Оптимальный вариант я конечно же вижу в переходе на Запад такого человека из России, который бы смог сделать открытое заявление подобного рода для прессы и телевидения.
Такая акция заморозит идею переговоров с русскими на ближайшие три-четыре года - срок, вполне достаточный для того, чтобы реализовать наши планы по развертыванию оборонных систем ракетоносителей в космосе.
Что же касается моей манеры поведения, то я не намерен ее корректировать, как и не волен менять своей убежденности в том, чему я отдал сознательную жизнь.
В случае если отказ "скорректировать поведение" делает мое пребывание в Женеве нежелательным или, того хуже, наносящим хоть малейший ущерб интересам страны, прошу прислать мне замену.
Чарльз Макгони".
Работа-VIII
- Чаю хотите? - спросил Славин, весело глядя на Кулькова, когда контролер после истерического срыва в камере привел его в кабинет, в котором находился следователь подполковник Гаврилов.
- Если можно, кофе, - ответил тот растерянно: столь неожиданной была улыбка на лице этого кряжистого лысоголового человека.
- Держу только растворимый… Хотя очень хороший, бразильский…
- Спасибо. Без сахара, пожалуйста, - попросил Кульков.
- Есть сахарин.
- Нет, благодарю.
- Ладно, сделаем горький, - согласился Славин. - Сколько ложек класть? Имейте в виду, очень крепок, а вы жаловались на сердце…
- Тогда одну, если можно…
- Можно, отчего же нельзя…
Славин держал в кабинете маленькую электрическую плитку, кофе пил постоянно, хотя в последнее время его друзья-медики в один голос уверяли, что кофе - это яд. Славин только посмеивался: "То нельзя есть хлеб - жиреешь, то, наоборот, надо есть хлеб, ибо это "синтез здоровья", то пей аспирин, то остерегайся его, потому как "разъедает стенки кишечника". Все ерунда: организм подобен индикатору - тянется к тому, что потребно. Давайте научимся верить себе, своему естеству. "Вперед к здоровью" - значит, назад, к древним!"
Даже растворимый кофе он делал в медной кастрюльке - прислал Руслан Цвинария, старый приятель из Сухуми; больше таких кастрюлек не будет; кустарей, тех, кто наладил выпуск их, восстановив забытое ремесло, больше нет - слишком много зарабатывали, так, во всяком случае, посчитали фининспекторы; с трудом удалось отбить до суда. "Попроси приехать кого-нибудь из крепких московских юристов, - писал Славину его приятель, - кто-то осознанно торпедирует саму идею инициативности; большое начинается с малого, тревожно…"
Следователь вышел из кабинета, заметив Славину:
- Я ненадолго.
- В окна прыгать не намерены? - поинтересовался Славин, поднявшись с кресла. - Не советую, шишку набьете, стекла у нас непробиваемы.
- Я очень люблю жизнь, - тихо сказал Кульков. - Зачем же прыгать в окно?
Славин, разлив кофе по чашкам, протянул Кулькову.
- Очень вкусно, - деловито сказал тот, отхлебнув глоток. - Сразу вспомнились Гагры…
- Вы ведь не очень любили Гагры, насколько я знаю? Все больше Сочи.
- Это в молодости. Сейчас-то я мечтаю о Гаграх…
- Да, место отменное… Вы ко мне попросились оттого, что в камере страшно? Особенно наедине с собственными мыслями?
- Скажите, - задумчиво начал Кульков, - закон о том, что разоружившийся человек, принесший повинную, освобождается от наказания, действительно имеет силу или же это было нам нужно в целях пропаганды?
Несколько опешив, Славин переспросил:
- "Нам"?! Вы сказали "это было нам нужно"?!
- Я еще не научился отделять себя от общества, - вздохнул Кульков. - Постарайтесь меня понять верно. Если на чашу весов положить то, что я сделал для повышения обороноспособности страны, а противоположить этому информацию, которой обменивался с коллегами по науке во имя идеи договоренности между нашими странами, то, уверяю, счет будет в мою пользу, как гражданина, члена нашего социалистического общества.
- Вы еще, видимо, не пришли в себя, Геннадий Александрович. Вы несете ахинею, простите за резкость. А вам есть что сказать мне по делу, особенно в связи с последним запросом из Лэнгли… Вы ведь и сами несколько растерялись, расшифровав его, не правда ли? Помните текст?
- Какой именно вы имеете в виду?
- Послушайте, вы боретесь за каждую секунду, - сказал Славин, и слова эти потрясли Кулькова, потому что лысый повторил то, о чем он сам думал при аресте; точно, они изобрели что-то такое, что пишет мысли, с еще более леденящим душу ужасом подумал Кульков. Только б не вспоминать т о! Нельзя! Гибель! Конец! - Вы боретесь даже за долю секунды, - повторил Славин, с удивлением заметив, что Кульков расплескал кофе - так задрожала его тонкая рука с длинными, красиво сделанными ногтями. - Или я не прав? Вы поправляйте меня… Пока что допрос не начался, я не следователь, можете со мной беседовать… Вам подполковнику Гаврилову придется отвечать… На каждый вопрос… Можете, конечно, отказываться, лгать, но мы знаем правду, Геннадий Александрович, всю правду… Вот в чем штука…
- Нет, вы не знаете всей правды, - откашлявшись, возразил Кульков. - Это только от меня зависит, открыть ее вам или нет. Зато от вас зависит другое: сохранить мне жизнь или лишить меня этого дара…
- Полагаете, что пятнадцать лет в камере - это жизнь?
- Не торопитесь присуждать меня к пятнадцати годам. Я же не зря спросил вас: действует ли и поныне закон о раскаявшихся и "разоружившихся"?
- Действует. Мы не привлекаем к суду шпиона, который сразу же пришел к нам и во всем признался. Но, Геннадий Александрович, вы же йе пришли к нам… Нам пришлось самим брать вас…
- А это как посмотреть… Я же ехал к вам с повинной… А вы поторопились меня арестовать…
- Повторяю, ЧК находится не в Шереметьеве…
- А если в Шереметьеве этой ночью должен был находиться тот, в ком вы заинтересованы куда больше, чем во мне? И я хотел приехать к вам не с пустыми руками? А в сопровождении человека, знающего всю цепь? Что вы скажете на это?
- Я отвечу, что предложение любопытно. Нам бы, конечно, было небезынтересно познакомиться с тем, кто знает цепь, но, согласитесь, с нашей помощью - обратись вы к нам вовремя - это можно было бы сделать значительно более профессионально.
- Пожалуйста, постарайтесь меня понять… Если вы согласитесь с моей версией, что я ехал к вам добровольно отдать себя в руки наших славных органов, мое положение позволит мне - в этом случае - принести нашему делу максимальную пользу…
- Нашему делу, - задумчиво повторил Славин. - Вот что я вам скажу, Геннадий Александрович: хотите облегчить себя, хотите хоть в чем-то искупить вину, говорите. Намерены торговаться - не выйдет. При всем моем определенном отношении к Пеньковскому, должен повторить: он проигрывал достойно…
- И ни словом не обмолвился обо мне.
"Это он ничего, - подумал Славин, - врезал весомо, значит, оклемался".
- Почему вы убеждены в этом?
- Потому что в противном случае вы бы меня давно нашли.
- Резонно, - согласился Славин. - Еще кофе?
- Да, если вас не затруднит.
- Когда у вас выход на очередную связь?
- Вы же сказали, что вам и это известно…
Славин кивнул:
- Мы сфотографировали текст, который вы заложили в "Национале", сохранив при этом след вашего пальца.
Кульков снова ощутил в горле шершавый комок.
- Но вы же понимаете, что я могу написать то, что нам выгодно, а могу вообще ничего не писать. А ведь вам нужно взять с поличным того человека, который будет забирать мою информацию…
- Резонно, - снова согласился Славин. - Очень хорошо мыслите. Ваше предложение?
- Я его уже внес.
- А я вам ответил: говорить я с вами согласен, торговаться - не моя профессия. Считаете своим долгом хоть как-то искупить свою вину, пожалуйста. Нет - ваше дело. Главную задачу мы выполнили, перекрыли утечку информации, дело кончено.
- Согласен, - сказал Кульков. - Верно. Но я готов предложить вам свою помощь в игре против ЦРУ.
- Давайте сформулируем ситуацию иначе, Геннадий Александрович: если руководство позволит мне привлечь вас к операции, я буду продумывать возможность вашего использования в деле… Но, признаться, я не очень-то убежден, что мне это разрешат… Слишком уж вы замарались… И действовали вполне осознанно… много лет… Будем называть вещи своими именами: сначала вы предали эту страну, н а с… Теперь собираетесь предать тех, на кого работали.
- Мы же не на собрании, - облизнув шершавым языком пересохшие губы, сказал Кульков. - Я предлагаю разоблачить тех, кто путем шантажа понудил меня свернуть с того пути, на котором я стоял.
- Закон гарантирует вам только одно: следствие и суд тщательно разберут все то, что было до этой ночи. Но ни следствие, ни суд не пройдут мимо того, что может произойти после сегодняшнего рассвета… Вносите предложения, я готов слушать…
- Можно взглянуть на вопросник? Самый последний, который вы расшифровали? - спросил Кульков.
- Вы имеете в виду тот, что вы изъяли из тайника вчера ночью?
- Я запамятовал время… Вспомню, если вы мне покажете расшифрованный текст…
- Вы помните время, - сказал Славин. - Помните с точностью до минуты… Вы хотите проверить, действительно ли мы знаем всё или же берем вас на пушку.
- Вы вправе думать так, как считаете целесообразным… Я же сказал то, что полагал сказать совершенно необходимым…
Славин вышел из-за стола, открыл сейф, вмонтированный в стену, покопался в папках, достал одну, синего цвета, принес ее на стол, полистал страницы, вытащил два листка, сколотых пластмассовой красненькой скрепкой, и протянул Кулькову:
- Это?
Лицо Кулькова снова стало течь, когда он пробежал страницу: "Знают всё! Читали все запросы из Лэнгли! Вот ужас-то, а?! Но ведь они не читали мои ответы! А только это может быть уликой! В этом спасение!"
- Да, - сказал наконец Кульков. - Это.
- Вот видите, - вздохнул Славин и, положив руку на папку, заметил: - Тут целая брошюра: "Что хочет знать ЦРУ - особенно во время женевских переговоров - о ракетном потенциале Советов".
- Но у вас нет второй брошюры. С таким же броским названием: "Что ЦРУ узнало - во время женевских переговоров по разоружению - о ракетном потенциале Советов".
- Почему же? - Славин пожал плечами. - Есть.
Он снова поднялся, отошел к сейфу, достал оттуда маленький конверт, вернулся, положил на стол:
- Ознакомьтесь.
Кульков достал из конверта зажигалку "Пьер Карден"; лицо потекло еще зримее; щеки обвисли, под глазами впадины, словно у старика, который вынул на ночь изо рта протез: ни одного зуба, шамкающая пустота.
- Да вы смелее, Геннадий Александрович, смелее, - подтолкнул его Славин мальчишеской какой-то улыбкой. - Вы же знаете, как обращаться с этой камерой… Мы проявили все семьдесят два кадра, вот вам лупа, читайте, ваша работа, вы же документы щелкали, не я…
- У вас нет сигареты?
"Ощутив шок, обязательно просите у них сигарету, - вспомнил он слова Питера, который инструктировал его по операции "Либерти", когда они встретились в Цюрихе, в баре на Банхофштрассе, - это верный признак того, что вы дрогнули, они это съедят, а уж после этого начинайте поэтапно цедить информацию, приберегая главный козырь на самый конец".
- Давно стали курить? - спросил Славин.
- После того как встретил Олега Владимировича.
- Странно… Я опрашивал ваших школьных и институтских знакомых, они говорили иное…
- Так ведь столько лет прошло, могли забыть…
- Гуляева помните?
- Нет. Кто это?
