Тут в нагрудном кармане рубашки запищал мобильник. Машинально я нажал кнопку, и приятный баритон вежливо сообщил, что в отеле "Блимбур" для господина инспектора Дэдлиба приготовлен шестикомнатный номер с видом на море. Оставалось только пожать плечами. Быстро работают.
Мы снова вышли на перрон – уже опустевший. Сограждане укатили в автобусах, и их веселые крики замерли вдали; поезд убрался восвояси, и лишь нежный ветерок с моря катал по бетону изорванную пачку из-под "Мальборо".
– Знаешь что, милая, – сказал я Лиззи, оглядев все это, – мне здесь не очень нравится. То есть я еще не понял, как тут с пивом, но… Вот, например, этот тип в поезде: наставил на меня пушку и молчит. Идиотизм, конечно. Достал – так стреляй, нечего разговоры разговаривать. И потом, он ведь не знал, кто я такой, а поезд-то наполнен мирными туристами, следующими к местам увеселений. Не понравился я ему что ли? Будь я репортером "Вечерней абракадабры", отрицательная реклама предприятию "Арторикс" уже была бы обеспечена.
– В чем-то ты прав, дорогой, – ответила Лиззи. – Мне тоже не совсем уютно. – Она кивнула на улицу, совершенно безлюдную, состоящую, кажется, из одних рекламных щитов, среди которых совсем потерялись лавки. И тишина… – Как в заколдованном городе из сказки про Алладина… Должна тебе сообщить, дорогой, что по сведениям нашего отдела данная фирмочка, – она кивнула на банку, которую я все еще держал в руке, – связана с производством всяких, в том числе и человекоподобных, роботов. Не с роботом ли ты встретился в коридоре? – Лиззи извлекла из сумочки бутылку прохладительного напитка "Гук" ("Пейте только "Гук", это подкрепляет, возбуждает, ободряет, вселяет!.."), открыла и стала пить.
– А что, очень может быть… – Эта новая мысль меня вдохновила. – Но тогда программируют их из рук вон плохо.
Лиззи кивнула, при этом на лицо ей упала знаменитая челка (идиотская, кстати, прическа, – сзади коротко, спереди длинно и как-то косо, и все время на глаза падает, и приходится постоянно отводить волосы в сторону рукой), и вновь подняла фотоаппарат.
– Давай заглянем, – предложила она и направилась к ближайшему магазинчику, называвшемуся почему-то "Резерфорд". Только мы вошли под красный козырек тента, как внутри заиграла приятная слуху неагрессивная музыка (что-то вроде раннего Гровера Вашингтона), и заискрились многочисленные лампочки, освещая разнообразную аппаратуру, расставленную по полкам стройными рядами, а из внутренней двери как на шарнирах появился молодой человек – из серии носителей костюмов и белых рубашечек – и, улыбаясь во весь рот, застыл в полупоклоне. Просто какая-то музыкальная шкатулка!
– Чего изволите? Есть самая разнообразная техника. Приемники всех типов, магнитофоны, магнитолы, деки, устройства для воспроизведения цифровых записей… В связи с двадцатипятилетней годовщиной фирмы действует пятидесятипроцентная скидка… – заговорил молодой человек.
– Ну вот и робот, – одними губами шепнула мне Лиззи.
– Проверим, – кивнул я.
Затем решительным шагом приблизился к прилавку и неожиданно нанес продавцу удар кулаком в лицо. Тот с непостижимой быстротой увернулся и безо всякого выражения заметил:
– Зачем же так? Не стоит. Чего изволите? – И опять понес свою ахинею про CD-проигыватели и домашние кинотеатры с DVD-приводом, да еще и с пятидесятипроцентной скидкой.
– А семьдесят процентов? – спросил я тогда, облокачиваясь о прилавок.
– Что именно? – запнулся продавец.
– Скидка. В семьдесят процентов, – уточнил я, глядя на него в упор. Некоторое время продавец хранил молчание, и будь я повпечатлительнее, то готов был бы поклясться, что в голове у него что-то щелкало.
– Нет, – ответил он, закончив размышлять. – Только пятидесятипроцентная скидка. В связи с двадцатипятилетней годовщиной фирмы. Есть самая разнообразная техника. Приемники всех типов, магнитофоны, магнитолы, деки…
– Не надо, – остановил я его жестом, – а презервативы есть? Нужны презервативы. Я бы взял ящик. Большой такой. – Обозначил я руками примерные размеры чаемого ящика.
Продавец снова впал в задумчивость.
– Нет, – наконец сказвл он. Снова задумался. Потом тщательно произнес: – Не знаю. Думаю, пре-зер-ва-тивов нет. Но есть приемники и магнитофо…
– А вы пойдите и посмотрите, – попросил я. – На складе. Может, где-нибудь завалялись. Очень надо. Без скидки.
– Хорошо, – кротко согласился он, развернулся и пошел к двери, и тут я выхватил из сумки банку с пивом и запустил ему в затылок. Продавец, конечно, ничего подобного не ждал, и банка глухо стукнула его по башке, отскочила с шипением и упала куда-то вниз. Продавец обернулся, посмотрел на меня, будто ничего и не случилось, и заметил:
– Подождите. Я сейчас вернусь, – после чего скрылся за внутренней дверью.
Лиззи взяла с прилавка ближайший плейер, развернула тыльной стороной и ткнула пальцем в фирменное клеймо: "И Пэн".
– Нам, кажется, пора, – жалея о пропавшем зазря пиве, я прихватил Лиззи под локоток и устремился к выходу.
– А зачем тебе презервативы? – спросила она уже на улице.
– Да так… – неопределенно ответил я. – Никогда не знаешь, что и где тебе может понадобится.
4
– Ну, и как тебе все это? – поинтересовался я. Лиззи возилась со своей камерой: меняла флэш-карточку с отснятым материалом на чистую. Бесценным, я бы сказал, материалом.
– Если ты о пейзаже за окном, то он мне нравится! – отвечала моя боевая подруга. – Посмотри сам!
И она была права. Вид из окна был действительно хорош – песок, пальмы, бесконечное синее-синее море, этакая гармоничная картина всеобщего единения и умиротворения. Очень хотелось выйти, упасть на песочек, под пальмы и слиться с природой…
"Блимбур" оказался действительно неплохой гостиницей. Располагался он на краю Арторикса, – и этот край мы сейчас наблюдали из окна. Шикарный фасад "Блимбура" выходил на центральную площадь, – но этого мы не видели, поскольку окна всех шести комнат открывались на море. Пока мы у стойки портье вписывали свои гордые имена в регистрационные карточки, мимо прошло немалое число наших тумпстаунских знакомцев, все больше из людей состоятельных. Город оказался полон народу, и странное, даже отталкивающее впечатление, произведенное на нас пустынной улицей у вокзала, понемногу рассеялось.
После того, как в соседнем с лавкой "Резерфорд" автосалоне я, воспользовавшись казенной кредиткой, купил подержанный "кадиллак" (все было, как и в "Резерфорде": будто нас только и ждали – стоило зайти, как заиграла тихая музыка и выбежали пятеро в белом; заплатил я, кстати, до смешного мало, даже противно за такие деньги машины покупать – "пятидесятипроцентная скидка" и тому подобное), мы по наитию поехали вперед и направо и скоро наткнулись на этот самый "Блимбур", что в таком небольшом городке, как Арторикс, и немудрено.
По дороге мы увидели много всего интересного и даже замечательного. Люди в обилии фланировали по улицам, местами наблюдались даже толпы – перед лавками, торгующими с какими-то особенными скидками. Всюду сновали торжествующие джентльмены с коробками и пластиковыми мешками, украшенными символикой магазинов, – вот какой-то тип тащит ящик с надписью "Шарп" ("щелк-щелк-щелк…" – затвор аппарата Лиззи), вот другой в обнимку с довольно приличного вида дамой, оба просто увешаны пакетами и при этом уже очень навеселе, чуть не падают ("щелк-щелк"); потом уютное кафе на улице под цветными балдахинами ("Уж не опиумо ли курильня?" – подумал я); затем, наверное, публичный дом: перед входом на витых стульях сидят роскошные женщины с ухоженными волосами, пьют что-то такое разноцветное из непростых по форме емкостей, и их явные телесные достоинства тем более очевидны, что на женщинах одежды почти нет, а иногда это удобно ("щелк-щелк-щелк"); и даже видно, как на широком балконе второго этажа восторженный юноша и некая пышная леди пылко предаются любви сидя ("щелк-щелк-щелк…" – "Это-то зачем?" – "Кто знает, вдруг для отчета сгодится?" – "Ты не собираешься, я надеюсь, издавать порнографические журналы?" – "Нет, я пошлю снимки по почте в боевой штаб рахиминистов и они очень расстроятся, что это не с ними было". – "А, ну-ну…"), и так далее, и тому подобное ("щелк-щелк-щелк").
В результате у меня сложилось следующее впечатление: некие люди, связанные с названием (именем?) "И Пэн", старательно вывозят в Арторикс горожан Тумпстауна, где развращают их предельно низкими ценами, изобилием горячительных напитков и более чем доступными утехами разного рода, и тумстаунцы простодушно покупаются на это. Только по дороге в отель мы с Лиззи без особых стараний увидели три акта любви, два из которых были лишены, по нашему общему мнению, всякой эстетики. К этому следует прибавить вездесущих однотипных молодых людей в белых костюмчиках и с железными головами (я конечно не скажу про всех, но…). Данные молодчики определенно играли в происходящем некую роль, которую нам с Лиззи (так говорило мне внутреннее чувство) и предстояло выяснить.
Расположившись в неслабом шестикомнатном номере, мы потребовали пива, и его принесла девушка, на которой (видимо, для удобства постояльцев) из одежды был исключительно кружевной передничек с золотой надписью "Блимбур". Я, впрочем, склонен был объяснить такую форму одежды жарой и совсем даже ничего не имел против, но Лиззи усмотрела в этом нечто большее и прежде, чем я успел насладиться зрелищем, вышвырнула несчастную из номера вперед ногами. Одну бутылку пива я все же успел поймать.
– В следующий раз присылайте людей! – сказала она деревянным голосом и закрыла дверь на ключ.
– Что с тобой, любимая? Тебе не понравился ее цвет волос? – спросил я, открывая пиво, любимое холодное пиво "Асахи". – Это уже чувство или еще нет? – И я полез в купленный в холле ящичек сигар Леклера.
– Меня это отвлекает, – объяснила Лиззи и ухватилась за камеру. Стала тыкать в кнопочки. – Как мило! И порнография на балконе отлично вышла, – талантливо перевела она разговор на другую тему.
Мы с пивом и сигарой повернулись к Лиззи спиной, отошли к окну и стали пялиться на пальмы и море; пялились минут, наверное, пять, пока не услышали:
– Ну, я готова! – Лиззи защелкнула крышку своего компа и сунула его в сумку.
В дверь постучали. Я повернул ключ в замке, и в номер вошла очередная девушка, на сей раз одетая вполне по-человечески: черная юбка и неизменно белая блузка; в руках у нее был поднос, на котором исходили изморозью четыре бутылочки пива. Поставив поднос на стол, девушка собралась было нас покинуть, но я, сделав знак Лиззи, окликнул ее:
– Постойте-ка! – и, одержимый страстью исследователя, стал подходить, глядя несчастной прямо в глаза, а Лиззи тем временем подкрадывалась сзади. Стэн Шатл как-то заметил, что у меня гипнотический взгляд, но, несмотря на силу моих чар и мощь флюидов, которые я включил на полную мощность, девушка почувствовала неладное, испуганно попятилась и натолкнулась на Лиззи, которая тут же вцепилась в нее сзади. Я немедленно засунул девице в рот носовой платок и принялся хватать ее за разные места – исключительно в научных и познавательных целях (нет ли в ее организме чего железного). Девушка перенесла исследование с хорошо сдерживаемым возмущением – она брыкалась, царапалась, пыталась ударить меня коленом не скажу куда, старательно выталкивала языком изо рта мой платок, но я все время заправлял его обратно, так что закричать ей не удалось. Закончив исследование сильнейшим рывком за волосы, я выдернул платок и отскочил на безопасное расстояние, приготовившись выслушать все то, что девушка обо мне за это время успела подумать.
Она была немногословна.
– Скотина, – указала она на меня. Потом повернулась к Лиззи. – И ты скотина. Оба. Извращенцы.
– Прошу прощения за беспокойство, – отвечал я. – Ошибка. И принесите, пожалуйста, еще два пива.
– Такого же? – обернулась от двери девушка.
– Да, такого же. Холодненького. И вот еще что: не говорите никому. Не надо. – Я протянул ей сложенную вдоль стодолларовую бумажку. – Это компенсирует ваши муки. Я вас очень прошу.
Девушка взяла деньги, покрутила выразительно пальцем у виска, еще раз пробормотала: "Извращенцы!.." – и вышла.
– Ты был великолепен! – Лиззи открыла себе пиво. – И чего ты достиг?
– Ровным счетом ничего, – ответил я. – Совершенно нормальная девушка.
Естественно: будь она каким-нибудь, например, механизмом, мы с Лиззи даже вдвоем ее явно не удержали бы. Ах этот опыт, сын ошибок трудных…
5
На бревенчатом двухэтажном доме с забором, за которым расстилались необозримые плантации табака, висела огромная деревянная, потемневшая от времени и продуктов жизнедеятельности пернатых братьев доска, и на доске присутствовала художественно выполненная надпись (корявая) следующего содержания: "Жан-Жак Леклер. Компания колониальных товаров". Дом на вид был очень старый, но выглядел молодцом – сработанный из гигантских бревен, он, казалось, произрастал прямо из песка, на котором стоял. С первого взгляда становилось ясно, что дом построен не вчера и даже не позавчера, но – в те далекие и отчасти былинные времена, когда, привлеченные необоримыми запахами текилы и свежезажаренного барашка, откуда-то из дальнего далека с диким воем накатывали на Тумпастаун (и особенно на окрестности) ароматные полчища грубых мужиков в плохо выделанных шкурах диковинных зверей. Это были времена фортификационных оборонительных сооружений, когда каждый дом являл собой крепость, и постоянных (иногда весьма ожесточенных) боевых действий, в результате которых варварские орды в очередной раз оказывались отброшены далеко назад и, зализывая обильные раны и уныло воя от тоски по несбывшимся мечтам, маячили вдалеке, размахивая боевыми топорами и прочим дрекольем, меняли лидеров и вновь начинали принюхиваться к соблазнительным запахам цивилизации.
Тогда все строили капитально, с расчетом на то, что по стенам жилища рано или поздно будут лупить дубины мускулистых приматов окрестных пустынь и лесов. Стены должны были выдержать натиск и позволить своим обитателям вволю и со вкусом поохотиться на пришельцев – пока несут очередную кружку пива и пока еще не потухла трубка. К сожалению, в наше достаточное время таких вот домов-крепостей осталось уже немного: изобильная сырость в период сезона дождей медленно, но верно делает свое дело и потом – термиты! Термиты, черт бы их побрал!
Но этот дом… Всюду – заметна заботливая рука. Широчайшая дверь из досок, окованных фигурным железом, заперта на чудовищный, начищенный до блеска висячий замок. На обломке огромной стрелы, в незапамятные времена впившейся в стену слева от двери, – аккуратно свернутая веревка. И – тишина: ни у дома, ни на ближайшем пространстве табачных плантаций – ни души, и окна дома тоже не подают признаков жизни.
Мы с Лиззи присели на песок.
– Кто такой Леклер? – спросил я. – Ты не знаешь?
– Ты же куришь его сигары!
– Ах, ну да! – Я вытащил деревянный ящичек с сигарами и взглянул на выжженную на крышке надпись. – Ну конечно же!.. Вот, значит, ты какой, Леклер… Однако, он прилично, должно быть, табачища снимает со своих плантаций! – Я достал "беретту". – Странно, куда он его девает и почему у нас все лавки до сих пор не завалены продукцией Леклера? И отчего мы не слышали никогда ни имени такого: Жан-Жак Леклер, ни названия: "Компания колониальных товаров"? Нет ли в этом злодейского умысла? Странно. – Я поднял оружие и стал палить в воздух, в перерывах между выстрелами выкрикивая:
– Хозяин! Эй, хозяин!
Расстреляв все патроны, я было вытащил новую обойму, как вдруг Лиззи, отличавшаяся прекрасным слухом, подняла палец вверх:
– Сюда что-то едет!
– Прекрасно! – кивнул я и извлек пиво. – Нас услышали.
Дальше произошло следующее.
Шум мотора, едва различимый вначале, перерос в рев – рев поистине вулканический! – после чего из-за дальнего угла забора, со стороны моря, вывернул армейский запыленный грузовик повышенной проходимости.
Вздымая песок и сверкая многочисленными фарами, грузовик на всех парах подлетел к дому и бешено взревел сиреной. Около двери экипаж со скрежетом остановился, окутался песчаной пылью, и оттуда, из пыли, донесся полный воинственности голос:
– А вот я вас!!!
И тут же из пыльного облака решительно выступил высоченный господин в пробковом шлеме и джинсовой куртке на голое тело; куртку распирала могучая волосатая грудь, в волосах сверкал бриллиантами крестик; ниже были грубые брезентовые шорты со множеством карманов и с патронташем вокруг пояса. Из одного кармана свисала удивительнейшая по толщине серебряная цепь, кончавшаяся надо полагать, вполне достойными ее часами; потом следовали толстенные волосатые гетры в полосочку и высокие ботинки со шнуровкой и на шипах (прямо как у Люлю Шоколадки!). Лицо господина производило несомненное впечатление: круглая красная рожа с драматическим носом, бравыми, почти гвардейскими светлыми усами и огромным ртом, в углу которого торчала толстая сигара. Сигара дымилась. В вооружение господина входил тяжелый корейский дробовик "USAS-12" восьмого калибра и с круглым магазином на двадцать восемь патронов – я аж позеленел от зависти: такой пушкой в режиме автоматического огня можно ухреначить половину поезда с роботами! – револьвер системы "Элей", тоже весьма достойный с точки зрения калибра (справа на боку) и немалый нож с оплетенной видавшим виды шнуром рукоятью (слева). Сей эпический герой – он оказался выше меня почти на голову, вот уж истинно: большое пришло! – приблизился, величественно покачивая зажатым в волосатой лапе дробовиком, с нескрываемым достоинством посмотрел на нас сверху вниз, свободной дланью отер обильный пот со лба и промолвил:
– Уф… А я-то думал…
– А что, собственно, вы думали? – поинтересовался я, доставая еще одну бутылку пива и протягивая ее джентльмену с винчестером.
– Не употребляю, – он отвел мою руку. – Я решил, что снова приехали эти мерзавцы на своих вонючих танках. Выстроили тут занюханный фанерный городишко и думают, что им уже все можно.
Он неспешно прошествовал к дому, отпер замок ключом, висевшим на одной цепи с часами, и скрылся за дверью.
– Какой интересный господин, – сказала Лиззи. – Люблю таких!
А интересный господин тем временем появился снова – он вынес три шезлонга, несколько зеленых бутылок с красными этикетками, блюдце с лимоном и стаканы.
– Я вижу, вы из метрополии, – заявил он, расставляя шезлонги и жестом приглашая садиться. – Бросьте вы ваше пиво! Отдайте его даме. Вот напиток настоящих мужчин! – Господин потряс в воздухе одной из принесенных бутылок. – Эрготоу. Экспортный вариант, пятьдесят шесть градусов, без обмана! – Оделив всех присутствующих напитком настоящих мужчин, хозяин поднял свой стакан (тот казался игрушкой в его ручище). – Имею честь рекомендоваться – Жан-Жак Леклер. Хозяин и владелец этих угодий.
– Дэдлиб. Сэмивэл Дэдлиб. А это – Лизетта Энмайстер.
– Можно просто Лиззи, – ввернула последняя.
– А! – вскричал Леклер и вылил водку в рот. – Вы – инспектор полиции, я про вас в "Абракадабре" читал. Говорил же я – вы из метрополии. Как там Кисленнен?
– А вы знаете Жака? – невинно спросил я, хотя что-то мне подсказывало, что Леклер еще как знает Жака Кисленнена, владельца реликтового трактира "Три кружки". В ответ Леклер возмущенно вскочил и, жестикулируя стаканом, горячо заговорил:
– Как то есть: знаю ли я Жака?! Да кому же еще знать Жака, как не мне! Да ведь это мой родной брат! Правда, младший, – добавил он и сел.