3
- Добрый день, господин Шевц… Прошу садиться.
- Добрый день, господин прокурор. Спасибо.
- Я вызвал вас в качестве свидетеля по обвинению редактором Ленцем режиссера Люса в подлоге и клевете.
- Я не имею к этому никакого отношения.
- Где вы работаете, господин Шевц?
- Постоянно нигде. Я работаю время от времени по договору, чтобы обеспечить себе возможность для творчества.
- Творчества?
- Я поэт.
- Где вы публиковались?
- Пока нигде. Вы думаете, это так легко у нас - опубликоваться?
- А разве трудно?
- Еще как… Без связей попросту невозможно… Или если не поддержит какой-нибудь меценат… А я из рабочей семьи, откуда мне взять богатых покровителей?
- Пожалуйста, взгляните на это фото.
- Это я. Знаете, самое выгодное дело - наняться в какую-нибудь съемочную группу… Они неплохо платят, и потом, это временно… Люс снимал свою картину, и меня привлек один из его помощников.
- В чем заключалась ваша работа в группе? Как называлась ваша должность?
- Точного названия нет… Говорят: "Работает в окружении". В тот день, когда я снят…
- Какой это был день?
- Из-за этого дня целая шумиха была на телевидении, я смотрел… По-моему, это было девятнадцатого, тут Ленц не прав. А может, двадцатого или двадцать первого, не помню толком, но только не двадцать седьмого. Ну вот… Они мне тогда сказали, что будут снимать, как отдыхает молодежь на пляже, попросили поболтать с разными ребятами так, чтобы собрать их в кружок…
- Кто вас просил об этом?
- Не помню.
- Люс просил?
- Нет, Люс сказал, чтобы я не смотрел в ту сторону, где они спрячут камеру. Чтобы все было естественно…
- А кто вам сказал, что там Кочев?
- Этот шпион? В очках? Никто не говорил. Я и не думал, что он красный…
- Почему вы считаете его шпионом?
- Потому что он предлагал мне деньги на издание книги…
- Когда?
- Вечером. Я ведь на пляже читал стихи, мы пили… Я читал стихи, а красный сказал, что это талантливо и что он любит такую поэзию.
- Ну-ка, продекламируйте мне то, что вы ему читали…
- А я не ему читал… Я же не знал, что он красный. Я читал всем. Я только потом узнал, кто он. Это у меня есть такой ноктюрн…Море идиотизма
Пополняется ручьями глупости.
Но ведь ручьи рождены снегом,
Который тает?
Возможно ли из белизны рожденье грязи?
Где логика и в чем секрет проблемы?
А может быть, бессилье чистоты
Обречено на превращенье в ужас?
А сила, пусть в крови, в истоме стали,
В конце концов останется булатом
С отливом синевы?
Загнать моря в ручьи.
Ручьи вернуть снегам.
Снег пусть окован льдом.
А я пусть стану тем,
Кто властен над природой.
Закон мой прост, но чист,
Он требует любви,
Свободы, силы.
Он требует меня - для вас!
Эй, ждите!
Я иду!
- Где-то перекликается с Энцесбергером…
- С этим ублюдком? Господин прокурор, я стою с ним на разных позициях! Он же за волосатых!
- Да? Может быть. Я ведь говорю как дилетант… Ну и что дальше?
- Кочев сказал, что это интересно, и спросил, где это напечатано, а я сказал, что это написано чернилами на моих ягодицах. Простите, я, наверное, не имел права вам так говорить, но я ему так сказал, именно так. Он спросил: "Почему вы не публикуетесь, Иоганн?" А я ответил, что он столько же знает о нас, сколько мы о них, и он с этим согласился… А когда мы в центре разошлись, он предложил мне вечером повстречаться, он сказал, что хочет послушать мои стихи… Он сказал, что вечером пойдет в "Ам Кругдорф", это такой маленький ресторанчик возле университета, и что мы можем перед этим с ним увидеться… Вот…
- Дальше?
- Мы с ним увиделись, а он говорит, что если мне нужны деньги на издание стихов, то он может мне помочь. "Или, - говорит, - давайте мне ваши стихи, Иоганн, я их покажу у нас дома, мы их напечатаем…" А я сказал, что, конечно, лучше мне одолжить деньги на издание книги… Он спросил - сколько, а я сказал, что я толком не знаю, сколько стоит издание поэтического сборника в маленькой типографии. Он спросил: "Тысяча марок устроит?" Ого, еще бы не устроила! А как мне их вернуть? Что, если я не продам книг на тысячу марок? Наши сволочи разве читают поэзию? Они только смотрят грязные фильмы из Штатов, где барахтаются в постели или стреляют ковбои… Спросите наших, кто читал Гёте? Из тысячи один. А если и читали, то этого ядовитого Гейне… А он такой же немецкий поэт, как я - французский.
- Почему вы так настроены против Гейне? По-моему, он большой поэт.
- А я разве сказал, что он маленький поэт? Он замечательный поэт, но он зол и дедуктивен, это свойственно людям его национальности. Разве Мендельсон плохой композитор? Но Вагнер выше. И Мендельсон в этом не виноват, я его, кстати говоря, обожаю. Он замечательный композитор.
- В этом с вами трудно не согласиться…
- Кочев, кстати, не согласился… Но неважно. Он, - продолжал Шевц, - сказал: "Я дам вам деньги, и не думайте о том, когда вы их сможете вернуть… Но мне, - продолжал он, - как ученому-социологу, хотелось бы попросить вас о любезности… Сюда приедут мои друзья: познакомьте их с молодыми интеллектуалами, расскажите моим друзьям, кто и как думает о нас и о вас, о ваших нацистах, капиталистах, о Мао…" Я сразу смекнул, в чем дело… Он думал, что если поэт, то, значит, блаженный. Я сначала-то подумал: ну и возьму я ваши деньги, а ничего вам говорить не стану, но потом я сказал себе: "Иоганн, с этого нельзя начинать. Нельзя грязнить себя в самом начале…" И я ответил ему: "Идите прочь! Ищите себе агентов в республиканском клубе!" Он засуетился, стал говорить, что я его не так понял, а я повернулся и ушел…
- И больше с ним не встречались?
- Нет.
- Где вы с ним увиделись?
- Возле остановки метро.
- Какая станция?
- Онкл Томс Хютте…
- В какое время?..
- Часов в одиннадцать…
- Он стоял в метро или был наверху?
- Там же все наверху!
- Вы не путаете? Может быть, вы увиделись с ним в центре? На станции Шмаргендорф? Если вы говорите, что увиделись в одиннадцать часов?
- В центре? Нет… По-моему, нет… Да нет же, конечно, возле метро…
- Почему вы не сказали об этом раньше?
- Не дело поэта таскаться по полициям. Его дело - самому быть честным…
- Вы утверждаете, что Кочев предпринял попытку вербовать вас?
- Конечно. А как же иначе можно это расценить?
- Иначе? Можно и иначе… Представьте, что его друзья собираются к нам и что действительно они интересуются, чем живут наши молодые интеллектуалы…
- А деньги мне зачем предлагать? Они же приезжают сюда с пустыми карманами.
- Кто?
- Коммунисты.
- Откуда вам это известно?
- Это всем известно.
- Лично мне это неизвестно. От кого вы узнали, что коммунисты приезжают к нам с пустыми карманами?
- Да все так говорят… И, кроме того, я читал об этом…
- Где? В какой книге?
- У этого… Ну, как его… У Флеминга…
- В какой книге?
- Я не помню. В какой-то из его книг…
- Вы это утверждаете?
- Что?
- То, что именно в одной из книг Флеминга вы читали, что коммунисты приезжают за границу с пустыми карманами?
- Да.
- Вы настаиваете на этом утверждении?
- Я не понимаю, какое это имеет отношение…
- Большого значения это не имеет, но в книгах Флеминга утверждается как раз противное - что все коммунисты приезжают на Запад с огромными деньгами, потому что они работают на КГБ…
- Откуда же я мог узнать про это? Ума не приложу…
- Об этом известно нашей разведслужбе, контрразведке, но это не суть важно сейчас… Сколько времени продолжался ваш разговор с Кочевым?
- Минут двадцать. А что?
- Ничего. Всегда, когда получаешь интересные показания, интересуешься подробностями. Итак, вы проговорили полчаса?
- Да. Минут двадцать - полчаса…
- Какие вы стихи ему читали?
- Где?
- Ну, когда увиделись вечером… Он же пригласил вас, чтобы вы почитали ему стихи…
- Я ему прочел поэму "Цветы, растущие в землю".
- А еще что вы ему читали?
- Несколько стихов из последнего цикла…
- Во что он был одет?
- Он? Как во что?
- Он был в пиджаке или нет? Если в рубашке, то какого цвета?..
- Вот этого я не помню.
- Не может быть, господин Шевц, не может быть. Всему верил, а этому поверить не могу… Поэт, который не помнит такой пустяковой подробности… Давайте я буду вам помогать… На нем был черный костюм?
- Не-ет… Тогда ведь было жарко…
- Он был без пиджака, в белой рубашке?
- Нет… Кажется, в какой-то цветной…
- Сейчас, минуту… - Берг отошел к сейфу, достал показания Урсулы и прочитал то место, где она описывала, во что был одет Кочев: "Легкий серый костюм, который переливается на солнце, и в белой рубашке с дырочками".
- Но пиджак на нем был?
- Нет. Нет, он был без пиджака, в цветной рубашке…
- Вы готовы подтвердить это под присягой?
- Я лучше скажу, что я не помню, во что он был одет.
- Хорошо. Откуда он доставал деньги?
- Деньги? Из заднего кармана брюк.
- А брюки какого цвета?
- Не помню. Кажется, темные… Ночью все кажется темным…
- А сколько стихов из вашего последнего цикла вы прочитали Кочеву?
- Там всего восемь стихов.
- Сколько это страниц?
- Двенадцать…
- Как, по-вашему, он разбирается в поэзии?
- Да. Что да, то да. Он понимает поэзию.
- Он разбирал ваши стихи?
- Да. И делал это интересно. Очень интересно. Поэтому я и развесил уши. Поэтому я и стал заглядывать ему в глаза, до той минуты, пока он не начал меня вербовать…
- Хорошо. Спасибо. У меня остался к вам последний вопрос, Иоганн Шевц…
- Пожалуйста, господин прокурор…
- Вы состоите членом какой-либо партии?
- Я?! А что? Нет, не состою.
- Какой партии вы симпатизируете?
- Партии поэтов…
- Прекрасный ответ. Ну а теперь ответьте мне: зачем вы лжете?
- Кто? Я? Я вам не лгу.
- Все, что вы мне сказали, правда?
- Да. Все это правда.
- Тогда я сейчас включу магнитофон, и вы мне прочитаете вашу поэму, а потом последний цикл, а после этого я их разберу… Страница - это две минуты времени, Шевц… Итого вы читали Кочеву ваши стихи в течение сорока четырех минут. И он, как вы говорили, неплохо разбирал вашу поэзию… Тоже минут двадцать. Потом он вас "вербовал" в течение десяти минут, как минимум… Итого вы с ним провели час двадцать четыре минуты. А от метро до кабачка "Кругдорф" десять минут езды или тридцать минут ходу. Значит, если вы встретились у метро в одиннадцать часов и вы настаиваете на том, что это было именно в одиннадцать, то как Кочев мог оказаться в "Кругдорфе" в одиннадцать тридцать, причем добирался он туда пешком?
…Наблюдение, пущенное за Иоганном Шевцом, принесло то, что и ожидал Берг: сначала поэт ринулся на квартиру местного руководителя НДП, а после позвонил по телефону к человеку, который встретился с ним на Сименштадте, а оттуда, после беседы с поэтом, поехал к Айсману.
…Человек этот был Вальтер, связник Айсмана по НДП.
4
- Господин Ауфборн, вы утверждаете, что находились в кабинете редактора Ленца, когда к нему пришел помощник Люса и передал пленку?
- Да.
- Как представился посланец Люса?
- Он просто сказал: "Редактор Ленц, мой босс хочет предложить вам сенсационный материал, а мне за то, что я его принес, следует к уплате тысяча марок". - "Что за материал?" - "О том болгарине, который дал деру". - "Пойдемте в наш кинозал…" - сказал Ленц.
- Вы не видели, как Ленц платил человеку Люса деньги?
- Нет.
- Как его звали?
- Он не назвался. Просто сказал: "Я от Люса".
- Вы говорили, он представился помощником Люса?
- Нет, это неверно. Это я так понял его… Вообще-то, он сказал: "Я от Люса".
- Опишите его.
- Очень неприметная внешность. Я еще удивился, что в кино существуют такие неприметные люди. Шатен, небольшого роста, в коричневом костюме…
- В какое это было время?
- Часов в двенадцать или около этого.
- То есть во время обеденного перерыва?
- В редакции не очень-то соблюдается обеденный перерыв. Все время горячка.
- Вот я тоже не соблюдал обеденных перерывов и нажил себе язву двенадцатиперстной кишки…
- У меня была язва до фронта… На фронте все зарубцевалось.
- Вы на каком фронте воевали?
- Я был все время на севере. Помогали финнам, потом был в Норвегии.
- Вы проходили денацификацию?
- Да. У англичан. Сразу после войны меня сунули в лагерь только за то, что наша часть была приписана к СС. А я и в глаза-то не видел этих палачей… Неужели я виноват в том, что на горнолыжников напяливали черную форму?
- Сколько времени вы провели в лагере?
- Семь месяцев.
- К суду вас потом привлекали?
- Тогда всех привлекали к суду.
- Я понимаю… Всех привлекали, почти всех… Но вас, именно вас, привлекали?
- Да.
- Вы были осуждены?
- Осужден?! Я был оклеветан!
- На сколько лет вас оклеветали?
- На пять лет.
- За что?
- Они, видите ли, обвинили нас в том, что мы сожгли какую-то партизанскую деревню в Норвегии. А мы не сжигали никакой деревни. Там убили трех наших ребят и вели по нас стрельбу с крыш. Мы, естественно, отвечали тем же…
- Как давно вы работаете у Ленца?
- С тысяча девятьсот сорок седьмого года.
- То есть сразу же после освобождения из тюрьмы?
- Да.
- Вы сидели в одной камере с Ленцем?
- Да.
- И сразу же начали вести отдел спортивных новостей?
- Да. К черту политику! Только секунды и минуты… Я даже перестал заниматься предсказанием чемпионов, хватит! Все наши беды оттого, что мы не знаем, на кого и когда ставить…
- Ставьте на… - Берг осекся и вздохнул. - Ладно… Бог с ними, с предсказаниями. Кто еще был в кабинете Ленца, когда пришел помощник Люса?
- Нет, не помощник Люса, а человек от Люса.
- Да, да, я понял и записал это ваше уточнение. Когда в кабинет Ленца вошел Диль?
- Кажется, к концу нашей беседы.
- Что он мог слышать из разговора?
- Наверное, лишь заключительную часть…
- Господин Диль, что вам известно о посещении редактора Ленца человеком от Люса?
- Почти ничего, господин прокурор. Редактор Ленц, одеваясь, сказал Ауфборну, что он надеется через час вернуться. "Мы быстро посмотрим этот материал, - сказал он, - и вернемся. Игра стоит свеч".
- В каких частях вы служили, господин Диль?
- Я не воевал. Я работал в тылу.
- После войны вы привлекались к ответственности?
- Вы меня вызвали в качестве свидетеля по делу Люса. Какое отношение ваш вопрос имеет к этому делу?
- Словом, вам бы не хотелось отвечать на этот вопрос - я верно вас понял?
- Да.
- Благодарю вас, у меня к вам больше ничего нет. Одно только уточнение: человек Люса был невзрачен собою, шатен, в коричневом костюме? - откровенно посмеиваясь, спросил Берг. - Вас, видимо, удивила его внешность: человек из кино, а такой ординарный… Не так ли?
