- Нет, речь идет все о той же ночи... Есть подозрение, что он не только Самолетова ножом пырнул, но и над Большаковым поработал. Большакова нашли разбитого, переломаны нога, ребро... Голова помята... Сам он не мог так разбиться. Да и Колю Горецкий во время бурана, похоже, бросил. Это тоже статья - оставление человека в условиях, опасных для жизни. Коля мог замерзнуть? Мог. Ушли они с Горецким вместе? Да. Вот такушки... Неважный тебе парень попался, Нина, неважный. Родителей мы не выбираем, но мужей, друзей - можем. У нас этого добра хватает, только свистни. Есть из чего выбрать.
- Хватит уж, отсвистелась.
Нина была маленькой, худенькой женщиной с неожиданно густым голосом. Она приехала работать учительницей, но в последний момент оказалось, что с учителями перебор вышел - много ли их надо для полутора десятка ребятишек. Панюшкин предложил Нине работать в конторе. Из нее получилась на удивление дельная секретарша.
- Ладно, Нина, - сказал Панюшкин. - Разговор этот грустный, да и преждевременный. Следствие, как я понял, ведут большие знатоки. В любом случае справедливость я тебе гарантирую.
- А что мне делать с этой справедливостью, Николай Петрович? Сыт ею не будешь, на стенку не повесишь...
- А может, все к лучшему, а, Нина? Ведь с ним ты все время как по лезвию ходила. Не муж он тебе, да и не хотел им быть... Ну ладно, это я не в ту степь поскакал. Прости великодушно.
Утром следующего дня, когда на солнце сверкало все заснеженное побережье, а редкие черные избы, тягачи и вагончики на льду казались случайными пятнышками на фоне всеобщего торжествующего сияния, Колчанов в сопровождении участкового Шаповалова, пожилого, прихрамывающего, полноватого человека, прошел к небольшой избе, в которой помещалось местное отделение милиции. Здесь уже толпилось полтора десятка человек из тех, кто был вызван повестками, и те, кто был просто любопытен.
- Раздайся народ, правосудие идет! - зычно крикнул Шаповалов и, оглянувшись, подмигнул следователю. Вот, мол, как тут у нас!
- Это мы еще посмотрим, что за правосудие и куда оно идет! - крикнул кто-то из толпы.
- Смотри у меня, Верка, не шустри! Тебя первую допрашивать будем! - ответил участковый, не оборачиваясь на голос.
- Это вы мастаки! - прозвучало откуда-то из слепящего пространства. - Ишь, чем грозить надумали - допрашивать они будут!
- Мастаки не мастаки, а дело свое знаем, гражданин Ревнивый! - Шаповалов не задерживался с ответом.
- Не Ревнивый, а Ревнивых! Я смотрю, оскорблять вы и в самом деле мастаки!
- Какая разница, - отмахнулся Шаповалов. - Все равно ревнивый, как сивуч!
Люди засмеялись, и участковый, довольный тем, что выиграл эту маленькую стычку, быстро снял замок, распахнул двери и повернулся к следователю.
- Прошу! - громко сказал он, торопясь, чтобы Ревнивых не успел выкрикнуть еще какую-нибудь дерзость.
- Небогато живете, - сказал Колчанов, стаскивая пальто. Повесив его на гвоздь у двери, он подошел к печи и прижал к простенку ладони.
- Теплая, - заверил его Шаповалов. - Я уж с утра побывал здесь, протопил.
- Правильно, - Колчанов улыбнулся. - Гостей принимать надо умеючи.
- Да у нас и учиться-то некогда... Вот ты - первое начальство из города. Авось и последнее.
- Авось, - согласился Колчанов. - С кого начнем, Михалыч?
- А с меня и начинай. А чего? Как человек, который знает здесь если не все, то почти все, я смогу сразу ввести в курс дела. - Большое красное лицо Шаповалова светилось доброжелательством и желанием помочь.
- Просветили уж, ввели в курс. - Следователь махнул рукой. - Панюшкин ваш уже, можно сказать, дал показания. А отчет твой мы получили еще раньше. Ты вот что мне скажи... Сколько народу у вас здесь живет?
- Народу? Человек пятьдесят строителей да местных около тридцати. Ну еще десяток на почте, телеграфе, в столовой... Сейчас-то и этого не наберется. Затишье. Ждем, пока Пролив затянет... А когда в делах затишье, тут и жди всяких происшествий.
- И подолгу ждать приходится?
- Чего спрашивать - сам знаешь. Отчеты не задерживаем, как "радость" какая случится - всегда поделимся. Вот порезал один другого - ты уж на следующий день выводы делал.
