Они уселись в кабинете, ещё немного повспоминали ту неудачную охоту. Потом Косарев перешёл к делу.
- Я вот чего пришёл. Вчера, Семён Ильич, мои парни выезжали на одно простое, с виду, дело. Старичок один повесился. Некто Василий Егорович Серов, пятидесяти девяти лет отроду. Дело простое, кажется, что мужик сам на себя руки наложил. Правда, предсмертной записки никакой не оставил, ни Ельцина ни Горбачёва перед смертью не отматерил. Как все говорят, мужик был непьющий, правильный, старой закалки человек. И вот, под диваном мои орлы нашли вот это, - Косарев достал из папки и подал Шлыкову тот самый листок с неудачно начатым заявлением. - Конечно, это может так, просто старик хотел излить душу, не знаю. Но, на всякий случай принёс вам.
Шлыков внимательно прочитал неудачное обращение в его контору, даже перевернул его, убедился, что там ничего нет, потом спросил: - А он, этот ваш висельник, он работал, или нет?
- Работал.
- Где?
- На "Металлопласте". В каком цехе не знаю, не уточнял.
Шлыков поднял указательный палец, попросил Косарева: - Погоди-ка, дорогой мой, одну минуточку.
Он выскочил в приёмную, попросил дежурного: - Ну-ка, Лёша, покажи мне журнал посещений.
Он полистал несколько листов, ни на что особенно, вроде бы, не обратил внимание. Но, когда Шлыков вернулся в кабинет, Косарев сразу увидел, что прищур глаз комитетчика стал более деловым.
- А кто у тебя сейчас работает по этому делу? - спросил он.
- Да, один молодой парень, стажёр, ещё, практически.
- А что, почему стажёр? Почему более опытных оперов не назначили?
- Да, дело то, с виду, простое. Что тут может быть? Медик и криминалист следов внешнего воздействия не нашли. Закроет его, скорее всего, прокуратура.
- Понятно. Дай мне координаты этого твоего стажёра, я его сам найду. Надо мне с ним поговорить.
- Хорошо. А что с этим мне делать? - он показал на листок Серова.
- Оставь себе. И, знаешь что, Георгий Георгиевич. Не распространяйся сильно про него никому из наших. Мне доложил и хватит. Если что новое будет по этому старику, такое, экстраординарное - выходи прямо на меня.
Косарев написал на листке три слова и телефон. Когда майор ушёл, Шлыков внимательно перечитал его записку: "Астафьев Юрий Андреевич". Далее был телефон третьего отделения милиции.
Шлыков откинулся в кресло и начал думать. Фамилия этого самого Серова числилась в посетителях, приходивших в отдел два дня назад.
Но он точно знал, что никакого хода предполагаемому заявлению старого мастера дано не было. И это было странно. Это возвращало Шлыкова к той задаче, что поставил ему перед отъездом в Кривов генерал Шмелёв.
(За полгода до этих событий).
Ингушетия, десять километров от границы с Чечнёй.
При виде хаотичного сооружения из бетонных блоков и мешков с песком Али напрягся, и выругался.
- Бл… на прошлой недели этого блокпоста не было, - сказал он.
Резо скривился.
- Не напрягайся ты. Одним больше, одним меньше. Документы у нас в порядке, едем не первый раз.
- Но это какие-то новенькие, как бы в кузов не полезли.
- Всё равно не вибрируй. Проскочим.
Хотя в душе его так же ворохнулась неприятная мысль: "Это не срочники. Похоже - омоновцы".
Между тем рослый парень в камуфляже, весь обвешанный оружием поднял руку. За его спиной маячили ещё два, столь же неприветливых парней. "Новенькие", - ещё раз понял Али, глянув на необмятую ещё форму спецназовцев.
- В чём дело, дорогой? - спросил Резо, открывая дверцу. Круглое лицо грузина расплылось в улыбке. Но его собеседник был по-прежнему мрачен. Белобрысый, высокий сержант не был зелёным салагой, парню было как минимум лет двадцать семь.
- Куда едем? Зачем? Документы на машину и груз. Выйдите из машины.
Али и Резо нехотя оставили кабину, начали доставать многочисленные документы. Один из омоноцев тут же начал обыскивать пустую кабину.
- В Шамшу мы едем, в лагерь беженцев, - пояснял Резо. Во время разговора он как-то смешно размахивал руками. - Мы тут всегда ездим, продукты туда возим. Тут и гуманитарная помощь, и правительство помогает. Вот, там и разрешение есть. Всё у нас оформлено как полагается.
- Вижу, - ответил сержант, неторопливо перебирая документы.
- А вы откуда, ребята? - спросил Резо. - Пермь, Саратов?
Здоровяк ему не ответил, продолжал рассматривать документы. Но грузин продолжал болтать, как ни в чём не бывало.
- Перед вами тут красноярцы стояли, хорошие парни! Эх, как они гуляли тут на природе. Я им шашлык из кабанятины делал. Тут в округе столько кабанов!..
- Этих хорошие парни, отбывая домой, перед Моздоком подорвались на мине. Так что домой уехали пять двухсотых, и двенадцать трёхсотых.
Резо сокрушённо поцокал языком.
- Вай-вай! Как им не повезло. Тут ведь у нас тихо, мирно. Уже давно никто не стреляет. Кому нужна эта война, скажи? Никому не нужна!
- Что везём? - прервал его сержант.
- Там написано. Продукты. Тушёнку, крупу, лапшу.
- Показывай.
Тут Резо окончательно взмок.
- Хорошо, могу показать, нэт вопросов. Мы тут уже год продукты возим. Людям кушать надо, да? Вот мы и ездим, туда-сюда. Возим всякий товар.
Тут в разговор вмешался омоновец, осматривавший кабину.
- Тут чисто.
- Хорошо.
Сержант отдал Али его права и паспорт, тот отошёл к кабине, сунул путевку в бардачок. Резо между тем подошёл к заднему борту, начал отвязывать прорезиненный тент. Но его словесный понос как-то сразу утих, да и руки дрожали. А сержант внимательно наблюдал за его действиями, и, этого грузин не заметил, тихонько сдвинул предохранитель на своём Калашникове вниз. Наконец грузин справился со всеми узлами, и, откинув полог наверх, показал рукой вперёд.
- Вот, как я и говорил. Продукты у меня, одни продукты. Может, вам, парни, ящик тушёнки подогнать? Кормят то, поди, не очень? Каша да каша.
- Кормят нормально. Сколько у тебя тушёнки?
- Пять ящиков. Два мешка крупы, а остальное - лапша, одноразовая, в мешках.
Сержант хмыкнул.
- Лапша говоришь? А почему это у тебя машина так осела? Рессоры, того и гляди, лопнут.
Резо вспотел.
- Да, машина старая, понимаешь. Совсем разболталась. Тут же дорог нет, сам знаешь. Один ямы.
- Ага, понятно. Ну-ка, Семёнов, залезь-ка в кузов, пошуруди там.
Подчинённый сержанта отдал ему свой автомат, легко запрыгнул в кузов, и начал пробираться внутрь. В этот момент не выдержали нервы у Али. Он завел машину и стремительно сорвал её с места.
- Стой! - закричали омоновцы. Машина проехала метров тридцать, когда из кузова кубарем выкатился осматривавший её солдат. Только тогда его сослуживцы начали стрелять.
- По колёсам бей! - крикнул сержант. Стреляли они метко, и вскоре, не проехав и ста метров, "Газель" начала вилять, потом свернула с дороги в поле.
- Куда, там ведь мины! - крикнул Семёнов. В этот же самый миг машину подкинуло взрывом, а затем и она сама рванула так, что все они бросились на землю. Вокруг них свистели осколки, падали какие-то обломки. Один из омоновцев вскрикнул.
- Семёнов, что ранен? - спросил сержант, вскакивая на ноги.
- Да нет, - ответил тот, поднимаясь с земли. Вопреки его ответу по щеке текла кровь. - Доской вон шибануло по затылку.
Он поднял обломок дерева с земли, потом ещё что-то. В это время третий омоновец тревожно вскрикнул: - Товарищ сержант!
Тот тут же подскочил к нему. Резо лежал на земле, руки его были сжаты на груди, словно он старался порвать рубашку, изо рта его шла какая-то пена, а сам он хрипел настолько неестественно, что все тут же поняли, что их пленник умирает.
- Что его, ранило? - не понял Семёнов.
- Да нет, он ещё до этого спёкся. Как только шофёр рванул с места, так он сразу схватился за сердце, да свалился на землю.
- Чёрт, похоже на сердечный приступ, - озаботился сержант. - Скорее всего, инфаркт.
Через пару минут Резо умер. Сержант обернулся лицом в сторону горевшей машины. Там до сих пор продолжало что-то рваться, явно был слышен треск, словно от пистолетных выстрелов.
- Ты что там увидел, в кузове? - спросил сержант Семёнова.
- Да ничего я не успел увидеть. Только начал мешки разгребать, тут он и рванул с места.
Это обескуражило сержанта. А тут он ещё рассмотрел столб пыли на дороге. Это к ним на подмогу неслось усиление из гарнизона.
- Во, майор наш, похоже, несётся. Навтыкает нам сейчас от всей души.
- Да, за что? Мы же невиноваты, он сам свернул в поле.
- За то! Из свидетелей у нас одни трупы. Из доказательств только обломки машины. Хреново.
Потом он развернулся к Семёнову.
- Да выбрось ты эту доску! - закричал он, вырывая из рук подчинённого кусок дерева размером с две ладони. Запустив её в сторону пожара, он хотел выругаться ещё, но потом обратил внимание, что Семёнов с интересом рассматривает что-то ещё.
- Это что у тебя?
- Да вот, оттуда же прилетело. А вот ещё.
Семёнов поднял с земли и отдал командиру ещё один, точно такой же предмет. Это были два донышка от гранат к подствольнику. Сержант прекрасно помнил, что никто из них из подствольника в сторону машины не стрелял. Сержант Екатеринбургского Омона Виктор Печерский не первый год служил в органах, и он сделал соответствующий вывод.
- Значит, они везли гранаты. Ну, теперь можно этим и козырять.
ГЛАВА 6
Астафьев, трясшийся в Уазики за спиной наставника, допекал расспросами Колодникова.
- И что мне теперь делать?
- Как что делать - работать?
- Как?
- Нет, милый, тебя, что, ничему в школе милиции не учили?
- Учили.
- Ну, так в чём дело?
Рассказывать о том, что в это время Астафьева больше интересовали девочки из соседнего общежития швейной фабрики, Юрий не стал.
- Так что мне сегодня делать? - настаивал он.
Андрей вздохнул.
- Ладно, попробую из тебя сделать настоящего опера. Надежды, правда, мало, ну, да ладно. Во-первых, ещё раз поговори с соседями по бараку. Во-вторых - с дочерью. Надо только найти её. Она же в той комнате наверняка не ночевала, её, ведь, опечатали.
- Это я знаю. Она у той соседки ночевала, старухи.
- Тогда найдёшь. И, попробуй ещё найти этот чёртов горшок с цветком. Наверняка он его не выбросил далеко. Всё-таки - три часа ночи, может, он его в окно выбросил. Найдёшь его - поставишь обломки перед дочерью, и дело можно будет считать законченным. Мне сейчас трудней будет. Буду этих паровозников раскручивать.
Через полчаса он уже беседовал с машинистом, наставником так странно погибшего Игоря Сафронова. Звали его Владимир Каркин. Мужику было за сорок лет, лицо хорошо помятое временем и спиртным. Выглядел он при этом каким-то измученным. С одной стороны его можно было понять. Он пришёл со смены этой ночью, толком не выспался. С другой стороны - от него ещё очень сильно попахивало спиртным.
- Я уже всё рассказал этому вашему здоровому майору, - настаивал он.
- Ну, это вы говорили до того, как тело Игоря нашли. Теперь нам нужно всё уточнить. Как я понял, ваш тепловоз обслуживает наши заводы?
- Да.
- Работы много?
- Ни дня не сидим без дела. Постоянно что-то таскаем. В завод цистерны с реактивами, оттуда вагоны с продукцией. А нас счас, машинистов, всего двое осталось. Михалыч у нас ещё третьим машинистом был, на подсменке. Ушёл на пенсию, да через полгода умер. Так вот, если кто заболеет, я, или Витька, и подменить некому.
- Значит, вы работаете через сутки?
- Ну да, так неудобно. Не успеваешь отдыхать. Раньше были три бригады, работали через двое суток на третьи, - повторил он. - Но, конверсия эта, мать её за ногу. Одну бригаду сократили. Так и мучались, вот, Михалыча припрягали, старого хрена, по скользящему графику работали. А тут и он крякнул. Игоря специально брали, чтобы потом создать третью бригаду. Раньше так и было, было три бригады. Все работали сутки через двое. Но, потом одну бригаду расформировали, решили сэкономить, мать за ногу. Но, с полгода назад решили, что это так же накладно.
- Как это? - не понял Андрей. - Почему накладно? Сам же говоришь - из экономии сократили?
- А, это у нас, как всегда. Хотят лучше, а потом всё по старому обратно переделывают. Мы перерабатываем по времени, и получается, что мы из-за сверхурочных съедаем фондов ещё больше, чем когда было три бригады. А им, - он мотнул головой вверх, - столько платить сверхурочно за падло. Да и комитет по труду наезжает, и по технике безопасности комиссия из Москвы приезжала, тоже навтыкала выговоров нашему директору. Сутки отдыха, это для нас мало. Не положено нам так мало отдыхать. Взрывчатку ведь возим, не силос. На железке вон, такие же бригады давно уже вдвоём ездят: машинист да сцепщик, и всё. А у нас троих до сих пор держат. Ответственность большая, вот из-за чего. Ежели какой вагон рванёт посредине города - и от города хрен что останется. Помните, года три назад цистерна азотной кислоты с рельс сошла?
Колодников кивнул головой. Этот столб дыма багрового цвета с желтоватыми оттенками наверху был виден со всех уголков города.
- Я её тогда тащил, ту цистерну. Рельса одна ушла от старости, и всё. Сто метров полотна как корова языком слизнула. Еле от тюрьмы тогда ушёл.
- Да, ответственная у вас работа. А что, разве вагонов от этой конверсии меньше не стало?
- Нет. У нас ведь сейчас и стиральный порошок делают, краску, рубероид. Химию всякую целыми эшелонами прём. Нитробензол, бензопропилен - всякую дрянь! Такой вот херни много таскаем. А продукции, той да, той меньше.
- Во сколько вы в тот день расстались с Сафроновым?
- В десять вечера. Мы ушли, а он ещё оставался. Спал он. Молодой парень, слабенький ещё. Срубился на раз.
- Как он вам был по характеру?
- Игорь то? Золотой пацан. Не сачок, дело знал. Он бы вот, уже со следующего понедельника должен был работать самостоятельно. Я теперь вот даже в отпуск из-за него не могу пойти.
- Как у него были отношения с другими членами вашей бригады? Ни с кем он не конфликтовал?
- Нет. Он вообще, лёгкий был на дружбу.
В это время Астафьев разговаривал с дочерью Серова. Юрий как-то подспудно не любил некрасивых женщин, в отличие от них, которые просто западали на симпатичного парня. Но, Валентина Серова была не из той породы. Она была на удивление холодна, строга, и даже не пробовала с ним флиртовать. Уже через пять минут такого разговора Юрий подумал: "Типичная старая дева. На пляже надевает тёмные плавки, чтобы не засветить плёнку. Помрёт девственницей".
- Он мог бы давно уволиться, вредности у отца было на два срока, - рассказывала Серова. - Но он хотел работать. Я его даже за это ненавидела. Он мог говорить только об этом: о своей работе, о своих этих заводских проблемах. Ой, как они с матерью покойной начинали вспоминать эти какие-то мастерские, да изделия, да каких-то там работяг. Я слушать это не могла. До тошноты!
- А, правда, что ваш отец отказался от квартиры?
Черты лица Валентины сразу как-то обострились.
- Да. А я так мечтала хоть немного пожить в отдельной комнате. Всё детство ведь втроём жили, за ширмочкой спала на диване.
- Хорошо. Скажите, а куда он мог выбросить это самый горшок. Не в окошко же.
- С индийским луком?
- Ну да.
- Только в мусорку, исключительно. Отец был очень чистоплотным, просто щепетильным. Тут кругом много свалок, под каждым кустом. Но он никогда не позволял себе выкинуть что-то в кусты, как это делают его нынешние соседи.
- Когда у вас похороны?
- Завтра, в двенадцать.
- Хорошо, тогда я пойду, поищу этот горшок. Если баки ещё не увезли.
Баки с мусором были не так далеко от барака, и, как ни мечтал Астафьев, спецмашина их ещё не посещала. Юрий посмотрел по сторонам, потом на небо. Лезть в бачок ему не хотелось. Можно было просто отбрехаться, сказать, что не нашёл этот чёртов разбитый горшок. Но, что-то в душе стажёра сопротивлялось такому простому и чистому вранью. Повздыхав, и, заранее скривившись, Юрий начал по очереди заглядывать в баки. Мусор в них был самый обычный: объедки, пустая посуда, использованные презервативы и туалетная бумага. А по представлению Астафьева даже в разбитом состоянии этот горшок с цветок должен был занимать большой объём. Его должны были принести в какой-то таре: в ведре, в пакете, в коробке. Он вооружился длинной палкой, начал шурудить в баках, но ничего похожего не находил. Был, там, правда, большой пакет. Нагнувшись, Юрий, сморщившись, вытащил пакет, и тут же услышал за своей спиной: - Смотри, какие молодые бомжи пошли.
Астафьев оглянулся, и увидел двух девушек старшего школьного возраста.
- А так даже симпатичный. И одет хорошо, - сказала одна из них. Вторая презрительно скривилась.
- Да ладно! Бомжара как бомжара. Сейчас что только на свалку не выкидывают. Вот и приоделся.
Во взглядах девушек было столько презрения, что Юрию захотелось бросить этот дурацкий пакет, побежать за малолетками, и объяснить им, что он ни какой не бомж, что он работник милиции, и сейчас занимается этой фигнёй только по служебным обязанностям. Но, ничего этого он не сделал, только сплюнул в сторону, и подумал: "Нашёл, называется, себе престижную работёнку. Отслужу год, как положено, и уволюсь!"
Развязав пакет, Астафьев убедился, что в нем самый обычный, неприглядный мусор. Бросив пакет и палку в бак, Юрий брезгливо вытер руки носовым платком, и направился к бараку. Но путь ему перегородил огромный грузовой фургон, с которого выгружали что-то в соседний барак. Лейтенанту пришлось обходить грузовик, и, обойдя соседний барак, он решил сократить путь, и продраться сквозь кусты, разделяющие эти два творения первых пятилеток. И тут он буквально наткнулся на большой, жёлтый пакет. В другое время он бы не обратил на него внимания. Но сейчас он не только вытащил его из кустов, но и внимательнейшим образом исследовал его. Среди чёрной земли, чего-то тёмно-зелёного, больше похожего на искусственную, пластмассовую зелень, а не остатки цветка, виднелись знакомые, светло-коричневые осколки керамического горшка. Астафьев даже засмеялся от такой удачи. Он с облегчением вздохнул, и торопливо направился в сторону барака.
Свою находку он предъявил Валентине с небрежностью истинного профессионала.
- Вот, нашёл. Только не в бачке лежал этот ваш индийский лук, а закинул его ваш батюшка просто в кусты, за бараком.
Валентина приоткрыла пакет, долго рассматривала его содержание.
- Это он? - спросил Юрий. - Ваш цветок?
- Да, это он. Тот самый цветок. А это вот что такое?
И она достало из пакета нечто инородное. Это была пара розовых, одноразовых медицинских перчаток. Вынув их, Валентина запустила руку обратно в пакет, и вытащила ещё одну пару, затем ещё.
- Это откуда? - Спросила она. - У нас сроду никаких перчаток дома не было, а тут целых три пары.