Ах вон оно что! Тануки привезли… Скандал с ним начался две недели назад и до сих пор не только не утих, а, напротив, разгорался с каждым днем все сильнее и сильнее. Депутата нижней палаты нашего парламента - депутата, кстати, от Хоккайдо, от избирательного округа Кусиро - Кунио Тануки обвинили в том, что он за взятки раздавал хоккайдским строительным компаниям подрядные госзаказы на строительство у нас же, на Хоккайдо, как любит говорить педант Ганин, "объектов инфраструктуры". То есть на государственные денежки эти компании строили дороги, мосты и дамбы в течение всех пятнадцати лет, что Тануки был, как он наивно полагал, пожизненным депутатом, и вот теперь только выяснилось, что подряды эти распределялись не честным и законным образом, а через тепленькие междусобойчики и нежные посиделки в саунах и барах. Сами тендеры на госзаказы проводились как положено, но вот только тендерные комиссии неизменно принимали решение о присуждении контрактов в пользу компаний из тех самых краев, где родился и откуда избирался Тануки. Конечно, ничего сверхъестественного в этом нет - во всем мире так делается, тем более что государственные денежки, в общем-то, не разворовывались, а действительно вкладывались в дороги и мосты. Впрочем, именно с этими самыми "объектами инфраструктуры" и вышла загвоздка, с которой все для Тануки пошло - поехало вкривь и вкось. После того как благодаря Тануки на Хоккайдо было проложено около трех тысяч километров добротных, хорошо размеченных и прекрасно освещенных трасс, перекрыто высоченными дамбами три десятка речушек (перекрыли бы больше, но у нас, на Хоккайдо, больше нет) и переброшено через те же речушки порядка сотни мостов, до кого-то там, в Токио, все - таки доперло приехать на Хоккайдо и проверить: а нужны ли изначально были все эти дамбы и мосты. Ведь чего греха таить, народу на Хоккайдо живет маловато - пяток миллионов, и это из ста двадцати шести полного населения, а остров у нас большой - второй по площади после Хонсю. О чем это говорит трезво мыслящему государственному деятелю? Правильно! О том, что дороги здесь должны быть длинные, и о том, что ездить по ним особо некому. И что интересно: в восьмидесятые, когда никто из нас денег не считал и у всех японцев создавалось впечатление, что где-то наверху, на небесах, у тамошних зажиточных небожителей чудесным образом продырявился мешок с твердой валютой, и на Японию пролился иеновый дождь, на все эти монументальные "стройки века" никто никакого внимания не обращал. Все только приветствовали и кивали головой в знак того, что так и нужно - строить дороги, по которым в день проезжает по полторы машины, перекрывать реки, которые спокойно могли течь себе и дальше неперекрытыми, и сооружать чудовищных размеров мосты и эстакады в тех местах, где немногочисленным туристам можно было и пешочком не спеша прогуливаться по извилистым горным тропкам.
Впрочем, чтобы быть до конца справедливым, госзаказы, или, как их скромно у нас называют, "общественные работы", распределялись между своими не только в строительстве. Хочешь минтая ловить у берегов Хоккайдо - заводи связи с рыбным лобби в парламенте, оплачивай под столиком неофициальных переговоров эти связи и только после этого получай квоты. Хочешь в Токио ресторан открыть - опять же найди сначала чиновников и депутатов, которые тебе нашепчут в полумраке кафе на Гиндзе, во сколько тебе обойдется твоя любовь к развитию частного сектора общепита. Просто с Тануки оказия вышла тогда, когда на рубеже веков казна стала скудеть и когда строительные монстры с Хонсю решили вдруг; что они тоже хотят получать хоккайдские заказы, поскольку несмотря на затухающее экономическое благоденствие, Хоккайдо еще автоматически дотируется из бюджета, а вот у них, на Хонсю, с бюджетными ассигнованиями уже беда. Так что Тануки оказался элементарным козлом отпущения, без которого в подобной ситуации не обойтись ни в одной другой стране. Ганин мой даже расхохотался, когда я ему сказал, что пока по делу Тануки реально доказаны только около пяти миллионов иен взяток, и сообщил мне великодушно, что на его исторической родине ни один уважающий себя депутат Госдумы за жалкие сорок тысяч долларов мараться не будет. Ганин посетовал на отсутствие совести и сознания у нашего нынешнего кабинета министров и предрек Хоккайдо нелегкие времена. Я тоже, хоть и родился в столице, Хоккайдо пожалел, ибо мне эти гладкие дорогие и крепкие мосты никак не мешали, а, напротив, даже стимулировали наш с Дзюнко и детьми воскресный отдых.
По свистку из Токио Тануки задержали две недели назад, когда он совершал свою очередную поездку по своему избирательному округу и рассыпал налево и направо заверения в том, что его щедрая десница не оскудеет до тех пор, пока любимые избиратели будут продолжать раз в четыре года направлять его в депутатское кресло, позволяющее ему одной только официальной зарплаты получать аж миллион четыреста тысяч иен в месяц. Но в этот раз вместо мягкого депутатского кресла ему были предложены сначала жесткие нары в обихирском СИЗО, а затем отдельная камера - в прокуратуре Кусиро. До вчерашнего дня Тануки страдал взаперти в своих родных краях, надеясь, что закрутившиеся в момент как пухлые белки в бренчащем колесе адвокаты сумеют отбить его от грозных лап генпрокурора. Но в Токио решили все - таки устроить демонстративную порку грязному коррупционеру - кстати сказать, не самого высокого полета, - и вчера была дана команда этапировать его в столицу. Прямиком на самолете из Кусиро в Токио везти его оказалось нельзя, потому что по нашим многотомным законам, написанным сумасшедшими логореиками, выходило, что без промежуточной санкции губернского прокурора в Саппоро вывозить его за пределы Хоккайдо, хоть и в Токио, нельзя. Вчера вечером, когда бедного Тануки уже повезли на машине из Кусиро через Обихиро в Саппоро, наш городской прокурор был срочно извлечен из самого фешенебельного в Саппоро банного центра "Джасмак", где он коротал время с перманентно радушным по отношению к нему хозяином бани, и доставлен в свой офис, где он, пыхтя и потея, поставил на подсунутой ему услужливой рукой вечно полусогнутого в поклоне секретаря голубой бумаге свою витиеватую оранжевую печать.
- А зачем его к нам привезли? - поинтересовался я у Нисио. - Он ведь на прокуратуре висит.
- Его в прокуратуру сначала и привезли, а только потом уж - к нам, минут сорок назад.
- А почему к нам-то? Он что, завалил кого? Или ограбил?
- Ограбил он нас с тобой, - политически правильным тоном заявил Нисио. - А вот насчет "завалил" - следствие покажет.
Нисио явно распирало от желания поделиться со мной информацией, но в то же время ему хотелось помучить меня или, вернее, как он любит говорить, продолжить воспитывать в подчиненном терпение и выдержку.
- Нисио-сан, я ведь не коньяк, и мне выдержка не нужна. - Я пошел в атаку - Если это секрет, тогда зачем смотреть на него приглашаете? А если не секрет, не тяните резину! Мне работать надо! Сами же приказали из этого вот отарского опуса нормальный документ сделать.
- Не шуми! - осадил меня искрящийся лукавством Нисио. - Во - первых, не приказал, а попросил. Мы для Отару делаем только одолжения, но никак не конкретную работу А во - вторых, из Токио приказали Тануки доставить как можно скорее. Поэтому его к нам и привезли, понял?
- Не совсем.
- У нас на крыше что?
- А - а-а!.. На вертолете его, значит?..
- Да, на вертолете до Читосэ - прямо до аэропорта, а оттуда уж на рейсовом самолете в столицу нашей родины.
- Понятно - понятно. Ну я пойду тогда гляну на него напоследок, а то теперь лет десять не увидимся, даже по телевизору.
- Да нет, не десять, - вздохнул Нисио. - Больше пяти - шести миллионов они не докажут, а за такие взятки больше трех лет не дадут, и то если адвокаты лениться будут. А так, глядишь, полтора года ботинки пошьет или полки книжные постругает - и все!
