- А почему вы уверены, что это был не просто покупатель?
- Какой же покупатель, если он к прилавку и не подходил, а прямо к Павлу Антоновичу, да еще не спрашивая, как к нему пройти.
- А как был одет этот человек, если вы заметили?
- Обыкновенно… В куртке… Кажется, без галстука.
- А вы не помните, в какой именно день приходил этот человек?
- Нет, точно не помню.
- Ладно, это установить не трудно: вспомним, когда весь день шел дождь. И последний вопрос. Как вы относитесь к вашему директору, что он за человек?
Валентина пожала плечами.
- Как отношусь? Да никак. Директор и директор. Вообще-то в магазине порядок… ничего не скажешь.
- И все-таки мне показалось, Валентина, что вы его не очень жалуете…
- Да нет, все нормально, Сергей Родионович.
- Спасибо вам большое, Валентина.
- Да что вы, не за что.
- И как договорились, в магазине ни слова.
- Я ж вам сказала…
●
Шубин подошел к окну кабинета, схваченному решеткой, невидяще уставился во двор, побарабанил пальцами по подоконнику.
Голубев сидел за столом, подперев подбородок ладонью.
- Значит, кроме того, что Польских соврал относительно денег - он же уверял, что взял их дома, - пока что мы ничего не выяснили, - сказал он.
- И еще у нас есть человек с сухой головой во время дождя, - не поворачиваясь, добавил Шубин.
- Я бы предпочел, чтобы у него была мокрая голова в сухую погоду. Тогда все было бы просто: проверить все души, ванны и краны в Москве и установить, кто именно мыл в этот день голову.
- Боря, - сказал Шубин, - я заметил, что твои потуги на остроумие особенно настойчивы, когда у тебя нет идей. Поэтому ты обычно такой веселый человек.
- Спасибо, шеф. Неизвестно еще, что лучше: много идей и мало остроумия или наоборот.
- Еще хуже, когда нет ни идей, ни остроумия.
- Сережа, твоя самокритика разрывает мне сердце. И поэтому я тебе скажу вот что: давай в качестве рабочей гипотезы действительно исходить из того, что этот посетитель Польских, среднего роста и с широкими плечами, вполне мог быть узбеком в операции "бидон". Тем более, что по описанию потерпевших главный узбек был тоже среднего роста и довольно широкоплечий. Возраст пока что принимать во внимание не будем, как и его реденькую бородку. Давай дальше исходить из того, что он заезжал к Польских на машине, причем, очевидно, на такси.
- Все может быть…
- И давай исходить из того, что он должен был хорошо знать этот переулочек, знать, что там сносят дома, знать, когда там кончают работать…
- Все это он мог узнать от Польских. Он же работает недалеко оттуда.
- Это в том случае, если идея всей операции принадлежит Польских. А если это идея узбека? И сценарист он, а не Польских? Тогда именно он должен был хорошо знать этот переулок, выбрать его. "Кукольник" - из уголовных профессий одна из наиболее квалифицированных. И, как всякий хороший специалист, вряд ли он положился бы на неопытного наводчика в выборе места для работы.
- Допустим, Боря, ты прав. Что это нам дает?
- А то, Сергей, что человек с сухой головой либо живет где-то там, либо работает. Это всего лишь шаткая гипотеза, но, пока нет лучших, бросать ее, по-моему, не стоит. Есть хоть что-то, над чем работать.
- Исчезающе малая величина, стремящаяся к нулю.
- Хватит тебе постоянно бить меня нулями.
- Я им мщу, нулям. Мишка двойку вчера получил за нолик.
- Бедный ребенок. Семь лет - и такой жестокий удар судьбы… Ох, хох-хох, грехи наши тяжкие…
Голубев достал из ящика бутылку коньяка, встал из-за стола, неслышно подошел к Шубину, все еще стоявшему лицом к окну, приставил бутылку к его спине и громко скомандовал:
- Хенде хох, русс, сдавайс!
Шубин поднял над головой руки:
- Гитлер капут! Проигрыш?
- Так точно, товарищ майор. Пострадал за родное "Динамо".
- Армянский?
- Так точно, три звездочки.
- Это хорошо, - мечтательно вздохнул Шубин.
- Тш-ш, товарищ майор, кто-нибудь услышит - решит, алкоголик в МУРе.
- Ничего, скажем, следственный эксперимент. А что ты сейчас собирался делать?
- Да ничего особенного…
- Может быть, поедем ко мне? Сейчас позвоню Вере. Он набрал номер и сказал в трубку:
- Верочка, ты не волнуйся, но у меня очень неприятные новости. Понимаешь, Борис случайно нашел у себя в столе бутылку коньяка…
- Идиот, - добродушно сказала Вера. - Приезжайте, - и положила трубку.
- Не женись, Боря, - грустно сказал Шубин, надевая пальто.
- Стараюсь, товарищ майор.
…Миша еще не спал, с криком выскочил в коридор в одной пижамке и прыгнул на шею Голубеву.
- В отца ты, Мишуля, интуиция у тебя. Чувствуешь, что у меня в кармане. Вот тебе шоколадка за двойку.
Вера грозно нахмурилась сквозь улыбку:
- Ты с ума сошел! Вырабатываешь у ребенка положительный условный рефлекс на двойки.
- Эх-хе-хе, а на что еще детям друзья дома? Воспитывают родители, а портят дяди. Как ты считаешь, Майкл?
- Это ты юмор говоришь.
- Правильно, Майкл, молодец.
- Спать, - решительно скомандовала Вера. - Попрощайся по-английски и бегом в кровать, уже половина девятого.
- Гуд найт, - сказал мальчик и в сердцах добавил: - Вырасту - сроду спать не буду ложиться.
Они уселись за стол на кухне, и Голубев торжественно достал из кармана бутылку.
- Нун гут, загте дер бауэр, - удовлетворенно сказал он.
В школе на уроках немецкого они долго читали один и тот же рассказ про крестьянина, и запомнившаяся фраза употреблялась ими на все случаи жизни.
В прошлом году на стадионе в Лужниках Голубев заметил со своего места Стасика Феофанова, с которым не виделся с окончания школы. Стасик, солидный и слегка полысевший, смотрел на разминавшихся перед началом матча футболистов и разговаривал с соседом.
Голубев сложил руки рупором и крикнул:
"Нун гут, загте дер бауэр!"
Стасик на мгновение оцепенел, потом подпрыгнул, словно прямо под ним взорвалась петарда.
Он увидел Голубева в трех рядах от себя, взмахнул руками, расплылся в блаженнейшей улыбке, в которой, казалось, участвовала даже его лысина, и заорал:
"Нун гут, загте дер бауэр!"
Соседи, забыв про игроков, с удивлением смотрели на двух людей, колотивших друг друга по спинам жирными, раздувшимися портфелями и выкрикивавшими:
"Нун гут!.."
"Загте дер бауэр!.."
- Вполне согласен с твоим бауэром, - кивнул Шубин. - Действительно, гут. Пододвигайте ваши стаканы, леди и джентльмены.
- Дикари вы все-таки, - улыбнулась Вера, подставляя тем не менее стакан. - Коньяк - и в стаканы. Коньяк полагается пить по капельке, скорее даже нюхать его, согревая в руке бокал, чтобы лучше почувствовать аромат.
- Это точно, - охотно согласился Голубев. - "Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными глазами…" А.Блок. Указываю автора во избежание обвинений в плагиате.
- Для плагиаторства нужно быть культурным человеком, - наставительно сказал Шубин. - Итак, мои маленькие бедные друзья… Вера, ты мне друг? Ты меня уважаешь? То-то же… Итак, за культуру!
Они выпили, закусили, и Голубев подумал, что жизнь все-таки хороша, и сидеть вот так у Сережи и Веры, трепаться, ощущать тепло коньяка и этой милой пары - это все-таки здорово. И вечно мы недовольны, вечно мы куда-то торопимся, вечно нас разъедает какая-то неудовлетворенность, и годы идут, черт бы их побрал, и не замечаем мы, не умеем оценить радости, не подверженной преходящей моде и преходящим заботам, не умеем отличать настоящее от всякой чуши…
- Боря, я тебе невесту нашла, - сказала Вера.
- Не могу, Верунчик, начальство не разрешает жениться.
- Это кто же? Уж не…
- Он. Твой супружник.
- Эгоист. Еще бы! Самому такая жена досталась, что и сниться ему не могла.
- Это точно, - прерывисто вздохнул Шубин, - не дай бог увидеть такую во сне.
- Ах так? - вспыхнула Вера. - Шубин, к барьеру! Стреляться с трех шагов!
Это была их старая игра, много раз повторяемая и, как это бывает в дружных семьях, ставшая от этого особенно милой.
Вера встала напротив мужа, вытянула вперед правую руку и прищурилась, словно целилась. Тот тоже принял позу дуэлянта.
- Считайте, капитан, - властно сказала Вера.
- Стрелять на счете три. Считаю: раз, два, три!
- Паф! - сказали дуэлянты и упали друг другу в объятия.
- Нун гут, загте дер бауэр, - пропел Голубев. - Нальем по второй, пока вы еще не укокошили друг друга.
- Ну так как, знакомить тебя с невестой? Молоденькая, красивенькая, умненькая…
- Знаем мы этих молоденьких, - сказал Шубин, пережевывая котлету. - Нынешнее поколение…
- Это точно, Родионыч. Вот давеча, лет эдак с полсотни с гаком назад, еще перед ерманской войной, - задумчиво сказал Голубев, - молодежь была…
- А все-таки удивительно, - заметила Вера, - как всегда ругают молодежь. Я где-то читала, что одна американская газета напечатала цитату, в которой говорилось… Я точно не помню, но примерно что-то в этом роде: "Что творится с нынешними молодыми людьми! Никогда еще на людской памяти не было поколения, которое бы так не уважало старших, которое бы так не издевалось над их традициями и устоями…" Ну и так далее. И газета попросила читателей догадаться, кто и когда это сказал. А потом сообщила, что это дословный перевод из одного древнеегипетского папируса…
- Забавно, - сказал Шубин. - Кстати, Веруш, как ты думаешь, выйдет ли нормальный человек утром из дома без шапки, если на улице проливной дождь?
- В Древнем Египте?
- Нет, в современной Москве.
- Нормальный - нет. Но какое отношение…
- Обожди. Хорошо. А если он едет в такси в этот же дождливый день, где будет шапка?
- Очевидно, у него на голове.
- Ты умная женщина, и именно за это я тебя люблю. Ну, а если этот человек - водитель такси и целый день сидит за рулем в теплой машине, может ли он снять шапку?
- Сереженька, - жалобно взмолилась Вера, - мы же договорились: дома о делах - ни-ни.
- Последний раз, Веруш. Обещаю.
- Может, Сережа, может, - быстро сказал Голубев. - Я несколько раз видел, как они кладут фуражку на полочку под задним стеклом. Как я раньше не сообразил?
- Классическая фраза оперативного уполномоченного, - рассмеялся Шубин. - Значит, будем исходить из того, что посетитель Польских был шофером такси.
- Ну, всё, - пробормотала Вера, грустно улыбнулась и принялась собирать посуду, ставя ее в мойку. Она уже привыкла к этим, казалось, внезапным ассоциациям мужа и Голубева, неожиданным извержениям постоянно тлеющих где-то в глубинах их сознания мыслей, привыкла и примирилась, понимая, что их работа неизбежно захватывает их, может быть иногда и против их воли, и, отвлекаясь, они лишь отвлекаются от нее наполовину и никогда целиком.
Она пустила горячую воду, еще раз вздохнула и принялась мыть тарелки.
Хотела бы она другой работы для Сергея? Кто знает? Трудно сказать… Конечно, в другом месте он был бы наверняка не так занят и получал бы, может быть, побольше… Но он был бы тогда не он, потому что представить Сергея другим, не погруженным вечно в его дела, не чувствовать напряженную работу его мысли ей было трудно, как, например, представить его мелочным, скупым, педантичным… Бог с ним, если он всем этим живет и любит свою работу…
- В таком случае, - сказал Голубев, - не исключено, что эта твоя продавщица смогла бы узнать нашего гипотетического шофера. Для этого ей нужно всего-навсего прокатиться на всех пятнадцати тысячах московских такси, причем в две смены, так как на каждой машине работают два сменщика. Итого тридцать тысяч поездок. Считая по десять поездок в день, ей понадобится для этого всего-навсего три тысячи дней или около восьми лет.
- Точнее, восемь лет и два с лишним месяца.
- Месяцем больше, месяцем меньше, не будем торговаться. Но если говорить серьезно, придется пересмотреть кучу фотографий.
"Постой, постой, Боря… - подумал он. - Что-то у тебя сейчас мелькнуло в голове. Минуточку, минуточку…" Он вспомнил, как однажды приехал поздно вечером из Лобни, от приятеля, и у Савеловского вокзала увидел огромную очередь на такси. Он нерешительно раздумывал, пристроиться ли в ее хвост или идти на автобус, но человек, стоявший перед ним, словно прочел его мысли и сказал:
"Становитесь, становитесь, молодой человек, здесь рядом парк, и машины подходят быстро".
- Сережа, - сказал он, - если я не ошибаюсь, рядом с этим Строевым переулком есть парк…
- Похоже, - задумчиво сказал Шубин, - очень похоже. Начнем с него.
Глава 7
День был осенний, дождливый, и перед воротами мойки таксомоторного парка вытянулась длинная очередь забрызганных грязью машин. Когда металлические двери со скрипом подымались вверх, очередная машина нетерпеливо срывалась с места и исчезала в низком здании. Казалось, ей хотелось побыстрее вымыться после рабочего дня и отдохнуть несколько часов, блаженно остывая всем своим металлическим телом.
Шоферы, ожидавшие своей очереди, дремали за рулем, давая отдохнуть глазам, и лишь те, кто был помоложе, с любопытством следили за молодой женщиной в светлом синтетическом пальто, стоявшей у ворот и то и дело посматривавшей на часы.
- Добрый вечер. Давно меня ждете, Валентина? - спросил Шубин. - Я, кажется, не опоздал?
- Нет, что вы, Сергей Родионович, это я просто раньше времени пришла.
Они прошли в отдел кадров, расположились в небольшой комнатке, и худая, костлявая женщина в свитере, неодобрительно поджав губы, принесла и положила на стол стопку личных карточек.
- Ну-с, Валентина, с богом, - улыбнулся Шубин. - Смотрите на фото и главное - не пытайтесь обязательно найти кого-нибудь. А то вы девушка, видно, добрая, не захотите огорчить старичка…
- Это вы-то старичок, Сергей Родионович?
- Угу… Не захотите огорчать и обязательно укажете на какое-нибудь фото. Не нужно. Не подготавливайте себя к тому, что каждое следующее фото во что бы то ни стало должно быть фото именно того человека, которого мы ищем. Попадется - хорошо, не попадется - ничего не поделаешь. Придумаем что-нибудь еще…
С маленьких карточек на Валентину смотрели лица: нахмуренные и доверчивые, молодые и пожилые, симпатичные и неприятные.
И Валентина почему-то вдруг подумала, что за каждым из этих маленьких листков фотобумаги стоит чужая жизнь, которую она не знает и никогда не узнает; что мир огромен, и среди этого людского моря она, Валентина, лишь крошечная песчинка, знакомая лишь с несколькими другими песчинками, такими же крошечными, как и она. И навсегда останется такой песчинкой. Ей стало грустно, и она привычно мысленно сказала себе: "Опять за свое, дура! Поменьше настроений".
Они просмотрели первую стопку, и женщина в свитере принесла вторую. Выглядела она по-прежнему недовольной и всем своим видом, казалось, говорила: "Что я вам, граждане, грузчик, что ли?"
Не повезло им и со второй, и с третьей порциями… Несколько раз Валентине казалось, что лицо похоже, но, присмотревшись, она со вздохом опускала карточку. Когда Валентина уже почти заканчивала четвертую стопку, она вдруг, не удержавшись, крикнула:
- Он! Нашли!
С фотографии смотрело лицо человека лет тридцати, с сильным, решительным подбородком, маленькими, недоверчиво смотрящими глазками.
- Точно он? - спросил Шубин.
- Точно, Сергей Родионович. У меня на лица память хорошая. Увижу раз - и через десять лет вспомню. Он, точно он… Ну вот, всё вы и закончили. - В голосе ее прозвучала легкая, еле уловимая грусть, и Шубин подумал, что ей, может быть, немножко жаль расставаться с чем-то для нее новым, непохожим на привычные будни.
- Ну что вы, - усмехнулся Шубин, - "закончили"! Еще и не начинали. И если это даже и тот человек с сухой головой, может вполне оказаться, что он вовсе и не тот, за кого мы его принимаем, вернее, хотим принять… Посмотрим-ка, кто он. Ага, Ворскунов Алексей Иванович, тридцать девятого года рождения, вот и адрес его…
- Все, Сергей Родионович? - Валентина поднялась и надела пальто.
- Господь с вами, Валентина! Разве от нас так скоро отделаешься? Придется нам поговорить с Ворскуновым Алексеем Ивановичем, познакомиться с ним. Да и вы должны убедиться, что он - это он. Что-нибудь придумаем, как это лучше сделать, и я вам позвоню. Хорошо?
- Хорошо, - сказала Валентина и улыбнулась.
- Ну вот и прекрасно. Спасибо вам преогромное за помощь. Мы ведь без вас ничего - пустота, фикция. Без вас и тысяч таких же добровольных помощников.
- Ну что вы… До свидания.
- Минуточку, Валентина. Меня уже давно мучает один вопрос, но никак не могу решиться спросить вас… Просто не знаю, что делать…
- А вы спросите.
- Скажите, Валентина… как делаются такие высокие прически, как у вас? Как они держатся?
Девушка фыркнула, подавившись смехом.
- А еще уголовный розыск называется. Это, Сергей Родионович, профессиональный секрет. Если мужчины будут все знать…
- Жаль, - вздохнул Шубин. - Но не мы, так следующее поколение мужчин обязательно раскроет эту жгучую тайну… Так я вам позвоню, Валентина.