- Игорь Гуляев…
- Я его не знаю.
- Он вас знает… Он сидел за партой позади вас… На вечере в вашей мужской школе потанцевал с Лидой Киреевой. Вы же за ней ухаживали, да? Вы столкнули Гуляева с лестницы из-за этого танца… Бедняга, сломал ногу… Он уверяет, что вы еще в девятом классе курили… Сигареты марки "Ароматные", двадцать копеек пачка…
- Я никого не сталкивал с лестницы…
- Вы и Проскуряк, был такой урка… Вы его с собой привели, бутылку ему купили… Неужели не помните?
- Теперь обо мне можно говорить все что угодно…
- Мы сплетен не собираем, Геннадий Александрович… Например, ваш бывший декан, Антон Гаврилович, без ума от вас: "Надежда администрации, борец против прогульщиков, никто, как Гена Кульков, не умел провести персональное дело против нарушителей морали…" Я полистал эти дела, вы лихо выступали.
- Как я понял, сигарет у вас нет? - заметил Кульков, снова притронувшись шершавым языком к пересохшим, потрескавшимся губам.
- Ну почему же, есть… Какие хотите? Я заметил, вы предпочитаете ментоловые, "Салем"?
- С большим удовольствием я бы сейчас выкурил "Памир"… Были такие сигареты в дни моей молодости, черный табак, словно "Галуаз", только стоили дешевле - десять копеек за пачку, если не изменяет память…
- Есть и "Галуаз", - сказал Славин. - На выбор.
- Тогда, пожалуйста, "Галуаз"…
Он затянулся, жадно глотая дым, закрыл глаза, ноздри его на какой-то миг затрепетали, сделавшись белыми, хрящеватыми. "Только не торопиться, - молил он себя, - я веду себя верно; этот лысый, не ведая об этом, помогает мне; больше всего я боялся напора, крика, требования отвечать; этот увалень - другая порода, туго мыслит; я чувствую, поддается…"
- Так вот, - затянувшись еще раз, Кульков чуть откинулся на спинку стула, - эти данные не были мною отправлены… Да они и не пришлись бы, судя по последнему вопроснику, по вкусу тем, кого интересует ракетный потенциал Роди… Советского Союза…
- Вовремя поправились, - заметил Славин. - Слово "Родина" сейчас звучало бы, согласитесь, несколько цинично…
- Да, я вынужден с этим согласиться. Но хотите верьте, хотите нет, я был, есть и останусь патриотом России…
- Какой? - лениво поинтересовался Славин. - Генерал Власов тоже провозгласил себя истинным патриотом "матушки-России" - без коммунистов, комсомольцев, профсоюзных активистов, а их, активистов, почитай, сто миллионов.
- Я презираю Власова, даю слово…
Славин посмотрел в окно: надо было хоть на мгновение отвлечь себя от этого человека; погасив гнев, он негромко сказал:
- Мы все время отвлекаемся, не находите? У меня будет трудный день, да и вас, видимо, пригласят на допрос… Пойдите-ка лучше в камеру и постарайтесь уснуть…
Кульков покачал головой:
- Вы не позволяете мне досказать то, что я обязан… Посмотрите вопросник и прочитайте те документы, которые содержатся в микрофильме. Данные, которые я пересылал американским ученым…
- Кому, кому?! - поразился Славин. - Ученым?
- Конечно. Не ЦРУ же, - ответил Кульков, глотая комок. - Я обменивался информацией с теми учеными, которые являются противниками ядерной конфронтации, в этом вся суть. Люди, которые получали мою информацию, были и продолжают оставаться на той позиции, что мы и Штаты имеем равный паритет ракетных мощностей… А "ястребов", которые верховодят в Вашингтоне, такого рода правда не устраивает… Судя по последнему вопроснику… "Ястребы" подталкивают меня к тому, чтобы я завысил уровень ракетной оснащенности Ро… Союза… Они заинтересованы в том, чтобы я передал не объективную информацию, а слухи, базирующиеся на моих беседах с военными руководителями и ведущими конструкторами… Мне кажется, их бы устроили даже мнимые беседы, лишь бы я передал то, на что они намекают в последнем вопроснике.
- А как вы бы поступили, не арестуй мы вас?
- Я бы продолжал передавать объективную информацию… Я отдаю себе отчет в том, что в пламени ядерной конфронтации победителей не будет.
- Вообще-то вы, как я погляжу, все эти годы вели патриотическую работу, а? - не удержался Славин. - Некая форма борьбы за мир, не правда ли?
- Напрасно вы иронизируете… Внутренне я оправдывал то, что произошло, только этим. Да, они спровоцировали меня, да, я не нашел в себе мужества повиниться… Но потом я понял, что мне надо делать… И сражался против их "ястребов" так, как мог… Я передавал им только то, что так или иначе было им известно в результате работы их спутников…
Славина подмывало дополнить слово: "шпионов", но он сдержался, чувствуя, что Кульков приступает к главной части игры; он не ошибся.
- Убежден, что та информация, которую они ждут, связана с переговорами в Женеве, - продолжил Кульков. - Полагаю, они намерены торпедировать переговоры, опираясь, в частности, на мою информацию. Я им такой возможности давать не намерен…
- Предложения? - снова повторил Славин.
- Позвольте мне заложить тайник в воскресенье… С объективными данными, а не с тем, в чем они заинтересованы… Они сразу же ответят очередной радиограммой, мы ее прочитаем…
- Мы ее прочитаем, - медленно повторил Славин. - А что? Заманчиво… Вот вам стило, пишите заявление, понесу наверх, будем ждать решения…
- Вы же наверняка фиксируете нашу беседу… Неужели этого недостаточно?
- Запись нашей беседы прослушают аналитики, Геннадий Александрович… Они посчитают, в каких пунктах нашего собеседования вы лгали, а где открывали правду… Но, как говорится, дело любит форму… Пишите… Чтобы потом не было разговоров о принуждении, угрозах… Пишите, вот ручка…
…Рассвет для шального московского мая выдался на удивление, потому что был необычайно тихим и солнечным; небо высокое, пронзительно-голубое, будто в Домбае в начале февраля.
- Может, наконец установится погода, - вздохнул Славин, - мы ведь в последние годы лета не видим…
Генерал усмехнулся:
- Зато видим увеличение выпуска автомобилей… И грузовики, которые терроризируют город… В большинстве столиц грузовики давным-давно ездят по улицам ночью, а мы гранитно стоим на привычном…
- Община, - усмехнулся Славин, повторив интонацию Степанова. - Ведь за ночную работу водителям грузовиков надо больше платить, а это нарушение равенства - богатеи среди шоферов появятся, нельзя…
- Думаю, не только в этом дело, - возразил генерал, открывая папку (перед началом серьезного разговора всегда "делал шаг в сторону", разминаясь, словно спортсмен). - Мне кажется, что городские власти не хотят идти в Министерство финансов и хлопотать дополнительные средства… А мы все дело поставили на режим экономии… Могут "неверно понять", кто-нибудь на собрании зацепит, к чему рисковать?… Посадили бы умного экономиста за компьютер, попросили бы посчитать без гнева и пристрастия - вот бы и получили справку: увеличение заработной платы тем шоферам грузовиков, которых перевели на ночной график, даст миллионы экономии народному хозяйству - на одних только дневных пробках, когда попусту жгут десятки тонн бензина под светофорами, тратим черт знает сколько… А ведь не бензин жгут, а золото - время, говоря иначе…
- На что так рассердились? - деловито поинтересовался Славин.
Генерал вдруг рассмеялся:
- На Центральное разведывательное управление, Виталий Всеволодович. Я ведь тоже кончил работу по оперативным материалам на Пеньковского… Знаете, о чем я - чем дольше их изучал - думал?
- Я лишен дара ясновидения…
- Жаль… Хорошо иметь ясновидящего помощника…
- Рискованно, - возразил Славин. - Каждый из нас имеет что-то такое, что принадлежит только ему, всеобщее обозрение нежелательно…