- Все равно пойду! Разомнусь немного. - Мне искренне надоело править сержантскую галиматью, и я направился к лифтам.
В холле стоял давешний Симадзаки и его напарник - грузный не по годам и весь какой-то осевший, притянутый к земле Судзуки. Оба слегка кивнули в мою сторону причем Симадзаки сделал это с таким равнодушным видом, что я вдруг засомневался: а подходил ли он действительно сегодня ко мне со своим "тахром"? Может, мне это почудилось? Но, прислушавшись к их беседе, я успокоился.
- Так, говоришь, "тахр"? - поинтересовался Судзуки.
- Ну я же говорю, - ответил невеселый Симадзаки. - Главное, никаких концов с этим сокращением. Мы все суда в порту проверили - ни одного американского или, там, австралийского. Все сплошь русские да два китайских.
- И никаких документов, говоришь, при нем не было?
- Да ничего при нем не было. Пустые карманы, сумки никакой, спортивный костюм, кроссовки… Рядышком линейка только валялась…
- Какая линейка?
- Обычная, школьная, металлическая, метровая. Знаешь, такие в стоиеновых продаются…
Наконец-то подошел лифт, Симадзаки с Судзуки услужливо пропустили меня вперед, демонстрируя свою неплохую память о том, что я майор, а им, лейтенантикам, до майора еще пахать и пахать. Впрочем, на этом их внимание к моей персоне иссякло, и они, увидев, что я нажал второй этаж, не стали тянуть к кнопкам руки и продолжили свою умную беседу.
- А больше наколок на нем нет никаких? - спросил Судзуки.
- Нет, только этот "тахр" на пальцах - и все. Да и "тахр" этот какой-то странный.
- Чем это он странный? Тем, что не переводится?
- Не только. Понимаешь, последнее "R" наоборот написано.
- Как это наоборот?
- Ну знаешь, как в названии этого магазина американского…
- Какого магазина?
- Ну игрушечного. Знаешь, в "Саппоро фэктори" есть. Я там сыну раз в месяц чего-нибудь покупаю.
- Не знаю, у меня детей нет, - сокрушился Судзуки.
- Ну ничего, будут, - пообещал опытный Симадзаки.
Лифт незаметно для его содержимого остановился на втором этаже, и, пока двери разъезжались перед нашей троицей, меня вдруг озарило. У меня такое иногда бывает: делаешь внезапно какое-то открытие - глубоко положительное по своей сути, но не вызывающее у тебя должного экстатического состояния, потому что все моральное удовлетворение, трансформирующееся в густое и липкое самодовольство, начинает компенсироваться колкими рациональными мыслями о том, что ничего хорошего лично мне это открытие не сулит. Более того, теперь, после это озарения, мне придется носиться колбасой, питаться кое - как, в машине, наспех, давясь холодными рисовыми колобками безо всякой начинки, без конца проверять наличие в кобуре на поясе основного и на левой голени запасного пистолета и ощущать прочие прелести красивой разъездной полицейской жизни, которых в нынешнем случае Симадзаки сейчас лишится.
- Постой-ка, Симадзаки-кун! - осадил я резвого скакуна, направившегося было вместе со своим похожим на толстенького ослика напарником в обезьянник полюбоваться на Тануки.
- Слушаю вас, господин майор! - нехотя развернулся в мою сторону Симадзаки.
- Что ты там про игрушечный магазин говорил?
- Да ничего. Просто я там сынишке машинки всякие покупаю. Раз в месяц…
- Я, Симадзаки-кун, это тоже делаю. Ты про какой магазин говоришь?
- Ну в "Саппоро фэктори", на втором этаже там…
- Американский?
- Да, американский. Название, по крайней мере, американское. А машинки все китайские…
- А как его название с твоим трупом связано?
- Ну я говорю: в этом "тахре", ну на татуировке на его, на руке у него… Да, на руке… в слове "тахр" последнее "R" на триста шестьдесят градусов перевернуто.
