Аудиенция закончилась, и разочарованные посетители пошли к выходу. В это время после утренней службы в церкви почти никого не было. За свечным столиком пожилая матушка вела тихий разговор с какой-то девицей, та выбирала иконку. В углу, у большой старинной иконы, стоял крепко сбитый мужчина, наклонив голову, и, видимо, молился. Две старушки чистили подсвечники, молодая женщина в низко повязанном платке и синем рабочем халате ползала по полу, соскребая свечной нагар. Из алтаря вышел молодой диакон, и Турецкий его остановил:
– Извините, не знаю, как к вам можно обратиться…
– Отец Петр.
– Я следователь. – Турецкий представился, показав свое удостоверение. – Не могли бы мы с вами поговорить?
Диакон охотно согласился и предложил пройти в дальний угол, за колонну, на которой висела икона Богородицы с младенцем Иисусом.
– Давайте здесь станем, чтобы спокойно поговорить. Мне кажется, дело у вас серьезное, раз вы решили наш храм посетить.
– Дело действительно серьезное. И мы очень рассчитываем на вашу помощь. Вы присутствовали на службе в ночь на Рождество?
– Да, конечно, я же здесь помогаю батюшке, и на всенощной тоже помогал.
– А вы видели в ту ночь мэра Груздева и его помощника Жбанова?
– Конечно, они же, как почетные гости, стояли в первом ряду, справа от алтаря. И их видел, и наших нефтяных олигархов – Сатановского и Самарина. И главу службы безопасности одной из нефтяных фирм, я позабыл название.
– "Интернефть", – подсказал Огородников.
– Кажется, так звучит ее название. Вы знаете, церковь далека от всех этих государственных чинов, и потому я не запоминаю такие вещи.
– Однако же фамилии их вы помните, – заметил Турецкий.
– Самарина и Сатановского действительно запомнил. Фамилия первого мне напоминает название города, я оттуда родом. Жил там, пока не поехал учиться в Московскую духовную семинарию. А вторая уж больно страшная. Не знаю, как вам, а у меня она вызывает очень неприятные ассоциации.
– У нас с ней тоже связаны неприятные ассоциации, – многозначительно подчеркнул Турецкий. – А то, что они присутствовали на службе, для нас неожиданная новость. Скажите, а как они стояли, в каком порядке, вы не помните?
– Хорошо помню. У меня вообще хорошая зрительная память и слух весьма неплохой. Как-то так получается, – тут же виноватым тоном поправил себя отец Петр, чтобы собеседники не подумали, что он нескромно хвастается. – Мэр и молодой человек, его помощник, стояли посередине, слева от мэра этот человек из службы безопасности. Фамилию его я не запомнил.
– Певцев, – опять подсказал Огородников.
– Вероятно, Певцев. Я обратил на это внимание, потому что они переговаривались. В церкви во время литургии вообще-то нехорошо разговаривать о посторонних вещах, тем более о тех, о которых я невольно услышал. Ну да люди светские это не всегда знают. А с другой стороны от мэра и его помощника стояли Самарин и Сатановский.
– А вы не обратили внимание, как эти олигархи общались с мэром?
– Вполне дружелюбно. Я еще порадовался, что, договорившись о своих делах, они все вместе выходили из церкви, как добрые друзья. Люди пришли к миру и согласию именно перед ликом Всевышнего. Хоть церковь и стоит в стороне от взаимоотношений между чиновниками, слухи о том, что у олигархов были основания невзлюбить Груздева, до нас доходили.
– А что вы об этом знаете? – заинтересовался Турецкий. – Можете рассказать мне?
– Могу, хотя и не хочу никого осуждать. – Отец Петр смотрел на следователя ясными глазами. В его голосе звучала непоколебимость в своих убеждениях.
– Это не осуждение. Нам очень нужно знать. Ведь Груздев умер вскоре после того, как покинул церковь вместе с этими "добрыми друзьями".
Отец Петр почувствовал, как Турецкий выделил последние слова, и не сразу продолжил.
– Если вопрос стоит о помощи, если мои слова помогут разоблачить зло, тогда я скажу. Мне известно, что мэр города боролся с такими пороками, как взяточничество и лихоимство. Наверное, я не вправе спрашивать о ваших подозрениях?..
– Вы это узнаете, когда мы завершим следствие, – мягко пообещал Турецкий. – А вас, отец Петр, я попрошу быть свидетелем на очной ставке, куда мы намерены пригласить Самарина, Сатановского и Певцева.
Они стали прощаться. В полумраке за ними наблюдала одна из старушек, которая теперь тщательно протирала стекло на иконе Богоматери.
В машине Турецкий обратился к Огородникову.
– У нас есть все основания допросить Самарина, Сатановского и Певцева. Они были последними, с кем их видел свидетель, то есть отец Петр. Я думаю, среди прихожан любой, кто видел, как уходили мэр и эта троица, сможет подтвердить это. Но нам пока достаточно свидетельских показаний отца Петра.
– Кстати, а может ли священник быть свидетелем? – засомневался Огородников. – У меня такого прецедента еще не было.
– Согласно Уголовному кодексу священнослужитель не подлежит допросу в качестве свидетеля в случае, если обстоятельства дела стали известны ему из исповеди. А к тайне исповеди свидетельские показания отца Петра не имеют никакого отношения.
– Интересно, а отца Николая он должен ставить в известность? Все-таки тот выше по рангу, как бы начальник.
– Я думаю, если отец Петр решится на очную ставку, ему необязательно докладывать отцу Николаю. Впрочем, это их дела. Наше дело назначить день и час. Так что будем вызывать воротил нефтяного бизнеса и их приспешника Певцева на допрос. Поехали в прокуратуру, нужно дозваниваться. У них тоже время расписано, пока согласуешь со всеми сроки…
В прокуратуре Турецкий два часа сидел на телефоне, дозваниваясь и согласовывая удобное для всех время. Выяснилось, что собрать всех удастся завтра к пяти вечера. Турецкий был готов к тому, что все трое будут удивлены и, возможно, станут возмущаться. Но удивился он сам: и олигархи, и начальник отдела безопасности проявили беспокойство только по одному поводу: как сдвинуть уже запланированные дела, чтобы освободиться к нужному времени. Отец Петр сказал, что вечером в четверг службы в храме не будет и он сможет приехать.
Вечером Огородников привез Турецкого к подъезду гостиницы и, бросив быстрый взгляд по сторонам, заметил:
– Сидят на хвосте плотно. С самого утра за нами ездят. Только не пойму кто.
– Судя по машинам, бандиты, – невозмутимо ответил Турецкий, который видел слежку в течение дня, но не придавал этому особого значения. Раз в номерах следовательской бригады поставили прослушку, то наружное наблюдение – вполне логичный ход.
– Такие машины теперь не только у бандитов. У "шестерок" наших подозреваемых тоже с машинами полный порядок, их хозяева – люди не бедные. Хорошо, наша прокуратура обеспечена "Мерседесами", чтобы могли с бандитами тягаться, когда погоня требуется.
– Ну до завтра, – попрощался Турецкий с майором и быстрым шагом вошел в гостиницу.
Огородников тронулся с места, наблюдая в зеркало заднего вида, что "хвост" теперь пристроился за ним. "Какого хрена?" – подумал он раздраженно. Беспокойство одолевало его.
…Александр Борисович, вернувшись в номер, почувствовал себя как дома. За прошедшие дни он уже привык, возвращаясь вечером в гостиницу, находить свой номер даже уютным. Позвонил по внутреннему телефону своим сотрудникам, пригласил попить вместе чайку. Все приняли церемонное приглашение, Галя пообещала принести кулек с печеньем.
– Все готово? – произнесла она зашифрованную фразу, что означало на их кодовом языке "Говорить можно?".
– Готово, вас жду.
Он устало откинулся на диванную подушку, вытянув свои длинные ноги. Остальные выглядели тоже уставшими.
– Допросы свидетелей мало что дают, сплошная путаница… То ли чего-то боятся, то ли на самом деле ничего не помнят, – пожаловался Яковлев.
– А некоторые еще и приврать любят. Говорят как по писаному, а такую чушь городят! – Галя по-хозяйски высыпала печенье на тарелку, включила электрочайник и теперь расставляла стаканы. – Сегодня пожарных допрашивала.
– Второй раз, что ли? – удивилась Перова.
– По второму кругу пошла. Они и в первый раз, видно, не могли сговориться: то, говорят, дверь выламывали, то она, оказывается, железная была, и они МЧС ждали. То у них кухня полыхала, а комнату только немного задело, то у них Груздев посреди огня сидел. Сегодня пригрозила им, что за лжесвидетельство под статью попадут. Ну стали вроде бы одно и то же говорить.
– И что же нового сказали? – поинтересовался Турецкий.
– Одно и то же – не значит новое. Но хотя бы все единодушно признали, что кухня горела уже вовсю, когда они прибыли. А вот комната пострадала очень мало.
– Мы и сами это видели. Что комната почти не пострадала. А насчет угарного газа что?
– Вот вам и новое: они все были в противогазах, якобы запаха никакого почувствовать не могли.
– С пожарными все ясно, – заключил Турецкий. – Хотят, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. А у меня завтра допрос с очной ставкой. – И он стал подробно рассказывать о встрече с настоятелем церкви и диаконом отцом Петром.
– Я думаю, настоятель по каким-то соображениям не захотел ничего говорить, – вслух подумал Яковлев.
– Вот и мне интересно – почему? – Турецкий прихлебывал чай и с аппетитом хрустел печеньем.
– Может, у него какие-то свои отношения с этими олигархами? Как там в церкви? Я имею в виду, в каком она состоянии? Если богатая, значит, олигархи отстегивают. На ремонт, на приобретение церковной утвари, на дорогие иконы, облачение священника… Обычно храм существует за счет прихода. Патриархат не всегда финансирует храмы, – высказала свои соображения Перова.
– Если городская администрация выбирает какой-то храм, чтобы присутствовать там на больших праздниках, то в бедный храм они не пойдут, – добавил Яковлев. – Выбирают побогаче.
– Церковь не бедная, – вспомнил Турецкий. – Правда, мы пришли после службы, там половина освещения не горело. Настоятель одет в обычную ризу, а у диакона и вовсе простенькая. Мне показалось, чуть ли не из черного ситца. А иконы красивые, дорогие. Да что мы обсуждаем? Конечно, олигархи храму деньги дают. Вопрос в том, много ли? И как к этому относится настоятель?
– А на эти вопросы мы ответить пока не можем… Если мы все обсудили, не пора ли разбредаться? Я засыпаю на ходу, – пожаловалась Галя. – Хоть бы мне эти пожарники не приснились. А то и во сне покоя не будет.
Обсудив планы на завтра, все разошлись, и Турецкий стал звонить домой. Телефонную трубку никто не поднимал. "Девчонки совсем обнаглели", – подумал Турецкий. Как только нет над ними его строгого надзора, пустились во все тяжкие. Часы показывали двенадцатый час. Где же они шляются по ночам? Да еще обе? И Ирка еще говорит, что занимается воспитанием дочери! Его возмущению не было предела. От злости он долго ворочался в постели, еще несколько раз пытался дозвониться, но трубку так никто и не поднял.
Утром Александр Борисович поднялся рано, не спалось. Рука сама потянулась к телефонной трубке. Уж утром его девчонки должны быть дома. Ирке надо на работу, Нинка, между прочим, школьница, не пропускает же она школу, сроду за ней такое не водилось. Трубку подняли сразу, сонный голос жены хрипло спросил:
– Алло, кто это спозаранку?
– Наконец-то, а где вы вчера ночью шлялись? – возмущенно поинтересовался Турецкий.
– Дома сидели. Ниночка уроки делала, я фильм смотрела.
– А трубку почему никто не брал?
– А неохота было, – нагло ответила жена. – Мы на всех обиделись. Нинуля с Димкой поссорились. А я с тобой.
– Когда это ты со мной поссорилась? Когда успела? Я с тобой не ссорился!
– Позавчера я с тобой поссорилась. Когда ты сказал, что с бабами развлекался.
– Ирка, ты что, обалдела? Я не мог такого сказать! Мне голову некогда поднять, не то что с бабами развлекаться. Я даже не смотрю на них. Тут и смотреть-то не на кого!
– Что, неужели нет ни одной, достойной тебя? – ехидно спросила жена.
– Ириш, нет ни одной, которая могла бы с тобой сравниться, – нежным голосом заверил ее Турецкий. А сам подумал, что с ним, наверное, не все в порядке. Не бывало еще такого случая, чтобы он действительно ни на одну женщину на обратил внимания. Вот что значит работа, совсем его заела!
– Ну если так, то ладно. Тогда дальше буду спать. Мне на работу к двенадцати. Звони вечером, подниму трубку, – милостиво позволила Ирина.
Турецкий успокоился. Слава богу, дома все в порядке. А то уже всякие страшные мысли в голову полезли. А Ирка, паршивка, вместо того чтобы обеспечить мужу надежный тыл, только и знает, что нервирует его. Вот приедет – всыпет ей. И Нинуле заодно. Нет чтобы отца поддержать, потакает всяким материным глупостям. Бедный Дима! И как он ее терпит?
Несостоявшаяся встреча
Список свидетелей все расширялся, как выразился Яковлев, допросы вели в поте лица. Галю отрядили на встречу с Зорге в Музей истории нефтяных промыслов, и она радостно убежала, посоветовав на прощание Яковлеву прижать всех свидетелей к ногтю. Не фига вводить следствие в заблуждение своими фантазиями и ложными выводами.
В назначенное время Турецкий уже принимал Сатановского, Самарина и Певцева. Все они прибыли друг за другом, с небольшим интервалом. Если бы у Турецкого были свои прослушки в кабинете Сатановского, он узнал бы много чего интересного из вчерашнего их разговора. Даже не разговора, а настоящего заговора.
Александр Борисович изучающе разглядывал каждого. Сатановский – крупный вальяжный мужчина, с барскими манерами – свободно расположился на диване. Красивое лицо, черные волнистые волосы – блестящие и густые, прямо киноактер, герой-любовник. Его карие с поволокой глаза немного насмешливо наблюдали за прокурором, в то время как холеные крупные руки жили своей жизнью: они беспрерывно перебирали четки.
Самарин – узколицый, с впалыми щеками и выпяченным подбородком – смотрел на Турецкого настороженно. Время от времени веко правого глаза подрагивало от нервного тика. На обоих были дорогие костюмы. "Дипломаты", тоже явно из самых дорогих, они поставили на пол у своих ног. Если бы Турецкий был обладателем такого "дипломата", он его на пол никогда бы не поставил. А держал бы бережно на коленях.
Внешность Певцева произвела на Турецкого неприятное, отталкивающее впечатление. Грубые черты его лица как будто были слеплены на скорую руку. Тяжелый взгляд желто-зеленых глаз не отрывался от Александра Борисовича, неожиданно тонкие для его крупного лица губы были сомкнуты в узкую щель. "К такому спиной лучше не поворачиваться", – подумал Турецкий. Гости вели между собой светскую беседу, делясь впечатлением о вчерашнем концерте в филармонии, куда приехал на гастроли всего на два дня питерский симфонический оркестр. Видимо, у местных олигархов считалось хорошим тоном посещать концерты известных музыкантов. Показать, что они люди образованные и являются тонкими ценителями мировой музыкальной культуры, а не только умеют грести деньги лопатой.
– А вы, господин Турецкий, любите симфоническую музыку? – спросил снисходительным тоном Сатановский, вероятно ожидая услышать в ответ, что следователь в ней не разбирается.
– Я люблю старинную музыку, особенно лютню, – неожиданно услышал в ответ Сатановский. Турецкий ответил сухо, ему совсем не хотелось поддерживать с гостями светскую беседу. Отец Петр все не появлялся, и он начал беспокоиться. Прошло уже пятнадцать минут сверх назначенного времени.
– Что-то наш батюшка не очень торопится. Сразу видно, человек далек от светской жизни и не понимает, что у деловых людей время – деньги, – съязвил Самарин.
– Подождем еще немного, – попросил Турецкий и стал набирать номер телефона храма. Женский голос взволнованно ответил, что отец Петр почувствовал себя очень плохо, пришлось вызывать "скорую", и его забрали в больницу. Турецкий на мгновение растерялся. Гости выжидательно смотрели на него.
– К сожалению, наше мероприятие отменяется. – Турецкий постарался придать своему голосу металлический оттенок, чтобы приглашенные не почувствовали его замешательства.
– А что, собственно, произошло? – надменно спросил Самарин. – Нас оторвали от дел, мне пришлось перенести важную встречу. И оказывается, все напрасно.
– Петр Артемьев неожиданно заболел, – объяснил Турецкий, не вдаваясь в детали.
Все трое зашевелились, заговорили недовольными голосами и потянулись к выходу. Турецкому показалось, что в глазах Певцева мелькнула тень торжества. Генерал и так понял, что внезапная болезнь отца Петра вовсе не случайность. И взгляд Певцева наводил на размышления. Он тут же отправился к Огородникову.
– Иван, очная ставка сорвалась, отец Петр в больнице. Едем скорее в храм, а потом в больницу, узнаем, насколько все серьезно.
Молодая женщина в темном платочке испуганно рассказала следователям, что после трапезы отцу Петру вдруг стало плохо. Он схватился за живот, его буквально скрючило от боли. Когда приехала "скорая", он был совершенно белый.
Турецкий и Огородников переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у них в голове.
– А где вы обычно обедаете? – сразу принялся за допрос Турецкий.
– В трапезной. Все было как обычно, Любовь Алексеевна приготовила обед и позвала нас всех к столу.
– А сколько человек обедало?
– Четверо певчих, регент, нас трое – мы храм убирали, матушка Аксинья, она за свечным столиком стоит, отец Николай и отец Петр, – стала перечислять женщина.
– А Любовь Алексеевна, она кто?
– Наша стряпуха. Она обычно ест после всех, потому что подает к столу, меняет блюда.
– Отведите нас, пожалуйста, в трапезную, – попросил Турецкий.
Они поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж, зашли в просторную комнату, посреди которой стоял длинный стол со скамьями по обе стороны. На стенах висели большие иконы.
– А где отец Николай и Любовь Алексеевна?
– Отец Николай очень огорчился – ему тоже стало нехорошо – и поехал домой. А Любовь Алексеевна помыла посуду и уже уехала. Обед-то у нас был в два часа, а теперь уже почти шесть.
Турецкий и Огородников в сопровождении женщины прошли в кухню, заглянули в кастрюли, увидели расставленные тарелки – все было вымыто и блестело чистотой.
– Как в операционной. Идеальная чистота, – отметил Огородников.
– А куда вы деваете остатки еды? – Турецкий оглянулся на растерянную провожатую, которая остановилась на пороге кухни и наблюдала за их действиями.
– Стряпуха обычно готовит на то количество людей, какое будет обедать.
– А если на тарелках все же остаются остатки пищи?
– У нас тут бачок стоит, туда выбрасываем. Потом на помойку относим.
Она подняла крышку бачка и заглянула внутрь:
– Любовь Алексеевна его тоже вымыла.
Турецкий пошел к выходу, увлекая за собой Огородникова. Во внутреннем церковном дворике, у железного решетчатого забора, стоял мусорный контейнер, но и там не было видно остатков пищи.
– Наверное, выбросила в унитаз и смыла водой, – предположил Огородников. – Поехали в больницу.
Из разговора с врачом Турецкий понял, что диагноз подтверждает их подозрения: отец Петр поступил в больницу с тяжелым отравлением.
– Мы ему сделали промывание, чтобы очистить желудок, сделали необходимые инъекции, чтобы нейтрализовать и вывести из организма токсины. Но он в тяжелом состоянии. Сейчас спит, к нему заходить бесполезно.