Оставалось только алиби. Его предоставит мне Франсуаза, непроизвольно. Она спала в дальней комнате и могла подтвердить, что уже много лет подряд я каждый вечер ложусь в десять и сплю как сурок, пока она не вытащит меня из постели около восьми утра. Она тоже отличалась тяжелым сном.
Однажды вечером, в пятницу, заранее узнав расписание автобусов на Ла-Вареи, я лег, как всегда, в десять. Через час, когда служанка крепко уснула, я встал. В темноте, в полной тишине оделся, взял сумку, куда я положил кое-что из моего ящика с инструментами, и бесшумно выскользнул из квартиры. Я поймал такси и поехал сначала в театр, где играла - и не без успеха - Сильвия. Я хотел убедиться, что она не заболела… "Ламборгини" стояла ни своем обычном месте, неподалеку от служебного входа. Прекрасно. На другом такси я доехал до Венсенских ворот. Пешком дошел до замка и сел на 121-й автобус. Вышел у Шенвьерского моста около полуночи. Не торопясь, преодолел отрезок пути мост - вилла и бесшумно открыл решетку специально изготовленным для этого ключом. Освещенные окна второго этажа указывали на то, что Мишель Барро еще не спит, но для меня он опасности не представлял. Я запер решетку, весьма довольный своими способностями взломщика, и, пройдя по краю газона, очутился в глубине сада, где - я знал-находилась мастерская. Закрывшись там, я стал ждать возвращения Сильвии.
Сидя в зловонной темноте, я принялся размышлять над своим поступком. Я собирался убить Сильвию и не ощущал при этом никакого волнения. Мне казалось, убив ее, я совершу богоугодное дело. Сильвия предала меня, как предала многих других, принесла несчастье и мне, и Флоре… Она заслужила смерть. Я был столь же хладнокровен, как палач, начищающий до блеска нож гильотины. Я размышлял. Убил бы я ее шесть лет назад, узнай я, что она меня обманывает? Отвечу: нет.
Странное дело. Любовная драма замедленного действия. Месть Лагардера . Возвращение Монте-Кристо! Прямо-таки душещипательная история… Я ко всему потерял интерес и, тем не менее, я убиваю. Поступок сумасшедшего?. Возможно. Не очень приятно лишиться вдруг всего, что любишь: дома, работы, жены, друзей. Приговоренных к смерти хотя бы не заставляют работать в их камерах! Я же приговорен к жизни. Вынужден жить, занимаясь ненавистными мне поделками, - кинематографу я отдал лучшую часть самого себя…
Решение созрело окончательно, когда я снова увидел Флору. И если бы я не прочел в ее глазах, что она все еще любит меня, что до сих пор сожалеет о случившемся, я бы так не возроптал, когда Сильвия открыла мне свое истинное лицо. Сильвия похитила у меня Флору, любовь ее была фальшью, и мои руки обнимали скелет, притворщицу, куклу с веселым лицом. Она должна умереть. Чтобы такое больше не повторилось. А когда она будет мертва благодаря мне, возможно, я смогу, наконец, избавиться от тошнотворного привкуса во рту, который уже давно не дает мне покоя…
На дороге остановилась "Ламборгини".
Сильвия, с сигаретой во рту, прошла в десяти сантиметрах от меня. Сквозь дверную щель я проследил взглядом за ее белым силуэтом до входа в виллу. Она исчезла внутри, заперев дверь на ключ, и сразу же осветился почти весь первый этаж. Минут через пятнадцать свет внизу погас, и зажглось окно наверху.
Судя по всему, она принимала таблетки. Еще когда мы только поженились, она засыпала с трудом, мучилась головными болями, просыпалась посреди ночи, напуганная кошмаром, вся в поту, с искаженным от страха лицом… Свет погас. Я встал размять затекшие ноги, я не торопился. Вдалеке прогромыхал поезд. У соседей лаяли сторожевые собаки. Ступая по траве, я подошел к гаражу, проник в него через заднюю дверь, зажег фонарик. Безупречный взломщик.
Чудовище было на месте, молчаливое, еще теплое от усилий, навязанных ему женщиной. Разложив свои причиндалы, я поднял капот автомобиля. Несколько минут ушло на осмотр неизвестной конструкции - и я принялся за дело. Впрочем, в одном техническом журнале я уже познакомился с особенностями устройства ходовой части. Ни секунды не колеблясь, я принялся за тормозную систему.
На этих мощных автомобилях установлены гидравлические тормоза типа "Локхид". Нажатие на педаль тормоза вызывает прилив жидкости, которая через трубку воздействует на диски, обеспечивая резкую, почти мгновенную остановку машины. При разрыве трубки в результате слишком сильного нажатия на тормоз система выходит из строя.
Я снял плащ и приступил к работе. Задача нелегкая, мне вряд ли удастся придать всему этому законченный вид. Тем хуже.
Я добрался до пластикового уплотнения, аккуратно разрезал его и узким напильником подпилил трубку. О, совсем немного, по всей окружности, чтобы это выглядело, как равномерный износ. Достаточно для того, чтобы через несколько дней тормоза вышли из строя.
Для подстраховки конструкторы предусмотрели дополнительную трубку, в случае разрыва первой. Пришлось повторить операцию в еще более акробатической позе. Но я все-таки довел ее до конца.
Час спустя я выпрямился, весьма довольный собой. Десяток ударов по тормозам, и полетит первая трубка. Еще три - и вторая тоже лопнет. А поскольку Сильвия меньше 150 в час не ездила, то тогда уже ничто не спасет её от смерти.
И никто меня никогда не заподозрит. Какие у меня могут быть причины убивать Сильвию? Сильвию, которая предоставила мне возможность вернуться в кино… К тому же авария произойдет не сразу. Возможно, что и через месяц, если не слишком грубо обращаться с тормозами. Вредительство будет обнаружено, это неизбежно, однако никто не сможет сказать, когда оно было совершено… Что до меня, то я никогда и близко не подходил к этой машине. Никогда, клянусь.
Я надел плащ на свой испачканный костюм, натянул перчатки, скрывшие мои черные руки, застегнул на сумке молнию, погасил фонарь. Беспрепятственно покинул виллу, доехал до Ла-Варена, пешком дошел до Венсенского леса. Там я, совсем обессилевший, уснул под деревом.
Разбуженный предрассветным холодом, я дождался первой электрички метро. К шести я был уже дома и лег спать. В восемь меня разбудила Франсуаза.
Это случилось месяц назад. И целый месяц я каждый день, каждый час ждал известия о ее смерти. Сегодня вечером зазвонил телефон, и я узнал: Сильвии больше нет. Теперь я удовлетворен. Это всё, господин инспектор, я сдаюсь властям.
4
То ли ему было жаль времени, потраченного на выслушивание этой нескончаемой исповеди, то ли сказалась накопленная за ночь усталость, - как бы там ни было, инспектор после того, как Вилли Браун умолк, изо всей силы стукнув кулаком по столу, воскликнул:
- Вот невезуха, черт подери!
Он выскочил из кабинета, оставив старикашку один на один со стенографистом, ринулся в конец коридора, налетел на одного из своих коллег, который демонстративно пожал ему руку.
- Ну, дружище, с тебя причитается! - Ладно, ладно.
Инспектор негромко постучал в дверь кабинета старшего комиссара, вошел. Босс разговаривал по телефону. Прикрыв рукой трубку, он спросил:
- В чем дело?
- Босс, по поводу ночного убийства?!. Дютуа еще не приехал?
- Он звонил мне, у него грипп.
Вот невезуха, черт подери. Иначе и не скажешь. Поняв, что ему грозит, инспектор спросил:
- Кто же будет заниматься…
- Вы, разумеется. А теперь убирайтесь, чего вы ждете?
Подавленный, он закрыл дверь. Понурив голову, стиснув за спиной кулаки, с окурком в зубах, он пошел по коридору в обратном направлении, борясь с желанием улечься на полу и прикорнуть часов этак на пятнадцать.
На повороте лестничной площадки он наткнулся на полицейского с конвертом в руке. Поздоровались. Тип лукаво заметил:
- Мои поздравления, папаша. Да, тут тебе письмецо.
- Мне?
На конверте стояло:
"Вручить лично тому, кто занимается расследованием убийства Сильвии Сарман".
- Это действительно мне.
Еще один полицейский прошел мимо, странно подмигнув. Что с ними сегодня? Как будто все сговорились, решили его разыграть. Не очень удачно выбрали время, теперь, когда на меня взвалили дурацкое дело, которое принимало неожиданный оборот. Ночью, при беглом осмотре, он квалифицировал преступление как "ограбление со смертельным исходом". Но все оказалось совсем не так. О, нет.
Инспектор прикинул на ладони вес конверта. Довольно увесистый, черт подери! Вскрыл его, извлек ворох листков, исписанных мелким убористым почерком.
- Ну и свинья же этот Дютуа! Надо же было ему заболеть именно сегодня!
Предстояло прочесть не менее пятидесяти страниц текста, написанного от руки. И тот тип, некто Браун, битый час рассказывал ему свою жалостливую историю. С ним тоже не все было ясно! Браун по-прежнему сидел в кабинете и угощал сигаретой Жюля. На столе инспектора выросла куча отпечатанных на машинке листов с его исповедью. Когда инспектор сел, Браун с несчастным видом спросил:
- Вы меня арестуете?
- Не сейчас, вы слишком торопитесь. Вы прочитали свои показания?
- Да, господин инспектор.
- Ну, тогда пишите: ознакомился, с моих слов записано верно, дата, подпись. На трех экземплярах.
Вилли Браун расписался и остался сидеть не двигаясь. Как будто желая на нем отыграться, инспектор рявкнул.
- Что вы расселись, мне вы больше не нужны. Старик выглядел растерянным. Он спросил:
- А а… что же мне делать?
- Посидите в соседнем кабинете. Здесь. (Он открыл дверь.) И ждите, пока я вас не позову.
Шатающейся, как у сомнамбулы, походкой Браун удалился. И тогда Жюль, не на шутку заинтригованный, спросил:
- Почему ты его не арестуешь?
- Тебя это волнует?
- Ну, немного, а что? Ты же набьешь себе шишек.
- Да отвяжись ты. Благодарю, ты мне больше не нужен,
- Ну, знаешь, - возмутился Жюль, - когда тебе подбрасывают интересное дельце, ты так увлекаешься, что и тебе страшно подступиться.
Инспектор приступил к чтению письма. Вверху, слева, отправитель написал свое имя и адрес.
Жанина Бури (известная как Фредерика Мэйан). Улица Поля Думъе, 155 91, Этамп.
Сильвия умерла. Сильвия Сарман умерла, и убила ее - я, Фредерика Мэйан. Я ее прикончила, потому что должна была это сделать, потому что я не могла не сделать этого. Она мертва, а я, убийца, рыдаю над ее трупом. Над посиневшим, искривленным, как у испорченной статуэтки, лицом, над ее остывшим телом, которое перевезли в морг. Я знаю, у меня как будто не было причин убивать ее. Зачем? Все будут задаваться вопросом: зачем. И если я не объясню, я задохнусь. Все эти гнусные воспоминания отравляют мне жизнь. Сильвия, такая милая девушка. Я убила ее. Господи, прости меня.
Она явилась - девушка с ангельским лицом - в один прекрасный день, давным-давно. Восемь, девять лет назад? Это случилось в 59-ом, я только что снялась в "Приюте любви". Успех был такой, что один из критиков "Фигаро" даже сказал: "Фредерика Мэйан вот-вот станет нашей лучшей актрисой". Да, я помню, я была знаменита, я только что порвала с Жаком Мервилем, который с тех пор ничего путного и не снял.
Было утро, часов около одиннадцати. Я только что встала, когда ко мне в спальню вошла служанка:
- Мадам, в гостиной вас ждет девушка.
- Кто она?
- Она не назвала себя. Ее прислал Вилли Браун.
Наверное, поклонница. Я устроилась за туалетным столиком, распахнув халат таким образом, чтобы верхняя часть груди осталась неприкрытой. Утру нос этой малявке! Я приступила к массажу головы: надо было сто раз провести щеткой по волосам. Если не ухаживать за телом, когда тебе тридцать, в сорок ты уже старушка. Поскольку служанка все еще ждала, я крикнула:
- Ну так в чем дело, пусть войдет!
Это сбило меня со счета, и я начала снова. В пресквернейшем настроении. Но вошла малышка, и я тотчас же выставила напоказ свою обворожительную улыбку, крупным планом. Держа в памяти цифру, я указала ей на стул. Она села.
На ней был довольно невзрачный плащ и черный берет, как у Мишель Морган в "Набережной туманов". Из-за берета ее бледная мордашка казалась совсем крохотной. Я повернулась к ней, продолжая расчесывать волосы. Она остолбенело разглядывала мою грудь. Это сразу подняло мое настроение. Начиная с первого фильма, когда один критик заявил, что я ношу подкладки, во всех моих контрактах оговаривалось, что по крайней мере один раз я должна буду показать грудь. Впрочем, она того стоила. В то время, разумеется.
- Как вас зовут?
- Сильвия, мадам.
- Сильвия, а дальше.
- Сильвия Шантен.
Странная фамилия. У нее были красивые голубые глаза, но не было груди. Мне она показалась довольно привлекательной. Она робко произнесла:
- Мадам, я очень рада, что, наконец, познакомилась с вами. Мне давно уже хотелось подойти к вам… Вы моя любимая актриса. Я считаю, что вам дают недостаточно достойных вас ролей.
Я отложила щетку, встала, запахнула халат. Улыбаясь, потрепала ее по щеке. Она была на верху блаженства Премилая девчушка. Я спросила:
- Что вы хотите? Фото с посвящением?
- О, я была бы так счастлива!
Из сумочки, валявшейся рядом с кроватью, я вынула пачку фотографий. Потом взяла ручку и написала "Сильвии, в знак моей симпатии". Неосознанным движением рук она прижала фото к сердцу. Я чмокнула ее в нос - она была такая милашка. Не решаясь выставить ее за дверь, я снова села за туалетный столик и взяла подушечку для полирования ногтей. Я наблюдала за ней в зеркале, а она - за мной. Теряясь в догадках, что же ей все-таки от меня нужно, я вдруг вспомнила, что она сослалась на Вилли Брауна, и спросила:
- Вы знакомы с Вилли?
- С мсье Брауном? Да, это он послал меня к вам. Он думает, что я могла бы сыграть небольшую роль в вашем фильме, и хотел бы знать ваше мнение обо мне, прежде чем примет окончательное решение.
Сказанное произвело на меня странное впечатление. Видно, я и в самом деле кинозвезда, если уж режиссер считается с моим мнением. Такое со мной случилось впервые. Вилли намного вырос в моих глазах. Вилли просто прелесть. Жаль, что он женат на этой ведьме, этой толстушке Флоре, а то бы… Я сказала:
- Покажитесь.
Она сняла берет, и на плечи ей упали длинные белокурые волосы, завитые на концах, как у Вероники Лэйк. Расстегнула плащ: на ней была черная вязаная кофточка, плотно прилегающая, чтобы подчеркнуть грудь, и черная юбка, вытянувшаяся на коленях.
- Повернитесь.
Чулки натянуты плохо, но фигурка что надо. Я спросила:
- Вы уже снимались в кино?
- В массовке. Занималась немного театром.
- Идите сюда.
Она робко подошла к столику. Я усадила ее возле себя на низенькую банкетку, обняла за шею, и мы посмотрелись в венецианское зеркало. Я не нашла в ней ничего особенного, кроме глаз. До меня, во всяком случае, ей было далеко. Отбить у меня хлеб она не сможет.
Я решила подкрасить ей лицо. Кисточкой обвела губы, тушью подрисовала глаза, наложила легкие розовые теня на щеки. Не прошло и четверти часа, как она преобразилась. И только волосы, как прежде, постоянно падали ей на глаза. Я зачесала их назад и стянула черной бархатной лентой. Получилось красиво. Теперь, когда я вижу всех этих молоденьких девочек с конскими хвостами на макушке, я испытываю гордость оттого, что именно я придумала эту прическу задолго до того, как она вошла в моду.
Она хлопнула в ладоши, спросила изменившимся голосом:
- Можно я вас поцелую?
Это было очень трогательно, и меня охватило такое волнение, какого я не испытывала уже давно. Мы поцеловались, и вдруг она разрыдалась у меня на плече.
- Ну-ну, что случилось? Чем вы так опечалены, Сильвия?
Она с трудом проговорила:
- Это потому что… вы так любезны..; никто еще не был… так любезен со мной…
Я гладила ее по голове и расспрашивала. Жизнь Сильвии нельзя было назвать счастливой. Потеряв при бомбежке и мать, и отца, она осталась на попечении брата - проходимца, который хотел продать ее сутенеру. Она убежала, приехала в Париж, где вынуждена была унижаться, работая посудомойкой в одном ресторане, официанткой в другом, еле-еле сводя концы с концами, оставляя все эти места сразу, как только хозяева становились излишне предприимчивыми. Она только что узнала о смерти брата, убитого в драке. У нее не было ни гроша, она задолжала за целый месяц за номер в отеле, вот почему этот фильм так важен для нее во всех отношениях.
- Не огорчайтесь, детка, все уладится. Вы снимитесь в картине. А пока…
Я открыла сумочку, вынула пачку банкнот, помяла их и хотела вложить ей в руку, но она так крепко сжала кулак, что мне это не удалось. Взглянув на меня, она сказала:
- Нет, я не хочу. Вы и так уже слишком добры…
Я настояла на своем. Затем, когда я поняла, что ничего не добьюсь, меня вдруг осенило:
- Я вот что подумала. Вы не хотели бы жить у меня? Она подняла еще не высохшие от слез глаза.
- Хочу ли я! Но это невозможно, я буду стеснять вас…
- Ничуть. Я живу одна (в данный момент). А квартира огромная. Вам приготовят комнату. Тут спокойно, никто не станет вам надоедать. В свободное время я буду с вами работать, дам кое-какие советы… Нет, меня это вовсе не стеснит, уверяю вас. К тому же, вы мне очень симпатичны, и я не сомневаюсь, что вы добьетесь успеха в кино. Итак, решено: вы остаетесь здесь. Если, конечно, у вас нет друга…
- О, нет, нет, мадам.
- Зовите меня Фреда, ведь мы подруги. Сколько вы задолжали отелю?
- Пятьдесят тысяч. (Тогда еще считали в старых франках.)
- Вот, держите, аванс в счет вашего гонорара. Поезжайте за своими вещами и поскорее возвращайтесь. Мы с вами прекрасно поладим.
Ее признательность вылилась в новые потоки слез, возгласы буйной радости, заверения в дружбе. Мне всегда нравилось делать приятное людям. В отдельных случаях, впрочем, я извлекала из этого выгоду и для себя. Как всякая женщина. Она смахнула слезу и, подпрыгивая от радости, убежала. Я попросила Жана, своего дворецкого, приготовить одну из комнат для гостей, и он, я нисколечко в этом не сомневалась, подумал: теперь хозяйка помешалась на девочках. Ох, уж эти артисты! Возьмись я объяснять, он бы не понял. В его глазах кинозвезда ровным счетом ничего не делает, просто шлюха, и все такое прочее, и он по-своему прав, потому что я знаю таких… Но я не такая. Он пошел убирать комнату.
Поскольку в три часа у меня была встреча с Паркером, я отдала распоряжение слугам, чтобы они хорошо приняли Сильвию и накормили ее обедом. Я второпях проглотила два поджаренных ломтика хлеба, выпила грейпфрутового сока, сделала маникюр и умчалась на Елисейские поля.
Паркер встретил меня приветливо, - с тех пор, как я стала зарабатывать много денег, он был сама любезность, - однако я все же заметила, что он чем-то взволнован. Он выглядел озабоченным, долго мялся и, в конце концов, спросил:
- Вы дружны с Брауном?
Я состроила неопределенную гримасу?
- Я встречалась с ним два или три раза на коктейлях. И всё.
- Он ставит мне рогатки. Вчера я привел на кинопробы одну, не лишенную таланта, смазливую малышку. К сожалению, камера совершенно сковала ее. Я понял, что Брауну она не нравится. К тому же у него была своя протеже, весьма невзрачная блондиночка. Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу. После просмотра кинопроб скажите, что моя нравится вам больше, чем его…
У Паркера был такой потерянный вид, что я не сдержалась и прыснула со смеху. Он зарделся и чуть было не выругался. Я съязвила: