Он поддерживал свою репутацию. Не забывал о старых клиентах: если адвокат помогал им выпутаться – звонил им домой, если их выпускали на поруки – навещал: Добро пожаловать домой, ребята, еще раз попробуете распустить руки – я с вами иначе поговорю. Порой спасенные жертвы пытались его отблагодарить. Бад не поддавался и находил себе женщин в других местах. Он вел список процессов и отпусков на поруки, посылал своим "подопечным" открытки в тюрьму и стойко выносил дисциплинарные взыскания из-за жалоб на чрезмерное насилие при исполнении законной процедуры. Дик Стенс сделал из Бада хорошего сыщика. Скоро их роли переменились: теперь уже Бад, как нянька, присматривал за своим учителем, следил, чтобы тот не напивался на дежурстве, придерживал, когда Стенсу приходила охота открыть пальбу без серьезных оснований. Бад был постоянно начеку: Стенс съезжал с катушек – раскручивал владельцев баров на бесплатную выпивку, за взятки отпускал грабителей…
Балу показалось, что патефонный певец в дежурке странно зафальшивил, но сразу понял, что музыка тут ни при чем. Из кутузки послышались громкие голоса. Нет, не голоса – хриплые вопли.
Они все усиливались. Беспорядочный говор в коридоре, торопливый топот ног – похоже, вечеринка перемещается из дежурки в обезьянник. Догадка: пьяный Стенс сорвался с цепи. И прочие, подогретые спиртным и злостью за товарищей, сейчас к нему присоединятся. Бад рванулся из своего укрытия, распахнул дверь.
Проход между камерами битком набит. Несколько решетчатых дверей распахнуто. Арестованные жмутся к стенам. Стиснутый в толпе, надрывается Эд Эксли, пытается навести порядок – никто его не слушает. На полу Бад заметил скомканный список задержанных. Шестеро отмечены галочками: Санчес, Динардо; Карбигаль, Хуан; Гарсия, Эзекиель; Часко, Рейес; Райе, Деннис; Валупек, Клинтон. Те, что напали на патрульных.
Алкаши в "аквариуме" криками подливают масла в огонь.
Стенс вламывается в камеру номер четыре. На руке у него – кастет.
Вилли Тристано притиснул Эксли к стене, Крам Крамли сдернул у него с пояса ключи.
Копы переходят из камеры в камеру. Элмер Ленц широко улыбается – одежда в крови. Джек Винсеннс дежурит у кабинета командира бригады – лейтенант Фрилинг храпит, раскинувшись на столе.
Бад бросился вперед.
Работать локтями не приходилось: парни видели, кто идет, и уступали дорогу. Стенс уже в третьей камере – Бад за ним. Дик обрабатывает какого-то тощего парня: лупит по голове; мексиканец упал на колени, держится за челюсть. Бад схватил Дика за шиворот, оттащил. Латинос сплюнул кровью.
– О-о, мистер Уайт! Я тебя знаю, puto ! Ты чуть не убил Кальдо, кореша моего, за то, что тот решил поучить свою шлюху-жену! Эта тварь от него гуляла, а ты чего полез? Тоже защитничек нашелся, мать твою!
Бад отпустил Стенса. Мексикашка показал ему палец: Бад ударил его ногой, отчего тот растянулся на полу, потом схватил за шею. Приключений ищешь, мудила? Будет тебе сейчас приключение! Поднял черномазого в воздух – и головой в потолок. Над толпой – голос пай-мальчика Эда Эксли:
– Офицер Уайт, прекратите! Это приказ!
Мексикашка исхитрился и врезал ему по яйцам. Бад выпустил его, отшатнулся к решетке – черномазый кинулся бежать, но наткнулся на Винсеннса. У Мусорщика таза на лоб полезли: дорогой кашемировый пиджак был измазан кровью мексиканца. Винсеннс врезал ему раз, другой – уложил. Эксли рванулся вон из обезьянника.
Крики, вопли, рев – громче тысячи тревожных сирен.
Стенс выдернул из кармана фляжку джина. Все пьяны в стельку. Один Эд Эксли трезв как стеклышко – вон он, Сгружает в кладовку остатки спиртного.
Голоса:
– Молодчина, Большой Бад!
К голосам – лица: перекошенные, страшные. Эксли все возится в кладовке, трезвенник чертов, будет разбирательство – главным свидетелем станет! Недолго думая, Бад бросился по коридору к кладовке, захлопнул дверь и запер на засов.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Заперт в комнатушке два с половиной на два с половиной метра. Ни окон, ни телефона, ни селекторной связи. На полках – щетки, тряпки, ведра. Спиртное Эд выплеснул в раковину: но раковина засорена, и теперь в ней стоит мутное пахучее озеро. Дверь стальная – не выбьешь. От спиртовой вони блевать тянет. Через вентиляционное отверстие доносятся крики и глухие удары.
Эд колотит в дверь – нет ответа. Кричит в вентилятор, и горячий воздух обжигает ему лицо. Он в ловушке! Заперт, связан по рукам и ногам. Парни из Бюро посчитали, что он все равно не станет стучать. Что бы отец сделал на его месте?
Мучительно тянется время. Крики то затихают, то вздымаются волной, опять затихают – и снова… Эд молотит кулаками в дверь – бессмысленно. В кладовке все жарче. От спиртного в воздухе мерзкая вонь: как на Гвадалканале, когда он прятался от японцев под трупами. Форма насквозь мокрая. Сбить засов выстрелом? Пуля может срикошетить от металла и убить его.
Едва ли удастся замять дело: внутреннее расследование, гражданские иски, большое жюри . Полицейские-садисты избивают подозреваемых – у скольких карьера пойдет коту под хвост! А в ответе за все – сержант Эдмунд Дж. Эксли, не сумевший обеспечить порядок в отделении. И Эд принимает решение: бог дал ему хорошие мозги, и сейчас самое время ими воспользоваться.
Эд присаживается на корточки и начинает писать на обороте бланка. Версия первая: правда.
Разнесся слух, что Джон Хеленовски лишился глаза. Слух распустил сержант Ричард Стенсленд, арестовавший Раиса, Денниса и Валупека, Клинтона. С тем же успехом можно было бросить спичку в канистру с бензином. Лейтенант Фрилинг, командир бригады, крепко спал, поскольку в нарушение внутреннего распоряжения за номером 4319 надрался на рабочем месте. Сержант Э. Дж. Эксли, внезапно оказавшийся за старшего, обнаружил пропажу ключей от камер. Толпа полицейских, отмечавших в дежурке Рождество, рванулась в обезьянник. Камеры, где содержались шестеро подозреваемых в нападении, были открыты ключами – теми самыми, которых недосчитался сержант Эксли. Сержант пытался снова запереть камеры, но избиение уже началось. Сержант Виллис Тристано схватил сержанта Эксли за руки, а сержант Уолтер Крамли снял у него с пояса запасные ключи.
Ни с помощью уговоров, ни с помощью силы сержант Эксли вернуть ключи не смог.
Добавим деталей.
Полицейские избивали беззащитных задержанных. Особенно зверствовал Стенсленд. Бад Уайт схватил одного из арестованных за шею и поднял, ударив головой о потолок. Сержант Эксли приказал офицеру Уайту прекратить: офицер Уайт приказу не подчинился. Сержант Эксли не стал повторять приказ, поскольку арестованный освободился, и необходимость в дальнейшей конфронтации отпала.
Эд поморщился и продолжал писать. Поставил дату – 25 декабря 1951 года. Заголовок: избиение заключенных в тюрьме Центрального участка. Большое жюри выносит обвинительный акт, в департаменте начинаются разборки в департаменте, репутация шефа Паркера летит к чертям… Эд взял чистый лист. Начнут опрашивать свидетелей – и тут выяснится, что все офицеры в участке были, что называется, в стельку. Пьяный свидетель – не свидетель. А вот сержант Эксли не пил, к тому же пытался навести порядок – свидетель из него идеальный. Ему нужно сложить с себя ответственность, начальству – сохранить лицо. В департаменте будут благодарны человеку, который поможет им выйти сухими из воды и отвязаться от газетчиков. Но для этого нужен план. А план надо составить заранее.
И Эд начал вторую версию.
Для начала возложим вину на конкретных людей. Стенсленд, Джонни Браунелл – брат раненого патрульного, Бад Уайт и еще несколько работяг, уже дослужившихся или почти дослужившихся до пенсии: Крагман, Такер, Хайнеке, Хафф, Дисброу, Доуэрти. Если прокуратура серьезно возжаждет крови – бросить им стариков. Далее: почему бы не предположить, что подозреваемые в нападении пытались бежать и освободить остальных заключенных? Алконавты из "аквариума" подтвердят. Еще несколько поворотов, и правда превращается в искусную ложь, которую ни один свидетель не сумеет опровергнуть. Эд подписал вторую версию и приложил ухо к вентиляционной трубе – узнать, не родилась ли третья.
Третья версия рождается в муках. За стеной Стенса призывают проснуться и взглянуть, что он, мать его так, натворил. Уайт бормочет что-то неодобрительное и уходит тяжелыми медленными шагами. Крагман и Такер матерят мексиканцев. В ответ – стоны и всхлипы. Уайта и Джонни Браунелла больше не слышно. Ленц, Хафф, Доуэрти, судя по всему, тоже смылись без шума. Надрывный плач, снова и снова повторяемое madre mia.
6:14 утра.
Эд начал третью версию. Ни стонов, ни madre mia. Арестованные за нападение буйствовали и подстрекали других заключенных к бунту. Получили по заслугам. Что бы сказал отец? Вечно твердит о правосудии. А этих шестерых избили за то, что они искалечили двух полицейских – что это, если не правосудие?
Шум затих – уже окончательно. Эд попытался уснуть, но так и не смог.
В замке повернулся ключ. На пороге лейтенант Фрилинг – бледный, трясется. Эд отстранил его, двинулся по коридору.
Двери шести камер распахнуты настежь. Пол скользкий от крови. Хуан Карбигаль лежит на койке, под голову подсунута сложенная рубашка – несколько часов назад белая, теперь красно-бурая. Клинтон Валупек смывает кровь с лица. Рейес Часко – один громадный синяк; Деннис Райс расправляет распухшие сломанные пальцы. Санчес Динардо и Эзекиель Гарсиа прижались друг к другу на грязном полу.
Эд набрал номер скорой помощи. На словах "Центральный полицейский участок" его едва не вырвало.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Ты почему не ешь, сынок? – спросил Дадли Смит. – Аппетита нет после вчерашней вечеринки?
Джек покосился на тарелку. Мясо на косточке, спаржа, вареная картошка.
– Когда за еду платит офис окружного, я всегда заказываю больше, чем могу съесть. Так где Лоу? Не хочет взглянуть на свою покупку?
Смит сочно, басовито засмеялся. Этакий комический ирландец из мюзикла: мешковатый пиджак надежно скрывает и револьвер 45-го калибра, и истинную натуру.
– А что у этого Лоу на уме? Дадли взглянул на часы.
– Что ж, будем считать, что Рождество Спасителя нашего мы отпраздновали, и перейдем к делу. Лоу, сынок, хочет стать прокурором нашего славного города. А со временем и губернатором Калифорнии. Он уже восемь лет заместитель окружного прокурора, в сорок восьмом баллотировался и проиграл, а на следующих выборах, в марте пятьдесят третьего, надеется выиграть. Так, по крайней мере, Эллис считает. Он парень ценный: с полицией дружит, криминалу – смертельный враг. И мне нравится, хоть и сын Сиона. По-моему, хороший прокурор из него получится.
А ты, сынок, можешь ему пригодиться в предвыборной кампании. И стать его другом. Очень ценным другом.
Одного мексиканца Джек вчера вырубил. Если дело выйдет на свет… нехорошо получится. Очень нехорошо.
– Что ж, может случиться, что скоро мне понадобится его дружба.
– Влиятельные друзья, сынок, никому еще не мешали.
– Что ему нужно? Деньги?
– К чему же такая грубая прямота, сынок? Скажем так: ему нужны твои услуги. Услуги, за которые он, разумеется, готов отплатить взаимностью. Особенно интересуют его твои связи в артистическом мире. Однако в основе стремлений мистера Лоу действительно лежат деньги, и я погрешу против истины, если стану утверждать обратное.
Джек отодвинул тарелку.
– Хочет, чтобы я потряс ребят из "Жетона Чести". Раскрутил их на пожертвования в фонд кампании.
– Совершенно верно. И держал от него подальше ищеек из этого чертова журнальчика "Строго секретно". А поскольку наш пароль – "взаимность", не сомневайся, в ответ он готов на многое.
– Например?
Смит щелкнул зажигалкой.
– У Макса Пелтца, продюсера сериала, уже много лет Проблемы с налогами. Лоу проследит, чтобы аудиторы к нему больше не являлись. Бретт Чейз, который благодаря твоим советам так натурально играет полицейского, – извращенец, любитель мальчиков. Лоу не станет привлекать его к суду. А сценарист сериала получит в свое распоряжение реальные документы из прокурорского архива. И сам ты, сынок, без награды не останешься. Лейтенант Боб Галлодет из следственного отдела прокуратуры поступает сейчас в юридическую академию. Если хорошо ее окончит, станет прокурором, а ты получишь лейтенантское звание и займешь его место. Ну как, впечатляет тебя такое предложение?
Джек взял у него из пачки сигарету.
– Ты прекрасно знаешь, босс: из Отдела наркотиков я не уйду. И еще прекрасно знаешь, что я отвечу "да". А едва я скажу "да", как появится Эллис Лоу, пожмет мне руку, горячо поблагодарит и снова смоется. Так что я говорю: да.
И действительно, в тот же миг в кабинет проскальзывает Эллис Лоу.
– Джентльмены, прошу прощения за опоздание!
– Я согласен, – говорит Джек.
– Вот как? Лейтенант Смит уже изложил вам суть дела?
– Некоторым долгие объяснения не нужны – все на лету схватывают, – замечает Дадли.
– Благодарю вас, сержант, – говорит Лоу, поглаживая цепочку, выдающую в нем "фибетника" . – Если смогу быть чем-то вам полезен… ну, вы понимаете… не стесняйтесь, звоните в любое время.
– Стесняться не буду. Останетесь на десерт?
– Ох, и рад бы, но столько дел, столько дел… Но мы с вами обязательно должны как-нибудь вместе поужинать!
– Всегда к вашим услугам, мистер Лоу.
Лоу бросает на стол двадцатидолларовую бумажку.
– Еще раз благодарю вас, лейтенант, надеюсь скоро снова с вами увидеться. С Рождеством вас, джентльмены!
Джек кивает. Когда Лоу скрывается, Дадли говорит:
– Есть кое-что еще, сынок.
– Еще работа?
– Вроде того. Если не ошибаюсь, сегодня вечером ты обеспечиваешь охрану на рождественской вечеринке у Уэлтона Морроу?
Ежегодная обязанность Джека, весьма щедро вознаграждаемая. Сто долларов за пригляд за светской тусовкой.
– Да. А что? Лоу мечтает попасть в число приглашенных?
– Нет, не совсем… Ты ведь, кажется, однажды оказал мистеру Морроу большую услугу?
Октябрь сорок седьмого. Большую услугу, это точно.
– Верно.
– И по-прежнему с его семьей на дружеской ноге?
– Вроде того – насколько могут богачи дружить с наемным охранником. А что?
Дадли расплывается в улыбке.
– Видишь ли, сынок, Эллису Лоу нужна жена. Предпочтительно – не еврейка, светская леди из хорошей семьи. Он несколько раз встречал в обществе Джоан Морроу, и она, что называется, запала ему в душу. Не хочешь ли сыграть Купидона и поинтересоваться у прекрасной Джоан, как она на это смотрит?
– Господи, Дад! Хочешь, чтобы я поработал для будущего окружного прокурора свахой?
– Именно. Как тебе кажется, мисс Морроу это предложение заинтересует?
– Попробовать стоит. Она ценит положение в обществе и всегда стремилась удачно выйти замуж. Только вот его национальность… Это может помешать.
– Да, конечно. Но ты с ней поговоришь, сынок?
– Обещаю.
– Значит, договорились. Да, кстати, вчерашняя заваруха в участке – насколько это серьезно?
Вот и дошли до сути.
– Серьезнее некуда.
– Думаешь, дело выйдет наружу?
– Не знаю. А что там с Браунеллом и Хеленовски? Как они?
– Легкие ранения, сынок. Я бы сказал, что наказание оказалось несоразмерно преступлению. Ты в этом участвовал?
– Меня ударили, я ударил в ответ и смылся. Лоу боится расследовать дело?
– Боится поссориться с друзьями.
– Сегодня у него стало одним другом больше. Передай ему, теперь он может быть спокоен.
* * *
Доехав до дому, Джек плюхнулся на кушетку и проспал до полудня. Проснулся от шороха на лестнице – на крыльце лежала "Миррор". На четвертой странице: "Рождественский сюрприз для звезд "Урожая надежды"".
Фоток нет, но намек насчет "В-Виктории" Морти Бендиш уловил. "Получив сведения от одного из своих многочисленных информаторов…" – звучит так, словно по улицам Лос-Анджелеса рыщет целая армия шпионов Винсен-нса – Победителя с Большой Буквы! И платит он им из своего кармана. Пусть все знают, что на борьбу со злом Джек Винсеннс денег не жалеет! Вырезал статью, пролистал остальное в поисках заметок о Браунелле и Хеленовски, о вчерашнем погроме.
Ничего.
Оно и понятно. Двое раненых полицейских – не велика сенсация, а связаться с охочим до скандалов адвока-тишкой мексиканская шпана просто не успела.
Джек вытащил записную книжку.
Страницы разделены на три колонки: дата, номер чека, сумма. Суммы – от сотенной бумажки до двух тысяч. Все чеки выписаны на имя Дональда и Марши Скоггинс, Седар-Рапидс, штат Айова. Внизу третьей колонки подведен итог: 32 350 долларов. Джек достал чековую книжку, быстро подсчитал баланс. Пожалуй, в этот раз сможет послать пятьсот. Пять сотен – недурной рождественский подарок детишкам от дядюшки Джека. Не первый и, конечно, не последний.
Это – до самой смерти. И то не расплатишься.
Каждое Рождество просыпаются воспоминания, ноют, как больной зуб. Для сироты паршивее Рождества времени не найти. Кому и знать, как не Джеку: он ведь вырос Я приюте – а много лет спустя сделал сиротами двоих незнакомых ребят…
Последние числа сентября, 1947 год.
Странно вспомнить, что началась эта история все с той же семейки Морроу. Ему позвонил Уортон, прежний шеф полиции. Сказал, дочка Уэлтона Морроу Карен попалась со школьной компанией на наркоте. Брали дурь у саксофониста по имени Лес Вайскопф. Морроу – адвокат, денег у него куры не клюют, и помочь полиции он никогда не забывает. Он хочет, чтобы Вайскопф получил свое – но без лишнего шума.
Вайскопфа Джек знал: прическа под лабуха, торгует дилаудидом, любит молоденьких. За работу Уортон обещал Джеку сержантские нашивки.
Саксофониста он нашел в постели с пятнадцатилетней девчушкой. Девчонка смылась, Вайскопфа Джек треснул рукоятью револьвера по башке, перетряхнул его сумку, нашел там полный кошель колес и косяков. Дурь припрятал, решив толкнуть Микки Коэну. Уэлтон Морроу предложил ему постоянную работу телохранителя – Джек согласился. Карен Морроу упрятали в заокеанский интернат, от греха подальше. Повышение Джек получил, как и было обещано. Микки К. дурью не заинтересовался – оказалось, он ничего, кроме героина, не признает. И Джек оставил добро незадачливого джазмена у себя. Порой глотал таблетку-другую, чтобы не помереть со скуки на ночном дежурстве. А потом Линда, жена номер два, удрала с одним из его стучевил – тромбонистом, приторговывавшим травой. И тогда Джек подсел всерьез – курил, жрал бензедрин, мешал дурь с виски. Бесстрашный борец с наркотиками, враг богемы №1. И наступило двадцать четвертое октября…