- Именно так и обстоит дело, Саша. Именно так… да, так вот я думаю, что наших в Афганистане постоянно воюет что-то порядка двухсот тысяч. А поскольку части меняются, то сквозь мясорубку уже прошло более миллиона. И погибло не менее двадцати тысяч наших солдат. Но поскольку это, так сказать, непроверенные данные, прошу их не разглашать…
При этих словах Меркулов задумчиво рассматривает хрустальную люстру под лепным потолком…
Генерал - полковник Артем Григорьевич Горный выглядел не лучшим образом, желтое отечное лицо, чернота вокруг глаз. Рядом на маленьком столике - бутылки с водой, коробки и пузырьки с лекарствами.
- Какими судьбами, дорогой? - Горный тяжело поднялся из-за стола и пошел нам навстречу.
Это был меркуловский сюрприз номер один, он был хорошо знаком с главным военным прокурором.
- Прошу садиться, молодые люди, но только не курите, не переношу табачного дыма… Что-то с легкими.
Меркулов представил меня и приступил к существу дела. Горный слушал его внимательно, хотя то и дело прыскал себе в горло пульверизатором и глотал минеральную воду.
- Ну, что ж, Константин Дмитриевич, - тяжело задышал Горный, - как говорится, услуга за услугу.
Он нажал кнопку вызова. На пороге вырос адъютант.
- Бунина ко мне.
Через минуту в кабинет вошел белобрысый амбал метров двух ростом, улыбка до ушей.
- Майор юстиции Иван Алексеевич Бунин, полный тезка знаменитого русского писателя. С сегодняшнего дня поступаешь в распоряжение прокурора Москвы. Ты у нас только из отпуска, так что делами еще не зарос. Отдаю тебя пока на две недели, а там видно будет. Все ясно, Иван Алексеевич?
Полный тезка знаменитости неожиданно просипел то ли простуженным, то ли сорванным голосом (а может, он у него был такой с рождения):
- Так точно, товарищ генерал-полковник!
- Так что желаю удачи. Все свободны, - заключил аудиенцию главный военный прокурор, и мы вышли в коридор.
- Товарищ Бунин, я оставляю вам своего следователя, а мне разрешите откланяться, - сказал Меркулов и вправду поклонился. Но у меня было подозрение, что полный тезка ему не очень понравился.
Я подождал, пока Меркулов отдалился на приличное расстояние, и тогда крикнул вдогонку:
- Константин Дмитриевич, одну минуту! Я догнал его почти у выхода.
- Зачем он нам этого майора подсунул? В надзиратели, что ли?
- Не беспокойся. Иначе мы не сможем проникнуть ни в одну военную организацию. Горный мне гадости не сделает.
- Ты так уверен? Потому что ты ему оказал какую-то услугу?
- Это не имеет значения…
Бунин мне делал нетерпеливые призывные знаки. Тоже мне энтузиаст нашелся на мою голову…
- А все-таки?
- Я прекратил дело в отношении его брата. Тот напился и буянил на стадионе, а потом в отделении милиции. Они его там сапогами по голове били, а он их фашистами обозвал… Порядочный человек, между прочим…
- Слушай, Саша, а квартира у тебя есть? - задушевно просипел Бунин, как только мы остались одни в его кабинете.
- Есть… А что?
- Отдельная?
- Отдельная, однокомнатная…
- Дай, пожалуйста, ключ. Мне одну чувиху трахнуть надо.
Я опешил, но вслух вежливо сказал: - Какой разговор, Иван Алексеевич! Как-нибудь выручу!
- Да что "как-нибудь"! Сейчас! Она меня уже ждет у "Детского мира". Через два часа верну. А ты пока посиди у меня. - Он открыл шкаф и достал оттуда несколько номеров каких-то порножурналов. - Вот, развлекись… Завтра, понимаешь, будет поздно, она с мужем в часть возвращается. - Пока ее мужик по делам бегает, мы и управимся… Он очень суетился вокруг меня, видя, что я не испытываю большой радости от его просьбы. Я же думал, как лучше использовать ситуацию. Бунин расстегнул китель, задрал рубашку и стал яростно скрести загорелое пузо.