- Вы правы, господин прокурор, в его внешности не было ничего приметного.
- Да уж конечно, если б там было что-нибудь заметное, вы бы не могли этого не отметить для себя: все-таки восемь лет работы в полиции у нацистов - это большой срок…
- Я протестую, господин прокурор! Я работал не в полиции нацистов, а в полиции Германии. Вы тоже работали, пользуясь вашей терминологией, в органах юстиции у гитлеровцев.
- Между прочим, вы совершенно правы. Да, господин Диль, я действительно работал в органах юстиции при гитлеровцах, и даже то, что вы карали, а я пытался защищать, - даже это не успокаивает мою совесть: ведь я работал у гитлеровцев, господин Диль.
- Редактор Ленц, я допросил ваших свидетелей. Они дали вполне убедительные показания. Прежде чем мы приступим к следственному эксперименту, я бы хотел вернуться к вопросу о публикации в вашей газете интервью с болгарином.
- Теперь, когда, кажется, все становится на свои места и все поняли, что я пал жертвой провокации, я вам отвечу. После того как помощник Люса прокрутил мне материал и я уплатил ему деньги, он передал мне интервью с болгарином.
- И фотографию Кочева он тоже передал вам?
- Да.
- Как вы объясните тот факт, что он вам дал фотографию не из отснятого Люсом материала, а с паспорта Кочева?
- Вы убеждены, что мы напечатали фото Кочева с его паспорта?
- Так утверждают болгары.
- Я не могу, конечно, опротестовывать заявление болгар… Они это официально утверждают?
- Вполне.
- Естественно, я не могу их опротестовывать… Вероятно, вызвав на допрос помощника Люса, вы сможете задать ему этот вопрос и потребовать мотивированного ответа.
- Вы правы. Прошу вас ответить мне: согласны ли вы встретиться с помощником Люса?
- Конечно.
- Тогда я попрошу вас пройти в соседний кабинет.
Они перешли в большой зал, где была собрана вся группа Люса: ассистенты, помощники, звукооператор со своей командой, помощники продюсера, шоферы, обслуживавшие "лихтвагены" и "тонвагены", привлеченные статисты. Сам Люс сидел поодаль, на отдельном стуле, а за ним стоял полицейский.
- Пожалуйста, укажите мне, господин Ленц, человека, передавшего вам за тысячу марок материал, отснятый Люсом.
Ленц попросил:
- Включите, если можно, верхний свет, тут довольно темно.
Берг неторопливо подошел к двери и повернул выключатель. Дрогнув голубым, беззащитным поначалу светом, мертвенно засветились большие плафоны.
"Почему этот покойницкий свет называют дневным? - подумал Берг. - Какая глупость! Это все реклама…"
- Так лучше? - спросил он Ленца.
- Да, благодарю вас.
Ленц дважды очень внимательно оглядел собравшихся здесь людей и сказал:
- Простите, господин прокурор, но здесь того человека нет.
- Продюсер Шварцман, - обратился прокурор к маленькому человеку, то и дело утиравшему со лба пот, - кто из вашей группы не явился?
- Здесь все наши люди. Все, без исключения. Даже те, кого мы привлекали на суточные договоры.
Прокурор обернулся к Ленцу и вопросительно посмотрел на него.
- Нет, - повторил Ленц, - здесь нет человека, назвавшего себя помощником режиссера Люса.
- Вы не звонили Люсу после того, как его помощник продал вам материал?
- Зачем?
- Ну, для проверки, страховки, что ли…
- Страховкой занимаются банки, господин прокурор, мое дело - газета.
- А если, как это сейчас выясняется, у вас был проходимец, провокатор?
- Я могу только сожалеть об этом… Я хочу принести свои извинения режиссеру Люсу и посоветовать его продюсеру тщательнее хранить отснятый материал… Мы, газетчики, умеем хранить наши тайны.
- Продюсер Шварцман, кто у вас имеет доступ к отснятому материалу?