Я пришла в ярость. Тем более что Сильвия, вновь пригрозив мне бумагами, потребовала, чтобы я попросила Брауна добавить ей текста в картине. Шлюха! Впрочем, Вилли Брауну для этого совершенно не требовалось мое согласие. По правде говоря, моя роль была так урезана, что на премьере, в Мариньяне, я была вынуждена таращить глаза, чтобы увидеть себя на экране. Разумеется, мне все равно устроили овацию, так как каждый видел, что Сильвия и яйца выеденного не стоит. Я даже слышала, как женщины, выходя из зала, говорили о ней:
- Наверняка переспала со всей кинокомпанией, чтобы получить такую важную роль.
- Это уж точно, не из-за таланта же ее наняли.
- Как сказать. Ее талант - заводить шашни.
- В таком случае ее ожидает большое будущее!
Правда, я должна признать, что этими женщинами были актрисы. Но так или иначе, они выражали мнение большинства.
Хуже всего, что я должна была быть приветливой с Сильвией и на площадке, и на людях. Мы целовались по любому поводу, как лучшие подруги, и все восхищались нашей дружбой. Я как-то раз позвонила ей:
- Так ты вернешь мне бумаги? - Какие бумаги?
- Сама знаешь.
- Нет.
- Ах ты, дрянь! Это грубый шантаж! Я подам на тебя в суд!
Она рассмеялась, как делала это уже не раз.
- Ну что ж, давай, старушка! Разрекламируй это дельце! Когда газетчики узнают, что твой муж уже пять лет сидит в тюрьме за грабеж, и что полиция всерьез подозревала тебя в соучастии, а затем обвинила в сокрытии краденого, вот смеху-то будет! Весь Париж обхохочется!
- Ты лжешь
Нет. Откопав эти бумаги, я подняла газеты пятилетней давности. Мне известно все от начала до конца. Так что на твоем месте я бы не дергалась.
Отчаяние овладело мной, ибо в этой истории все было ложью. Мой муж был виновен, конечно, но я ничего не знала, абсолютно ничего. Все остальное журналистские
домыслы…
- Ты хочешь денег? Сколько?
- Деньги ни при чем. Я делаю это ради удовольствия.
На что я только не шла, чтобы скрыть эту дурацкую историю. Сначала утаила свой брак от семьи. К счастью, газетчики не выведали моей девичьей фамилии, когда арестовали мужа. Меня подозревали в сокрытии краденого, и всё из-за нескольких несчастных украшений, что он мне подарил. Но я без особого труда отстояла свою правоту.
В кино я тогда не снималась. Я занялась этим ремеслом только после того, как муж оказался в тюрьме, под девичьей фамилией. И тогда же я возобновила отношения с родителями. Я считала это дело давно похороненным. И тут, как по закону подлости, Сильвия устраивает обыск, находит мое свидетельство о браке, узнает про меня всю подноготную. Дрянь!
Сильвии удавалось всё. У меня же - одни осечки. Я надеялась, что следующий фильм доставит мне больше радости. Но нет, эта шлюха вошла в состав исполнителей! Я отправилась к Паркеру.
- Паркер, мальчик мой, я хочу попросить вас об услуге.
- Дорогая моя, вы же знаете, я ни в чем не могу вам отказать.
- Вот.
Я не знала, с чего начать, но потом вдруг меня прорвало.
- Сильвия Сарман не должна сниматься в моей очередной картине. Во-первых, она плохая актриса, во-вторых, крадет у меня лучшие сцены. Я нахожу это по меньшей мере несправедливым, и мне кажется, вы могли бы замолвить за меня словечко Вилли Брауну. Вам он не может отказать, да и к тому же всем известно, что он дает работу этой девице лишь потому, что она его любовница.
Паркер сделал то, что делал всегда, когда хотел показать, что он в затруднении - скрестил пальцы и взмахнул руками, будто раскачивал перед собой кадило.
- Дорогая моя, я думаю, мы совершим ошибку, лишившись Сильвии Сарман. Она играет очень плохо, согласен, да и красавицей ее не назовешь, но к ней благоволят зрители и критики. О ней говорят, как о возможной претендентке на приз Сюзанны Бьянкетти, на мой взгляд, ее Следует оставить. Пусть играет безобидные вторые роли, но пусть остается. Представьте, что будет, если она станет работать на других продюсеров. Тотчас же пойдут разговоры, что ее талант напугал вас, и поэтому вы устранили ее из своих фильмов. А это вам только повредит. Я знаю, что это не так, но попробуй потом опровергнуть домыслы скандальной прессы! Он понизил голос.
