями. Паско считал, что это - квинтэссенция женского стыда, точнее, стыда, маскирующегося под скромность.
- Откуда? - повторил он настойчиво. - Откуда тебе о них известно?
- Из списка, - пробормотала Элли.
- Из списка?
- Да! - ответила она с вызовом. - Есть такой список ультраправых групп, за которыми мы должны наблюдать. У нас в "Группе борьбы за женские права" есть копия этого списка.
- Ага! Список! - Паско принялся за второй стакан. - Это нечто вроде "Указателя правых центров"? Запрещенное чтиво для законопослушных граждан! Или это больше похоже на знаменитый "черный список" шахтного управления? Что, эти организации считаются исчадием ада? И их надо немедленно запретить?
- Питер, если ты не прекратишь свои насмешки, я снова оденусь. А кстати, почему ты пьешь из двух стаканов?
- Извини, - смутился Паско, протягивая ей более полный стакан. - У меня к тебе встречный вопрос: как вышло, что в половине десятого вечера на тебе нет ничего, кроме "Ивнинг пост"?
- Каждый вечер вот уже несколько недель ты являешься домой, еле держась на ногах. Рози немедленно издает этот ужасный вой, и ты плетешься наверх поговорить с ней. Мне страшно подумать, как в будущем отразятся на девочке твои монологи.
- Она не жалуется.
- Да, Не жалуется. Потому что для нее это единственный способ хоть на время завладеть твоим вниманием, вот и все. Потом ты, пошатываясь, плетешься вниз, выпиваешь пару стаканов, ешь свой ужин, заваливаешься спать и спишь так крепко, что тебя уже ничто не в силах разбудить, разве только голос Толстого Энди. Так вот, сегодня вечером начну выть я!
Паско посмотрел на нее задумчиво, допил стакан и прилег на диван.
- Давай начинай, - предложил он.
Заметка под названием "Необычное завещание" попалась в тот день на глаза многим.
"Ивнинг пост" - одна из местных северных газет в группе "Челленджер". Сам "Челленджер" был воскресным бульварным изданием, выходившем в Лидсе и распространяемом в основном на Севере, хотя в последние годы под энергичным руководством Айка Огильби оно проникло и в центральную часть Йоркшира. Амбиции Огильби не ограничились Бирмингемом. В следующие пять лет он планировал либо превратить "Челленджер" в полноценную национальную газету, либо использовать его как личный трамплин для получения солидного редакторского кресла на Флит-стрит, ему было безразлично - какого именно.
Другие редакторы в этой группе должны были снабжать Огильби всеми местными сообщениями, которые могли заинтересовать "Челленджер". Кроме того, Огильби, свято веривший в то, что его собратья-журналисты поделятся с ним информацией, как шимпанзе уверенный, что сородичи непременно поделятся с ним бананом, просил сотрудников просматривать колонки в вечерних газетах.
Генри Волланс, молодой человек, недавно перешедший в его газету из еженедельника "Вест Кантри", обнаружил заметку "Завещание Хьюби" в полшестого вечера. Он храбро принес ее прямо к Огильби, собиравшемуся домой. Редактор, которого восхищали в людях напористость и честолюбие, равные по силе таким же качествам в нем самом, сказал, с сомнением покачав головой:
- Не нахожу ничего особенного. Что можно состряпать из этого? Разве какую-нибудь душещипательную историю типа "Несчастная мать и пропавший ребенок"?
- Там видно будет, - ответил Волланс. Он был худощав, светловолос и не без успеха старался быть похожим на Роберта Редфорда в фильме "Вся королевская рать". - Но уж сюжет о "Женщинах за Империю", безусловно, заслуживает внимания. Пару недель назад, разбирая почту для "Колонки читателя", я наткнулся на письмо от миссис Летиции Фолкингэм. Навел справки и выяснил, что это реальное лицо, живет она в Илкли и называет себя основательницей и пожизненным президентом "Женщин за Империю". Письмо касалось беспорядков в школах Брэдфорда. По ее глубокому убеждению, проблему можно решить, ежели все белые дети будут учиться в Итоне, а черные - под деревьями в общественных парках. Я полистал подшивки: оказалось, уже несколько лет она время от времени пишет в нашу газету. Несколько ее писем опубликовано.
