Последние 18 секунд - Джордж Шуман 11 стр.


Джереми вышел на улицу, взял свою сумку и палку-наколку. Было двадцать минут девятого. Теперь он бесчисленными переулками выйдет на Оушн-стрит. Лавочники протирали витрины, расставляли в них образцы товаров, подтаскивали к дверям и распаковывали кипы утренних газет. Грузовики собирали баки с мусором. Делались громче автомобильные гудки. Джереми шел, едва увертываясь от проезжающих машин. Переулок за переулком, поворот за поворотом, квартал за кварталом, и вот какими-то неизъяснимыми путями ровно в девять он вышел на Двадцать шестую улицу, ведущую к эстакаде. И так каждый божий день, несмотря на снег, дождь или град.

Джереми никогда не задумывался над тем, почему проходит мимо школы, где учился, и видит свое отражение в стеклянной двери. Или почему срезал угол на пути к футбольному полю. Никогда не вспоминал, какой рев поднимали болельщики, когда он входил с мячом в штрафную площадку. Джереми миновал ворота стадиона, коляску с булочками и баком для горячих сосисок, небольшую рощицу и выбрался на Барклей-стрит.

Пляж, протянувшийся вдоль эстакады, и сама эстакада – таковы были участки, на которых работал Джереми. Работал на эстакаде, где ходили люди, и под ней, куда они и загорающие на пляже бросали всякий мусор. С утра над его головой слышался треск мотоциклов, шаги высыпавших на прогулку людей и перестук туристических мотопоездов.

Работать Джереми приходилось нагнувшись, а иногда и стоя на коленях. Но в некоторых местах он мог выпрямиться во весь рост, и тогда сквозь дыры от сучьев и щели между бревнами он видел, как мелькают над его головой ноги. Ему нравились доносившиеся с улиц запахи жареных каштанов, леденцов из ячменного сахара, сосисок и пиццы.

Джереми наколол на палку носок, обертку от шоколада и оставленный кем-то бюстгальтер, который он осмотрел перед тем, как бросить в мешок.

– Лиф-фчик, – выдавил он, улыбаясь.

Туман постепенно рассеивался, солнце становилось ярче, еще полчаса – и над Джереми раскинется ослепительная голубизна. Но он смотрел только вниз, в песок, чтобы не пропустить мусор.

Вдоль берега стрекотал самолет, тащивший за собой рекламное полотнище.

Джереми подцепил наконечником презерватив, потрошеную рыбину, пару бумажных стаканов и обертку от гамбургера. Мешок у него уже наполнился, он поднялся по лестнице на эстакаду и высыпал его содержимое в мусорный контейнер. Затем опять спустился с нее и стал подбирать мусор. В полдень он оставил мешок и палку под бревнами в конце Педро-стрит и двинулся в ближайшую забегаловку за бумажной кружкой фасоли, смешанной с рисом, потом вернулся, съел половину, а другую оставил на ужин.

День выдался ясный, солнечный, на пляжи высыпал народ. Джереми с интересом наблюдал, как играют в пляжный волейбол и бадминтон, пускают летающие тарелки. Через месяц по пляжу трудно будет пройти из-за намазанных мазью тел. Девчонки уже сейчас бегали полуголые. "Только лиф-фчики и т-трусики", – усмехнулся он.

Он редко встречал под эстакадой людей, а если встречал, старался обходить их стороной. Если же его начинали дразнить или ругать, Джереми словно затыкал уши. Он здесь затем, чтобы собирать мусор, а все остальные – чтобы сорить. "Больше тебе и знать ничего не надо", – наставлял его Бен Джонсон.

День пошел на убыль. Удлинялись тени от отелей, группа спасателей тренировалась на оранжевой лодке, на них глазела толпа зевак.

Было уже без нескольких минут пять, когда Джереми, обойдя пирс Стрейер, приблизился к сточной трубе и пошел вдоль нее наверх. Чем дальше, тем ниже приходилось ему нагибаться, чтобы не стукнуться головой о бревна. Через несколько шагов в щели между досками он заметил металлический предмет. Джереми выковырял его и увидел, что это колечко.

Оставив на месте сумку и палку, он выбрался из-под эстакады и заслонил ладонью глаза от слепящего солнца. Шагнул к воде и присел на корточки, дожидаясь очередной волны.

Над ним кружились чайки, высматривая серебристые палочки, обещающие пищу, затем потянулись над мостом к северу, повернули над эстакадой и Оушн-стрит и понеслись назад к воде. Одна даже села около Джереми, когда он смыл с колечка грязь.

Колечко было из золота, на нем – крошечные буквы AMК.

Иногда Джереми находил разные украшения, но чаще всего это были пластмассовые безделушки. Но попадались и металлические, и тогда он звонил начальнику. В конце концов мистер Джонсон сказал, что ему надоело ездить за каждой ерундой, и велел звонить, только если найдет украшение с большим белым камнем, а остальное пусть берет себе.

Джереми положил кольцо в карман и двинулся за своей сумкой. Вскоре, собирая мусор, подошел к Кресс-авеню. Рабочий день закончился.

Иногда мистер Джонсон в пять часов проезжал на своем пикапе по пути к себе и забрасывал Джереми домой. Он разрешал ему залезть в кузов и ни в коем случае не в кабину. "Вонь от тебя жуткая", – говорил он.

Шестой час. Джереми снова опоздал. Если бы мистер Джонсон немного подождал, он показал бы ему золотое колечко.

На пляже напротив Кресс-авеню играли в футбол. Джереми сидел в тенечке и смотрел, как игроки гоняются за мячом, передают его друг другу, бьют по воротам.

Для Джереми футбол являлся одной из тех загадочных таинственных вещей, каких много в жизни. Ему почему-то было одновременно и радостно, и печально смотреть, как играют. Такие же чувства охватывали его, когда он просыпался и вспоминал свои сны, в которых он не он, а кто-то другой и находится в какой-то иной, хорошей и красивой, комнате. Нет, он здесь, в жалкой и холодной комнатушке в доме миссис Лестер. Подобные чувства охватывали его, когда летели листья, мимо него проезжал школьный автобус, а мальчишки и девчонки кричали из окон. Такие же чувства охватывали его, когда он видел в витрине обувной мастерской мистера Коко фотографию в траурной рамке. Он знал о мальчишках и девчонках, которые погибли в автобусе. Люди долго вспоминали о случившемся. Но это было давно, и о них забыли.

Может, сегодня, когда Джереми будет за школой, он попытается сам пробежать хоть несколько шагов, как настоящий футболист. Подумав об этом, Джереми улыбнулся.

13

Филадельфия, штат Пенсильвания

Вечер субботы, 14 мая

Половина десятого вечера. Заканчивался последний день прощания с Сьюзен Пакстон. Пейн выбрал это время, потому что большинство посетителей уже побывали у ее гроба и устали дежурившие родственники. Они шепотом переговаривались друг с другом. Взрослые сидели по одну сторону гроба, дети по другую.

За годы службы в магазине Кармелы у Сьюзен Пакстон появилось много клиентов и знакомых, о которых родня понятия не имела. Поэтому появление молодой привлекательной, хорошо одетой женщины с тростью для слепых удивления ни у кого не вызовет. Если у инвалида хватило физических и душевных сил прийти на траурную церемонию, что ж, она имеет на это право.

Пейну предстояло отвлечь внимание родных от Черри. Ничто не должно помешать её контакту с погибшей.

– Детектив Пейн, это вы? – удивленно произнес Пакстон.

– Доброго здоровья, мистер Пакстон.

– Я… я никак не ожидал…

Пейн полуобнял его.

– Я не хотел мешать, когда вы общались с родственниками… Не могли бы мы еще раз взглянуть на Сьюзен?

– Конечно-конечно. – Пакстон повел детектива к гробу жены. – Похоронные гримеры хорошо потрудились.

Пейн посмотрел на лоб застреленной. Пакстон прав: гримеры хорошо потрудились.

– Мне очень жаль, что вскрытие затянулось.

– Ничего, зато родственники побыли подольше.

Они постояли над усопшей. Потом Пейн пригласил Пакстона в глубь помещения. Тот переминался с ноги на ногу, точно хотел что-то сказать, но не был уверен, следует ли начинать разговор.

– Детектив, вы хотите мне что-нибудь сообщить? У вас появились новые данные?

Пейн покачал головой:

– Не совсем новые. Мне нужно переговорить с вами кое о чем. Если сейчас неудобно, можно и отложить.

– Нет, отчего же.

В этот момент взгляды присутствующих обратились к дверям. На пороге стояла красивая женщина в затемненных очках и с тростью для слепых. Под руку ее держал распорядитель церемонии. Заметив в углу Пакстона, он повел ее к нему.

– Это мистер Пакстон, – пояснил он. – Муж Сьюзен. А это мисс Мур.

– Я была постоянной клиенткой Сьюзен. Мы даже подружились. Мои соболезнования, мистер Пакстон.

Распорядитель поднял на Пейна вопрошающий взгляд.

– Джон Пейн, – поспешил представиться тот и взял руку Черри. – Приятно познакомиться с вами, мисс Мур.

Несмотря на утрату, Пакстон улыбнулся, наверное, сотый раз за последнюю неделю. Это просто невероятно, что у Сьюзен так много знакомых.

– Святая была женщина, – произнесла Черри. Левая бровь у Пейна поползла кверху. – Но я не хочу мешать вашему разговору. Разрешите подойти к гробу и побыть с Сьюзен минутку-другую?

– Конечно-конечно, я с вами…

– Нет, мне хочется побыть с ней одной, не возражаете?

– Какие могут быть возражения? Спасибо, что пришли.

Распорядитель церемонии повел слепую посетительницу к гробу.

– Знаете, что меня беспокоит? – начал Пейн. – Ее отношения с отцом.

– Я уже говорил, что она не поддерживала с ним отношений.

– Да, я помню. Но это не могло помешать мафиози…

– Мафиози? При чем тут мафиози?

Черри попросила спутника подвести ее к середине гроба.

– Здесь я сама, спасибо, – прошептала она. – Я редко выхожу, и сейчас немного устала. Мне надо немного отдышаться.

– Хорошо, мисс Мур, хорошо. Поднимите руку, когда я понадоблюсь. В углу буду, – заверил он ее и отошел.

Черри дотронулась до края гроба. Ее пальцы побежали по шелку к плечу погибшей, потом вниз к открытой руке. В помещении было натоплено, однако рука была холодная и сухая.

Позади Черри кто-то чихнул. Послышались разговоры, сначала разрозненные, но потом перешли в сплошной гул, как у водопада. Черри пожала руку Сьюзен и…

…пара хороших беленьких туфелек, они скользят на комках грязи, спешат пухленькие ножки, раздувается от ветра шифоновое платье, поднимается сквозь кольцо желтых лилий к ослепительному солнцу.

За обеденным столом плачет женщина, мужчина в плаще и в шляпе с обвисшими полями, со страшными шрамами на горле рассматривает свитера. Он в магазине, где работала Сьюзен, думает она.

Она натягивает грубую рыбацкую фуфайку на темноволосого ребенка, толкает его к лестнице, лестница блестит и поднимается к запорошенному снегом ангелу.

Она видит старый автобус с надписью "Флэтбуш-авеню".

Черри чихнула.

"Стервоза Сью" – выведено на доске белой краской из пульверизатора, к ней летит какой-то сладковатый запах, запах земляники? Полицейский улыбается ей, мужчина в джинсах дарит розу, священник смеется. Бородатый длинноволосый молодой человек с безумными глазами… она видит пистолет, вспышку из дула.

Внезапно ее переносит в автомобиль, она смотрит из окна, чувствует запах бензина и грязной одежды, снаружи о ветровое стекло стукается лицо женщины, рассечена губа, по бледной щеке растекается кровь. На нее смотрит расширившийся от ужаса зеленый глаз, умоляющий взгляд, женщину качнуло от толчка, с ветровика стирается лицо.

Черри чувствует, как ее трясут за плечи, поднимают с пола, сажают на стул. Взволнованные перешептывания, кто-то негромко просит принести воды. Через минуту к ее губам подносят бумажный стакан.

– Мисс Мур, вам лучше?

Она ощущает запах цветочного одеколона, подаренного Пейну женой на Рождество два года назад.

– Лучше, – говорит Черри, и знаком просит дать ей возможность перевести дыхание. Ей нужно еще раз подойти к гробу, взять руку Сьюзен. Необходимо знать, чем закончился этот кошмарный сон. Ее кошмарный сон.

– Еще воды! – велит мужской голос, и Черри слышит торопливые шаги.

– Не надо воды. Просто посижу спокойно, и все пройдет. – Она не может отделаться от запаха земляники.

Что он означает, этот странный и страшный сон? Откуда Сьюзен Пакстон узнала, что ей снится? Или они видели одинаковые сны? Неужели такое бывает?

Впрочем, может, это не сны, а воспоминания. Она давно об этом думала.

– Вызвать врача, мисс Мур?

– Нет, – твердо сказала Черри, хотя уголок рта у нее дернулся. – Все прошло.

Ее пробирала дрожь. Она чувствовала в своей руке руку покойницы и видела женское лицо за ветровым стеклом. Сердце разрывалось от жалости и страха.

– Это у меня грипп начинается, – выдавила Черри. – Неделю с ним борюсь. – Она вытерла лоб. – Такси ждет меня у входа. Поможете мне выйти?

Сильные руки подняли ее со стула.

– Держитесь за меня, мисс Мур, вот так. Трость вашу я взял.

Пейну показалось, что Черри выглядела даже хуже, чем на траурной церемонии. Он прошел в кухню и поставил чайник на плиту. Через несколько минут Пейн принес Черри полную чашку чаю. Она обхватила ее руками.

– Ну, и что ты там увидела?

Черри молчала, кутаясь в шаль. В дверь раздался стук.

– Это мистер Бригем. Скажи ему, что мне нездоровится. Я позвоню ему завтра.

Контакт между ней и Сьюзен Пакстон касался кого-то еще. Лицо на ветровом стекле никогда не было таким живым и отчетливым. Как ей объяснить другим, что это такое – заглянуть в собственную голову.

Пейн и Бригем поговорили в холле. Черри мелкими глотками пила горячий чай. Затемненные очки лежали на столе. Лицо было землистого цвета. "Она напугана, – подумал Пейн. – Напугана тем, кто стрелял или чем-либо еще?"

– Ты видела мужчину?

Черри кивнула:

– Даже нескольких.

– А того, кто стрелял, видела?

– Не знаю, Джон. – Она пожала плечами. – Думаю, да, но не уверена.

– Кто-нибудь из них чем-то выделялся?

– Там был совсем молодой человек. Как только он пришел, раздался выстрел.

– Можешь описать его?

– Длинные темные волосы, борода…

– Не мне – судебному художнику.

Она кивнула.

– Чем ты напугана, Черри?

Она колебалась. Ей не хотелось сейчас говорить об этом. Черри даже не знала, с чего начать.

– Джон, я не уверена, что это убийца. Ты же знаешь, как у меня бывает. Вижу одно, а на деле происходит совсем другое.

– Скажи, если вспомнишь что-нибудь еще. Любая мелочь имеет значение.

– Помню лишь женщину и ее лицо, ударившееся о ветровое стекло.

– Это была Сьюзен?

– Нет, не Сьюзен. Незнакомая женщина.

– Хорошо. А где это происходило?

– Не помню… Сьюзен смотрела из бокового окна на переднем сиденье, а женское лицо снаружи ударилось о ветровик. Вот все, что я увидела, Джон!

– Ладно, вернемся к тому молодому человеку. Он появился примерно тогда, когда ты увидела пистолет?

– Да, я увидела его лицо, а вскоре вспышку из дула. Да, похоже, у меня все-таки грипп. Но я быстро поправлюсь, обещаю.

– Тебе принести еще чаю?

– Нет, спасибо. Иди домой, тебя ждут. Энга, наверное, с ума сходит.

Черри произнесла это таким тоном, какого Джон ни разу не слышал.

Она права. У него жена и дом. Ему действительно пора идти.

– Побеседуем завтра, хорошо? – Черри отвернулась.

– Спокойной ночи. Постарайся уснуть покрепче.

– Я постараюсь, Джон.