- Моя дорогая Фредерика, все знают, что вы - великая актриса, что эта малышка и в подметки вам не годится. Что вам ее бояться? Уверяю вас: если бы она не пользовалась непонятным мне расположением публики, я давно бы уже избавился от нее… Фредерика, в нашем деле не следует давать повода для сплетен…
Хотя он меня и не убедил, его слова пролили бальзам на мои раны. Следуя его логике, Сильвию надо было оставить, она сама провалится с треском, если возьмется за слишком сложную для себя роль, к примеру…
Тут меня осенило. - Дорогой Паркер, вы, как всегда, правы.
Он выпятил грудь. Поразительно, как все же грубая лесть может действовать на людей кино. Они все считают себя гениями.
- Допустим, - продолжала я, - что Сильвия получит в этом году приз Сюзанны Бьянкетти. Тогда публика будет вправе ждать от нее новых, более существенных ролей.
- Конечно.
- Так давайте дадим ей роль. Я умею признавать свои ошибки. Ведь я первая дала ей шанс, и я не хочу останавливаться. Тем хуже, если я просчитаюсь".
Он расцвел, полагая, что подвел меня к тому, чего хотел, тогда как на самом деле это я подтолкнула его. Он обещал мне поговорить с Брауном, который как раз работал над сценарием нового фильма.
Телефон.
- Алло, Фреда, это Сильвия. - Привет.
- Я виделась с Паркером. Он сказал, что ты просила для меня более существенной роли.
- Это так.
Я ожидала если не благодарности, то хотя бы доброго слова.
- Видно, здорово ты струхнула.
- Я не боюсь ни тебя, потаскушка, ни кого-либо другого.
- Я хочу попросить тебя еще об одной пустяковой услуге.
- Да?
- Мое имя должно стоять рядом с твоим в титрах и написано таким же шрифтом па афишах.
Я взорвалась:
- Никогда.
После того, как в течение трех лет моя фамилия всегда шла отдельным титром (Фредерика Мэйан в фильме…), я не могла допустить, чтобы пошли разговоры, будто я сдаю позиции. Что угодно, только не это.
- Ты это сделаешь, или я передам в газеты маленькую заметочку…
- Хорошо…
Именно в тот день у меня и возникло желание убить ее. Однако я еще не верила, что смогу сделать это.
Моя жизнь превратилась в нескончаемый кошмарный сон. Где бы я ни появилась, везде со мной говорили только о ней. Видели ли вы ее в этом фильме, в том, она великолепна, прогрессирует с каждым днем и т. д. Я была на грани нервного срыва и всякий раз еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
Случилось то, чего я больше всего боялась. Ей удалось вытянуть эту сложнейшую роль, о которую она должна была сломать зубы, а я оказалась не у дел. Я, с моим талантом, моей внешностью, моими успехами…
Барометр падал с каждым днем. Во-первых, просьбы выслать фотографию с посвящением. Прежде мне передавали по две сотни таких просьб в неделю, иногда больше. Сейчас - два десятка. Правда, теперь я могла вздохнуть с облегчением: писать посвящения для меня хуже пытки. Удар по моему самолюбию был жестоким. Сильвия заключила с "Аргусом" контракт на исполнение главных ролей. А мой даже не продлили. Ну и все вытекающие отсюда последствия.
Вопиющая несправедливость. Вскоре я узнала, к чему привели мои анонимные письма. Флора и Вилли разошлись. Я не хотела этого…
Моя связь с Жан Пьером Франком длилась уже почти два года, и я была (в этом плане) счастлива. Вернее, счастлива до того дня, когда он сказал мне:
- Дорогая, а почему бы нам не пожениться?
Катастрофа. Его любовь была так сильна, что он готов был на мне жениться, но я-то не могла выйти за него!
А мне так хотелось стать его женой… Я совершила роковую ошибку, не начав бракоразводного процесса сразу, как только моего мужа заключили в тюрьму. Потом, когда я пришла в кино, было уже поздно. Жан Пьеру я ответила:
- Разве мы с тобой не счастливы сейчас?
- Вот именно, наша связь уже ни для кого не секрет. Никто не удивится, если мы поженимся.
- Дорогой, прошу тебя. Пусть лучше все останется как есть.
Он погрозил мне пальцем.
- Ты от меня что-то скрываешь, Фреда. Наше сегодняшнее счастье недостаточное основание для того, чтобы уклоняться от замужества…
- Не настаивай, я не хочу выходить замуж.
Он и не настаивал, а просто уехал в Италию работать над совместными постановками. Первое время он, правда, присылал мне открытки: из Рима, Флоренции, Венеции, Неаполя. И все-таки я осталась одна, без любовника, без друзей и, можно сказать, без работы.
Я, правда, снялась в нескольких фильмах, но в нашей профессии шесть или восемь картин за год - это показатель того, что ты больше не звезда или еще не стала звездой. Я ею больше не была. Сказать по правде, на съемочных площадках меня считали занудой, я всем действовала на нервы. Сильвия, в знак полнейшего ко мне презрения, прислала, наконец, бумаги!
Гонорары падали, работать соответственно приходилось больше, тело мое увядало, я совсем перестала заботиться о нем. Я подурнела, моя грудь тоже. Я располнела, расползлась. Косметический кабинет посещала раз в месяц, тогда как раньше меня там могли видеть два раза в неделю. Я становилась нервной, раздражительной, обидчивой.
Стоило мне только куда-нибудь выйти, как я тут же натыкалась на афиши с изображением Сильвии, - этакая романтическая красотка, - расклеенные на стенах домов. При виде ее пустого, как бы издевающегося взгляда, меня так и подмывало выцарапать глаза всем этим бумажным Сильвиям, которые всюду преследовали меня.
Уведомительное письмо:
"Сильвия Сарман и Вилли Браун сообщают Вам о своем бракосочетании и т. д. и т. п. По этому случаю они будут рады видеть такого-то, там-то, тогда-то. Просьба подтвердить присутствие".
Я туда поехала, надев по такому случаю бальное платье из зеленого фая. Никаких украшений, как обычно. Высокая прическа. С тщательно накрашенным лицом, шеей, пропитанной душистым кремом, я смотрелась весьма эффектно. Уж на сей раз, черт побери, я заставлю ее побледнеть, мерзавку!
В залы, арендованные Паркером по случаю свадьбы, я намеренно прибыла с опозданием. Появление мое хотя и но произвело сенсации, все же не осталось незамеченным. Трое или четверо молодых людей, решив, по-видимому, что вполне еще могу сгодиться для постели, окружили меня, я минут десять поддерживала светскую беседу. Краем глаза я поглядывала по сторонам, но Сильвии нигде не было, а заговорить о ней я не осмеливалась. Шлюха! Она еще не приехала!
Она вошла вместе с Брауном, небрежно сбросила норковое манто стоимостью в пять миллионов и, черт побери, оказалась чуть ли не голой. Противно было смотреть на этих похотливых ослов, брызжущих слюной перед ее сиськами кухарки! Я осталась одна вместе с двумя старыми кретинами из массовки. А она нашла способ публично оскорбить меня. Подойдя ко мне вплотную, она воскликнула, чтобы все услышали:
- Дорогая! Ты в платье, что было на тебе в моем первом фильме! Как это мило с твоей стороны! Какое трогательное внимание! Дай я тебя поцелую!
Она обслюнявила мою щеку, а я - ее. Мы улыбались так приторно, что делалось тошно. Уф, наконец она от меня отстала. Радуется, что все поверили, будто я за три года не сменила платья.
Мне плюнули в душу, и я, чтобы как-то прийти в себя, захватила уголок стойки с закусками и официанта. Наевшись на два дня вперед, напилась за четверых. Короче, я так никогда и не узнаю имени того галантного мужчины, что на такси доставил меня домой и остался на ночь. Веселое приключение, о котором он когда-нибудь расскажет своим внукам.
После этого я почти целых два года рыскала в поисках работы. Я больше никому не была нужна и если снималась, то лишь в отдельных эпизодах. Даже имя мое было забыто. Время от времени в каком-нибудь квартале показывали фильм с моим участием, и тогда я шла в кинотеатр и смотрела его по несколько раз подряд, до одурения. Придя домой и посмотревшись в зеркало, я принимала решение серьезно взяться за работу в каком-нибудь новом амплуа либо покончить с собой. Как раз в то время у меня умер отец.
В аптеке Этампа я встретила родственников - двоюродных братьев, - с которыми уже много лет не поддерживала никаких отношений. Высказанные ими соболезнования растворились в общем горе, и я смирилась с их присутствием. После похорон они все уехали, и я осталась одна в пустом доме.
Опустив железную шторку, я принялась расхаживать по лавке, насквозь пропитанной запахом эфира. Из зеркал на меня глядела старуха, которой я еще не была, не хотела быть и никогда не буду…
Я знала, где находится шкафчик с ядами: в лаборатории, за занавеской из кретоновой ткани в цветочек. Дверца была заперта на ключ, но я знала тайничок. Открыв дверцу, я больше часа стояла, не шевелясь, разглядывая флаконы со смертоносной жидкостью, пробирки в красных обертках, коробочки с этикеткой "Опасно для жизни". Я зажала в кулаке пробирку с надписью "Больше одной таблетки не принимать".
Заперев дверцу, я положила на место ключик, задернула занавеску. В комнате, где умерли мои родители, вынула из пробирки пробку, и на ладони у меня оказалось несколько белых кружочков. Совсем как аспирин… Очевидно, отец приготовил лекарство специально для матери, страдавшей ужасной бессонницей на нервной почве. На пробирке мелким папиным почерком была сделана пометка: "Очень опасно. Больше одной таблетки не принимать…" Я налила в стакан воды, но этим все и кончилось. Ничто не удерживало меня в жизни, но и ничто не толкало к смерти… Родители мне кое-что оставили: дома, участки земли, эту лавку, немного денег… Я все продам, сделаю пластическую операцию лица и груди, вновь стану такой же, как в тридцать лет, вновь будут любезными мужчины, услужливыми продюсеры… Я буду жить.
Я положила таблетки назад в пробирку и бросила ее к себе в сумочку. Возможно, где-то в глубине подсознания я знала, что когда-нибудь они могут мне понадобиться…
Гордыня моя смирилась. Я жила в Этампе, в домике, завещанном мне родителями. Все остальное я продала, став владелицей нескольких миллионов. Никто уже на улицах маленького городка не оборачивался в мою сторону. Как-то раз вечером я услышала стук в дверь. Я узнала его сразу.
- Можно войти?
Он не изменился. Он все еще был моим мужем.
- Луи, это ты. Ты… тебе нельзя здесь оставаться… Соседи…
- Мы пока еще муж и жена.
Он вошел. Уже полгода, как его выпустили из тюрьмы, и все это время он искал меня, но, правда, не очень активно. Сначала я предложила ему денег, только чтобы он исчез. Он отказался. Хотя он и был невольной причиной моего падения, я на него не сердилась. Я ни на кого больше не сердилась, даже на Сильвию. В джунглях кино нужно убивать первой, иначе убьют тебя. Сильвия оказалась права.
Я рассказала все Луи. Он объяснил:
- Ты слишком долго ждала, теперь уже поздно подавать в суд за шантаж. Если бы ты хоть немного раньше посоветовалась со мной. Надо было нападать! Выставь ты себя жертвой, и ей пришлось бы худо!
- Луи, я больше не хочу воевать с ней. С кино для меня покончено.
- Ну, как знаешь.
Поскольку мне на все было наплевать, он остался со мной. Открыл магазинчик электробытовых приборов, дела у него пошли успешно. Жизнь с ним не была мне в тягость. Я почти всё забыла. Каждую неделю мы ездили в Париж, совершая набеги на театры и кинозалы.
Он сказал:
- Видала? Сильвия Сарман успешно дебютировала на сцене в пьесе молодого писателя.
- А?
Я давно уже перестала читать газеты.
- Я взял билеты на субботу. Ты не возражаешь?
- Почему я должна возражать?
Любопытно все-таки взглянуть на нее теперь, когда она стала настоящей знаменитостью, а я - превратилась в Ничто.
После второго акта я ждала Сильвию в ее гримуборной. Здесь уже стояли цветы от поклонников, много цветов, самых разных, на любой вкус. И среди них корзина с великолепными розами, наподобие тех, что когда-то получала и я. Я упивалась запахом этих цветов, придававшим мне смелости перед встречей с Сильвией…
Костюмерша подала голос:
- Занавес. Сейчас она придет. Знаете, гм, она не любит, когда я кого-нибудь впускаю сюда в ее отсутствие. Она всегда так нервничает в антрактах…
- Я ее давнишняя подруга, наверняка она будет рада меня видеть…
И в этот момент вбежала она, шурша своим сценическим платьем, сидевшим на ней, как мешок из-под картошки, увидела меня, завизжала едким, совершенно не знакомым мне голосом:
- Фреда, дорогая моя! Откуда ты взялась? Что ты сейчас делаешь?
Повернувшись к толстушке-костюмерше крикнула:
- Оставьте нас, Жермена.
Затем приложила ладони к своему узкому лбу:
- Только сначала уберите эти розы! Вы же прекрасно знаете, что у меня от них ужасная мигрень! Сколько раз уже я вам это говорила?
Буркнув что-то себе под нос, женщина собрала цветы и унесла их. Сильвия же уселась перед зеркалом, принялась шарить среди баночек с кремами и губными помадами, повторяя про себя:
- Моя голова, моя голова…
Найдя тюбик аспирина, она вытряхнула на ладонь четыре таблетки…
- Подай мне бутылочку "Перье", пожалуйста.
Она налила почти полный стакан и, запрокинув голову, хоп, проглотила одна за другой таблетки, запивая их минеральной водой. Затем повернулась ко мне: