В то время кампания против красных была в самом разгаре. Уже два года тому назад, вскоре после того как в России произошла большевистская революция, в социалистическом движении возник раскол, и "негласные" агенты Транспортного треста, вместе с агентами районного прокурора и федерального правительства, прилагали все усилия, чтобы расширить эту трещину и раздуть разногласия в организации. Некоторые из социалистов верили в политику и готовы были посвятить всю свою жизнь медленной и скучной работе сколачивания партии. Были среди них и другие, более нетерпеливые, считавшие, что необходимо нанести быстрый, решительный удар, вызвать всеобщую стачку или массовое восстание рабочих, которое положило бы конец их рабству под пятой капитала. Они утверждали, что вся политика в одну минуту может так одурачить рабочих, что им и за целый год не выпутаться из этих сетей. Они приводили в пример немецких социалистов, изменивших интернационализму. И даже в самом Американском городе находились люди, именовавшие себя социалистами и в то же время стремившиеся подстроить ловушку рабочему движению.
Этот спор носил далеко не абстрактный характер; оба крыла ожесточенно нападали друг на друга. "Политики" громили "импоссибилистов", обзывая их "анархистами", а те в свою очередь обвиняли своих противников, что они продались правительству. Питеру случалось не раз сообщать Мак-Гивни о небольших скандалах, на которые "негласные" агенты провоцировали представителей "левого крыла"; и эти раздоры среди членов местной организации в конце концов выходили наружу. Герберт Эштон упоминал о них со свойственным ему ядовитым сарказмом, или же "Коротыш" Гантон заявлял о них во всеуслышание в своих тирадах, которыми он, по его собственному выражению, "давал в зубы своим оппонентам".
"Коротыш" Гантон был безработный наборщик - бродячий агитатор, стоявший за немедленное выступление рабочих масс и решительно ничего не боявшийся. - Насилие? - бывало, говорил он. - Сколько ещё тысячелетий прикажете нам терпеть насилие капиталистического правительства? Неужели же мы не имеем права ответить на него? - И продолжал твердить свое - Насилие? Да, конечно, мы должны свергнуть насильников, - довольно уже с нас!
Питер прислушивался к нападкам "Коротыша" на "соглашателей" и "политических торгашей" и считал его одним из самых опасных людей в Американском городе. Но впоследствии, когда эпизод с Джо Ангеллом открыл ему глаза, он решил, что, вероятно, "Коротыш" такой же тайный агент, как и он сам.
Питеру никто не сказал ничего определенного, но, подбирая те или иные факты, он сопоставлял их, и его подозрения в скором времени перешли в уверенность.
Левое крыло социалистов откололось от партии и созвало собственный съезд; этот съезд в свою очередь раскололся, причём одна группа образовала Коммунистическую партию, а другая - Коммунистическую рабочую партию. Пока происходили заседания этих двух съездов, Мак-Гивни явился к Питеру и сообщил ему, что у федерального правительства имеется свой человек в комиссии по выработке программы Коммунистической партии и что желательно вписать в программу комиссии несколько таких фраз, чтобы самая причастность к этой партии почиталась уже преступлением и всякого человека, имеющего членскую карточку, можно было бы без дальнейших улик засадить в тюрьму. Стиль этих фраз не должен отличаться от общепринятого коммунистического жаргона, и вот тут-то и понадобились специальные познания Питера.
Итак, Питер написал эти фразы и через несколько дней прочёл в газетах отчет о том, что происходило на съезде. Комиссия по выработке программы представила свой доклад, а "Коротыш" Гантон огласил резолюцию, вынесенную меньшинством, и разразился зажигательной речью, в результате чего незначительным большинством голосов эта резолюция была принята. Резолюция меньшинства включала в себя все написанные Питером фразы. Через несколько месяцев, когда правительство, как следует подготовившись, начало решительную pacnpaву с коммунистами, "Коротыш" Гантон был арестован, но через два-три дня он совершил драматический побег, пропилив крышу тюрьмы!
§ 80
Союз Индустриальных рабочих мира снова поднял голову в Американском городе, и его штаб-квартира опять начала работать. Питер не решался там показываться, но натаскал двух молодых людей, которых привел к нему Мак-Гивни, обучил их жаргону красных и подсказал им, как вкрасться в доверие и укорениться в их среде. Вскоре один из них стал секретарем местной организации. Питер руководил их деятельностью и два раза в неделю получал донесение обо всём, что задумывали и предпринимали "бунтари". Питер и Глэдис подготавливали новый заговор бомбистов, чтобы привлечь внимание к этим опасным людям, но вот однажды утром Питер, пробежав газету, увидел, что само благое провидение предает врагов ему в руки.
Оказывается, на дальнем северо-западе, в маленьком городке Централия, находящемся в лесопромышленном районе, штаб-квартира "бунтарей" подверглась налёту и была разгромлена точь-в-точь как в Американском городе. Красные стали собираться в другом месте. Тогда члены Торговой палаты и Ассоциации коммерсантов и промышленников на тайном совещании решили уничтожить своих врагов. Радикалы обратились к властям, прося у них защиты, и, получив отказ, выпустили листовку, где обращались к общественному мнению. Но дельцы продолжали действовать всё в том же направлении. В день годовщины заключения перемирия они организовали парад ветеранов войны и устроили так, чтобы шествие прошло мимо штаб-квартиры союза Индустриальных рабочих мира. Самые рьяные из демонстрантов захватили с собой верёвки, подчёркивая таким образом свои намерения. Шествие остановилось перед штаб-квартирой, поднялся невообразимый гвалт, и толпа ринулась громить помещение. Дверь была взломана, но не успели ворваться в вестибюль, как находившиеся в здании члены союза открыли огонь и несколько участников парада были убиты.
Толпой овладела бешеная ярость. Начали колотить красных, некоторых избили до потери сознания. Потом их бросили в тюрьму и там всячески истязали и пытали. Одного из них увезли на автомобиле и, изувечив его, как в свое время Шона Грэди, повесили на мосту. Разумеется, в тот же вечер был составлен в соответствующих красках отчет и отправлен в газеты, и на следующее утро вся Америка прочла о том, как группа радикалов, вооружённых ружьями, засела на крыше здания штаб-квартиры союза Индустриальных рабочих мира и стала беспощадно расстреливать мирное шествие безоружных ветеранов войны.
Естественно, последовал взрыв всеобщего негодования, и все Гаффи, Мак-Гивни и Гаджи, орудовавшие в Соединенных Штатах, поняли, что им здорово подвезло. Питер дал указания секретарю местной организации союза Индустриальных рабочих мира созвать в тот же вечер собрание и принять резолюцию, объявляющую ложью всё, напечатанное в газетах о событиях в Централии.
Тем временем другой агент Гаффи, бывший офицер, ещё не снявший мундира, организовал собрание Американского легиона. Он обратился к легионерам с пламенной речью, и в девять часов вечера человек сорок солдат, вооружившись тяжёлыми гаечными ключами от автомобилей, вломились в штаб-квартиру союза Индустриальных рабочих мира и принялись колотить членов союза ключами по голове; некоторые из этих несчастных, спасая свою жизнь, выпрыгнули из окна и переломали себе ноги. На следующее утро "Таймс" Американского города с ликованием возвестил об этом событии, а районный, прокурор Бэрчард поспешил сделать официальное заявление. о том, что никто из солдат не будет привлечен к ответственности, ирмовцы жаждали "открытого выступления", - вот оно и произошло, и надо думать, они теперь вполне удовлетворены.
После этого члены Американского легиона, поощренные этими похвалами и подстрекаемые бывшим офицером, агентом Гаффи, стали производить налёт за налётом на помещения, где происходили собрания радикалов. Они снова разгромили редакцию "Клэриона" и штаб-квартиру партии социалистов и конфисковали ещё несколько тонн "литературы". Они разнесли два книжных магазина и, разбившись на небольшие группы, стали обследовать все газетные киоски в городе, и когда находили красные журналы вроде "Нейшн" или "Нью-Рипаблик", рвали их на клочки и грозили арестом продавцам. Они ворвались в помещение литературного общества под названием "Клуб Рэскина", посещаемого главным образом безобидными престарелыми дамами, и многих из этих старушек довели до истерики. Они обнаружили "Русский народный клуб", который до сих пор не привлекал внимания, так как был создан в просветительских целях. Но само собой разумеется, в такое горячее время нельзя было доверять ни одному русскому, - все они большевики или заражены большевизмом, что одно и то же. И вот Гаффи организовал налет на помещение клуба, и человек двести русских были избиты дубинками, сброшены с лестниц или выкинуты из окон на улицу. Одному старому учителю математики проломили голову, а преподавателю музыки вышибли несколько зубов.
Несколько миллионов молодых американцев во время войны надели мундиры, взяли в руки винтовки, были обучены стрельбе и штыковому бою, но так и не понюхали пороха. Все они, как выражались в то время, "рвались в бой", - и вот им представился случай повоевать. Пошла у них потеха, - совсем как на фронте, в окопах, только при этом ничем не рискуешь. Когда воины возвращались из набега, среди них не было увечных и не приходилось телеграфировать родителям, сообщая им горестную весть.
Несколько шалых женщин, собравшись вместе, попытались устроить демонстрацию протеста против блокады, объявленной России. Головорезы напали на них, растоптали их знамена, разорвали на клочки их платья, а тех, что уцелели, полиция поволокла в тюрьму. Один известный "спортсмен", другими словами, завсегдатай бегов, случайно проходил по улице в красном галстуке, и налётчики, приняв его за большевика, набросились на беднягу и избили до полусмерти. Нашлись люди, заявившие протест против таких бесчинств, они утверждали, что неразумно нарушать закон, защищая законность и порядок. Тогда районный прокурор распорядился зачислить молодых солдат помощниками шерифов; они получили значки, и все их действия приобрели характер законности.
§ 81
Питер Гадж не раз отправлялся на охоту с этими отрядами. Как это ни странно, в его подсознании гнездился тот же самый "комплекс", что и в психике ребят, не попавших на фронт. Добрых пять лет Питер изо дня в день читал различные военные сообщения, но не участвовал ни в одном бою, и теперь он вдруг обнаружил, что ему нравится воевать. Раньше у него пропадала охота сражаться при мысли, что его могут ранить, но теперь, когда не было ни малейшей опасности, он доставит себе это удовольствие. Раньше его так часто называли трусом, что он и сам в это поверил, но теперь он убедился, что это неправда, и что он не уступает в храбрости своим товарищам.
Дело в том, что у Питера не было счастливой юности, его не обучали, как младших членов Торговой палаты и Ассоциации коммерсантов и промышленников, гонять по полю небольшой белый мяч, орудуя всевозможного вида клюшками. Питер был похож на дельца, который не знал радости детства и уже в зрелом возрасте вдруг почувствовал потребность в развлечениях и стал заниматься спортом по указанию врача. Да, это был увлекательный спорт. Засунув автоматический револьвер в задний карман брюк и зажав в руке дубинку, Питер врывался в комнату, где тридцать или сорок русских или евреев всех возрастов, с бородами или без бород, корпели над сложными правилами английской орфографии. Питер издавал яростный крик, люди бросались врассыпную, а он в диком азарте гонялся за ними и колотил направо и налево дубинкой по головам; увидев, что несчастные сбились в кучу, как стадо овец, он остервенело кидался в самую их гущу; они старались защитить голову, тогда он тузил их по чем попало, - и они снова разбегались. Ему доставляло удовольствие сбрасывать одного за другим с лестницы так, чтобы они летели вверх тормашками. А когда удавалось вышвырнуть несколько человек из окна, - вот это так была потеха! Питер дико вопил и гикал. Он научился подражать их крикам, - а вопили они каждый по-своему, - и ругал свои жертвы на их родном языке. Он был переимчив, как обезьяна, и, познакомившись поближе с этими людьми, стал так ловко подражать их испуганным гримасам и растерянным движениям, что компания шпиков, случалось, хохотала до упаду. В то время на экране подвизался один комик с большими ногами, Питер перенял его повадки и, бывало, ковылял за каким-нибудь жалким, измученным рабочим, давал ему пинка пониже спины, наступал на ноги или плевал в глаза. Питер быстро стал любимцем шпиков, и, отправляясь в набег, они всякий раз приглашали его с собой.
Впоследствии, когда правительство поставило себе целью уничтожить Коммунистическую партию и Коммунистическую рабочую партию, популярность и авторитет Питера возросли ещё больше. Налёты и погромы прекратились, теперь полиция и сыщики окружали красных, арестовывали их целыми сотнями, увозили и подвергали допросу. В таких случаях всегда требовалась помощь Питера; специальные знания, которыми он обладал, делали его прямо незаменимым, и он распоряжался всем, как хозяин! "Коротыш" Гантон и другие "негласные агенты" устроили так, что митинги Коммунистической партии и Коммунистической рабочей партии состоялись в один и тот же вечер. И так всюду, по всей стране, а на следующее утро мир потрясло известие, что митинги эти были разогнаны в один и тот же час и арестованы тысячи красных. В Американском городе федеральное правительство сняло больше десяти комнат по соседству с бюро Гаффи; всю ночь напролет и всё утро следующего дня туда приводили пачками арестованных, и под конец их набралось до четырехсот человек. Комнаты были до того набиты людьми, что негде было присесть. Там не смолкали вопли и стоны подвергшихся избиению людей, а запах был похуже, чем в обезьяннике.
Пленников продержали в этих комнатах взаперти несколько недель, и всё время туда прибывали новые. Наконец, там набралось их так много, что женщин перевели в уборные. Многие заболели или симулировали болезнь, некоторые сошли с ума или притворились сумасшедшими, а кое-кто и умер или прикинулся мертвым. Разумеется, "салонные красные" и сочувствующие пришли в движение и подняли ужасающий шум по поводу всего происходящего. У них не оставалось ни одной газеты, не было возможности собираться на митинги, а когда они делали попытки распространять литературу, почтовые чиновники перехватывали её. И все же каким-то образом время от времени им удавалось кое-что опубликовать. Но "негласные" сотрудники Питера живо разнюхивали, кто этим занимается, и доносили ему. Питер устраивал всё новые набеги, и людей хватали направо и налево. Когда где-то на востоке был раскрыт очередной заговор бомбистов, при обыске нашли красную бумагу, употреблявшуюся либо для печатания листовок, либо для упаковки взрывчатых веществ, - трудно сказать, для чего именно. Как бы то ни было, тайные агентства, сотрудничавшие с Гаффи, распространили листы этой бумаги по всей стране, и когда полиция хотела погубить какого-нибудь бедного малого, - у него находили эту губительную красную бумагу, и газеты спешили разгласить, что это один из заговорщиков, рассылающих по почте адские машины.
§ 82
Все это время Питер был до того занят, что провёл несколько бессонных ночей и едва успевал поесть. У него был свой кабинет, куда приводили арестованных на допрос, и к его услугам всегда было несколько дюжих парней для "допроса с пристрастием", В его обязанности входило вырывать у арестованных признания, которые оправдывали бы заключение их в тюрьму, если они были американцами, и высылку за границу, если они оказывались иностранцами. Но как отличишь своих от иностранцев? Приходилось действовать наобум, памятуя, что и те и другие одинаково опасны.
Много лет тому назад, когда Питер работал у Перикла Прайема, они прожили несколько месяцев на постоялом дворе; находясь там, всегда можно было догадаться, когда на обед будет бифштекс: повар громко колотил мясо деревянным пестиком, чтобы его как следует размягчить. Питеру запомнилось это выражение, и теперь он применял этот способ к красным иностранцам. Стоило им войти в кабинет, как подручные Питера набрасывались на них и принимались их мять и тузить кулаками, перебрасывая их друг другу. Если же они упорствовали и никак не удавалось их "размягчить", Питер сам принимался за дело, вспоминая, как Гаффи добился от него признаний, выкручивая ему руки и выламывая пальцы.
Удивительно, до чего умными и хитрыми иной раз оказывались эти парни! Какие-нибудь там вшивые рабочие-эмигранты, которые всё свободное время просиживали над книгами, и при обыске у них в комнате находили целую библиотеку. Они отлично знали, чего от них хотят, и ловко парировали удары.
Спросит, бывало, Питер: "Ведь вы анархистец, так, что ли?" А арестованный в ответ: "Я вовсе не анархист в том смысле, какой вы придаете этому слову". Как будто слово "анархист" может иметь ещё какое-то другое значение! Или Питер спросит: "Вы признаете насилие?" А тот ему нахально: "Это вы признаете насилие. Посмотрите на меня, у меня всё лицо в крови, так вы его расквасили". Или же на вопрос: "Ведь вы не любите наше правительство?" - последует ответ: "Я всегда его любил, пока оно мне не насолило".
Здорово умели увертываться! А тут ещё сидит стенографистка и записывает каждое слово. Немалых трудов стоило Питеру добиться признания, чтобы иметь основания выслать такого красного. И вот Питер начинал "разминать" арестованного, добиваясь от него нужного ответа. Иногда Питер заранее набрасывал на бумаге "показания", и его молодцы хватали арестованного за руку и заставляли его подписаться, а то Питер и сам за него подписывался.
Да, меры были крутые, но волей-неволей приходилось к ним прибегать; ведь красные такие хитрецы! Они тихонько подкапываются под наше правительство. Что же, прикажете представителям власти капитулировать перед ними, признав своё бессилие? Ответ стопроцентных американцев, подобно грому, раздавался из каждого лесочка, из каждой сельской церкви, его провозглашала каждая газета:
- Нет! Стопроцентные американцы сумеют уберечься от большевистских софизмов, занесенных к нам из Европы! Стопроцентные американцы уже выработали свою формулу: "Если вам не нравится наша страна, - убирайтесь, откуда пришли!"
Но, конечно, в душе-то всякий знает, что Америка лучшая страна в мире, никому не хочется уезжать, - и приходится их выпихивать.