Черри слышала, как завелся мотор в автомобиле Джона, и побежала в ванную комнату. Открыла шкафчик, где держала лекарства, лосьоны, шампуни, отворачивала один за другим колпачки с тюбиков и нюхала, пока не нашла то, что искала. Она вернулась в комнату, села на диван, стала мазать щеки и подбородок земляничным бальзамом. По ее лицу текли слезы.

14

Глассборо, штат Нью-Джерси

Воскресенье, 15 мая

Марша сплюнула в потрескавшуюся раковину и смыла кровь. Языком поправила шатающийся зуб. Потрогала опухоль над грудью. Ей было больно.

Так продолжалось каждый день с тех пор, как Ники взял недельный отпуск, и закончилось вчерашним мордобитием, которое, судя по всему, удовлетворило вечно недовольного мужа. Он даже не полез на Маршу, когда она потеряла сознание.

Сегодня будет лучше. Воскресенья – спокойные дни. Шмидты не трогали своих женщин, потому что смотрели автогонки на допотопном широкоэкранном ящике.

Марша не знала, что она ненавидит больше – будничные мужнины драки или то, как его сестра лезет на стену, когда у нее нет ни щепотки дешевого кокаина. Его мать, скрывающая следы побоев под густым слоем краски и пудры, делает сыновьям бутерброды и разносит по комнатам пиво.

По вечерам в воскресенье Марша обычно возвращалась домой одна, думая о том, как выспится. Ники с братьями к тому времени уже храпели на родительском диване.

Прошлые понедельник и вторник он приходил таким усталым, что у него не хватало сил издеваться над ней. Марша всегда удивлялась, откуда у Ники на одежде и сапогах столько грязи. Он не почистился бы даже в том случае, если бы его жизнь висела на волоске. Он вообще ничего не делал, если это не приносило ему прямой выгоды.

Услышав его шаги на лестнице, Марша сжалась от страха и принялась быстро мыть посуду. Ники вошел в кухню, открыл холодильник и выпил молока из картонного пакета. Потом пошарил в кухонных шкафах и приблизился к раздвижной двери.

– Ну, я пошел.

Марша нагнулась над холодильником. "Только бы не вернулся, только бы не вернулся", – мысленно твердила она. Марша шагнула к окну, отодвинула занавеску. Из-за сарая повалил дым. Ники выкатил автоколымагу и поехал к шоссе.

– Скатертью дорога.

Марша двинулась в ванную комнату, посмотрела на себя в зеркало. Под левым глазом виднелась красноватая припухлость и царапина с засохшей кровью на горле, где Ники зацепил ее кольцом. Зазвонил телефон. Марша вздрогнула, побежала в спальню, схватила обеими руками трубку.

– Алло.

– Как ты там, Марша? Все в порядке?

– В порядке, в порядке.

– Я видела, как он уехал. Ну и шум вы подняли вчера вечером. Когда ты бросишь этого подонка?

– Но мне же некуда уйти!

– Где угодно лучше, чем здесь, милочка.

– Конни, у тебя есть мама. Можешь у нее побыть, если что. А у меня лишь Ники и его жалованье.

– Да я понимаю, – вздохнула подруга. – Просто думаю, как тебе помочь.

– Спасибо. Я тоже все понимаю. Твоя мама только рада будет, если вернешься домой.

– Ты ему сказала?

– Еще нет.

– Скажешь?

– Да.

– Когда?

– Не знаю, Конни. Настанет подходящий момент, сообщу.

– Ты просто скажи, что на пару дней поедем к моей маме. И еще скажи, что поработала сверхурочно, чтобы оставить ему деньжат. Тогда он сам тебя выгонит.

– Хорошо, хорошо, я так и сделаю. Но с чем я в Уайлдвуд поеду?

– У тебя сколько сейчас есть?

– Ничего нет, – заплакала Марша. – В среду он нашел и забрал все деньги. Не могу же я просить у жены священника.

– Не бери в голову, милочка. У меня есть полсотни, нам пока хватит.

– Я не хочу сидеть у тебя на шее.

– Марша, жратва гроши стоит. А мужики в Уайлдвуде нам столько выпивки поставят – хоть залейся.

– Твоя мама действительно не возражает против моего приезда?

Назад Дальше