- Ты прав, в этих заметках действительно что-то есть, - удовлетворенно потер руки Огильби. - Сдается мне, эта миссис Фолкингэм здорово чокнутая, как ты думаешь? О'кей, посмотри, нельзя ли из этого выудить что-нибудь интересное и для нас. Кажется, сюжет "Несчастная мамаша - потерянный ребенок" будет иметь успех. Но история с актом вандализма в театре "Кембл" выглядит более занятно.
- Будет еще занятнее, если в день премьеры там разыграется скандальчик, - загадочно улыбнулся Волланс. - Мне сходить туда? В любом случае я мог бы написать рецензию.
- Ты и театральный критик к тому же? - воскликнул Огильби, не скрывая восхищения предприимчивостью молодого человека. - В театр сходи, пожалуй, а потом загляни ко мне. Нам стоит еще раз все обсудить, прежде чем приниматься за миссис Фолкингэм. Мы должны быть предельно осторожны в вопросе с Брэдфордом.
Большая и постоянно растущая азиатская община в Брэдфорде привлекла к себе внимание потому, что проблема смешанного образования оказалась там совершенно запущенной. Обычный вопрос - как удовлетворить потребности меньшинства - осложнялся в данном случае тем, что здесь таковым было по преимуществу белое население. "Челленджер" традиционно придерживался консервативных взглядов, но Огильби не собирался с порога отпугивать тысячи потенциальных читателей.
- О'кей, Генри, - произнес Огильби, ставя точку в их разговоре. - Хороший улов!
Генри остался настолько доволен собой, что, уходя, чуть было не забыл о своем сходстве с Робертом Редфордом.
Интерес к завещанию на этом не иссяк.
Несколькими часами позже зазвонил телефон в одной из квартир в северной части Лидса, недалеко от университета. Беседа была короткой и осторожной.
- Я слушаю!
- Кое-что в "Ивнинг пост" может заинтересовать вас. "Женщины за Империю", этот небольшой кружок любительниц чая под руководством спятившей Фолкингэм из Илкли, может получить неожиданное наследство.
- Знаю.
- Неужели?
- Да, вы, как всегда, опоздали с новостью. Об этом уже давно позаботились.
- О, в таком случае извините.
- Ну что вы, ничего, спасибо, что позвонили. Вы говорите из телефонной будки?
- Нет.
- Прекрасно. Но часто звонить сюда не следует. До свидания!
- Пошла к черту! - злобно выругался звонивший, когда в трубке послышались гудки. - Высокомерная сука!
Сержант Уилд лежал на диване в своей небольшой квартирке в пригороде и тщетно силился заснуть. "Ивнинг пост" с новостями о завещании и вандалах в театре валялась непрочитанной на полу в холле, а растаявшие кубики льда в стакане виски, которое он так и не пригубил, разбавили его настолько, что из густо-янтарного напиток превратился в бледно-соломенный.
Уилд думал о Морисе Итоне. Поразительно, как редко он вспоминал о нем в последнее время! Любовники под поющими небесами мая, однажды они чуть не пришли к решению, очень важному в то время, в том месте и в тех обстоятельствах, - открыто поселиться вместе. Но Морис, работавший на почте, неожиданно был переведен на север, в Ньюкасл.
Тогда это казалось компромиссным решением, посланным самим Богом: Ньюкасл был достаточно близко, чтобы встречаться регулярно, и в то же время достаточно далеко, чтобы их с Морисом стремление завести общий дом превратилось в географическую проблему.
Но даже небольшие расстояния ведут к большим разочарованиям. Уилд когда-то гордился своей неистовой верностью Морису, сейчас же она представлялась ему разновидностью эгоцентризма. С чувством удивления и стыда он вспомнил полуистерический взрыв ревности, когда Морис признался, что встречается с другим. Полчаса Уилд не мог справиться с эмоциями, которые он подавлял в себе долгие годы. С того дня он больше ни разу не видел Мориса.
Единственным человеком, догадавшимся о том, что ему пришлось пережить, была его сестра Мери. Они тогда не говорили о сексуальных наклонностях Уилда, но их связывало понимание, проникнутое любовью. Через два года после того, как он порвал с Морисом, Мери тоже уехала из Йоркшира. Когда ее мужа уволили со службы, он решил, что Канада сулит его семье больше надежды, чем никчемная Англия.
Теперь Уилд был одинок. И остался один, не поддаваясь никаким искушениям. Сейчас он относился к своим физическим и эмоциональным особенностям как к какому-то физиологическому недостатку вроде алкоголизма, побороть который можно лишь полным воздержанием.
Изредка у Уилда случались кризисы, но в первую же секунду, когда он услышал по телефону голос Шермана, ему стало ясно: началось последнее сражение.
Он снова мысленно вернулся к их разговору, как будто читал протокол допроса в полицейском участке.
- Где ты встретил Мориса?
- В Лондоне.
- В Лондоне?
- Да. Он приехал туда с Севера пару лет назад, ты не знал об этом? - Этот вопрос можно было и не задавать, парень прекрасно знал ответ на него.
Уилд спросил:
- Новая работа? Он все еще служит на почте?
- Нет, в "Бритиш телеком". Разъезжает по всей стране.
- У него… все в порядке?
Вероятно, ему не следовало выказывать любопытства, пусть и в такой приглушенной форме. Парень улыбнулся в ответ.
- Да, у него все хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было, так он говорит. Ты же знаешь - в Лондоне совсем другая жизнь. На Севере, как любил повторять Морис, по календарю могут быть и восьмидесятые годы, но у людей там сохраняется менталитет гетто, понимаешь, что я имею в виду? Что касается меня, это первый раз, когда я выбрался куда-то дальше Уэмбли!
- Вот как? А зачем?
- Что "зачем"?
- Почему ты решил попутешествовать, парень? Разыскиваешь Соломоновы копи?
- Пардон? Ты хочешь сказать - угольные копи?
- Ладно, забудь об этом. Просто скажи, с какой стати ты приехал сюда?
Юноша замешкался с ответом. Уилд понял, что тот колеблется, не зная, какое решение принять, что лучше - продаться задешево или задорого, иметь свободу действий или заняться шантажом.
- Просто подумал, не переменить ли обстановку, - произнес наконец Шерман. - Мы с Морисом решили отдохнуть друг от друга.
- Вы жили вместе?
- Да. - Юнец понимающе ухмыльнулся. - Вам ведь не удалось это, насколько я знаю. Морис говорил, что вы всегда боялись соседей. Вот почему ему нравится жить в Лондоне. Никому нет дела, кто с кем трахается!
- Так ты решил приехать в Йоркшир и повидать меня? - спросил Уилд.
- Нет! Я просто путешествовал автостопом и оказался сегодня здесь, а, вспомнив, что ты живешь где-то рядом, сказал себе: "Привет, почему бы тебе не повидать старого приятеля Мориса и не поприветствовать его?" Вот и все.
Звучало не очень убедительно, но даже если это и было правдой, Уилд не был склонен верить этому. Те, кто путешествует автостопом, обычно не высаживаются на автостанциях.
- Значит, Морис рассказал тебе все обо мне?
- О да, - заявил Шерман уверенно. - Однажды ночью в постели он показывал мне фотографии, я спросил: "Кто это?" - и он поведал мне о тебе, и о том, что между вами было, и о том, что вы должны были держать это в секрете, так как ты был копом, и все прочее!
Настоящая боль пришла только теперь. Боль от предательства. Острая и жгучая; такая же, как в тот первый раз, - старая рана, которую снова разбередили.
- Приятно услышать о старых друзьях, - произнес Уилд мягко. - Сколько ты собираешься пробыть здесь, Клифф?
- Не знаю… - Парень был явно озадачен столь вялой реакцией. - Может, огляжу окрестности, раз уж: я здесь, пообщаюсь с туземцами. Мне нужно найти, где остановиться, что-нибудь подешевле. Можешь посоветовать?
Что это - первая попытка шантажа? Но он действительно должен где-то ночевать, к тому же не мешало бы последить за ним, пока ситуация не прояснится. Уилд попытался проанализировать свое заключение, не заблуждается ли он, но быстро сдался. Всю жизнь таясь от других, трудно в конце концов не научиться обманывать и самого себя.
- Сегодня ты можешь переночевать у меня.
- Правда? Премного благодарен! - В улыбке парня было что-то среднее между признательностью и триумфом. - Свернусь калачиком, ты и не заметишь меня.