* * *
Грачёв явился ровно в восемь.
- Товарищ капитан, разрешите узнать, засекли ворюгу? - сразу спросил он.
Любопытство Грачёва Лозину не понравилось. Тем более что накануне не удалось ничего узнать. Хлебников ни в каких списках комендантского управления не значился, анализ из лаборатории не поступил. Ломов из Колпина возвратился, но о результатах ещё не доложил.
- Подождите в коридоре, - сказал Лозин. - Стул возьмите отсюда, в коридорах нет стульев. Я вас вызову.
Лейтенант Ломов вошёл в кабинет Лозина хмурый и озабоченный.
С первых же его слов стало ясно, что дело о куске хлеба сложнее, чем казалось на первый взгляд. Очевидно, расхитители муки действовали умело, осторожно, не оставляя никаких следов.
- Товарищ Лозин, анализ показал, что хлеб выпечен из чистой ржаной муки, без примесей.
- Так… - По тому, как капитан произнёс это короткое слово, Ломов понял, какую ярость сдерживает Лозин. - Та-а-ак! Люди в Ленинграде умирают от голода! От голода! А у нас под носом мародёры расхищают муку! Вы выяснили, в какой части служит Хлебников?
- Хлебников есть в сто двенадцатом стрелковом полку, но он не политрук, а пулемётчик. И зовут его не Иван Сергеевич, а Борис Андреевич, ему тридцать шесть лет…
- Значит, на колпинском участке фронта нет политрука Хлебникова Ивана Сергеевича?
- Нет. Проверено по всем спискам.
- Образец хлеба привезли?
- Вот он. - Ломов положил на стол кусок слипшегося бурого мякиша. - У меня имеется анализ фронтового хлеба. - Ломов вытащил листок бумаги. - Разрешите прочесть?
- Читайте.
- Ржаной муки - шестьдесят семь и девять десятых процента, обойной пыли - девять и девять десятых процента, жмыхов - шесть процентов, смётки - два с половиной, овсяного солода - восемь и шесть десятых процента, дефектной муки - три и одна десятая процента, целлюлозы - два процента.
- На хлебозаводах были?
- Был на всех. Говорил с нашими оперуполномоченными. Ручаются, что заводы не выпекают хлеб из чистой муки и что тайно испечь такой хлеб на заводе невозможно.
- Получается, что за сутки мы не продвинулись ни на шаг. По-прежнему никаких следов. В комендатуре Хлебников не значится.
- Похоже, что политрук - птичка не простая. В комендатуру он вошёл, должно быть, из-за Грачёва, который смотрел на него из кабины.
- Не отметился он там тоже из-за Грачёва, - заметил Лозин.
- То есть?
- Вернее, из-за контрольного пункта. Учтите, хлеб Грачёву он дал до контрольного пункта. И разговор о прикреплении к столовой Дома Красной Армии тоже состоялся раньше. Меньше всего политрук собирался называть Грачёву свою фамилию и сообщать своё звание. Он вынужден был сделать это на контрольном пункте, и в последнюю минуту спохватился, что водитель знает о нём больше, чем надо. Всё это говорит о том, что политрук чего-то боится…
- Боится, что через него мы доберёмся до мучной шайки, с которой он, конечно, связан.
- Мучная шайка? Это был бы наилучший вариант. Боюсь, что дело не в шайке…
- Вы не допускаете, что водитель спутал или не расслышал его фамилию?
- Допустим. Но он хорошо помнит имя, отчество. Он их запомнил по тождеству: Иван Сергеевич - так звали Тургенева. В таких случаях память редко подводит…
- Значит, надо проверить всех зарегистрированных вчера в комендатуре Иванов Сергеевичей.
- На это у меня хватило смекалки, - не без иронии пробурчал Лозин. - Но в списках не оказалось ни одного Ивана Сергеевича. Позовите Грачёва, поговорим с ним ещё раз…
Ничего нового Грачёв сообщить не смог. Он повторил вчерашний рассказ.
Ломов смотрел на Лозина, ожидая, что тот скажет.
- Как вы считаете, мог предполагать политрук, что этот кусок хлеба вызовет такое подозрение у водителя? - спросил Лозин.
- Не думаю. Иначе он бы ему ничего не дал.
- Правильно, но тогда отпадает наша первая версия, что он умышленно ввёл в заблуждение Грачёва, говоря о прикреплении к столовой Дома Красной Армии. Тем более что Грачёв его ни о чём не спрашивал.
- Точно, не спрашивал, - подтвердил Грачёв.
- Значит, можно предположить, что по какой-то причине Хлебникову оформиться в комендатуре вчера не удалось. Тогда не исключено, что он сделает это сегодня.
- Хорошо бы… - вздохнул Ломов. Было ясно, что это предположение он не разделяет.
Лозин уловил скептическую интонацию лейтенанта.
- У вас есть другой план?
- Пока - нет.
- Тогда отправляйтесь в комендатуру и в случае появления там Хлебникова задержите его под любым предлогом. Я возьму под наблюдение Дом Красной Армии, а вы, товарищ Грачёв, будете со мной.
- Я его, гниду, враз узнаю! - сказал Грачёв.
* * *
Обед в Доме Красной Армии начинался в тринадцать часов. Лозин и Грачёв заняли свои посты наблюдения в полдень. Грачёв - у внутренней лестницы, чтобы видеть входящих с улицы, Лозин - во втором этаже, вблизи столовой. По тому, как часто Лозин подёргивал кончики своих густых усов, было ясно, что он волнуется. Его тревожило, что Ломов до сих пор ни о чём не сообщает, хотя задержать Хлебникова можно было только в комендатуре, и сделать это должен был Ломов. Своё пребывание в Доме Красной Армии Лозин рассматривал как страховку: вдруг Хлебников всё-таки вчера зарегистрировался, а дежурный забыл внести его в список?
В четырнадцать часов тридцать минут, когда до закрытия столовой оставалось всего полтора часа, Лозин позвонил в комендатуру и узнал, что Хлебников там не появлялся.
Хотя Лозин и не мог представить себе внешность Хлебникова - полученное от Грачёва описание было слишком неопределённым, расплывчатым, - он всё же внимательно вглядывался в каждого, кто шёл в столовую.
До закрытия столовой оставалось всего двадцать минут. Надежда на появление Хлебникова исчезала. Лозин решил сойти вниз и отпустить Грачёва. Но с площадки второго этажа он заметил Грачёва, перед которым неторопливо поднимался по лестнице военный в поношенной шинели, придерживая рукой потёртый планшет. Лозину достаточно было увидеть почти испуганное лицо Грачёва, чтобы понять, кто этот человек.
Повернувшись спиной к лестнице, Лозин сделал вид, что рассматривает на стене сатирический плакат "Боевого карандаша". Он почувствовал, что к нему подошёл Грачёв.
- Он самый, - услышал Лозин шёпот. - Враз узнал!
- Идите на своё место… - сказал, не оборачиваясь, Лозин.
Грачёв решил, что капитан сомневается.
- Головой ручаюсь - он! Дважды два!
- Ступайте на своё место! - строго повторил Лозин, рассматривая на плакате проткнутого штыком Гитлера.
Обиженный Грачёв пожал плечами, повернулся и пошёл вниз.
Лозин заглянул в столовую. