- Вам лучше знать, - отрезал Игнат.
- Я-то знаю. Интересно, что знаете вы. Он о себе рассказывал?
- А нам было до лампочки! - хмыкнул Афоня.
Пал Палыч приостановился. Какие-то рубленые плоскости. Серовато-зеленые. Книзу расширяются несимметричным веером. Вон кружок, похожий на глаз. Нет, профан я в живописи, не понимаю. Хотя…
- Это рыбы?
- Надо же! - изумился Афоня.
Игнат промолчал, дернул щекой.
Ему досадно, что я догадался, сообразил Пал Палыч. Совершенный еще мальчишка. Самолюбивый, в чем-то ущербный.
- Вы с Серовым не захаживали друг к другу в гости?
Парня словно заподозрили в чем-то унизительном:
- С какой стати?
Тут он обнаружил у себя на локте прореху, поспешно закатал рукава рубашки. Разозлился.
- А с кем, кроме вас, он был знаком в этом подъезде?
- Товарищ начальник, я художник, а не участковый!
Афоня - ехидный подголосок - ввернул:
- Улавливаете разницу?
Нет, не получится разговор, пора откланиваться. Драный рукав вконец испортил атмосферу.
- Ребята, ну что вы ерепенитесь? - не утерпела Зина. - По-моему, Игнат, вы достаточно серьезный и взрослый человек…
Тот решительно прервал:
- Я не содержался, не привлекался и не намеревался. Но я не серьезный человек. Я человек легкомысленный.
- Легкое отношение к жизни часто ее осложняет, - машинально бормотнул Знаменский.
- Серьезное отношение к жизни тоже ее осложняет.
Да откуда тебе взять легкомыслие-то? Не баловень судьбы, ничей не сынок. Один на один с миром. Да еще младший на руках.
…Когда они уже за полночь садились в машину, завершив беседы с жильцами - абсолютно безрезультатные, - окно Никишиных еще светилось. Легкомысленный человек продолжал корпеть над своими листами.
* * *
На следующий день Афоня Никишин впервые сидел в ресторане. Да и старший ощущал себя в этой крахмально-гастрономической обстановке новичком.
Третьим, который заказывал и платил, был Сергей Филиппович, немолодой поджарый человек с умным лицом в резких морщинах. Его глубоко посаженные, обведенные тенью глаза жестко смотрели на все вокруг и с сердечной симпатией на Никишиных. В особенности умилял его щенячий аппетит Афони.
Раскрыв на четвертом, свободном, стуле принесенную Игнатом папку и нацепив непривычные очки, Сергей Филиппович пристально изучал гравюры. Иногда прикрывал лист ладонями, вычленяя отдельный штрих или изгиб линии, и оценивал по какой-то неведомой Игнату шкале. Здесь были лучшие гравюры Игната, и он ревниво ждал похвальных слов.
Вот бал у Воланда. Сергей Филиппович дотошно исследовал его вдоль и поперек. Игнатом овладело обидное подозрение, что тот не судит о содержании, о трактовке образов - да и не может судить, потому что не читал Булгакова. Но он не спросил, чтобы не прозвучало упреком. Сам с трудом раздобыл книгу, а Сергею Филипповичу с его тяжелой судьбой подавно извинительно.
Сергей Филиппович снял очки, затер ногтями дырочки от кнопок и на углах гравюры и наконец нарушил молчание:
- Дар! Несомненный дар!
Афоня с набитым ртом радостно промычал: "Угу".
- За это надо выпить!
- Афоне хватит.
- Да что ты, Игнаша, сухое, чистый виноградный сок! Тем паче суббота, завтра не вставать.
- Заниматься ему надо. Экзамены на носу.
- Ну, тогда символическую, - Сергей Филиппович налил Афоне на донышко, себе и Игнату по края.
Чокнулись, выпили. Их столик находился в углу, и ресторанный шум не очень мешал разговаривать.
- Да, год для вас решительный: у тебя распределение, у него аттестат. Как в школе дела-то?
- Нормально, - тряхнул Афоня хохолком на затылке.
Игнат усмехнулся.
- "Нормально!" Представляете, что недавно учудил - вышел к доске на уроке астрономии и заявил, что Земля плоская.
- Силен!
- Наш звездочет прямо обалдел! - радостно сообщил Афоня. - Он мне про горизонт, про фотографии из Космоса, а я - свое. Девчонки визжали от восторга!
- Двойку схватил?
- Ну, Сергей Филиппович, все-таки не третий класс. Теперь уважительно. Если, говорит, ты так считаешь, докажи.
- И что он, думаете, сделал? - подхватил Игнат. - Добыл какую-то бредовую брошюру, проштудировал и произнес публичную речь на двадцать минут.
- Что Земля плоская?
- Хотите, докажу?
- Упаси бог! Плоская так плоская, по мне один черт!
Балансируя подносом, появился официант. Афоня с энтузиазмом приветствовал новую порцию закусок и все же пожалел о недоеденном салате с крабами, который унесли из-под носа. Рыбное ассорти, украшенное дольками малосольного огурчика, мясное ассорти, и по центру горка тертой свеклы… с чего начать?
Сергей Филиппович снова обратился к гравюрам.
- Я, видимо, старомодный человек: люблю точность, люблю тщательную проработку деталей… - он испытующе и задумчиво смотрел на Игната. - Из тебя может получиться толк… Возьму кое-кому показать, не возражаешь?
Игнат покраснел от радости: у Сергея Филипповича были знакомства среди художников.
- Как говорили в старых романах, весьма польщен.
- Вот и ладно. - Собеседник сложил листы в папку, завязал тесемочки. - Ешьте, ребята, ешьте! Не брезгуй свеклой, Афоня. Стимулирует кишечник - легче переваривать то, что творится вокруг.
Афоня беспечно переваривал все, что творилось на свете, но послушался и зачерпнул ложку свеклы. Оркестр заиграл что-то дежурно-ресторанное, пары потянулись танцевать. Игнат следил за светловолосой, очень юной и очень декольтированной девушкой, которую рискованно кружил и перебрасывал с руки на руку рослый самоуверенный партнер.
- Я вас могу угощать вполне свободно. Разбогател на старости лет.
- Наследство из Америки? - спросил Афоня.
- Разве Балашиха в Америке? Хотя, если Земля плоская… Сестра у меня в Балашихе умерла. Оставила дом, хозяйство. Полно всякого добра, и я - единственный наследник. Ну-ка, за упокой ее души, - радушный хозяин налил и подмигнул Афоне: - Отпустим Игнашу танцевать? Он там на кого-то глаз положил.
Игнат помрачнел.
- Благодарю. Не так одет, чтобы лезть к незнакомым девушкам.
- Кстати, о покойниках, - сказал Афоня. - У нас в подъезде вчера человека чуть не убили. - Музыка как раз оборвалась, и последние слова раздались слишком громко.
Сергей Филиппович вскинулся:
- Как это "чуть не убили"?
Афоне помешал ответить пожилой мужчина интеллигентной наружности с "Курьером Юнеско" в кармане пиджака.
- Простите, я вижу четвертое место у вас не занято. Если разрешите…
- Нет, - безапелляционно отрезал Сергей Филиппович.
Мужчина был, вероятно, приезжий, из постояльцев гостиницы (при которой располагался ресторан), и пришел скромно поужинать после суматошного столичного дня. Устало и беспомощно он огляделся и отважился проявить настойчивость.
- Еще раз простите, но место явно свободно, а больше нигде в зале…
Сергей Филиппович привстал и с внезапно прорвавшимся бешенством ухватился за спинку свободного стула.
- А ну, светильник разума, чеши отсюда!
- Невероятно… - произнес интеллигент и поспешно отступил.
Никишины оба испытывали некоторую неловкость после разыгравшейся сцены, но Игнат не мог оторваться от разительно изменившегося лица Сергея Филипповича. Собственно, лицо было то же, но глаза… Глаза расширились и буквально пылали. Казалось, что тени вокруг них - это закопченные пламенем веки.
"Портрет… я просто обязан", - который раз думал Игнат. Но как передать этот яростный огонь? Он быстро потухал, и Сергей Филиппович говорил ровным тоном: "Нервишки шалят. После всего пережитого". Вот и сейчас помянул нервишки и спокойно вернулся к прерванной беседе:
- Так, значит, чуть не убили?
- Пырнули ножом, лежит в больнице без сознания, - подтвердил Афоня.
- А за что?
- Никто не знает. Самого спрашивали - тоже не знает.
- Как же спрашивали, раз без сознания?
- Очнулся на минутку, - Афоне нравилось пересказывать страшную историю. - И кто такой?
- Да вы его даже видели. Он вчера на стадионе рядов на пять ниже сидел. И все нам рукой махал. А вечером его… представляете?
- На стадионе? Нет, не обратил внимания.
- Вообще-то, жалко дядю Лешу, он был малый ничего.
Игнат слушал вполуха: снова танцевали, снова взлетала и рассыпалась волна светлых волос по обнаженным плечам.
Сергей Филиппович заговорил между тем веско и внушительно:
- Что поделаешь, детки, в жестокий век живем. Одного Кеннеди убили. Другого убили. Кинга убили. Уже на Папу Римского с ножом кидались. На этом фоне случай с каким-то дядей Лешей - пустяк. Почти естественный отбор. А, Игнат?
Обернувшись, тот увидел, что Афоня стащил сигарету из его пачки и курит.
- Афанасий!
- Подумаешь… - протянул Афоня и ткнул сигарету в остатки свеклы.
- Извините, не уловил про естественный отбор.
- Эх, Игната, много я чего повидал на своем веку? Стариковские мысли, они едкие. Иногда этак раздумаешься о жизни… Вот волк идет за оленьим стадом. Кого он ест? Слабого, больного. Без него олени выродятся. Он - как санитар. А у людей? Ты посмотри хоть направо, хоть налево. Тупые, спина колесом, глазки сонные. А вон тот? Часть брюха, выпирающая из воротничка, называется головой. Ну как их не есть? Нет, людям тоже нужны волки! Истории нужны санитары.
Лихо закручено, отметил Игнат.
- Но против волков есть дядя милиционер! - дурашливо фыркнул Афоня.
- Правильно, так и получается, ребятки! Закон что делает? Вяжет сильных. Хочет, чтобы все были одинаковые и поступали одинаково. А ведь сильному закон не нужен, нет. Он нужен, чтобы дохляков охранять. Чтобы им тоже что-то в жизни доставалось!
Афоня зааплодировал.
- А если, скажем, я - волк, - сжал Сергей Филиппович сильный жилистый кулак, - за каким чертом мне вкалывать рядом с Красной Шапочкой? Она кушает манную кашу, а мне нужно мясо!
Официант, пробегавший мимо, принял реплику на свой счет:
- Помню-помню, три филе. Сию минуточку будет готово.
Все засмеялись.
- Еще по одной, - взялся Сергей Филиппович за бутылку. - Люблю я вас, ребята. Хочется сделать из вас таких людей, чтобы как нож в масло!.. Я ведь тебя вот этаким помню, - показал он Игнату чуть выше колена. - Афони еще и на свете не было.
- Не могу понять, как без меня обходились?
- С трудом, - ответил Сергей Филиппович.
Всего три месяца назад постучал в их дверь этот нежданный человек. Отрекомендовался давним другом семьи и таким сначала показался обременительным! Угощай его чаем, проявляй внимание, рассматривай пожелтевшие фотографии, с которых бесплотно улыбается молодая красивая мама, а крошечный Игнат сидит на плече этого самого Сергея Филипповича - тогда еще без залысин и морщин.
А потом - очень скоро - братья обнаружили, что ждут его нечастых визитов, что с ним далеко не скучно и словно бы не так беззащитно на свете. О себе Сергей Филиппович говорил мало и с горечью: был художником, успеха не добился, сменил множество профессий, долго жил в северных краях, подробности когда-нибудь после… Ребята подозревали, что он сидел, но в их представлении сидеть он мог только "за политику", а это добавляло уважения.
- Смотрю я на тебя, Игнаша, и будто себя в молодости вижу. Тоже без отца, тоже без порток, в башке планов вагон, а что впереди - неизвестно…
Когда Сергей Филиппович начинал вспоминать родителей Никишиных, бабушку, Игнату делалось приятно-печально, но и неловко, потому что старик (всех, кому за пятьдесят, Игнат относил к этой категории) впадал в сентиментальность, а сентиментальность Игнату претила. Но сегодня, под хмельком, он и сам как-то размяк, настроился на чувствительный лад.
- Почему вы бросили живопись, Сергей Филиппович? - спросил он.
- Молодой был, жадный до жизни. А чистым искусством сыт не будешь. Да и что за искусство было? Меня с приятелем пригрел один тогдашний мэтр, - он желчно скривился. - Приятель сапоги писал, я - погоны и пуговицы. Поточным методом… Приятель ныне член Союза. А у меня смирения не хватило. И пошло носить…
- Жалко. У вас ведь глаз есть.
- Был. Много чего было. Был талант - погиб. Была любовь, и тоже… не осилил. Трудно все складывалось. У нее был муж, ребенок. Разводов тогда не давали… Да что говорить!
Афоня уже некоторое время беспокойно ерзал, наконец поднялся:
- Извините, я…
- Валяй. Вон туда, по коридорчику, - Сергей Филиппович проводил его отеческим взглядом: дойдет ли? Порядок, дойдет. И придвинулся к Игнату: - Давай о тебе. Перед тобой сейчас выбор. Поедешь по распределению на чертовы кулички, станешь рисовать этикетки для халвы. Женишься с тоски на какой-нибудь провинциалочке, пацанята пойдут, - и рубанул: - Все! С тобой покончено! А ты истинный художник. Тебе нужны условия, свобода.
Прав старик. Игнат сам себе твердил это сотни раз, но…
- Пока я тут добьюсь условий, - сказал он, - мы с Афоней усохнем. Вы представляете себе наше, так сказать, материальное положение? Пенсия на Афоню, плюс моя стипендия. Иногда халтура по части халвы. Сколько можно так существовать? Уже вот тут! - провел он горлу.
Официант принес обещанные филе. Переждав его возню, Сергей Филиппович продолжал:
- А про брата ты подумал? Ему надо в институт, а ты в глушь потянешь. Комнату в Москве потеряешь.
И это все правильно. Только зачем старик душу растравляет? Мелькнула бредовая мысль: вдруг предложит оставить на него Афоню, отработать по распределению и вернуться? Но нет.
- Нельзя уезжать, Игнат. Нельзя! Я постараюсь что-нибудь устроить.
Афоня вернулся повеселевший, любовно обозрел свою тарелку.
- Ого, какой кусище! С волками жить, - отвесил он поклон в сторону Сергея Филипповича, - по-волчьи питаться! - и основательно принялся за мясо. - А куда вы хотите Игната устроить, Сергей Филиппович?
- Если все пойдет, как я задумал… если получится… - он погладил папку с гравюрами, - славы не обещаю, а деньги будут. Выпьем за успех.
После этой рюмки разговор потек уже вразброд, о чем придется.
- А кто же все-таки вашего знакомого пырнул? - вспомнил Сергей Филиппович между прочим. - Никаких следов?
Афоня покрутил в воздухе вилкой, капая соусом на скатерть.
- Весь дом переворошили. У нас с Игнатом целый угрозыск сидел. Здорово мы с ними потолковали!.. Как считаете, найдут того бандюгу или нет?
Сергей Филиппович скомкал в горсти салфетку, отвернулся.
В отключке старик, перебрал малость - снисходительно определил Игнат.
Но запоздалый ответ Сергея Филипповича прозвучал трезво и язвительно:
- Чтобы найти, надо мно-ого извилин иметь. Если бы Шерлок Холмс, а то дядя Степа-милиционер. У него больше спинной мозг развит… - требовательным взмахом руки он подозвал официанта: - Кофе и мороженое!
* * *
К протоколу с места происшествия в деле ничего существенного не прибавилось. А шел понедельник, третьи сутки. Серов был плох, недоступен для расспросов, друзья его разводили руками в недоумении, оставалось рассчитывать на себя да на удачу.
Пал Палыч и Томин из ничего лепили версии - зародыши версий.
- Служебные отношения.
Отрицательное движение головой.
Томин зачеркнул строку в блокноте.
- Грабеж.
- Перерыл за полгода…
- Рубим?
- Это будет сплеча.
- Ладно, рисую вопрос.
Версия "на почве служебных отношений", в которую оба изначально не верили, отняла четыре часа на кабельном заводе, где Серов работал. "С целью грабежа" сожрала у Пал Палыча все воскресенье: искал в сводках что-то похожее по почерку. Не нашел. Да и карманы не обчищены. Но мало ли… нес, может быть, бутылку. И за бутылку случалось.
- На почве ревности, - Томин перекинул Пал Палычу письмо.
Кратко и не вполне грамотно Серову сулили, что он "получит" за какую-то Светку. Дата десятидневной давности.
Зазвонил телефон.
- Да, Зиночка. Разумеется, тебе всегда рад, - сказал Знаменский.
- Ну, если полный идиот… - вложил он письмо в конверт.
Только идиот, намереваясь убить соперника, будет извещать его по почте и ставить на конверте обратный адрес.
- Из хулиганских побуждений.
Томин в ответ вздохнул. Понимай - никто не проклюнулся.
Да, тут самое неподъемное, жди чего хочешь… Когда Знаменский еще начинал работать, для следствия вопросы "за что?", "для чего?" - при нападении на человека - стояли как самые главные, ключевые. Но год от года снижалась цена жизни - чужой жизни. На нее замахивались уже просто так: от скуки, минутного раздражения, оттого, что не понравился встречный прохожий или не дал закурить. В городе и во всей стране менялся климат. Плодились не видевшие цели и смысла равнодушные, те, кому все до лампочки. И плодились безмотивные преступления, где вместо причины срабатывает любой побудительный толчок. Сосед убил соседа по квартире после матча - болели за разные команды. Зверски убил. А почему это вспомнилось? - подумал Знаменский. Да, Серов тоже был на футболе… из чего ни черта не вытекает.
Конечно, хулиганов Саша будет дальше щупать, не его учить. Но им обоим чудилась в истории с Серовым неслучайность. Тот, кто ударил ножом, знал за что. Или зачем. Удар квалифицированный, рассчитанный, внезапный. Либо поджидали, притаясь в подъезде, либо скользнули следом.
И вторая неслучайность: что Серов оказался в этом подъезде. Добро бы, к примеру, дождь хлынул - забежал укрыться. Но вечер был сухой. От кого-то прятался? Был бы настороже, не подставил спину. Словом, как ни крути ситуацию, существовала, видимо, цель. К кому он шел, зачем шел?
- Паша, отвлекся.
- Да, давай дальше. Старые счеты, месть.
Учитывая прошлое Серова, версия серьезная. Томин зашуршал списком:
- Кто недавно от "хозяина"?
На бумаге они, естественно, именовались иначе: "лица, вернувшиеся за последние месяцы из заключения, в данном микрорайоне". Фамилии, статьи, сроки. В основном шпана. Плюс четверо проворовавшихся за прилавком. Один шофер за аварию с жертвами.
Штудируя список по третьему разу, Знаменский поставил на полях галочки - предложение Томину проверить алиби.
- Плотвичка, - обронил тот.
- Ну, на нашем безрыбье…
- В деле ничего?
- Нет, Саша, все довольны. Теперь если только запросы.
Прежнее дело Серова Знаменский читал сегодня с утра пораньше. Прочих обвиняемых Серов не топил, сели без взаимных претензий. А вот не нажил ли врагов в заключении - это предстояло покопать. Первый шаг - запросы в колонию, мрачная волынка.
Они еще потолковали, и Томин собрался уходить, но подоспела Зина. С порога уловила настроение своих мужчин.
- Что, великие сыщики, туго?
- Хоть бы ты чем порадовала.
- Кроме новой кофточки, - добавил Томин.
Фразы были дежурные. Ничего Зина принести нем могла.
- Шурик, это называется блузка.
- Абы шла, - он рассовывал по карманам свои блокноты и бумажки.
- Если не очень торопишься, советую задержаться, - Зина присела к столу.
Тут Пал Палыч встрепенулся, а Томин перестал шуршать.