- Знаешь, в последний день отпуска сжег себе на пляже живот, чешется теперь - жуть.
- А с голосом что?
- А от холодного пива. Понимаешь, здоровый мужик, а вот горло того, слабоватое. Чуть что - и ангина. Или вот голос пропадает. Связки слабые. А я холодное пиво ужас как люблю… Ты дашь ключи или будешь мне мозги пудрить?
- Слушай, Ваня, сидеть мне у тебя нет никакого смысла. Понял? Мне дело надо делать. Так вот, Ваня. Я тебе ключи, а ты давай звони куда надо и организуй мне запрос. Я поеду в спецназ за допуском, а ты к "Детскому миру".
Бунин остолбенело смотрел на меня секунд десять, потом снял телефонную трубку.
- Давай свои данные…
- Мне нужен допуск в части спецназначения на территории Советского Союза и… Афганистана.
Он бросил трубку на рычаг и пропищал:
- Слушай, я даже дела твоего толком не знаю… твою мать! Афганистан!
- А ты пойди к Горному, он тебе объяснит, что у меня за дело. И не забудь упомянуть, что тебе к "Детскому миру".
Но это было еще не все. Я знал, что мне одному будет трудно. И я шел напролом.
- Второй допуск пусть выпишут на инспектора МУРа капитана Грязнова Вячеслава Ивановича…
По-моему, он готов был заплакать.
Прихватив в спецчасти военной прокуратуры запрос о выдаче допуска в части спецназа, я помчался на Большую Пироговку, чтобы успеть до конца рабочего дня в Главное управление военно-воздушных сил. Но меня там ждало первое разочарование. Седая голова в окошечке сообщила, что спецназ не имеет никакого отношения к ВВС. Спрашиваю, к кому относится этот проклятый спецназ. Седая голова заговорщически сощурила глазки:
- Не могу знать, молодой человек, это государственная тайна. Справки наведите в Министерстве обороны, я же не хочу из-за вас иметь неприятности.
Несолоно хлебавши, еду на Фрунзенскую набережную в наш советский Пентагон. Но и там прокол. Барышня - сержант дает справку, спецназ относится, во-первых, к ВМС, то есть Военно-Морским Силам, а во-вторых, к сухопутным войскам. И дает адрес: штаб-квартира сухопутных войск расположена на той же Пироговке, рядом с ВВС, откуда я только что прикатил, а ВМС дислоцируется у Красных Ворот.
Я запускаю движок и держу курс обратно на Пироговку. Тачка моя работает худо: что-то с системой зажигания или стартером… Уже 5.15. Военные ведомства работают до шести.
В штабе сухопутных войск слышу наконец членораздельную речь. Молодцеватый генерал, с которым я столкнулся в вестибюле, спокойно объясняет то, что сотрудник из ВВС назвал "государственной тайной". Оказывается, с недавних пор части спецназа подчиняются напрямую ГРУ Генштаба СССР, то есть военной разведке и ее голове - маршалу Николаю Архиповичу Агаркину. Сломя голову мчусь на Хорощевку. Дежурный лейтенант ровным голосом сообщает, что прием окончен и вообще маршал Агаркин посетителей не принимает. К его заму - генералу Рогову записываются заранее. Он предлагает мне свои услуги:
- Могу вас записать. Недели через три попадете…
На этот раз мотор не заводится вовсе… Я колдую над дроссельной заслонкой, выкручиваю свечи зажигания. Глухо, как в танке. Звоню знакомому автомеханику, как можно более профессионально объясняю, что произошло с автомобилем. Механик матерится, по - страшному, чему, мол, вас учат в университете, не можете отличить дроссель от акселератора. Но это еще не все: я сообщаю ему, что прошу сделать ремонт в кредит. Механик долго молчит. Потом мирно говорил.
- Ладно, щас приеду, туды твою растуды.
Он два часа возился в моторе, а я умирал от голода и усталости.
После второй чашки кофе с коньяком я готов был уснуть прямо здесь, в кафе, сидя за столиком. Я расплатился, с трудом добрел до машины, вытащил из кармана ключи и обнаружил непривычную легкость связки… чтоб ты провалился, майор юстиции Бунин! Я совсем забыл, что отдал ему ключ от своей квартиры, который он должен "закинуть" в прокуратуру. Запасной ключ я хранил в ящике рабочего стола. Я сел за руль, включил зажигание. Я не знал, куда мне ехать. Я положил голову на руль и увидел Лану. Она шла по длинному коридору, такому длинному, что не видно было конца, и золото волос упруго покачивалось в такт походке. Она шла медленно, а я бежал за ней и никак не мог ее догнать. Вот она остановилась. И я почти налетел на нее. Она наклонила голову, закрыла лицо руками и начала смеяться громко и неестественно, и я понял, что она не смеется, а плачет, и зеленый бантик в волосах развязался, а я все хотел отнять ее руки от лица, но зеленая лента липла к ладоням… Наконец она открыла лицо и крепко обняла меня за шею. А мне стало так легко и весело жить, потому что это была не Лана, а Ким. "Я люблю тебя, Ким! Я люблю тебя!" - кричал я очень громко, но гудок паровозов на станции Бирюлево-Товарная перекрывал мой крик…
- Проснитесь, гражданин, и попрошу документики… разгуделись на всю Москву… Да это вы, товарищ следователь! Извините, конечно, но непорядок…
Я отупело смотрел на своего бывшего участкового.
- У вас, может, со здоровьем чего? Или, извиняюсь, выпили?
- Со мной все в порядке, Василий Иванович, и здоров, и не выпил. Устал просто. Спасибо, что разбудили.
- Как вам на новом месте живется, товарищ следователь?
- На новом месте?.. Да все нормально вроде.
- А старую-то свою квартиру позабыли? Половина старушек поумирала, а в вашей комнатенке пианистка проживает. Помните, субтильная такая, племянница покойной Клавдии Петровны? Ну, бывайте здоровы.
Старый участковый затопал сапогами по Гоголевскому бульвару. А я чуть не ревел от горя, что живая Ким была всего лишь сном. Я готов был ее любить всю жизнь, глубоко и верно, лишь бы она была жива. Господи, опять у меня в голове каша. Спасибо Василию Ивановичу, что разбудил. Но это я уже, кажется, говорил. А, вот что: спасибо, что напомнил про мою старую квартиру…
Дверь мне открыла Ирка, племянница недавно ушедшей на покой моей бывшей соседки. И сразу с ходу затрещала:
- Шурик! Как хорошо, что ты зашел. Только не Шурик, ладно? Я тебя буду Сашей называть. Я в твоей комнате на полатях - ты там много всякого барахла оставил - нашла книги, по - моему хорошие.
- Хорошо, Ириш, потом разберемся. У меня с ключами недоработка вышла. У вас здесь можно переночевать?
- Ну, конечно! Вот тети Клавы комната все еще пустая. Я тебе на ее кровати постелю. Нет, лучше ложись на моем диване, а я к ней пойду.
- Да я без предрассудков, Ирка. Могу и на тети Клавиной кровати поспать. А ты что это такая красивая стала? И куришь?
- Да вот… все в консерватории курят, привыкла.
Мы вошли в мою бывшую комнату - узкую, как пенал. У Ирки было тесно - полкомнаты занимало пианино. - Я тебе сейчас постелю. Давай попьем чаю, у меня есть калорийная булка, мы ее пополам.
- Булку ешь сама, а чаю давай.
Ирка зашлепала стоптанными каблуками в кухню. И юбка на ней была еще со старых времен.
- А на что живешь, Ириш? - спросил я ее, когда она появилась в дверях с чайником в руках.
- Мне хватает, - бодро ответила Ирка, - стипендия и вот… подрабатываю уроками. К Лидочке два раза в неделю езжу, тебе спасибо за протекцию.
"Что еще за Лидочка? - подумал я. - Твой Константин Дмитриевич ее очень любит, как родную дочку. И жена у него милая.
Я смотрел на Иркины кошачьи глаза и думал, какая же я свинья. За год не снять трубку и не спросить просто, как жизнь. Я, правда, всегда подозревал, что Ирка была тайно в меня влюблена. Думаю, что сейчас это прошло.
- А как у тебя на личном фронте? - Я не был уверен, что сформулировал свой вопрос надлежащим образом.
- Тоже все хорошо, - так же бодро ответствовала Ирка, и было совершенно ясно, что ничего хорошего в ее жизни не было. За исключением, может быть, музыки.
7
"Старшему следователю
Мосгорпрокуратуры юристу 2-го класса тов. А. Турецкому
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
Я, старший инспектор МУРа капитан В. Грязнов, в соответствии с Вашими письменными указаниями, произвел ряд следственных действий, направленных на установление местопребывания свидетеля Морозова Альберта Ивановича…"
Законом, в частности статьей 127 Уголовно-процессуального кодекса, следователю предоставлены широкие полномочия в отношении органов дознания, то есть милиции, которая проводит оперативно-розыскную работу по обнаружению преступников и важных свидетелей. И этот факт требует согласованных действий следователя прокуратуры и сотрудников милиции. На практике это требование закона часто оборачивается грызней между нашими службами. Я, быть может, самонадеян, но считаю, что добился этой согласованности в работе со Вторым отделом МУРА, возглавляемым Шурой Романовой. И мне просто повезло, что я веду следствие с помощью капитана Вячеслава Грязнова: за три года работы мы научились понимать друг друга с полуслова. Наша профессия относится к так называемым "критическим": и следователи и оперативники работают в условиях "критической ситуации". Диплом юриста и долголетняя служба - это еще не все. Надо иметь что-то от Бога. И это "что-то" было у капитана Грязнова в избытке.
"Обстоятельства дела: согласно данным, полученным в 5-м управлении ГРУ, сержант Морозов А. И. был откомандирован из 40-й армии, дислоцирующейся в Афганистане, на учебу в Рязанское высшее воздушно-десантное училище, готовящее офицеров для секретной службы ГРУ Генштаба СССР - спецназа. Морозов прибыл в Рязань, был оформлен на курсы подготовки, проживая в общежитии училища. Однако вчера он исчез: получил 12-часовое увольнение в город, но по месту расположения воинской части не вернулся. Начальник Рязанского училища генерал-майор Слюсарь А. Е. принял меры к розыску курсанта Морозова, но до сих пор положительного результата нет, о чем сообщаю.
Капитан Грязнов".
- Подпись у тебя знатная, - говорю я Грязнову.
- Чтоб не подделали, - поясняет он, - сколько раз жулье пробовало за меня расписаться, чтоб своих выручить из камеры, - каждый раз попадались, суслики…
- Ты понимаешь, Слава, что нам этот Морозов нужен вот так.
- Понимаю, Саша. И учитываю обстоятельство этого дела - пропал он не просто так.
Я лихорадочно старался сообразить, кому было известно о том, что мы "вышли" на этого Морозова: Меркулову - раз, мне - два. Горному - три… Бунину? Нет, ему вчера было не до того. Но что-то тут не так. А может, совпадение?
- Отгадай загадку, Сашок, какая у нас в стране служба самая мощная? Скажешь, КГБ? Фига два. ГРУ. Мне этот Слюсарь порассказал кое-что. Он за Афганистан звездочку Героя отхватил…
Я не узнавал Грязнова: то ли он еще больше побледнел, то ли похудел. Во всяком случае, стал моложе. И глядя на его острый подбородок, я понял, в чем дело: Грязнов сбрил бороду.
Я машинально провел рукой по своему собственному подбородку.
Грязнов засмеялся:
- Намек понял, гражданин начальник. Бороденку пришлось вчера ликвидировать. Между прочим, по твоей вине: борода сильно идентифицирующий признак, да еще рыжая! Хотя в моральном плане нанесен ущерб". Я своей Люське, видишь ли, при бороде напоминал Высоцкого, а теперь хрена собачьего моя Марина Влади под меня уляжется. Эх, жизнь наша… Саш, давай по граммульке, у тебя что-то есть…
Я наливаю в стаканы разбавленный спирт из изъятого "вещдока" - десятилитрового бидона. Бидон был приобщен к делу при обыске по делу о притоне и быстро сделался предметом внимания следственной части. Но на мне лежит обязанность со временем отправить эти десять литров в суд. И я ставлю непременное условие каждому желающему попользоваться этим животворным источником: отлил сто граммов, налил сто граммов воды. В данный исторический период концентрация жидкости подошла к привычным сорока градусам. Мы выпили по сто грамм без закуски, и Грязнов продолжал:
- Так вот. Из слов Слюсаря я понял, что спецназ не уступает по силе Госбезопасности. В его составе только танков больше, чем во французской и германской армиях вместе взятых.
- А сколько подразделений спецназа находится в Москве, знаешь?
- Точно не знаю, но думаю - батальонов шесть, не меньше.
Грязнов неожиданно подмигнул мне и, не спросив разрешения, отлил из бидона еще одну стограммовую норму.
- А теперь, Сашок, слушай внимательно. Есть факты, достойные осмысливания…
И Грязнов вытащил из своего "дипломата"… книгу, я вскочил со стула и выдернул ее из рук капитана.
- Ну, говори же, Слава! - заорал я.
Я уже знал, что это была та книга, довольно потрепанная, странного фиолетового цвета, толстая. И каким-то внутренним зрением я увидел, как убийца Ким поднимается по лестнице с этим томом под мышкой.
Повертев пустой стакан, старший инспектор уголовного розыска наконец вымолвил:
- Я подключил к розыску преступников по фотороботу своих ребятишек, агентов то есть. До сих пор все было фуфло и безнадега. У меня есть один парень - Стасик, человек культурный, кончил Строгановское. Он не желает иметь дело со шпаной и выговорил себе культурный фронт. В воскресенье Стасик гулял по столичным кабакам, завтракал в "Национале", обедал в "Актере", был в "Жигулях".
Времени он зря не терял, а между делом расспрашивал официантов, метрдотелей и швейцаров про посетителей, наших фигурантов примерял. Вот в "Жигулях" один официант признал, что видел "мордашку" одного из парней, который поздоровее. "Мордашка" сидела с поэтом-песенником Дербеневым и художником из "Смены" Карасевым. Сидели они там чистенькие, вроде бы после баньки, и водку с пивом хлестали. Стасик, как человек профессиональный, смекнул, в чем дело, и поехал к Карасеву на Таганку. У него там полуразваленный дом имеется…
Я не перебиваю Грязнова вопросами, верчу в руках и листаю роман Александра Дюма "Виконт де Бражелон". Несколько раз механически перечитываю подзаголовок первой главы: "Тут становится очевидным, что нельзя сторговаться с одним, но ничто не мешает сторговаться с другим". На внутренней стороне обложки - кармашек с написанным от руки чернильным номером "12773/81". Библиотечная книга. Титульный лист вырван. Открываю семнадцатую страницу, где обычно ставится библиотечный штамп. Ни штампов, ни печатей нет…
- …Карасев, хоть и алкаш знатный, кое-что припомнил: да, действительно, познакомились в Сандунах с одним атлетом, представился "Дима" и руку как клещами пожал. Слово за слово, поехали всем гамузом в "Жигули", их там знают, очередь не помеха. Посидели часика три, умяли по дюжине чешского пива. Договорились на следующий день снова в Сандунах встретиться. Я весь понедельник этого Диму в бане караулил, поэта с художником запарил до невозможности, но он так и не появился. Я потрошил Дербенева и художника как мог. И кое-что выпотрошил. Поэт вспомнил, что Дима забыл в бане книгу и очень по этому поводу сокрушался. Дербеневу он показался немного того, тронутым. Все пугал, что приходит новая эра и что на земле должны жить одни супермены. Или что-то вроде этого. Потом, порядком набравшись, сказал, что через два дня двигает в Афганистан.
- В Афганистан?
- В Афганистан. Так что, видно, это одна шайка. В общем, этого "Виконта" я обнаружил у банщика в тумбочке с мочалками. Вот ты ее листаешь, я тоже нюхал со всех сторон…
- Подожди, Слава, - озаряюсь я идеей, - надо попросить этого Карасева, художника, набросать портрет Димы по памяти.
- Если ты будешь меня перебивать советами, мы никогда не доберемся до конца. Зачем по памяти? У Карасева привычка: как встретит нового знакомого, так лепит с него портретик.