- На какие триста шестьдесят? Ты геометрию в школе изучал, Симадзаки?
- Изучал… - промямлил погрустневший Симадзаки.
- Так же, как английский, наверное… - Мне пришлось пробурчать эту "буферную" критику чтобы успеть окончательно все выстроить в голове, перед тем как поделиться с опешившим Симадзаки и абсолютно ничего не понимающим Судзуки, который все тем же покорным толстеньким осликом, вросшим в искусственный палас, стоял рядышком, дожидаясь, когда я отпущу слабо разбирающегося в английских аббревиатурах Симадзаки.
- В общем, магазин этот называется "Tous - are - us", да?
- Да! - обрадовался Симадзаки, почувствовав, что хоть самую малость в английском он все - таки понимает.
- Среднее "аге" в этом названии прописано просто как буква "R", да?
- Да - да, я об этом как раз и говорю!
- И это самое "R" в названии перевернуто вокруг своей оси, горизонтально, на сто восемьдесят градусов.
На лице Симадзаки появились первые за сегодняшний день признаки некоторого интеллектуального напряжения, и по сузившимся вдруг глазам и внезапно появившимся на молодом челе складкам можно было догадаться, что человек о чем-то крепко задумался. Вероятнее всего, начал разворачивать в своем ограниченном воображении букву "R" на сто восемьдесят и на триста шестьдесят градусов. Мне же стало понятно, что настал тот момент, когда истина уже открылась, проявила себя и когда надо, как любит говорить мой друг Ганин, брать "нижние конечности в верхние конечности" и бежать ковать железо, пока горячо.
- Не напрягайся, Симадзаки-кун! Именно сто восемьдесят, а никакие там не триста шестьдесят!
- Ну да… Сто восемьдесят… Перевернутое такое "R"…
- А раз перевернутое - давай поехали на пятнадцатый!
- Зачем? Я хотел на Тануки посмотреть!
- В зоопарке посмотришь! Давай переворачивайся на сто восемьдесят - и пошли! - Я взял под локоток растерявшегося Симадзаки, затолкнул его в полутьму саркофага подошедшего лифта, подмигнул грустному Судзуки, который вот - вот должен был от скуки и непонимания начать шлепать себя ушами по щекам, и коснулся пальцем теплого жестяного квадратика с цифрой "15", развернутой на триста шестьдесят градусов.
- Так зачем мы вдруг вот так вот возвращаемся? - уныло поинтересовался Симадзаки.
- Сейчас узнаешь! Потерпи немного - мне проверить кое - что нужно! - Я не хотел предвосхищать праздничного события, но в то же время чувствовал, как меня изнутри все больше и больше распирала пухнущая гордыня и что удерживать ее в своем чреве мне все труднее и труднее.
Мы зашли в англоязычный отдел, где над столами возвышались три коротко остриженные головы, разбиравшиеся в тонкостях австралийского, индийского и гонконгского законодательства, и прошли к столу Симадзаки.
- Покажи мне эту татуировку! - приказал я лейтенанту.
- Хорошо, - отозвался покладистый Симадзаки и стал рыться в ворохе конвертов и бумаг у себя на столе. Через пару секунд он выудил нужную папку пошелестел ее скудным содержимым и наконец ткнул мне в нос увеличенной фотографией того самого "жмурика", о котором говорил полчаса назад.
Так и есть! Так я и думал! Не зря все - таки я свой хлеб ем, и не зря граждане моей отчизны доверяют мне, именно мне, охранять их покой и материальные богатства.
- Давай, Симадзаки-кун, готовь дела к передаче в наш отдел!
- Как это?
- Да так это! Не ваше это дело больше!
- Почему это не наше? - Симадзаки попытался оказать мне сопротивление, но я был неумолим.
- Да потому что этот "жмурик" - русский. А русские - наши клиенты, а не ваши.
- А с чего вы решили, что он русский? У него же латиницей на руке написано.
- Да с твоих ста восьмидесяти градусов!
- При чем здесь градусы?
- Да при том, что никакой это не "TAHR", а элементарная русская "Таня". Понял?
- Какая Таня?
- Русская.
- Почему Таня?
- А я знаю? Может, любовь у него была к этой Тане, может, мама его Таня, а может, его первую учительницу так звали, или еще чего.
Окончательно потерявший ориентацию в событийной системе черного для него понедельника Симадзаки покорно собрал в невысокую стопочку все бумаги по безымянному трупу, и мы направились к Нисио, захватив по пути Адзуму который с сегодняшнего дня замещал уехавшего до четверга на солнечный Гуам начальника англоязычного отдела Сато - кстати, заклятого соперника нашего Нисио в игре в японские шашки с коротким лошадиным названием "го".
Когда Симадзаки и Адзума выкладывали Нисио все, что у них было по этому делу мы с Нисио внимательно изучали увеличенное фото волосатой кисти, на каждом пальце которой стояло по ни в чем не повинной букве, первые три из которых и сбили невинного Симадзаки с верной дороги, благо идентифицировать их как исключительно латинские или же сугубо славянские его ограниченному интеллекту оказалось не под силу Я смотрел на эту кисть и размышлял о том, как легко и непринужденно современная техника может расчленить целого человека, отделить сначала фотообъективом, а затем резаком для фотобумаги любую часть его тела и заставить ее жить самостоятельной жизнью. Вот и в этом случае: человек мертв, сам ничего уже никогда никому не скажет, а кисть его правой руки продолжает жить независимой от ее хозяина жизнью и нести людям свет - вернее, информацию, без которой моя гордыня сегодня могла бы остаться без стимула к росту.
А Симадзаки доложил, что труп, как теперь стало понятно, русского был найден в Отару сегодня около пяти часов утра, на Цветочной улице, в десяти минутах ходьбы от порта. Смерть наступила от удара ножом в спину, под левую лопатку. Эксперты дали предварительное заключение, что нож угодил точно в сердце и что смерть наступила мгновенно. Никаких документов или бумаг при покойнике не обнаружено. По словам Симадзаки, которому пришлось в шесть утра переться в полусонном состоянии в Отару потому как к убийствам у нас отношение особое и заниматься ими должны не только местные полицейские, но и товарищи из центра, на вид покойнику не более тридцати, волосы русые, лицо в веснушках…
- Да мы видим, что в веснушках. - Нисио оторвал голову от фотографий. - Еще что по месту преступления можете сказать?
- Да ничего, - отрезал Симадзаки.
- Как "ничего"? - Нисио начинал выказывать недовольство. - Вы что, там не были, что ли?
- Почему не был? Был, конечно. Просто ничего на этом месте нет. Асфальт, обычная дорога.
- Тут, я гляжу от трупа до бордюра метра полтора - два, да?
- Два метра ровно - там в протоколе написано.
- То есть он не просто на проезжей части лежал, но еще и на достаточном отдалении от тротуара?
- Так точно, на отдалении.
- А что вы в лифте Судзуки про линейку говорили? - напомнил я Симадзаки о его неудачной поездке на второй этаж.
- Ах да, линейка… Вот тут есть фото. - Симадзаки ткнул пальцем В фотографию, на которой на фоне серого асфальта не слишком контрастно вырисовывалась обычная металлическая школьная линейка длиной в один метр, с одним из концов в форме крюка, за который ее можно подвешивать.
- И что линейка? - спросил Нисио.
- В полуметре от трупа лежала. Тут есть фотография… Вот, смотрите, но я не знаю. Может, линейка ни при чем. Зачем ему линейка? Может, она там до всего этого валялась.
- Да, может, валялась, - покачал головой Нисио. - На отпечатки, надеюсь, линейку проверили?
- Ну разумеется. Как только будут результаты, нам сообщат из Отару.
- Нам, - поправил я лейтенанта.
- Я и говорю: нам.
- Да не вам, а нам. Вам эта линейка теперь на фиг не нужна.
- А - а-а, ну да, конечно, вам… Я же в геометрии, как вы в лифте, господин майор, заметили, не очень. Зачем мне теперь эта линейка? Я и без линейки теперь проживу.