Шаповалов провел широкой красной ладонью по наголо остриженной голове и, подойдя к теплой стене, прижался к ней крупным животом. - Начинать-то с кого будем?
- Не будем нарушать ход событий. Все началось в магазине? С магазина и начнем. Зови, Михалыч, продавца. Как ее там... - Колчанов заглянул в бумажки. - Вера Ивановна Горбенко.
- Ну что ж, с нее и начнем, - согласился участковый.
Он вышел на крыльцо, опять шумно и беззлобно поругался с кем-то, посмеялся чьей-то шутке и, наконец, вернулся. Горбенко вошла следом, молча постояла, привыкая к полумраку, посмотрела на Шаповалова, замершего у двери, хмыкнула непонятно чему, повернулась к следователю.
- Здравствуйте вам.
- Вы что же это, на Украине родились?
- А как вы догадались?
- Хитрый потому что! Садитесь, Вера, платок снимайте, жара тут у нас. И дело жаркое, и печь Михалыч натопил так... Да, должен предупредить - за ложные показания вы несете уголовную ответственность.
- Это как же понимать? Похоже, вы угрожаете?
- Что вы! - замахал руками Колчанов. - Какие угрозы! Да меня самого за угрозы не похвалят! Понимаете, по закону я должен предупредить вас, что следователю надо говорить чистую правду. Судят за вранье, понимаете? Ну вот... А зовут меня Валентин Сергеевич.
- Ага, - Горбенко кивнула, словно решив что-то для себя. - Понятно. Я, конечно, извиняюсь.
- Ничего, бывает. Я почему предупредил - чтоб не говорили потом, будто вы пошутили. Бывают у некоторых чудные шутки. Так вот, за шутки можно иногда ответить. Ну, ладно, приступим. Итак, Вера Ивановна Горбенко, работаете вы в магазине. И, как я понял, там же у вас в магазине пивко бывает. Нечто вроде распивочной у вас там. Верно?
Горбенко долго с подозрением смотрела на Колчанова, потом передернула плечами, усмехнулась.
- И точно, хитрый вы человек, - она помолчала. - Что до пива, то правду сказали, торгуем пивом в магазине, потому как нет больше у нас на Проливе торговой точки. А пиво нам иногда летчики забрасывают. Не отказываться же - мужики проклянут. Мы не отказываемся. И народ доволен, и план есть. Да и я не в обиде.
- А вам какая от пива радость? - спросил Колчанов, быстро заполняя лист протокола.
- Ну как же, для людей стараемся. А когда люди довольны, то и нам в радость, - Горбенко откровенно улыбнулась.
- Я смотрю, Вера, вы тоже очень хитрый человек, и потому побеседовать с вами для меня просто удача. Скажите, Вера, сколько вам лет?
- А сколько бы вы дали?
- Человек с тобой по-людски говорит, совесть поимей! - не выдержал Шаповалов. - Следствие идет! Показания даешь, а не пивом торгуешь! Документы оформляются, а ты все думаешь, что заигрывают с тобой! Отыгралась, хватит! Для протокола человек спрашивает, а не для того, чтобы!..
- Для протокола - двадцать девять, - вздохнула Горбенко.
- Двадцать девять?! - воскликнул Колчанов. - Надо же... А я думал... Ну, двадцать два, двадцать три...
- Вот видишь, Михалыч, как надо с женским полом разговаривать, - повернулась Горбенко к Шаповалову.
- Продолжим наш разговор, - вмешался следователь. - Ответьте мне, Вера, на следующий вопрос... Вы замужем?
- Да. Хотя... Нет. Сейчас - нет. Уж год как на свободе.
- Здесь уже развелись?
- И сошлись, и развелись. Бог даст, опять сойдемся. Пролив, он такой, - кого угодно и сведет, и разведет. Вот приедете следующий раз, фамилия у меня - Шаповалова. То-то смеху будет, а, Михалыч!
- А разошлись почему?
- Была история... К нашему разговору отношения не имеет.
- Да какая там история! - воскликнул Шаповалов. - Изменила мужу, вот и вся история. А Горбенко, наш главный механик, особо не рассуждал: распрощался с женой - и будь здоров!
Горбенко медленно повернулась, посмотрела на участкового, долго так посмотрела, чтоб он успел заметить, какой у нее презрительный и опасный взгляд, чтобы осознал неизбежность крупного разговора.
- До чего же люди разные бывают, - сказала Горбенко следователю. - Не пришло ведь Михалычу в голову сказать, что так, мол, и так, случилась у нашей Веры Ивановны единственная красивая любовь в жизни, но кончилась, можно сказать, трагически. Ведь не сказал так. Изменила, говорит, и все тут. А ведь тоже мораль читает, жить учит...
- Ладно, Вера, - сказал Колчанов. - Простим его. Он человек строгих правил, опять же должность обязывает. Простим. Расскажите лучше о магазине.
- Да что там рассказывать... Обычный магазин, сделали его в брошенной избе, когда один наш начальничек невысокого пошиба однажды на Материк деру дал. Вот в его избе и сделали. А как-то раз наши торговые организаторы - не иначе как с перепугу - забросили нам бочку пива. Мы, конечно, еще попросили. С тех пор иногда забрасывают. Раз в месяц, в два месяца...
- Народу много собирается?
- Почти все мужики у нас перебывают, пока пиво есть. Да и женщины, я заметила, не прочь иногда пивком побаловаться. У нас ведь кроме магазина и податься некуда... После работы иди отсыпайся, отоспавшись - на работу собирайся. Клуб, правда, есть при школе. Вы не были в том клубе? И правильно. Кроме наглядной агитации там и нет ничего. Мыши одни.
- Бедная агитация, - вздохнул Колчанов. - Кто начал драку?
- Знаете, я так скажу... Бывает, драка начинается за неделю, за месяц... И в уме они уже давно дерутся, смертным боем друг друга колотят... Ну, обидел один другого, слово поперек сказал, за дивчиной приударил... Вот они и дерутся. А тут подворачивается случай наяву подраться, и вроде бы упустить этот случай нельзя, характер не позволяет.
- Вера, я не против, пусть в уме хоть весь ваш Поселок друг друга переколотит. Но мне интересно, кто первым наяву ударил. Это очень важно.
- А вот и не знаю. Не видела. У нас так: пиво налей, закуску подай, сдачу отсчитай, на глупость на каждую ответь, а не ответишь - на себя пеняй, а там уже очередь за хлебом, за мылом вы строилась...
- Ну, хорошо. Расскажите о Горецком.
- Думаете, он зачинщик? Ничего подобного. Ведь этот... Самолетов так на него попер, так попер...
- Значит, вы все-таки кое-что видели? Горецкий ударил ножом Самолетова?
- Так уж и ударил... Отмахнулся.
- Ну, ладно, главное, что вы видели удар ножом и не стали утаивать это от следствия. Вы поняли свою задачу свидетельницы и помогли правосудию.
- Чего это я помогла? Ничего я не помогала. Вы спрашиваете - я отвечаю!
- Конечно, отвечаете. За все свои показания отвечаете. Ведь не исключено, что Самолетов останется инвалидом...
- Проживет.
- Вера, ну неужели вы считаете, что все получилось справедливо?
- С каких это пор с продавцом о справедливости стали говорить? Не нам об этом судить, не с нашим рылом. Это уж вы решайте, вам за это деньги платят, вроде неплохие деньги, - отрабатывайте.
- Что-то, я вижу, не по душе вам этот разговор... Но давайте уж до конца выполним наш долг следователя и свидетеля. Итак, мы выяснили: Самолетов подошел к Горецкому, что-то сказал ему, а тот вынул нож и отмахнулся, как вы сказали. Теперь перейдем к Большакову. Какие у него были отношения с Горецким?
- А у Большакова со всеми одинаковые отношения - дружинник он. И все здесь отношения. Придет в магазин, бывало... Ну, да ладно. А с Самолетовым они друзья. Мишко вам больше про него расскажет.
- Кто-кто?
- Та Мишко ж, - Горбенко кивнула в сторону Шаповалова.
- A-а, Михалыч... Он расскажет. Он уже и так много чего порассказал... Да! Вот все время хочу спросить - вы посуду пустую в магазине принимаете?
- Посуду? Стеклотару то есть? Ха! Не хватало, чтоб мы еще с бутылками возились... Куда нам их - солить? Или, может, вертолет специальный заказывать!
- Вообще-то верно, тут я маленько оплошал... Но тогда откуда же в подсобке столько пустых бутылок? Я почему спрашиваю - тут поговаривают, что не только пивком в магазине можно побаловаться, а и водочка на разлив бывает.
- Ох, чует мое сердце - Шаповалов вам все как есть выложил!
- Каюсь, гражданка Горбенко, моя работа.
- Вот так, Валентин Сергеевич, и поработайте - сначала просят, слезы горючие на прилавок льют, мордой об углы колотятся, а потом сами же тебя и продают! Можно после этого людям верить?
- Это что же, Михалыч тоже об углы колотился и водки выпрашивал?
- Не о нем речь, я в принципе...
- А, в принципе, тогда другое дело. Так что, Вера, кроме пива в тот вечер, когда у вас чуть было смертоубийство не произошло, в магазине продавалась водка на разлив?
- Это еще доказать надо.
- Можно и доказать. Свидетелей найдем, очные ставки устроим, ревизию проведем... Но лучше сразу признаться, как дело было. Сами понимаете...
- Ну и хитрый же вы человек! - с одобрением произнесла Горбенко. - И не хочешь, а признаешься.
Когда протокол был готов, Горбенко прочитала его, наклонилась, полностью вывела свою фамилию и, не распрямляясь, не отводя пера от бумаги, посидела немного, глядя куда-то сквозь протокол.
- Как приговор себе подписала, - сказала она тихо.
- Что уж теперь вздыхать! - утешил Шаповалов.
- А тебе и в радость! Понимаю я... Чем больше виновных окажется, тем меньшая вина участкового. А она ведь все равно есть, вина-то. Ведь знал Шаповалов и о посуде, и о водке на разлив... Все знал. А теперь, когда беда стряслась, вроде бы не прочь и кулаком по столу постучать. Ну что ж, до свиданья! Приятно было познакомиться.
Горбенко плотно затянула платок на голове, взяла со стола варежки. Дверь она притворила осторожно и плотно - как из пустого дома вышла.
- Что, Михалыч, пристыдила гражданка Горбенко? - без улыбки спросил Колчанов. - Пристыдила. И сказать нечего... Бывает, видим, что-то не так делается, а вмешаться - сил душевных, смелости человеческой не хватает. Случится что - виновных искать начинаем, все дыры виновником заткнуть норовим. Даже дыры в собственной совести. А виновник-то нередко отказывается человеком, который только и того, что послабже других, только и того, что первым на непорядке споткнулся...
Колчанов взял из папки новый бланк протокола и задумался. Вера Горбенко, щурясь от яркого солнца, поскрипывая валенками по снегу, уже торопливо шла по улице в свой магазин, в он еще мысленно все задавал ей новые и новые вопросы, вслушивался в напористый голос, пытаясь отделить правду от лжи, напускную бесшабашность от настоящей боли...
Вошел и остановился у двери Ревнивых, маленький, жилистый мужичонка с цепким, насмешливым и не очень трезвым взглядом - повестка к следователю освобождала его от работы, и он отнесся к этому дню, как к праздничному.
- Вот это и есть наш уважаемый Павел Федорович Ревнивых, - напомнил Шаповалов.
- А! - Колчанов поднял голову. - Добрый день, Павел Федорович! Чего же вы стоите? Садитесь, вот мы с Михалычем и стул для вас приготовили.
- Отчего же не сесть, ежели хороший человек просит... Сядем.
- Кем вы работаете, Павел Федорович?
- А замещаю начальника ремонтной мастерской. Нет у нас полноправного начальника, я вот только есть - бесправный, можно сказать, начальник. Панюшкин все не решается утвердить. Чем-то я ему не угодил... Но кому-то надо работать! У нас как... Работаешь - молодец, грамоту тебе под мышку! А воздать, так сказать, должное - это, братец, погоди. Вот если бы ты здоровался поласковее, к трибуне дорожку протоптал, свое лыко в строку насобачился бы вставлять, вот тогда тебе и должность, и зарплата, и почет. А работа - это так, это не самое главное.
- Поимей совесть, Павел! - возмутился Шаповалов. - Тебе ли на Панюшкина бочку катить! А что начальником мастерских не назначил, так сам виноват. Ты же отказался! А теперь, выходит, не угодили тебе?
- Павел Федорович, - строго спросил Колчанов, пресекая перепалку, - из-за чего возникла драка в магазине?
- Из-за чего драка, - проговорил уже спокойно Ревнивых. - Из-за чего драка? Женский пол тому виною. Вот мое слово.
- Весь женский пол или кто конкретно?
- Конкретно - Анюта. Анна Югалдина, это она смуту вносит. Если между нами да по-культурному - девушка легкого жанра.
- Эти слова можно записать?
- На кой? - удивился Ревнивых и даже по сторонам посмотрел, словно бы призывая всех в свидетели. - Я же предупредил - между нами. Кто ж ее знает, какая она на самом деле? Может, она... балерина какая подпольная! Говорят. Зря говорить не станут.