- Они думали, что я сразу начну орать: хочу, мол, сделать важное государственное сообщение! По такому-то адресу находятся две атомные бомбы! Стране грозит катастрофа! Виновные генерал Петров, генерал Басов, работник администрации - приближенный Президента Васильев, генерал МВД Мальков…
- Как вы сказали? - заинтересовался я. - Васильев?!
- А вы что, знакомы?
- Да нет, - пожал я плечами. - Просто чем больше фамилий, тем лучше.
Он покачал головой:
- Я знаю много, чтобы рассказать об этом, но очень мало, чтобы доказать. Боюсь, что вам придется очень потрудиться в поисках доказательств.
- Кое-что мы делаем, - заверил я.
- Как вы понимаете, местонахождение чемоданов я вам не раскрою, - сказал он твердо.
- И не надо, - замахал я руками. - Я еще жить хочу. Зачем им такой свидетель, как я. Головная боль только.
- Правильно, - кивнул он. - Я рад, что вы сами все поняли. Теперь, Александр Борисович, вы похожи на того велосипедиста, который должен крутить педали, чтобы не упасть. Или встать на их сторону.
- Знаю.
Он внимательно посмотрел на меня. Я кивнул ему и прикрыл веки: мол, все будет хорошо. Он улыбнулся. Кажется, он меня понял.
Я встал и протянул ему руку.
- Желаю удачи, - сказал он.
- И вам того же, - сказал я, внимательно глядя ему в глаза.
Пока есть такие офицеры, как он, да еще тот таинственный незнакомец из приемной Петрова, да Грязнов, да Меркулов, ну и я, разумеется, всякие там Стратегические управления спокойно спать не будут.
- До свидания, - сказал он.
- До свидания.
По лицу полковника Лукашука невозможно было понять, какое впечатление на него произвел наш разговор с Аничкиным. То, что он его слышал, не вызывало у меня никаких сомнений. Маска невозмутимости накрепко прикипела к его лицу. Да Бог с тобой, Лукашук. Я знаю, что ты мне скажешь сейчас.
Так и вышло. Он сказал:
- Вас ждет генерал Петров.
Я решил покапризничать.
- Потом, потом, - махнул я рукой. - Мне еще проголосовать надо.
Лукашук усмехнулся.
- Вот это вы успеете в любом случае, - сказал он. - Прошу в машину.
Возражать не имело смысла, и я полез в машину. Я искренне надеялся, что, если не успею проголосовать, этот факт не повлияет на становление многострадальной российской демократии.
Я имел право на это надеяться, не так ли?
Автомобиль резко дернулся и, не обращая внимания на светофоры, помчал меня к генералу Петрову.
Я хотел послушать, что мне предложат. Потому что у меня тоже было что предлагать. Я задумал рискованную операцию, граничащую с безумием, но игра стоила свеч. Я даже знал, что Петров с восторгом ухватится за мою идею.
Но одновременно мне казалось, что я не успею ему сделать предложение, поскольку он меня опередит.
А я как бы удивлюсь.
Глава 14
ЛИЛЯ ФЕДОТОВА
Лиля Федотова делила окружающих ее людей на две категории: личность и неличность. Эта простая в общем-то мысль посетила ее в раннем детстве, столь раннем, что когда Лиля, уже взрослая, рассказала о ней матери, та ответила категорично:
- Ты не могла в таком возрасте до такого додуматься!
Между тем Лиля ясно помнила день и час, когда это произошло.
Было лето. Они всей семьей отдыхали на море в Юрмале. Лиля заболела, потому что втайне от родителей бегала со знакомым мальчиком купаться после захода солнца, нарушив сразу два строжайших запрета: не купаться одной и не купаться после того, как выпадет роса. В результате она простудилась и заболела. Она лежала в постели возле окна, в двухэтажном деревянном доме на окраине соснового леса. Она лежала одна-одинешенька в наказание - родители с братом ушли гулять.
Стемнело. Вдруг Лилю осенила догадка: однажды я тоже умру! Она даже расплакалась от страха и хотела закричать, хотя знала, что ее никто не услышит и не прибежит на помощь.
Выплакавшись, она долго лежала не шевелясь и рассматривала со всех сторон перспективу собственной смерти, пока к ней не пришло новое открытие: на свете есть миллион девчонок, да и мальчишек, которые бы сейчас с воем кинулись прятаться в шкафу и сидели бы там до возвращения родителей, но я - я, Лиля, так не делаю. Почему? Я не такая, как другие!
От восхищения перед собственной храбростью ей стало весело, страх улетучился, как не бывало, и она спокойно уснула.
С тех пор она начала делить людей на тех, которые поступают как все, и тех, которые поступают наоборот, себя, естественно, причисляя к последним.
"Как все" были неинтересными, плоскими, скучными. "Наоборот" - делали игру под названием жизнь веселой, сложной и захватывающей. Поначалу таких людей вокруг было мало, практически - она одна, но Лилю это не смущало.
Все хорошие девочки в ее классе учились хорошо - она, наоборот, считала учебу занудством и специально не старалась. Все после уроков искали по заданию пионерской дружины каких-нибудь ветеранов для подшефной тимуровской работы - Лиля бродила по арбатским переулкам в поисках особняка, в котором жила Маргарита, а на Патриарших прудах - нехорошую квартиру…
Единственной подругой ее в школьные годы стала тридцатилетняя художница по фамилии Грек, - Гречка, как все ее называли, - которая вела в их школе кружок художественной фотографии. И хотя Лиля не обнаруживала в себе никаких склонностей к искусству, она приходила к Гречке в кружок, а потом и домой на Плющиху, почувствовав притяжение сильной и талантливой личности.
Одних людей общение с сильной личностью подавляет и сводит на нет, других, наоборот, вдохновляет и заражает желанием тоже достичь чего-нибудь значительного в жизни. Общаясь с Гречкой, Лиля установила для себя еще одну истину, которую запомнила на всю жизнь: "Даже пинок под зад, полученный от личности, возвышает, в то время как, если тебя облает в трамвае баба с кошелкой, это не принесет ничего, кроме слез и унижения".
Когда она заканчивала школу, две профессии считались самыми престижными: экономист и врач. Все поступали в финансовые и медицинские. Родители Лили, московские медики во втором поколении, прочили родную дочь в мединститут, но она, упершись всеми четырьмя лапами, настояла на юридическом:
- Мне нужно. Ну и что, что у вас нет связей? Я сама смогу поступить! Я умная, я талантливая! Я хочу быть следователем!
Она всегда знала, что будет делать карьеру и добьется успеха. Но и на личной жизни креста тоже не ставила, поскольку с детства предпочитала играть в войну с мальчишками, чем прыгать с девочками в резинку (хотя, кстати, и в резинку она играла здорово и доходила до гигантской пятой высоты, когда резинку натягивают на уровне талии), - словом, в детстве она от отсутствия поклонников не страдала. Одно время, влюбившись в пятнадцать лет в своего одноклассника, некоего Аксенова, она даже всерьез колебалась между личной жизнью, которая вырисовывалась в виде замужества сразу после окончания школы, и карьерой.
Мама, узнав о ее чувствах к Аксенову, только сказала:
- В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань! - чем несказанно Лилю оскорбила.
Уж она-то своего любимчика никак не могла сравнить с конем, а считала чем-то средним между средневековым благородным разбойником и современным героем. И кто знает, возможно, к теперешнему возрасту Лиля и превратилась бы в загнанную домохозяйку, жену и мамашу-наседку, как все ее более "удачливые" одноклассницы, если бы в десятом классе ее вдруг не объявили "доской". В том смысле, что она - "доска, два соска", а лучше быть последней уродиной и тупицей, но иметь в шестнадцать лет грудь, бедра и откляченную попку.
Наконец-то дорогие одноклассницы нашли, чем припечатать эту "принцессу" Федотову! Пусть не воображает, что она лучше всех. И в тот же день, как негласный совет школьных авторитетов признал, что Федотова - "доска", благородный Аксенов слинял, исчез и растаял и даже глаза на нее боялся поднять, проходя мимо по коридору.
Но, как говорится, недолго музыка играла, и Лиля очень скоро убедилась, что во сто раз выгоднее иметь ее худощавую европейскую фигурку, чем пышные формы, которые к тридцати годам расплываются и превращают женщину в свиноматку. Но первый неудачный любовный опыт навсегда привил Лиле отстраненное и ироничное отношение к мужчинам. Когда она поступила на юрфак, такой сугубо мужской институт, то от поклонников у нее отбоя не было, но Лиля и на личные отношения перенесла свое жизненное кредо иметь дело только с личностями, у которых есть чему поучиться.
Сначала она догоняла в развитии своего избранника, затем некоторое время оставалась с ним на равных, а затем перегоняла и уходила, повесив его рога на стену как охотничий трофей. Почему, думала она, эти ослы так уверены, что если женщина красива, то обязательно с куриными мозгами, а если умна, то обязательно высушенная мымра? Сами себе роют яму своей ограниченностью! Ха-ха! Я вас всех еще тут перегоню и обставлю!
Таким образом, не теряя головы и всегда помня, зачем и для чего она живет и учится, Лиля к пятому курсу превратилась в опытную охотницу за сильной половиной человечества. Залучив в свои сети очередного умного и талантливого мужика, она постепенно высасывала из него, как паук из мухи, все, что только можно было: жизненный опыт, знания, секреты ремесла или, как модно стало говорить сейчас, его "ноу-хау", а также его связи, знакомства, всяческие ходы-выходы, крючки-зацепки, отмычки-ключи, без которых невозможно войти в узкий и весьма закрытый и опять же сугубо мужской мир юриспруденции. Но Лиля поставила себе цель не просто войти в него и занять место в середине звена, нет! Она и там собиралась опередить многих и очень сильных.
При этом не только охмуренная, облапошенная и обобранная до нитки, образно выражаясь, жертва не догадывалась, что действия Лили нечистоплотны, мягко говоря, сама Лиля этого не знала. Подымаясь от романа к роману, как со ступеньки на ступеньку, Лилечка Федотова оставалась такой естественной, милой и глубокой девушкой, предупредительной и интеллигентной, что невозможно было бы заподозрить ее в меркантильных интересах.
Наоборот, это она снисходила с высоты своего ума и обаяния к очередному страждущему обожателю, пребывала с ним некоторое время и исчезала, "как сон, как утренний туман", оставив покинутому любовнику самые лучшие воспоминания о себе. И даже если в глубине души мужчина и чувствовал себя обманутым, то винил в этом лишь собственный эгоизм и узость мышления, заставившие его хоть на минуту поверить, что это божество и вдохновенье захочет принадлежать ему одному всю жизнь!
А Лиля, повесив рога очередной жертвы на стенку, повышала себе планку и искала подходы к завоеванию очередной неприступной мужской особи. Неприступной не в смысле секса - о, такого-то мужчины, пожалуй, еще Бог не создал! Чтобы он и подкаблучником у своей благоверной мегеры не был, и сохранил целомудрие в браке? Но Лиле нужно было завладеть им не только в постели, а завладеть его душой, мыслями, планами и надеждами на будущее, иначе победа не принесла бы ей ничего полезного.
Александра Борисовича Турецкого она увидела и возжелала (другое, менее напыщенное слово не отразит полноты смысла!) уже давно, еще когда девчонкой работала один год перед поступлением в юридический секретаршей в прокуратуре Москвы. Родителям удалось пристроить туда непокорное чадо после того, как она при первом заходе провалилась на экзаменах в заветный юридический. Лиля сидела в машбюро и перепечатывала всякие протоколы и постановления следователей следственной части Мосгорпрокуратуры, а вокруг толпилась, как обычно, куча граждан, ошизевших от долгих поисков правды в коридорах Фемиды.
И тут, как пишут в романах, вошел он, и Лиля в него сразу влюбилась… Ну, на самом деле все обстояло несколько иначе, но не суть важно!
Старший следователь по особо важным делам, знаменитый "важняк" Турецкий проносился впопыхах, с невидящим взглядом, мимо стола заштатной секретаря-машинистки, не замечая ее и даже, кажется, не подозревая о ее существовании. То, что он - личность, и не просто даже личность, а вообще нечто непостижимое, как великий магистр ордена розенкрейцеров, она поняла с первого взгляда. Можно было даже ничего не знать об Александре Турецком, не слышать о его подвигах (а коридоры прокуратуры в этом смысле весьма прозрачны, и о подвигах Турецкого, как профессиональных, так и амурных, тут легенды ходили), но достаточно было бы раз взглянуть в его серые, с огоньком, глаза, чтобы ощутить физическую силу, исходящую от этого человека.
Так, когда сходятся единоборцы и становятся в стойку, они прежде всего оценивают возможности друг друга по взглядам и еще до начала боя предполагают, кто из них выйдет победителем.
Лиля, с первого взгляда оценив тогда возможности Турецкого, не усомнилась ни на секунду, что если бы ей и удалось крутнуть с ним роман, то это была бы просто его очередная победа и ее скромное имя было бы внесено в серединку его донжуанского списка (ежели Турецкий вел таковой) даже без птичек и восклицательных знаков на полях. Ну еще бы! Ведь она всего лишь секретарша, пусть спасибо скажет, что посмотрел в ее сторону!
Поэтому тогда, семь лет назад, Лиля и думать о нем себе запретила. Так, грезилось что-то девичье в подушку, как бы все могло у них сложиться, если бы… Но днем она даже головы не поворачивала в его сторону, когда он входил. А то, что вошел именно он, а не какой-нибудь прокуратурский крючок, она чувствовала спиной и затылком.
Поступив на юрфак МГУ, она больше никогда не встречала Турецкого и даже забыла о нем - так ей казалось, хотя не помнить - еще не значит забыть. Он просто исчез с ее горизонта как "смутный объект желания". Лиля Федотова в этом смысле всегда была здравомыслящим реалистом.
После университета она два года отработала в районной прокуратуре. А когда Турецкому, уже работавшему в следственной части Генпрокуратуры, потребовался следователь в его бригаду и об этом спросили Федотову, она, не колеблясь, дала согласие поработать с "важняком" Турецким. Попав в группу и под начало Александра Борисовича, она - двадцатипятилетняя и уже не то чтобы умудренная, но опытная и самоуверенная женщина - поняла, что подсознательно все годы готовилась к этой встрече и собирается взять реванш. Турецкого она не забыла. Только теперь это уже не была любовь с первого взгляда юной Татьяны к подлецу Онегину. Скорее, это был бой между амазонкой и греческим воином, из которого она рассчитывала выйти торжествующей победительницей, волоча за собой на аркане плененного героя.
Турецкий ее не узнал. Где уж ему помнить физиономию секретарши! Ну и отлично. Честно говоря, Лиле не хотелось бы, чтобы кто-нибудь теперь напомнил ей те времена, когда она горбатилась и ломала ногти за пыльной машинкой в прокуренном машбюро. Она влилась в следственную бригаду на равных, как состоявшийся коллега, а с другой стороны, еще и пользуясь привилегиями - она всего лишь начинающий следователь и взятки с нее гладки. Никто и не ждет, что она тут же начнет носом землю рыть и всем на удивление возьмет да и отыщет убийцу и еще накопает кучу доказательств. Да и, паче чаяния, если бы она и на самом деле отыскала преступника и изобличила его, то это ничего бы, кроме раздражения, у старших коллег не вызвало: кому нужны выскочки, карьеристы-звездохваты?
Достаточно, думала Лиля, в первом разговоре вставить одно умное слово, во втором - два, в третьем - три, как твой же шеф всем начнет тебя превозносить до небес и утверждать, что ты растешь на глазах, приписывая этот рост своему бесценному влиянию.
В первый же день работы в следственной части, присутствуя телом на оперативном совещании в Главном следственном управлении Генпрокуратуры и слушая, что говорит заместитель генпрокурора Меркулов о новом деле, поступившем в производство Турецкого, над которым группе следователей во главе с Александром Борисовичем предстояло работать, Лиля духом, так сказать, отсутствовала. Она разрабатывала в уме свой собственный стратегический план под грифом "Совершенно секретно" и под кодовым названием "Атака". Объект нападения сидел перед ней на расстоянии вытянутой руки, ни сном ни духом не догадываясь о ее коварных замыслах, и мучился от жары в партикулярной костюмной паре и при галстуке. Жара в Москве стояла градусов под тридцать. Выходя из дому, Лиля специально посмотрела на градусник: в девять утра он показывал двадцать три градуса в тени.
"Хорошо нам, женщинам", - подумала она. Лиля пришла на работу в легком летнем платье и только на совещании для солидности накинула на плечи форменный китель юриста второго класса.
Итак, думала она, внимательно глядя в спину Турецкому, - он меня не помнит. Это даже хорошо.
Жизненный опыт научил ее, что мужчины всегда обращают внимание на новую женщину, это закон природы. С неделю они перед ней петушатся, распуская хвосты и крылья, пока она им не примелькается и не станет просто коллегой. Тогда, будь она хоть примадонна, при ней начнут ковырять в зубах, ругаться матом и обсуждать боли в печенке.
Пока у меня есть неделя форы, думала Лиля, пока я для Турецкого просто женщина, а не солдат в юбке, надо действовать. Надо сделать так, чтобы он сам, первый, мною заинтересовался, и не длинными ногами и бюстом, а образованностью и тонким умом.
В единоборстве никогда не следует нападать первым, это ошибка новичка. Опытный боец ждет удара, чтобы еще раньше, чем противник успеет защититься, нанести ему один-единственный смертельный контрудар. Кто нападает, тот раскрывает себя, кто защищается, тот выигрывает.
Значит, стратегия ясна. Теперь тактика: она знает, что Турецкий женат. Это первая проблема. Конечно, он изменял жене, иначе бы это не было предметом разговоров, но Лиля прекрасно себе эти измены представляла. Сначала "солнечный удар" и страсть фонтаном, а через пять минут уже: "Ах, как я мог? Подлец я, подлец! - И бежать целовать жене ноги: - Ах, она святая! Больше никогда, ни с кем!" - до следующего подходящего случая.
Такая измена Лилю не удовлетворяла, ей нужен был весь Турецкий, с потрохами, а поэтому…
Наверное, он затылком почувствовал, что о нем думают, потому что вдруг беспокойно заерзал на стуле и стал искоса поглядывать в сторону Лили. Она сидела неподвижно, с непроницаемым лицом и скользила по Александру оскорбительно-равнодушным взглядом, как по столу или несгораемому шкафу.
"Красивая девчонка, - подумал Турецкий. - У мужиков в управлении кадров явно улучшился вкус. И не замужем. Хотя, может, просто не носит кольцо. Теперь не разберешь!"
Да, оторвать такого от жены не только телом, но и душой будет интересно и сложновато, думала, в свою очередь, Лиля. Надо разузнать, что его благоверная из себя представляет и зачем он с ней живет, по любви или по привычке. Хотя любил бы - не изменял, в этом Лиля была совершенно убеждена. В чувствах она сама оставалась максималистом и консерватором. Попробовал бы хоть один из ее обожателей изменить ей, пока она с ним жила! Да ему бы в голову такая мысль не пришла, все они были слепы и глухи, как новорожденные щенята, и осязали одну ее в целом свете.
"Ну и заодно надо бы узнать, нет ли у него на данном этапе какой-нибудь очередной полногрудой блондинки, - подумала Лиля, - а то ведь свято место пусто не бывает".
Наличие любовницы могло привнести серьезные осложнения. Жизненный опыт подсказывал, что оторвать мужчину от любовницы сложнее, чем от жены, хотя на первый взгляд кажется - чего там! Что одна любовница, что другая, это уже все равно, а вот жена - это святое!