* * *
- Ой, я забыла спросить, зачем тебя в деканат вызывали?
- Ерунда, - отмахнулся Юрий, - спросили, не поеду ли я летом вожатым в лагерь.
Ему и в самом деле недавно это предлагали.
- Мечислав Себастьянович и Нина Васильевна, - шутя напомнила Инга, потому что они уже подошли к ее дому.
Поднимаясь по лестнице, Юрий слегка волновался: как-то его встретят Ингины родители?
Но в дверях случилось неожиданное.
Двери открыл ее отец, и тут же они оба замерли в удивлении. Мечислав Себастьянович оказался знакомым отца Юрия. Зимой по воскресеньям они вместе ездили на рыбалку и несколько раз прихватывали с собой Юрия. Их удивленные и радостные голоса звучали почти одновременно:
- Дядя Слава? Так это вы?
- Так это ты и есть тот самый Юрий? Ну проходи, проходи!
Вообще-то квартира была Юрию знакома, но сейчас он не хотел этого показывать. Дважды вместо утренних лекций, когда родители Инги уезжали на работу, он поднимался сюда, и они целовались до беспамятства.
- Раздевайся, гость дорогой, проходи, - говорил в прихожей Ингин отец. - А мы с мамой гадаем, что же это за Юрий такой? А это, оказывается, Юрка Петров! Вот это сюрприз так сюрприз!
В прихожую вышла улыбающаяся мать Инги, Нина Васильевна.
- Ты подумай! - продолжал удивляться отец. - Я же его знаю… С какого возраста я тебя знаю? - весело спросил Мечислав Себастьянович, протягивая Юрию тапочки.
- Лет так с двенадцати.
- Точно! Восемь лет знаю. Ну! Отцу полковника дали? Приветственную телеграмму слать можно?
- Вот-вот должны. Посредники на зимних учениях вроде остались довольны, и проверяющий из Генштаба хвалил. - Юрий выказал недюжинную осведомленность в вопросе продвижения отца по службе. Он и сам когда-то мечтал стать офицером, да отец отговорил: "У меня выхода не было, а сейчас в этом нет нужды, живи как нормальный человек".
- Ты гостя расспросами не корми, а веди сразу за стол, - вмешалась Нина Васильевна.
Но в это время зазвонил телефон, Мечислав Себастьянович снял трубку. Телефон стоял в прихожей на тумбочке. Они сидели у накрытого стола и ждали, пока Мечислав Себастьянович закончит разговор. Но разговор все тянулся, лицо у Мечислава Себастьяновича было строгим, сосредоточенным. Несколько раз он повторял кому-то:
- Хорошо, девятого я разберусь. Да-а, я сказал, девятого я со всеми разберусь.
- Даже в праздничный вечер не дадут человеку покоя, - вздохнула Нина Васильевна.
Наконец разговор закончился, и Мечислав Себастьянович, все еще с озабоченным выражением лица, подсел к столу.
- Из райкома, дежурный. Глупость какая получилась! - стал объяснять он. - Отпустил сегодня рабочих после обеда. Все равно, начало месяца, загрузка в цехах на двадцать пять процентов.
- И правильно. Так всегда делали - седьмого марта пораньше домой уходили.
- Их всех переловили в облавах - кого в кино, кто в очередях умудрился попасться.
- Мы с Юрой тоже недавно чуть не попались, - вставила Инга. - В кинотеатре. Вместо фильма вошли дружинники и стали проверять документы. Хорошо, у нас студенческие были с собой.
- Маразматическая идея! Загрузили бы цеха работой, люди бы счастливы были. А то комплектующих не шлют, а людей к рабочим местам что - цепью приковывать? Называется - меры по наведению порядка!
- Ну хватит, хватит о работе, а то молодых испугаешь. Вон Юрочка уже нахмурился.
- Нет, я не нахмурился, - начал оправдываться Юрий. - Я так просто. У меня папа тоже все время о службе говорит.
Инга еще в январе, когда разговор зашел о родителях, на вопрос об отце сказала, что он работает инженером на заводе. Юрий так и думал, что он инженерит где-нибудь, на каком-нибудь там заводишке. А теперь оказалось, что и заводишко тот - огромный заводище, и отец ее - не простой инженер, а главный.
* * *
Восьмого марта они с Ингой ездили к знакомым Юрия в Сигулду. Там кое-где лежал тонкий слой снега, они гуляли между сосен, взявшись за руки, подставив лица солнцу и зажмурив глаза. Юрий несколько раз чуть было не начал говорить об идиотском вызове в деканат к капитану госбезопасности Иванову, но вовремя останавливался. Быть может, оттого, что года два назад слышал отцовский разговор с приятелем.
"Никому, никогда, нигде, - говорил отец, - не рассказывай о своих контактах с КГБ. Даже если тебя просто вызовут в КГБ спросить, сколько времени, все равно никому не рассказывай. Сразу подумают, что ты стукач".
А девятого, ровно в одиннадцать тридцать, он протягивал паспорт в окошечко бюро пропусков этого странного ведомства.
Капитан Иванов ждал около дежурного. Лицо дежурного было непроницаемо, он так долго изучал Юрин пропуск и сличал его с паспортом, словно даже в тонком листочке, выданном минуту назад бюро пропусков, увидел важную антигосударственную подделку.
Но тут подал голос капитан Иванов со словами:
- Это ко мне.
Он повел Юрия сначала по лестнице, потом по коридору, в который выходило множество дверей с номерами. Наконец, открыл ключом одну из них.
Комната была узкой, длинной. Кроме письменного стола с телефоном и пишущей машинкой, нескольких стульев и портрета Дзержинского над книжной полкой, в ней ничего не было.
- Обычно у нас допрашиваемый сидит вон там, - и капитан Иванов показал на стул у дальней стены, - но ты подсаживайся ко мне поближе. Как ты думаешь, зачем мы тебя вызвали?
- Понятия не имею. - Юрий постарался сказать это спокойно, но неожиданно почувствовал, что у него перехватило горло.
- Ты все-таки подумай, напряги извилины.
- Нет, не знаю, - ответил Юрий после недолгого молчания.
- Значит, не хочешь вспоминать? Ну хорошо, тогда я тебе слегка помогу. Но только слегка.
Капитан Иванов выдвинул из письменного стола ящик, порылся, достал обычную папку, развязал тесемки и начал читать лист, мелко исписанный шариковой ручкой.
- "Среди гостей находились" Вот, пожалуйста: "Петров Юрий Феликсович". Теперь вспоминаешь?
- Вы про встречу Нового года спрашиваете?
- Про нее, именно про нее, дорогой друг Петров. Так что не таи, рассказывай, о чем вы там разговаривали и до чего договорились.
- Я не помню, о чем мы разговаривали. - Юрий и в самом деле плохо помнил, поэтому слова его звучали искренне. - По-моему, ни о чем таком.
- О чем это о таком? - заинтересовался капитан Иванов.
- Ну о том, что вас бы заинтересовало.
- Во-первых, государственную безопасность интересуют все сферы жизни советских людей. А во-вторых, ты, например, вел вражеские разговоры. Или тебе напомнить, что ты там сказал о латышских стрелках? Ага, вспомнил! Так вот, в результате этих разговоров была создана подпольная националистическая антисоветская группа под названием "Латышское братство". Что, впервые слышишь?
- Впервые.
Капитан Иванов почитал листок, исписанный мелким почерком, и согласился:
- Да, ты ушел раньше. Вместе с Ингой Калиновской. Но, по моим данным, всех присутствовавших на вашей гулянке латышей решили включить в оргкомиссию "Латышского братства". Кстати, ее активисты сегодня ночью из своих квартир перевезены к нам и сейчас дают показания. Так что от твоей искренности перед органами зависит, уйдешь ты от нас сегодня или останешься надолго.
- Но я, честно, ни о какой организации… - начал было Юрий.
В этот момент в дверь коротко стукнули, приоткрыли ее, и остановившийся на пороге человек, тоже молодой, тоже в штатской одежде - в джинсах, в джемпере, поманил капитана Иванова к себе.
Пока они разговаривали в дверях о том, что лучше подарить какому-то Балтвиксу на день рождения - ручку с золотым пером или просто бутылку хорошего коньяка, Юрий, вытянув шею, пытался прочитать, что там на листке про него написано. Прочитать он не сумел - слишком мелки были буквы, да и текст вверх ногами он читать не привык. К тому же он старался это делать незаметно для говорящих в дверях и потому разобрал только подпись - она была поставлена в конце листа более крупно и четко: КОЗОЧКА.
Наконец дверь снова закрылась и капитан Иванов вернулся к столу.
- Ну, Юра, у тебя было время для размышления. Что ты знаешь о листовках?
- О каких листовках?
- Кто клеил листовки в ночь на 23 февраля? Что тебе известно об этой организации?
- Не видел я никаких листовок, отец говорил, что им на КПП в ночь на День Советской Армии какие-то подонки листовку наклеили, но сам я ничего не видел. И ни о какой организации не знаю. Кроме пионерской и комсомольской, никуда не вступал. Да меня бы и не приняли в эту, националистическую организацию - я же русский!
- Да, по паспорту ты русский. Но мать у тебя латышка, и отец наполовину. Так что, Юрис Феликсович, вы латыш.
- Товарищ капитан, у меня же и родители еле-еле по-латышски говорят, а я так и вовсе не понимаю, я ведь до школы у бабы Нюры жил, под Ростовом! Ну зачем мне к этим латышам, вы сами подумайте! У меня отец - подполковник…
- Думать должен ты. Кстати, и о том, что не только свою карьеру губишь, но и отцовскую. Думаешь, дадут ему полковника, когда узнают, что сынок связан с националистами? А про отца своей девушки ты подумал? - Ведь и тот и другой - заслуженные люди! Что ж ты, Юрий, их подводишь!
- Но я, честное слово, ни о чем таком не знаю и не слышал.
- Допустим, я тебе сегодня поверю. А чем ты докажешь, что это так? Допустим, я не пошлю пока в ректорат на тебя бумагу, хотя она у меня вот тут лежит, готовая. - Капитан Иванов постучал ладонью по письменному столу. - Но чем ты подтвердишь свою невиновность?
- Ну как чем… поведением.
- Поведением, поведением, - повторил за ним капитан Иванов скучным голосом. - Список друзей и знакомых принес?
- Какой список? - переспросил Юрий и тут же вспомнил, что да, тогда, седьмого марта, речь шла о каком-то списке.
- Ну вот видишь, органы тебе доверили. А ты даже от какой-то мелочевки уклоняешься. Придется отсылать бумаги. И в ректорат, и отцу в дивизию. И Мечиславу Себастьяновичу, чтоб знал, какого вражину привечает у себя дома.
- Но я же правда ничего такого… - проговорил Юрий убитым голосом.
- Какого - такого? - передразнил капитан Иванов, снял трубку и набрал трехзначный номер. - Товарищ полковник, Иванов на проводе. У меня здесь Петров, этот, студент. - На том конце провода что-то приказали, и капитан Иванов ответил: - Слушаюсь, товарищ полковник! - Он положил трубку и с неудовольствием посмотрел на Юрия: - Из-за твоего упрямства и мне перепало, что я с тобой валандаюсь. Целый час просидели, а ты все "не знаю" да "ничего такого". Раньше надо было думать. А здесь люди признают свои ошибки и заблуждения. И делают чистосердечные признания. А не как ты - хвостом передо мной крутишь и надеешься, будто я поверю, что ты такой чистенький.
На этот раз дверь распахнулась без стука. Капитан Иванов сразу вскочил, потому что в кабинет вошел пожилой человек с полковничьими погонами.
Юрий тоже неожиданно для себя поднялся.
- Садитесь, - недовольно и коротко приказал полковник Иванову. - А вы постойте, - повернулся он к Юрию. - Фамилия?! - выкрикнул он неожиданно резко, словно ударил хлыстом.
- Петров, - тихо выговорил Юрий.
- Имя?! - снова как бы прозвучал удар хлыста. - По нашим оперативным данным, в новогоднюю ночь под видом студенческой пирушки вы занимались созданием антисоветской националистической организации.
- Товарищ полковник, он с девушкой ушел раньше, - вставил, вступаясь за Юрия, капитан Иванов. - Из хорошей семьи - отец заслуженный человек, сам только что диплом получил за студенческую работу, о нем даже ректор хорошо отзывается, сказал: "Хотим оставить его в аспирантуре".
Юрий невольно почувствовал себя виноватым и опустил голову.
- Честное слово! Я больше никогда не буду с этими людьми!
- Ну вот, - сказал полковник мягче, - это уже похоже на чистосердечное раскаяние. Мы же видим, что вы человек не потерянный.
- И отец его девушки тоже человек заслуженный - главный инженер радиозавода.
- Вот как? - сказал полковник еще более мягко. - Может быть, поверим ему на первый раз? Ты представление о нем подготовил?
- Так точно.
- Попридержи пока. Посмотрим, насколько он будет искренен с нами. Согласны помочь органам?
- Я ведь не умею, - неуверенно ответил Юрий.
- То есть как - "не умею"? Или - согласен, или - не согласен. Здесь неопределенности быть не может. Или ты наш друг, или враг. Со всеми вытекающими последствиями.
Юрий молчал.
- Берите бумагу, садитесь поближе к столу и пишите: "В управление КГБ. Заявление. Я, такой-то такой-то, выражаю добровольное согласие на сотрудничество с органами КГБ. Обязуюсь немедленно сообщать всю интересующую органы информацию и не выдавать тайны о сотрудничестве ни под каким видом. Подписывать свои донесения буду псевдонимом. Какой хотите взять себе псевдоним?
- Я ему уже подобрал, товарищ полковник, - с готовностью вставил капитан Иванов. - Шакал.
- Что вас, капитан, все тянет на какие-то животные имена. - Полковник недовольно поморщился. - Юрий парень интеллигентный, а у вас все козлы да шакалы на уме. Вы говорите, его в аспирантуре хотят оставить? Назовите его "Доцент" или, еще лучше, "Профессор". Значит, пишите: "Подписывать свои донесения буду псевдонимом Профессор". Так, поставьте число и давайте лист мне. А задание у вас будет такое: встретьтесь с отцом вашей девушки, подробно поговорите с ним о решениях партии и правительства, самых последних, о дисциплине. Дайте ему выговориться. И все точно - нам нужны правдивые сведения - изложите на бумаге. Капитан Иванов объяснит, как писать отчеты и как выходить на связь.
Юрий шел в университет, и ему казалось, что весь город заглядывает ему в лицо. Больше всего ему хотелось засунуть голову в какую-нибудь щель и истошно, по-звериному завыть.
Когда он проходил мимо кинотеатра, оттуда вывели очередную партию задержанных, по-видимому, для уточнения места работы. Значит, облавы продолжались и те, кто в рабочее время болтался по городу, могли попасться в них. Он тоже мог попасться - ведь лекции в университете еще не кончились.
В те мгновения, когда в кабинете капитана Иванова он писал свое заявление под диктовку полковника, ему казалось, что главное - освободиться от них, выйти на улицу, а там он что-нибудь придумает.
- На связь со мной будешь выходить по понедельникам, вот мой телефон, - сказал капитан Иванов, когда полковник ушел. - Адрес квартиры, где мы будем встречаться, я тебе сообщу позже. Да, и на всякий случай, - проговорил капитан Иванов с неохотой, - у нас тоже бывают предатели. С ними мы поступаем четко. Самое мягкое - даем утечку. Доводим до сведения общественности, - решил он объяснить, - что этот человек - наш сотрудник. А вообще, с нами работает много приличных людей, есть и профессора настоящие, среди интеллигенции много наших, так что ты не скучай.
Вот так. За два часа он стал стукачом. Слово это было страшно и невозможно произнести.
Он четко знал, что, если бы кого-то на их курсе заподозрили в таком, все бы тут же на него посмотрели с презрением. Парни, наверное, втихую бы набили морду. И не один раз. Вход в любую компанию был бы такому закрыт.
В университет он в тот день так и не пошел. Несмотря на опасность быть пойманным в какой-нибудь облаве, он переходил с одной улицы на другую, потом шел по третьей и все пытался найти какой-нибудь выход.
Выхода не было.
- Некоторые пытаются спрятаться, переехать в другой город, - говорил капитан Иванов. - Наивная затея. В любом городе нужно прописаться, есть паспортный стол и есть наша контора. От нас можно уйти только на тот свет. Но и там наверняка есть своя служба безопасности. Вот так-то, парень. Будешь хорошо служить - получишь премию. Хотя уже одно то, что мы спасли тебя от исключения, можешь считать наградой судьбы и актом нашего доверия.
Наконец он пришел домой, лег в своей комнате на диван и, видимо, уснул. Часов в семь вечера он очнулся оттого, что мать несильно трясла его за плечо.
- Инга звонит.
Он почувствовал, что не может разговаривать ни с матерью, ни с Ингой, но все-таки взял трубку.
- Юрик, ты заболел, что ли? - Голос Инги звучал из другой, беззаботной жизни, в которой он теперь не мог быть хотя бы гостем. - У тебя температура?
- Да, голова болит сильно, - ответил он и почувствовал, что и в самом деле голова начинает болеть.
- Юр, слушай, - Инга заговорила тише, - а у нас на курсе у нескольких человек был домашний обыск, их, говорят, ночью забрали, и Яниса тоже забрали. Никто ничего толком не знает, а все только шепчутся и передают друг другу всякую чушь.
- Угу, - отозвался Юрий. Кроме этого "угу" он ничего выговорить не мог.
- Юр, слушай, - Инга заговорила еще тише, - у нас на факультете есть кто-нибудь с фамилией Козочка?
Юрий почувствовал, как страшно заколотило у него в висках, и пробормотал деревянным голосом:
- Не знаю.
- Ладно, ложись, я тебе потом позвоню. - Ей не очень-то понравилась такая манера разговора. Но что он мог сказать ей?
"А может, рассказать все отцу? Он переговорит с ее отцом, и втроем они что-нибудь придумают, он отнесет отчет как бы о разговоре, который будто бы был". На секунду эта мысль, приходившая уже не раз за последние часы, все же показалась спасительной. Но нет, это было невозможно. Так же, как невозможно было и другое - следить за отцом Инги и обо всем там докладывать.
К утру он придумал выход.
На следующий день вместо университета он пришел в кафе в центре города прямо к открытию.
Спиртное продавали только с одиннадцати, но он на глазах у растерявшихся официанток достал чекушку, прихваченную из дома, и выплеснул ее содержимое в стакан.
- Молодой человек, у нас так пить нельзя, - официантки подошли к нему вдвоем.
- А как можно? - закричал он, выпучив глаза.
- Никак нельзя, - сказала более пожилая с явным латышским акцентом.
- Молчать! Латышское отродье! Русскому человеку погулять не дают! - выкрикнул он и опрокинул столик.
Все это было проделано так естественно, что официантки немедленно бросились звонить в милицию. Он же, единственный посетитель в пустом зале, сидел на стуле, а рядом в луже валялись осколки вазочки и лохмотья цветов. Окинув мутным взором помещение, мгновенно захмелевший натощак Юра монотонно, перевирая мелодию, затянул:
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой! С фашистской силой темною, С латышскою ордой!
Работницы кафе испуганно смотрели на него из-за угла.
Только "ярость благородная" начала "вскипать, как волна", - появилась милиция.
Его привезли в отделение, но он и там продолжал кричать:
- Русского забираете! Да я сейчас позвоню дежурному, с вас погоны полетят! Я же их человек, я из органов, понятно?!
- Такой молодой и такой шумный, - говорил спокойный милиционер-латыш, запирая за ним решетку. - У нас здесь всякие бывают, и из органов тоже бывают, потом проспятся, просят прощения. Нам что, их свои не прощают.