- Так. Первым делом, - Виталий задумчиво побарабанил пальцами по столу, - давай обе доверенности на сравнительную экспертизу отправим. Может, одна рука писала?
- Я себе пока сам скажу, - объявил Эдик. - Давай свою.
Он положил обе доверенности рядом. Лосев, не утерпев, поднялся со своего места и склонился над плечом Албаняна.
- Ого! - почти одновременно воскликнули оба, лишь оглянув на доверенности.
- Никакой, понимаешь, экспертизы не надо! - добавил Албанян. - А?
- М-да. Только для порядка, - согласился Виталий. - Одна рука писала.
Однако это открытие пока мало продвигало расследование, хотя стал ясен опасный масштаб дела и сама преступная группа оказалась куда больше, чем можно было вначале предположить.
- Если приезжают разные люди, - сказал Албанян, - значит, должен быть центр, должен быть главарь. - И без всякого перехода спросил: - Следователь у тебя из прокуратуры?
- А как же? Убийство.
- Ясно. Но сейчас давай вдвоем помозгуем. Потом доложим. Пока идет розыск, мы, пожалуй, похитрее следователя будем. Наш хлеб.
- Хлеб общий, - махнул рукой Виталий. - И не сладкий. Ты мне вот что скажи. Как этот отпуск груза оформляется?
- По доверенности, ты же видишь?
- Это понятно. А разве любое предприятие может такую доверенность оформить? Тут ведь какая-то плановость есть.
- Само собой, - кивнул Эдик и расположился поудобнее. - Вот гляди. Для производства, допустим, кондитерских изделий нужна лимонная кислота, так? И кондитерская фабрика заранее знает, что она является фондодержателем этой кислоты на таком-то заводе, где она производится. И только там фабрика эту кислоту может получить в течение данного года, причем определенное количество тонн. Все, понимаешь, планируется.
- Выходит, эти жулики заранее знали, какая тут, в Москве, требуется доверенность, от какого предприятия.
- Выходит, так.
- А откуда они это могли узнать? Кто им мог дать такую информацию? Ведь постороннему человеку ее не дадут, например, в министерстве… Какое тут может быть министерство?
- Пищевой промышленности, - подсказал Эдик. - Ясное дело, никто там этой информации постороннему не даст. Тут свой человек нужен.
- Свой или… не свой, но… так, так, так, - задумчиво произнес Лосев. - Ну, а на заводе, производящем эту самую кислоту, знают всех своих фондодержателей?
- Само собой, - пожал плечами Албанян. - И знают, кто и сколько уже выбрал из своего фонда в этом году. - Он подумал и сказал: - Но есть еще один возможный источник информации. Это сами фондодержатели. Допустим, та же кондитерская фабрика. Достаточно иметь своего человека в бухгалтерии, чтобы вовремя состряпать доверенность и получить строго фондируемую кислоту.
- Да, пожалуй, ты прав. Это третий канал информации, - согласился Лосев.
- Но ты обрати внимание, - возмущенно воскликнул Эдик, - на чем все эти опаснейшие преступления держатся! Исключительно на безответственности, формализме и равнодушии, полнейшем равнодушии! Человеку наплевать, не его карман! Вот я его спрашиваю, там, в бухгалтерии: "Как вы доверенность читали? Ведь в штампе неверно названо это Ивановское объединение!".
- Жулики тоже знают, с кем имеют дело, - вставил Виталий.
- Точно! - Эдик сделал выразительный жест, словно поймал Виталия на слове. - А этот деятель в бухгалтерии на меня таращится и говорит: "Да кто же штампы по буквам читает? Тем более, они всегда слепые". Я говорю: "Ну, а почему вы отпустили пять с половиной тонн пряжи из фонда следующего квартала? Бывало так раньше?" "Могу посмотреть, - говорит. - Но вообще это не моя компетенция". "Так вы бы посоветовались с теми, чья это компетенция", - говорю. "Что вы, - отвечает, - если я по каждому такому случаю буду еще советоваться… да у меня и так работы выше головы". А у самого на столе, под папкой, "Футбол - хоккей" лежит, я же вижу. Вот так и работают. Это же бедствие, ты пойми! Ведь не десятка летит, не сотня, не тысяча даже. Это сотни тысяч рублей летят по всей стране!
Эдик вскочил и заходил по кабинету.
- Да… Воспитывать людей надо, - вздохнул Лосев.
- Воспитывать? - Эдик остановился перед ним, сунув руки в карманы, и иронически поглядел сверху вниз. - Судить надо, штрафовать, сажать. Тогда, может, и дойдет.
- Нет, воспитывать. Учить добросовестности, со школы учить, с детского сада даже.
- Эх, философ! - Эдик с сожалением посмотрел на Лосева. - Да пока мы будем с детского сада учить, взрослые лопухи полстраны дадут растащить. Ты как будто не по земле ходишь.
- Слушай, - спросил Лосев, занятый своими мыслями. - А куда они такую уйму кислоты девают, как ты думаешь?
- Я, дорогой, не думаю, я знаю, - важно объявил Албанян. - Они ее дельцам подпольным продают. Такая, понимаешь, водится мелкая порода жуликов, но очень вредная. Гонят левый товар. Ну, левый товар, это ты понимаешь?
- Это теперь уже всякий понимает, - усмехнулся Лосев. - И большой с этого доход у них?
- Ого! Нулей больше, чем пальцев на руке. И потому за сырье они могут отвалить в два, в три раза больше, чем оно стоит.
- Ничего себе, мелкая порода! - обеспокоенно воскликнул Лосев. - Они же могут на корню все купить!
- Ну-ну. Преувеличивать тоже нельзя, дорогой. Мы им особенно дышать не даем, Не наша служба даже, а вообще весь строй жизни, весь порядок экономический в стране. Не может встать на ноги эта гнида, боится даже высунуться.
- Ладно, ты только не заводись, - улыбнулся Виталий. - Давай от общих материй к частному. Куда они могут сбыть эту лимонную кислоту здесь, в Москве?
- Почему же только в Москве? Как раз удобнее сбыть ее где подальше.
- Я пока исхожу из того, что они из Москвы выскочить не успели.
- Это почему не успели? Номер поменяли и успели.
- Нет, - усмехнувшись, покачал головой Виталий. - Не все так просто. Во-первых, номер сразу не поменяешь, чтобы никто не видел. Надо место подходящее найти, где-то спрятаться. А тут, глядишь, и вечер настал, даже поздний вечер. На вылетных шоссе машин стало мало, значит, каждой машине больше внимания. А они знают: все посты ГАИ предупреждены.
- Так ведь номер другой!
- Не в одном номере дело. Им страшно, понимаешь? Они только что убийство совершили. А у них, между прочим, крыло сильно помято, на нем краска от ворот, серебристая, на зеленом очень заметно. И путевой лист у них тоже не в порядке. Листы, вернее. К каждому госномеру у них свой путевой лист должен быть. В тот, с фальшивым знаком, у них вписан был на заводе груз-лимонная кислота. А в другой путевой лист, где настоящий номер стоит, что-то другое было вписано, так? Выходит, если на выезде из Москвы ГАИ их остановит и начнет проверять-сгорят. Нет, они наверняка побоялись по полупустому шоссе из Москвы выезжать.
- Но шанс был все-таки?
- Но страха было больше. И потом, что значит "был шанс"? Это значит, что кто-то из наших людей, в данном случае инспекторов ГАИ, плохо сработает, невнимательно, равнодушно, так? Да, это может быть. Эх, как бы мне хотелось на сто процентов верить в каждого из них! В каждого! Понимаешь?
- В каждого из нас, дорогой, - поправил Албанян. - Так точнее. Ну, конечно, кроме тебя и меня. В нас можно быть уверенным на сто пятьдесят процентов, верно?
- От скромности ты не умрешь, - усмехнулся Виталий.
- Не в том дело! Я сюда пришел, сказать, почему? От злости. Ты знаешь, я ВГИК кончал. Экономический факультет, конечно. Режиссером не собирался быть, оператором тоже, актером тем более.
- А напрасно. Из тебя бы актер получился.
- Из меня кое-что другое получилось, - зловеще произнес Эдик. - Я, дорогой, когда замдиректора картины на киностудии стал работать, мирового жулика в директора получил. Фокусник был. Из воздуха деньги делал и в карман себе клал. Я уследить не мог, слово даю. А когда наконец за что-то уцепился и па чистую воду решил его вывести, сам же виноватым оказался, чуть под суд не пошел. Вот такой мне гений, понимаешь, попался. И тут я обозлился. Я человек гордый.
- Знаем.
- Ну, вот. И я дал себе слово.
- И стал асом. Грозой, так сказать, - засмеялся Виталий.
- Именно, - вполне серьезно согласился Эдик. - Так можно после этого на сто процентов в меня верить, я тебя спрашиваю? Тем более что злости у меня за это время поприбавилось.
- Согласен! А пока скажи: куда они могут в Москве эту кислоту сбыть?
- Никуда. Если заранее не сговорились. А если сговорились, то им и не надо было из Москвы вырываться. Погоди! - оборвал сам, себя Эдик. - А вчера днем они не могли из Москвы удрать? В потоке машин, так сказать. За ночь спокойно поменяв номер?
- Вряд ли, - покачал головой Виталий, - Мы еще накануне проинструктировали все посты ГАИ на вылетных и тупиковых шоссе: марка автомобиля и помятое правое крыло. Ну, а затем - груз и путевой лист. Нет, в Москве мы этих бандитов заперли.
- Пока.
- Да, пока, - Виталий вздохнул. - Пока они не починят где-то крыло. Значит, надо немедленно прочесать все автохозяйства, парки, мастерские. И тут главная наша надежда - участковые инспектора.
- Ладно. Итак, план у нас с тобой такой. Ты закидываешь сеть на все автохозяйства и прочее. А я - это второй пункт плана - намечаю список предприятий города, куда они могут сбыть кислоту.
- И берешь их на контроль.
- Ну, само собой.
- И еще пункт третий, - сказал Виталий. - Давай попробуем составить фотороботы. Ведь в обоих местах преступников видел не один человек.
- Очень хорошо!
- И еще, Эдик, самое деликатное. - Виталий секунду помедлил. - Надо, по-моему, еще поработать вокруг этой группы. Ведь их не только видели, с ними говорили, они отвечали что-то, шутили, болтали, уводили, может быть, разговор в сторону, темнили с одним так, с другим эдак. Люди должны вспомнить каждое их словечко, намек, шуточку.
- Очень хорошо! - снова быстро согласился Албанян. - Так, план мы с тобой составили. Пойдем доложим? Маргарита Евсеевна до сих пор еще не могла привыкнуть, что ее называют порой по имени и отчеству. Ей только что исполнилось всего-то двадцать четыре года, и четыре года назад она весьма удачно вышла замуж. Ее Миша так успешно делал карьеру!
Еще до замужества, сразу после школы, Рита попыталась поступить по совету отца в Плехановский институт, но недобрала очков на вступительных экзаменах, конкурс в институт оказался просто диким. И тогда отец, главный бухгалтер какого-то небольшого учреждения, устроил ее на двухгодичные бухгалтерские курсы, которые она и окончила как раз перед замужеством.
К тому времени Рите уже все вокруг наскучило. Вечные болезни, трудности и хлопоты, которыми жили родители, просто бесили ее порой. У нее была своя жизнь, полная главным образом бесконечных романов. За ней непрерывно ухаживали, ее внимания домогались, и Рита так привыкла к этому то наглому, то застенчивому, то вкрадчивому и настойчивому ухаживанию, что других мыслей у нее, кроме того, как обойтись с тем или другим поклонником, и не было, если, конечно, не считать заботы о нарядах.
- Рита, - сказал ей однажды отец. - Мне не нравится твой образ жизни.
- А мне ваш, - дерзко ответила она.
- Ты как со мной разговариваешь? - вскипел Отец. - Хватит! Пора, милая моя, браться за ум. Вот окончила курсы, поступай на работу.
- Я, папочка, лучше выйду замуж.
- Дура! Замуж не для этого выходят. Мы с твоей матерью…
- Ах, папочка, я уже это тысячу раз слышала. Вы с мамой всю жизнь были образцом добродетели. Знаю. А мне этого не надо. Я свою жизнь устрою по-другому. С моими данными…
Вскоре Рита вышла замуж и через год уехала в Индию.
Вернулась она оттуда оживленная, довольная с уймой тряпок и впечатлений.
А отношения с мужем начали медленно, но неуклонно портиться. И через полгода молодые супруги расстались.
Но к родителям Рита не вернулась: Миша оставил ей кооперативную квартиру. К Рите временно переехала любимая подруга Верна-манекенщица, так ее звали в своем кругу. Впрочем, она и в самом деле работала манекенщицей. И первое время жизнь у них заладилась отлично, куда веселее, чем при Мише.
Впрочем, настало время и Рите подумать о работе. Так посоветовала Верка, когда растаяли деньги, оставленные Мишей, и были проданы кое-какие заграничные шмотки. Поклонников, правда, не убавилось, но не брать же было с них подать.
- А почему нет? - спросила Верка. - Ты думаешь, только у Бальзака содержали любовниц? Найди побогаче кого, посолидней.
- Очень мне нужен какой-нибудь старик.
- Нужен. "Мамы всякие нужны", - рассмеялась Верка. - Один для жизни, другой для веселья. Не будь дурой, Ритка. Стриги купоны со своей красоты.
- Все равно на работу надо поступать, - досадливо поморщилась Рита. - Еще тунеядкой объявят.
Пришлось Рите вспомнить когда-то полученную специальность и устроиться в бухгалтерию небольшого заводика по производству лимонной кислоты, поскольку заводик этот оказался совсем недалеко от ее дома.
Накануне того дня, когда произошла трагедия у заводских ворот и оказались похищенными десять тонн лимонной кислоты, Рита отметила свой день рождения.
А незадолго перед тем она сильно повздорила с отцом: внезапно заболела мать, и отец, позвонив Рите на работу, попросил взять дня три за свой счет и посидеть с матерью. Но Рита не могла, ну никак не могла, если бы знать раньше, а то вдруг так неожиданно.
- Ну, как же раньше? - растерянно спросил отец. - Мы что, болезни заранее планируем, думаешь?
- Но я в эти дни никак не могу. У меня… ревизия на работе, - понизив голос, солгала Рита. - Все нервы на пределе. Попроси тетю Олю.
Это была соседка по лестничной площадке, которую отец попросил бы куда с большей охотой, чем Риту, но та уехала в Ленинград, к сыну.
- Ну, тогда Аллу Захаровну попроси, - раздраженно предложила Рита. - Она на пенсии, время, небось, и без того девать некуда.
Это был давний друг их семьи, но Алла Захаровна сама лежала больная.
- Ну, не знаю! Придумай что-нибудь в конце концов! - разозлилась Рита. - Я не могу, сказала уже!
На Самом деле Рита действительно собиралась взять два-три дня за свой счет, присоединить их к субботе и воскресенью и осуществить давно задуманную поездку всей компанией на машинах в Суздаль, где уже были заказаны номера в новом великолепном мотеле. Кстати, теперь она обрисует главному бухгалтеру эту безвыходную ситуацию с заболевшей матерью, пусть попробует не Дать ей хотя бы двух дней по уходу. А отца надо было умаслить, ему, бедненькому, и правда, трудно.
- Никак не могу, папочка. Мне ужасно стыдно, ужасно, но не могу. - И, снова понизив голос и даже прикрыв ладошкой трубку, добавила: - Сам знаешь, что такое ревизия.
- Ревизия? - угрожающе переспросил отец, уловив какую-то фальшь в голосе дочери. - А если я позвоню к тебе на работу и спрошу про эту ревизию, что тогда?
- Посмей только! - испугавшись, невольно воскликнула Рита…
- Ах ты, дрянь, - с силой произнес отец, - Ничего святого за душой уже не осталось. Черт с тобой, обойдусь. А твоей ноги чтоб в доме у нас не было, поняла? - И с треском повесил трубку.
Рита еще целый час после этого страдала и мучилась угрызениями совести. А потом отправилась к главному бухгалтеру, там разрыдалась, - с ней - и в самом деле чуть истерика не случилась, и главный бухгалтер, конечно, не посмел ей отказать.
Поездка получилась на славу. Суздаль оказался прелестным городком. Ресторан со старинной русской кухней всех привел в восхищение, особенно после того, как Валерий о чем-то пошептался с официантом.
И еще с Валерием приехал егознакомый. Сева. Это был спортивного вида человек лет тридцати, с красивыми седоватыми висками, черными живыми глазами, веселый и остроумный. Он захватил с собой гитару и с таким чувством пел песни Окуджавы и Высоцкого, что все женщины почти влюбились в него, а для мужчин он стал сразу закадычным другом.
Однако ухаживал Сева исключительно за Ритой. В этом, естественно, ничего бы не было для нее удивительного, если бы не его манера ухаживать. Когда они ненадолго оставались наедине, Сева не пел, не развлекал Риту анекдотами и смешными историями, он как бы превращался совсем в другого человека, больше слушал и расспрашивал Риту. Он словно вовсе не стремился "закрутить любовь", добиться взаимности и немедленного сближения, как другие. Ему, кажется, было приятно само: ее общество, интересны ее рассуждения, взгляды, оценки, ее отношение к людям, ее дела и проблемы.
Рита прониклась к нему безотчетным доверием и на второй или третий день рассказывала даже то, о чем никогда не откровенничала со своими поклонниками или даже подругами, не самыми близкими, конечно. От Верки, например, у нее секретов не было, почти не было. Она рассказала Севе, как трудно ей было достать этот чудный костюм, в котором она приехала, как уплыла от нее прелестная канадская дубленка, потому что у Риты не хватило денег, а отец помочь отказался, он ее совсем не понимает, да и трудно ему, конечно. Рассказала Рита, как недавно досталось ей от ее начальника. Она и Сама жутко переволновалась. Выписывала товарно-транспортную накладную одному фондодержателю и ошиблась всего на единичку. А единичка-это целая тонна лимонной кислоты.
- А Сколько стоит тонна вашей кислоты? - полюбопытствовал Сева.
- Ой, чуть не пятнадцать тысяч.
- Ого! Никогда бы не подумал! - Сева искренне изумился и снова спросил: - А что такое фондодержатель? Рита объяснила ему и это, привела всякие примеры. Ей нравилось рассказывать этому милому, внимательному и такому умному человеку то, что он совсем не знает, а вот она знает. Он и названий-то некоторых фабрик и организаций никогда не слыхал, не знал даже о их существовании.
- Как это только в вашей головке все держится, не понимаю, - с уважением сказал Сева.
И слышать это Рите было даже приятнее, чем обычные комплименты ее внешности, Рита при этом как бы вырастала в собственных глазах. А вечерами они всей компанией забивались в шумный, полутемный с "интимным" освещением бар, полный дикого магнитофонного грохота, и там веселились и смеялись "до коликов", как объявила Верка. У нее тоже был свой кавалер. В последнюю ночь Верка ушла к нему, а к Рите пришел Сева.
В воскресенье, в конце Дня, они вернулись в Москву.
А вскоре Рита отметила свой день рождения. Перед этим столько было суеты с продуктами, готовкой, приглашениями и новым туалетом, да и вообще Рита так была захвачена начавшимся романом, что не сразу вспомнила: надо позвонить домой, узнать, как там мать, Ну а отец, должно быть, успел угомониться…
Но отец, оказывается, не угомонился.
- Здоровье матери, как и мое, тебя не касается, - ледяным тоном сказал он. - И не звони больше, поняла? Дрянь! - вдруг сорвался он и бросил трубку. "Псих", - подумала Рита. Она не знала, что матери за эти дни стало хуже.
День рождения прошел великолепно. Рита затмила всех девчонок своим новым платьем. Огорчило только отсутствие Севы. Он накануне уехал в командировку, но прислал с Валерием очень дорогой подарок: большой флакон французских духов в роскошном футляре и целый букет красных гвоздик.
А на следующий день, под вечер, на заводе произошла эта ужасная история.