- Цвет? Вы знаете, у них не было цвета. То есть это очень странно, они были… нет, не лысые, а… нет, не бритые… То есть да - бритые, но уже недели две назад. И они оба были серые… лица, руки серые… Цвет глаз не видела. У того, кто постарше, голова круглая. А молодой, по-моему, очень красивый… Одеты? В джинсы, фирменные. И кожаные куртки. Цвет не помню - темные. В руках ничего не было. Ах нет, было, было! Знаете, у молодого в руке был зонтик…
- Зонтик?! Разве тогда шел дождь?
- Да. Как раз начался очень сильный дождь. Зонтик - знаете, такой импортный - в кожаном футляре, складной. По-моему, черного цвета? Обувь? Не знаю, не помню. Кажется, на одном были тяжелые ботинки. Нет, они ничего не говорили. Ни между собой, ни с тем, кто был в квартире. Им сразу открыли дверь - и все.
И все. Зонтик… Я задаю последний вопрос:
- Вы сможете, ребята, их опознать, если увидите?
Толя молчит.
- Молодого - да! Того, постарше - не уверена, - говорит Люда.
- Да, еще вот что, - многозначительно говорит парнишка, - они не сразу позвонили, а чуть постояли, так секунд десять - пятнадцать… Потом нажали кнопку. Она открыла сразу, почти сразу. Знаете, как обычно, нужно ведь какое-то время дойти до двери.
- Она что-нибудь сказала? К примеру. "А-а, вот и вы!" или "Что-то долго вы ехали?"
- Нет. Она не сказала ничего. Даже "здравствуйте" или там "привет". И они тоже просто молча вошли в квартиру.
Итак, Турецкий, никаких эмоций. Ты должен смоделировать версию. То есть представить то, что произошло в прошлом. Наметить план. То есть представить, что необходимо сделать для проверки версии. Задача номер один - словесный портрет этих парней.
В присутствии понятых, организованных Грязновым, я предъявил юной Корабельниковой все фотографии, изъятые у Лапшой, в том числе - "лыжника". Тех двоих в темных куртках, что пришли в полночь, на фотографиях не было. "Лыжника" она видела впервые.
Теперь Люду начинает мучить Грязнов. Он достает из своего шкафа платы - удлиненные куски картона - и начинает колдовать: перемещать платы с различными лбами, носами, ртами и битый час комбинирует их. Наконец готовы два фоторобота, суммирующие внешние данные двух неизвестных. Теперь этих монстров репродуцируют в НТО, размножают в милицейской типографии и раздадут различным оперативным службам для розыска. Но я пессимист. Не верю в это чудо криминалистической техники: девять из десяти найденных преступников никогда не бывают похожими на те "синтетические портреты, что пачками изготавливают милицейские криминалисты.
На кратком оперативном совещании в кабинете Романовой было решено: бросить все наличествующие сыскные силы на установление связей убитой и розыск "лыжника".
С размноженными фотороботами и копиями фотоснимка "лыжника" ребята из Шуриного отдела разъехались по различным районам Москвы.
Вскоре мы с Меркуловым остались одни.
- Как так, Саша, девочка что-то хотела сказать, тебе - следователю, а ты не стал ее слушать! А теперь казнишь себя, и, между прочим, правильно делаешь. И не жди от меня сочувствия, - Меркулов сломал три спички, прежде чем сумел зажечь сигарету.
- Ничего я не жду, Костя, я ведь мог тебе это не говорить…
- Не ври, я знаю, что ты не мог мне этого не сказать. Только я не могу понять, Саша, почему ты ее не слушал? - Я думал, она о чем-то другом…
- О чем другом?
Я выкуриваю целую сигарету, прежде чем решаюсь ответить. Меркулов ждет.
- Понимаешь, у нас с ней… в общем… мы устроили - тут вечеринку, я здорово перебрал и… Костя, клянусь тебе, это как-то само получилось.
Я знал, что я был по крайней мере смешон, но Меркулов и не думал смеяться. Он смотрел на меня так, как будто видел меня первый раз в жизни.
- Ты понимаешь, Костя…
- Нет, я не понимаю. Но это твое личное дело, сугубо личное дело…
- Она хотела мне позвонить домой по телефону, но меня не было… то есть я был, но отключил телефон. Но это другая история… - Я наношу себе, как утопающему, последний удар веслом по голове.
- Телефон?! Подожди, подожди, Саша. - Меркулов стал торопливо крутить телефонный диск. - Леля, Лелечка, ты говорила, что позавчера мне кто-то звонил? Нет, нет, позавчера, когда я был в Доме архитектора, мы провожали Танасевича на пенсию… Нет, ты точно вспомни, что она сказала? Как ничего? Ведь она меня как-то называла? Так, так. - Меркулов взял авторучку, приготовился записывать. - Это точно - она попросила "товарища Меркулова"? А-а, значит, она сказала: "Можно мне поговорить с Меркуловым?" Без "товарища"?.. Да, Леля, это очень важно. Так, так. В котором часу это было? Часов в одиннадцать или чуть позже. - Меркулов быстро записывал.
Это звонила Ким. У нее такая привычка называть всех просто по фамилии… Была такая привычка…
- Саша, она сказала: "Мне надо поговорить с Меркуловым по личному вопросу, не как со следователем". Ты знаешь, когда так говорят, я уверен, что со мной хотят говорить именно как со следователем. Ты думаешь, что это она звонила?
Меркулов задает этот вопрос просто так. Он тоже знает, что звонила Ким. И вид у него очень расстроенный, потому что он ощущает причастность к моему черному делу.
- Почему она больше никому не сказала - вот что меня тревожит.
- Она не успела, Костя. Она, кроме моей, знала еще твою фамилию. Она мне звонила, вероятно, долго, а телефон не отвечал, а потом узнала в справочной номер твоего телефона. После одиннадцати позвонила тебе, а в четверть первого пришли они - в темных куртках. Она посмотрела в глазок и впустила их. Значит, хорошо знала хотя бы одного. Но она не ждала опасности. Иначе не открыла бы дверь…
- Ты понимаешь, что это значит?
- Понимаю, понимаю. Эти двое каким-то образом связаны с опасностью, которую она чувствовала или о которой знала, но именно этих - в куртках - она не подозревала.
- Ты обрати внимание - они даже не пытались инсценировать ограбление, но не оставили ни одного письма, ни одной записной книжки. Для чего они им понадобились? Или в них было что-то, чего никто не должен знать? Именно это нам и предстоит выяснить и как можно скорее…
Я медленно ехал по Гоголевскому бульвару к Кропоткинской. Вот здесь, в переулке за Филипповской церковью я прожил шесть лет в маленькой нескладной комнатенке, в перенаселенной квартире с минимальным количеством удобств. Мне казалось, что это было так давно, а ведь прошел всего год с того момента, как председатель месткома вызвал меня к себе и торжественно объявил:
- С тебя причитается, Турецкий. Получаешь однокомнатную квартиру на Фрунзенской набережной…
У меня сжалось сердце: когда-то на Фрунзенской жила Рита, почти три года прошло, как она погибла, и только связка ключей, ей принадлежавших, до сих пор покоится на моей книжной полке… Целая вечность миновала с тех пор, и сейчас другая женщина вошла в мою жизнь.
Я не видел Лану два дня, даже как будто забыл о ней - смерть Ким вырвала меня из повседневной жизни - забот, печалей и радостей…
Стоп! Я так резко нажал на тормоз, что меня даже крутануло на перекрестке. Я развернулся на площади каким-то немыслимым образом и рванул обратно к Сивцеву Вражку, где жили славные ребята Юля и Олег, архитекторы со смешной фамилией Чи-пига. Олега я нашел на его обычном месте - выходные дни он проводит под машиной, без конца ее ремонтируя.
- Привет, Саш - крикнул он, высунув голову из-под кузова, - я сейчас быстренько, подожди.
Он снова спрятался, застучал инструментом и сдавленным голосом продолжал:
- Сейчас сообразим что-нибудь… Бутылка есть.
Юляха сварганит закусон…
Наконец он вылез и стал вытирать руки ветошью. - Олежка, я, собственно, к тебе по делу…
- Вот и хорошо, за рюмашкой и поговорим.
- Да ты знаешь, мне надо, чтобы ты порылся в справочниках, или как там у вас - в буклетах? - Я достал фотографию "лыжника". - Мне бы хотелось узнать, что это за развалины.
Олег глянул на снимок и сказал:
- Это Царицыно, Екатерининский дворец, возводившийся по проекту гениальных Баженова с Казаковым, но, увы, строительство было заморожено по монаршему повелению Екатерины. Теперь новый "гений" Илюша Глазунов хочет восстановить кое что и организовать музей. А львиная морда - принадлежность потешинского домика на центральном острове Царицынских прудов…
- Как это ты с ходу? Олег, ты уверен, что это там? Он засмеялся:
- Если я спрошу тебя, например, что такое… - он поднял глаза вверх, - а, вот - что такое "необходимая оборона"? Тебе что - в справочниках надо будет копаться? Ну, давай, пошли, выпьем.
- Олег, не могу, надо ехать.
- У-у, что-то серьезное, да?
- Надо отыскать этого парня.
Олег посмотрел на часы:
- Через полчаса уже будет темно, что ты там найдешь?
Честно говоря, мне самому очень хотелось посидеть у ребят, а прогулка вокруг Царицынских прудов в десять вечера в субботу не сулила никакой перспективы. Я спрятал фотографию в нагрудный карман и сказал:
- Ладно, пошли.
Первым делом я позвонил в МУР, сообщил номер Чипиг, по которому меня в экстренном случае можно найти в течение этого вечера.
- Турецкий, - обрадовался дежурный, - тебя целый день разыскивает какая-то девица. Не соглашается разговаривать ни с кем другим. Говорит, только ты в состоянии разобраться.
- Девица имеет правильный путь суждений.
- Не выпендривайся. Давай номер телефона.
Через минуту звонок:
- Александр Борисович, это Люда Корабельникова. Я не знаю пригодится ли вам это.
- Во-первых, здравствуй, Людочка. Во-вторых, пригодится все, что ты скажешь.
- Ой, здравствуйте… Я вот вчера как-то вдруг представила их себе и вспомнила, что у здорового парня в руках была книжка, а вот что касается второго…
- Стоп, Люда. Что за книжка - записная?
- Ой, ну это я так выразилась. Книга. Довольно толстая. В темной обложке. По-моему, не очень новая…
Убийца - любитель чтения. Идет на дело и прихватывает с собой приключенческий роман. И надо опять ехать к Лагиным и производить дополнительный осмотр. Книгу могли забыть при бегстве. Или она принадлежит Ким.
- Вот, это все про книгу… И вот у меня еще есть некоторое соображение… то есть мне кажется, что молодой парень, в общем… гомосексуалист…
- Что?!
- Я знаю, это очень глупое соображение, но мне так показалось…
- Людочка, почему тебе так показалось? Что-нибудь особенное в походке или… или эти двое вели себя соответствующим образом?
- Да нет… Извините меня, Александр Борисович, я не знаю почему. Просто я почувствовала это инстинктивно…
Акселерация принимает в наши дни гигантские размеры. Я, например, инстинктивно эту публику не знаю. Даже в толпе гомиков у метро "Сокольники", где они обычно встречаются, я не могу с уверенностью сказать, кто есть кто. Но где эта девочка черпает свои инстинкты? - А ты что, многих из них знаешь?
- Ой, что вы! Вот, говорят, в парикмахерской на Ленинском проспекте один парикмахер… Я его хорошо знаю, у него моя мама причесывается. А так больше никого.
Даю задание МУРу, от меня по цепочке идут дополнительные сведения к фотороботам разыскиваемых преступников.
* * *
Я заночевал у Чилиг и спал глубоким сном без сновидений. Настойчивый луч утреннего солнца лег мне на лицо. Я открыл глаза: сквозь деревянные прутья свешивалась с кроватки смешная пятка маленькой Катьки.
Я тихонько открыл холодильник, налил себе черносмородинового киселя и съел холодный блинчик с мясом. Маленькая кухонька - повернуться негде - сияла чистотой и "модерном": Чилиги своими руками недавно сделали ремонт. Ну могут же люди жить нормально, иметь детей и выходные дни, идти куда хотят и не оставлять никому номер телефона, по которому их будут поднимать среди ночи, вызывать с танцплощадки, отрывать от рыбной ловли или варки пельменей. Да, я сам выбрал свой путь. Но я уж не был, как три года назад, непоколебимо уверен в правильности своего выбора.
Я сразу узнал руины царицынского дворца, хотя сейчас, летом, все выглядело по-другому, чем на черно-белом снимке, сделанном зимой. От развалин меня отделяло водное пространство пруда, покрытого сейчас рябью дождя.
- Эй, молодой - красивый, лодку, что ли, хочешь?
Из зеленой будки вылез хромой мужик с всклокоченной бородой.
- Спасибо, как-нибудь в следующий раз. Скажите, вы не знаете, здесь есть лыжная база?
- Ты что, свихнулся, друг ситный? В июне - какие тебе лыжи?!
- Ну, я имею в виду - зимой. Мне надо найти кого-нибудь из служащих.
- А-а, служащие - это мы и есть. Я то есть. Летом - лодки. Зимой - лыжи.
Хромой мужик долго изучал прокурорское удостоверение, недоверчиво сверял мое фотоизображение с оригиналом. Так же долго осматривал фотографию Ким с "лыжником".
- Кореяночку эту видали мы здесь в зимний период. И паренька тоже. Натворили чего? Девчонка, кажись, из Москвы. А паренек - бирюлевский, это уж точно. Видел его несколько раз неподалеку, на станции Бирюлево - Пассажирская, одет был в железнодорожную форму. Между прочим, здесь вели себя прилично. Хотя и целовалися…
Станция Бирюлево - Пассажирская. Линейное отделение железнодорожной милиции. Дежурный слушает с вниманием. Уходит в ленинскую комнату. Оттуда слышен звук домино. Приводит румяного старичка неопределенного возраста, одетого в майку и фуражку железнодорожника.
- Матвеев, - спрашивает дежурный, - не встречал этого в лыжном? Следователь из Москвы интересуется.
Матвеев отставляет фотографию на расстояние вытянутой руки.
- Дубов это, младший, Алексей, помощник машиниста из нашего депо. Сейчас не работает, в прошлом иль в позапрошлом мобилизован в Советскую Армию. Папаша, Дубов Николай, проживает в городке железнодорожников. Вокзальная три, корпус пять, а вот квартиру запамятовал. Ну, да там скажут…
Огромный двор. Беседки, столы доминошников, гаражи, вплотную примыкающие к пятиэтажкам. Всюду люди - на лавочках, на подоконниках, в открытых настежь гаражах. Спрашиваю, где квартира Дубовых. Сразу стало тихо. Я вхожу к Дубовым и все понимаю. В комнате в углу, как икона, - в траурной рамке портрет Алексея Дубова.
- Погиб наш младшенький, погиб… Вчера было сорок дней, как погиб наш Алешенька, - говорит отец.
- А где же он погиб? - зачем-то спрашиваю я. Отец молчит. Отвечает мать, которую я сначала даже не заметил, такая она маленькая и сухонькая:
- В вашем проклятом Афганистане погиб! Где ж еще! И даже не сказали, где могилка. Своих-то сыночков не посылают, при себе держат.
Дубов смотрит на меня с ненавистью. Превозмогая себя, я все же задаю им вопрос:
- Простите меня, но это важно, вы знаете Ким Лапшу? С ней встречался ваш сын… - И я показываю Дубовым фотографию.
Дубова отворачивается от меня. Плачет. Дубов отрицательно качает головой:
- Не знаем мы никаких ваших шалав…
Рома Розовский среди коллег слыл фантазером. Сам же он себя считал представителем новой отрасли науки - криминальной психологии, что находятся на стыке судебной медицины и права. В своей диссертации, которую он двадцать пять лет тщетно пытался защитить, он доказывал, что версии следствия по горячим следам может разработать только специалист, который является одновременно и медиком и криминалистом. Как бы в подтверждение своей концепции Розовский, помимо медицинского факультета, закончил вечернее отделение юрфака. Для меня же так называемые фантазии этого эксперта-медика были если не руководством, то по крайней мере стимулом для дальнейшего хода расследования.
Кроме того, Розовский был истинным энтузиастом своего дела. Этого никто не отрицал, и мне не составило большого труда уговорить его произвести медицинское исследование трупа Ким, а попросту говоря, вскрытие - в воскресенье.
К четырем часам все было закончено, и мы сидели в кабинете заведующего моргом. Розовский, надев тонкие очки на кончик носа, сказал: - Давайте, Саша, приподнимем завесу таинственности этого дела. Вам - первое слово.
Аутопсия никому не доставляет удовольствия, а вскрытие трупа Ким подействовала на меня настолько угнетающе, что я с трудом заставил себя говорить.
- Двое в кожаных куртках подошли к двери и позвонили. Ким уже была в постели. Она, как была в короткой ночной рубашке, босиком подбежала к двери, посмотрела в дверной глазок, увидела только одного, которого, очевидно, знала, быть может, даже была с ним в близких отношениях, так как не надела халат, а сразу открыла дверь. У нас есть данные, что Ким боялась кого-то (эту фразу я произношу деревянным голосом), но тот, кому она открыла, был, как она думала, ей не опасен. Потом она увидела второго и бросилась на кухню…
- А вот и нет! А вот и нет! - обрадованно закричал Розовский. - Вы помните, как она лежала? Ну, в тот момент, когда вы ее нашли. Она бежала, я не спорю. Но не на кухню! Она бежала к входной двери! Убийца входит - я не знаю, сколько их было, - и просит, настаивает, требует какие-то документы, снимки или еще черт его знает что. И в какой-то момент моя пациентка решает удрать: она бежит из гостиной в коридор и… - Розовский вскочил с кресла и побежал к двери. Замер с поднятыми руками, - …и ее настигает страшный удар. Нож или, если хотите, кинжал, вонзился под левую лопатку и перерубил дугу грудного позвонка! Он был брошен с расстояния не менее двух метров. А вы знаете, какой скорости может достичь нож, брошенный с такого расстояния? Десяти - двенадцати метров в секунду! А девчонка-то наша весила не больше 45 килограммов, ее этим ударом внесло в кухню. Ну, скажите, зачем ей надо было бежать на кухню? Не чаем же она их собиралась угощать!
- Рома, но ведь он должен быть профессионалом, этот убийца!
- Вот-вот, Саша, правильное слово. Этот человек - профессиональный убийца! Этого человека учили убивать! Ищите его среди охотников или циркачей. А может быть, военных?
5
Школьные друзья и подруги Ким, студенты юридического факультета, работники магазина "Тысяча мелочей", жители дома над этим магазином… В кабинет Грязнова на Петровке, 38, оккупированный мною в восемь часов утра, один за другим входили люди, свидетели по делу. Никто из них не был свидетелем в прямом смысле, но по нашему закону любое допрошенное следователем лицо - свидетель.
- Ты, Сашок, как наш участковый зубной врач, - издевается надо мной Грязнов, - десять минут - зуба нет - следующий! И очередь у тебя как в районной поликлинике - с полкилометра.
Сам я себе напоминаю заводную игрушку, которой задали программу - вопрос, ответ, вопрос, ответ, подпишите… Я спешил. Я ждал, что вот сейчас откроется дверь, войдет еще один свидетель и скажет… Но все говорили одно и то же, порой даже одинаковыми словами, и не было ни фразы, ни слова, за которое можно было уцепиться - стоп, вот оно! - снова: вопрос, ответ, подпишите… Обычная школьница, обычная студентка. Она и на юридический пошла лишь потому, что не обладала способностями ни к математике, ни к физике, ни к пению, ни к рисованию. Лишь в одной сфере она была компетентна - в сфере сексуальных отношений.
- Ничего себе девка, за один год семерым дала, - резюмировал Грязнов.
- "Восьмерым", - уточнил я про себя, раздражаясь.
Вслух же сказал, внимательно изучая угол стола: