Сакстон – человек очень известный в некоторых кругах нашего славного города и – главное! – ок(рестностей), и мы в полиции давно мечтали поймать его с рукой, засунутой по локоть в чужой карман. Однако Мишель наловчился так быстро выдергивать руку обратно, что нам никак не удавалось найти никаких формальных поводов для задержания этого прохвоста. На удивление, Мишель оказался среди схваченных во время рейда в кабак "У гиппопотама" и даже, забывшись, оказал сопротивление. Возопив от радости, на него накинулось сразу трое наших бравых сотрудников, и Мишель тотчас понял, как оплошал. Но было уже поздно: со скованными между ног руками он, согбенный, был немедленно отправлен в полицейский участок.
Странно, но "Кретинос Бэнд" на Сакстона никакого благотворного воздействия пока не оказал…
– Нет, Джилли Эванс бывает весьма вежлив, когда имеет дело с приличными джентльменами и с дамами, – ответил я Мишелю и отпил пива. Сакстон сверлил бутылку страстным взглядом. – Но вы, судя по вашему поведению, человек неприличный и, к тому же, не джентльмен. А прав и свобод у вас полно. Полно!
– Как это? – Сакстон даже чуть со стула не свалился от удивления. – Чем я не джентльмен? Или джентльмены теперь больше не могут зайти выпить и закусить в то место, какое им попадается на пути? У джентльменов уже нет свободы выбора?
– Свобода выбора – неотъемлимое достояние джентльмена, но джентльмен не оказывает сопротивления сотрудникам правоохранительных органов, находящимся при исполнении служебных обязанностей. По определению.
– А сотрудники предъявляют при этом удостоверения? Предъявляют? – загорячился Мишель, безуспешно дергая стул за спинку: наверное, хотел оказать овередное сопротивление. На сей раз стулом. – Я, между прочим, думал, что меня грабить пришли.
– Ну да, решили отобрать все двенадцать долларов и сорок семь центов мелочью, имевшиеся у вас в карманах в момент задержания. Такая фантастическая добыча ударила бы бандитам в голову! – усмехнулся я.
– А может, это мои последние деньги! Скопленные на черный день! Кому какое дело!.. И вообще, дайте закурить, – потянулся Мишель к коробке леклеровских сигар на моем столе. Я проворно заменил ее на пачку китайских сигарет "Белая овца", без фильтра и крайне вонючих. Мишель с отвращением отдернул руку и наградил меня взглядом.
– Вот что, господин… – Я глянул в протокол. – Господин Сакстон. Хочу вам сказать, что вы мне порядком надоели, и я испытываю желание отправить вас с вашими правами и свободой выбора обратно в камеру и продержать там месяца три, но из гуманистических соображений последний раз предлагаю вам не валять дурака и отвечать на мои вопросы.
– Между прочим, за оказание сопротивления при задержании мне положено полтора месяца или штраф до пятисот долларов, – заметил ушлый Мишель. Молодец, уголовный кодекс он знает. Сегодняшний его вариант.
– Ошибаетесь, господин… э-э-э… Сакстон. За убийство полицейского при задержании полагается гораздо больший срок.
Мишель вскочил. Он был вне себя.
– Сядьте, чего это вы распрыгались? При операции в кабаке "У гиппопотама" было убито несколько полицейских. Чем вы докажете, что это не ваша работа? Может, у вас свидетели есть?
От неожиданности у Мишеля отвисла челюсть.
– Я… Я буду отвечать только в присутствии моего адвоката.
– Да что вы? – восхитился я. Терпеть не могу, когда они так говорят! – Неужели же так-таки только в присутствии? А у вас и адвокат имеется? Надо же! Должно быть, хороший адвокат. Дорогостоящий. Высокооплачиваемый. Не так ли? – Мишель молча разглядывал свою коленку. – Ну так вот, господин… э-э-э… Сакстон. Я намерен немножечко нарушить ваши драгоценные права. Некоторые из них. Знаете, как это бывает? Раз – и нарушил.
– Что вы имеете в виду? – Мишель нахмурился.
– Да ничего особенного, дорогой… сэр. Я, знаете ли, вас сегодня вообще не видел.
– Как это?
– Да так. Не видел – и все. В "Гиппопотаме" мы похватали разных негодяев, но вас среди них не было. Вы же честный человек. Человек с адвокатом. Джентльмен. Вы в такие места не ходите. У вас свобода выбора. Кто вас знает, как вы этой свободой распорядились и куда вы делись. Пропали. Подвалы тут глубокие. Кормят не то чтобы хорошо, но протянуть можно долго. А общество мне еще спасибо скажет. Большое спасибо. Даже, может, подарит мне золотые часы с какой-нибудь похвальной надписью.
– Вы не можете так поступить…
– Как – так? О чем вы вообще, простите? Я вас вообще не видел, вы разве не слышали?.. Ладно-ладно, что вы так побледнели… Вернемся к нашим пагодам. Значит, свидетелей у вас нет. Это, конечно, нехорошо. А адвокат – вы что-то сказали про адвоката?
– Это… Ничего я не говорил. Какой адвокат?
– Да? Значит, мне показалось. Плохой знак, мало сплю. Все вас ловлю, а вы убегаете. Но вы мне даже симпатичн: такой человек – и без адвоката! То есть, я понимаю, что уж вы-то могли нанять их с десяток, с вашими-то доходами! Но вы – настоящий гражданин, а граждане должны идти друг другу на встречу, помогать, одним словом. Улавливаете мою мысль? Я так уже иду вам на встречу, протягиваю крепкую руку помощи: если вы ответите на интересующие меня вопросы, я не стану вешать всех этих покойников на вас, хотя и хочется… Ну, вы созрели? Или музыку включить? Дивная, кстати, музычка, вы не находите?..
Сакстон не находил.
– Итак, вопрос первый: что вы знаете о Патрике, о кабаке "У Гиппопотама" и о рахиминистическом заговоре? И что вас – вас! – связывает с этой вшивой компанией, носящей кожаные трусы?
Сакстон поглядел на меня искоса, мученически взял из пачки "Белую овцу" и закурил. В кабинете завоняло помойкой, и я включил кондиционер.
– Ну так как?
Мишель сосредоточенно курил. Я снова запустил кассету "Кретинос Бэнд".
Некоторое время мы молчали, только супермузыканты на все лады издевались над своими инструментами, а я пил в задумчивости пиво.
Жаль, если Мишель мне ничего не расскажет. Впрочем, не беда: бандитскую группу "Конфетка" мы и так выловим. Куда она денется? Два других бандитских господина уже не сдюжили музыки и признались, что в кабаке "У гиппопотама" помимо рахиминистических кадров собирались и мафиозные элементы, и некоторые из них до того втянулись в политическую жизнь, что тоже переоделись в кожаные трусы и носки. Иными словами, в кабаке Патрика имела место смычка оппозиционной партии с мафиозными образованиями со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Один рахиминист показал кстати, что при нем господин по фамилии Сакстон упоминал про плантации опиумного мака. Что, безусловно, интересно.
И вот господин по фамилии Сакстон сидит передо мной на привинченном к полу стуле и не желает отвечать на вопросы. Вместо этого он нервно курит сигарету без фильтра и распространяет зловоние.
– Мне надо подумать, – произнес наконец Мишель.
– Валяйте, думайте… Вон там, на столе, возьмите бумагу, карандаш и набросайте на досуге, в камере, схему пути к опиумным полям, с которых вы снимаете дюжий урожай. – Я нажал на кнопку. – Жду вас буквально завтра в это же время. И чтобы я не забыл о вас, помните обо мне.
Вошел Кэннонбол Матс, один из старейших сотрудников управления, служивший еще при покойном герцоге: пузатый, угрюмого вида мужчина в форменной рубашке с закатанными рукавами и в черных брюках. Правое, весьма оволошенное запястье господина Матса украшала изящная цепь с серебряным полумесяцем. К слову сказать, Кэннонбол Матс – самый отчаянный сквернослов во всем управлении и в определенных жизненных ситуациях способен к поразительным речевым оборотам, что объясняется, конечно, богатейшим опытом службы и вращением в соответствующих кругах нашего населения, а также личным знакомством с Люлю Шоколадкой.
– Матс, – обратился я к нему, – отведите господина в его камеру. Проследите, чтобы он не зарезался карандашом и дайте ему послушать "Шесть маленьких в три ряда" из репертуара "Кретинос Бэнд".
Матс кивнул, шагнул к Сакстону и хлопнул его по плечу:
– Ну ты, самка мужчины, поднимай свой тощий зад. Пошли со мной, детка.
– Оскорбление! – ткнул в Матса пальцем вскочивший Мишель. Потом по лицу Сакстона пробежала легкая тучка недоумения: Мишель чувствовал, что Кэннонбол его как-то обозвал, но вот как – осознать был пока не в силах. (Действительно – самка мужчины… Раз есть такие звери, стало быть, должны быть и где-то, причем не так далеко, и самцы женщины. Ох, и сложна же жизнь в своих тонких проявлениях!)
Матс широко открыл глаза в удивлении: сегодня он был на редкость скромен в выражениях.
– Какое же тут оскорбление? – вступился я. – Просто господин Матс привык называть вещи своими именами. Зад у вас и правда тощий. Или вы не мужчина?.. Бумагу не забыли? Увидимся!
Дверь за Сакстоном и Матсом тихо закрылась.
…Ну зачем, зачем господину шерифу понадобилось срочно допрашивать этих бандитов, когда еще не найден Стэн Шатл и Арторикс не приведен полностью в человеческий вид, когда кругом полно другой, гораздо более важной работы? Ну зачем я торчу тут с этими идиотами и выуживаю малозначительные сведения о подпольных героиновых комбинатах и фабриках по производству красочных плакатов "Смерть Дройту"? Может быть, у шерифа мания величия?
Запищал селектор.
– Да?
– Шеф, – послышался голос дежурного, – к вам следует господин Шаттон. В руках у него ящик.
– Прекрасно. Не препятствуйте. Пусть следует. Вместе с ящиком… И пригласите ко мне мисс Энмайстер.
Я открыл ящик стола, где у меня устроен небольшой, но вместительный холодильник и достал очередную бутылку ледяного пива. Как и Шоколадка, я люблю, чтобы все необходимое было под руками.
В дверь слегка поскреблись, и на пороге появилась Лиззи – в обычном своем джинсовом костюме, с "береттой" на боку. Из-под челки блестел лукавый глаз. В правой руке Лиззи крутила узкие черные узкие очки.
– Звал? – спросила моя боевая подруга, даря мне нежный воздушный поцелуй.
– Именно! – Я основательно приложился к пиву, подошел к ней и поцеловал в макушку. – Лиззи, приведи в действие кофеварку и сделай пару эспрессо: тебе и Люлю, который будет сейчас здесь. Я подумал, что тебе может быть интересно, чем он нас порадует.
Лиззи кивнула и ушла в угол кабинета, где между двумя креслами у меня для таких случаев была предусмотрена кофеварка. Механизм заработал: зашипело. Кому-то может показаться, что я пригласил Лиззи непонятно зачем: ведь, содержание нашей вдумчивой беседы тут же станет известно в ее отделе, ибо таков уж удел службы контроля за информацией, будет накручено на большие бобины или сразу оцифровано и помещено в банк данных. Но лично мне гораздо приятнее, когда мой голос записывает не просто какой-то бездушный магнитофон, но это происходит в личном присутствии контролера, тем более такого прелестного, как госпожа Энсмайтсер. К тому же – как знать! – может, они выключают микрофоны в присутствии своих сотрудников.
Дверь без стука распахнулась: на пороге возник Люлю Шоколадка, облаченный в блестящую кирасу, поверх которой был надет неизменный зеленый верблюжий пиджак. По почкам Люлю хлопал легко узнаваемый "Хеклер-Кох Р7М13", а в пузо упирался довольно большой деревянный ящик.
– Приветик! – сказал он, по причине занятости рук делая энергичные жесты бровями, и продекламировал с пафосом: – Вот я стою пред тобой, Дройта Аллена посланник. Ящик руками держу, бросить куда – подскажи мне.
– Ящик ты на пол поставь, зад же приткни в эти кресла. Что ты вломился сюда, скорбный, с тяжелою ношей? – тут же нашелся я с ответом. Как приятно все-таки, когда знание гексаметра объединяет настоящих джентльменов!
Люлю хмыкнул, аккуратно поставил ящик у стола и плюхнулся в предложенное кресло. Лиззи уже несла дымящиеся чашки…
– Короче вот! – отпив глоток и благодарно оскалившись в сторону Лиззи, сказал Люлю и отодрал крышку у ящика. Мы заглянули внутрь и увидели там огромное количество черного цвета авторучек типа "Паркер".
– Это Аллен нашел в Арториксе, – объяснил Люлю.
– И?.. – поинтересовался я, задумчиво глотнув пива.
– Эти штуки являются индикаторами роботов, – стал объяснять Люлю. – Наверное, для себя делали, сукины дети, на всякий случай. Ну мы проверили – как будто бы мин нет, никаких посторонних функций. А действуют так. Если ты, скажем, беседуешь с кем-то и интересуешься, не с роботом ли, не дай Бог, то надо посмотреть на эту фиговину. – Люлю выхватил из груды одну ручку. – И если твой собеседник – робот, если у него всякая механическая начинка имеется, то вот этот конец у фиговины загорится красным. Поскольку не горит, значит, сейчас среди нас роботов нет. С чем я вас и поздравляю.
– Ну, спасибо, успокоил, – кивнул я Люлю, ставя на пол пустую бутылку. – И что дальше? Что нам делать с этим добром? Аллен сказал?
– А то! Надо проверить весь наличный состав и снабдить всех такими ручками. Во избежание. А кто красным загорится – того давить гусеницами.
– Я так и думал… И поручается, конечно же, мне, да?
Люлю радостно закивал.
– Смотри-ка, дорогой, – сказала вдруг Лиззи, которая с интересом разглядывала ручку, – смотри-ка, тут написано: "И Пэн".
4
Я вызвал инспектора Робсона, и весь остаток дня мы провели в страшно занимательном процессе инструктажа и проверки личного состава, в результате чего мне в который раз стало ясно, что силы полиции не так уж и велики. Впрочем, когда нам не хватало людей, мы обычно обращались к генералу Льяно, и он всегда выделял необходимое число солдат.
Когда с проверкой было покончено, и у каждого сотрудника торчал из кармана черный колпачок, имевший способность в нужный момент загораться красным, я положил оставшиеся индикаторы в сумку и вместе с Лиззи нанес визит на стадион "Олимпик", где вовсю работал сержант Майлс: он трудился над поступившими из Арторикса и изолированными от внешнего мира на стадионе тумпстаунскими гражданами, отделяя честных тумпстаунцев от нечестных роботов. Вокруг стадиона громоздились танки и бродили десантники.
Я появился в самый разгар преследования очередного механизма, которого при мне и задавили танком, отдал Майлсу остатки приборчиков фирмы "И Пэн" и очень этим его выручил: работа пошла быстрее. До того кустарными способами удалось выявить и раздавить всего тридцать семь механизмов. В нашем же управлении не нашлось ни единого, что – с одной стороны – радовало, а с другой – не могло не навести на размышления. Или гадский Вайпер со товарищи просто не успели окучить наше управление – но Шатла-то поменяли на робота однако! – или внедрение происходило какими-то иными способами, которые пока нам не открылись. От последнего соображения на душе делалось грустно. Погано жить, не зная, чего ждать от окружающих в следующую минуту. Может, специально для нас Вайпер изготовил пару-тройку десятков мужских вариантов модели "би"? Хотя и в них, сколько я могу судить, тоже хватает железа, просто оно упрятано поглубже.
Я поделился этими ценными мыслями с Лиззи и она, тряхнув челкой, согласилась с тем, что подобные мысли имеют полное право на существование. Действительно, мы настолько наловчились отражать любые прямые поползновения на нашу священную государственность, что любому желающему взять город под контроль должно быть ясно – если у него есть мозги, конечно, – что так просто, в лоб, нас давно уже не одолеешь; тут нужно что-нибудь особое. Традиционные методы воздействия, сказала моя боевая подруга, вроде подкупа или там шантажа, исключать нельзя, но склад ума и представления о действительности у выступающей против нас силы – совершенно определенно иные, теперь это можно сказать точно, так что… Ожидать можно самого странного. Сплошные непонятки.
– Ну, хорошо, – хмуро констатировал я и мы с Лиззи отправились назад.
По дороге мы сделали небольшой крюк и лично убедились в том, что тумпстаунское представительство "Арторикс компани" на Гардел-кэмп-стрит сметено с лица земли и лишь ветер носит там обрывки бумаг и пепел. Среди обломков бродили разъяренные тумпстаунские обыватели с разным оружием в руках (и меж ними флегматичный сержант Дукакис) и искали, кого бы еще покарать. Собравшиеся на пепелище громогласно обменивались впечатлениями и ругательствами, оживляя в памяти боевые сцены эпохи войны с варварами. Временами граждане от избытка чувств постреливали в останки роботов и в воздух.
Но тут к местам воинской славы с громкими криками (очень кстати, а то наши обыватели уже соскучились) подошла группа рахиминистов, и я вдавил в пол педаль газа.
– Знаешь, милый, – сказала вдруг Лиззи. – Я тебя, конечно, очень люблю, но совсем недавно поступили любопытные сведения. Наш отдел временно обезглавлен, и Дройт, пока его нет, велел делиться поступающей информацией с тобой. Так вот… – Она замолчала. Старый конспиратор и ветеран звездных войн, я прекрасно понял, чем вызвана эта пауза, кивнул и попросил Лиззи открыть бутылочку.
– Едем к Жаку, – сказал я, принимая пиво.
Мой выбор был мудр: заведение Жака Кисленнена на правах заповедника тумпстаунской старины пользовалось безусловной привилегией свободы от какого-либо прослушивания и подглядывания; за этим бдительно следил как сам Жак, так и два специально нанятых им человека с чемоданчиками, набитыми разной полезной электроникой. В свое время Стэн Шатл, едва будучи назначен главой отдела контроля за информацией, попытался было покуситься на исключительные права Кисленнена, упирая на пресловутое всеобщее равенство, но господин Дройт мягко осадил его, сказав, что никакого равенства на самом никогда нигде не было и никогда нигде не будет. По крайней мере, он такой перспективы не видит как в целом, так и в отношении "Трех кружек" в отдельности. Шатлу же, добавил г. Дройт, меньше надо читать книжек всяких с глупостями, потому что глупости эти разъедают общество изнутри, а мы этого не позволим.
Ну и понятно, что Жак Кисленнен, человек сурового нрава и твердых принципов, не пускает в свой трактир кого попало.
Вскоре мы были у "Трех кружек", безуспешно, но от души попинали ногами дверь с надписью "Пинать!", затем навалились на нее и проникли в полутемный коридор; выдали китайцу в майке два доллара за вход и направились в зал, к стойке.
– Привет, – буркнул Жак Кисленнен, угрюмо рассматривая ослепительно чистый "хайбол".
– Ага, – улыбнулся я. – И тебе, кстати, привет, вот такой большой, – я обозначил примерные размеры привета руками, – от твоего братца Леклера.
Нужно было видеть, что сделалось с Жаком.
Жак выронил полотенце, стакан – и стакан пушечным залпом лопнул где-то под стойкой, – Жак засиял, он возликовал, он схватил меня в руки, он подтянул меня к себе и заорал почти в самое ухо:
– От Леклерчика?!
Я сопротивлялся как мог, но Кисленнен, несмотря на это, облобызал меня столько раз, сколько счел нужным, а потом бережно поставил на место и принялся расспрашивать, утирая слезы радости:
– Ну, как он там? Здоров ли? Все ли в порядке? – И дальше в таком же духе. Удивительно крепкая дружба братьев объяснялась, видимо, тем, что они никогда не встречались.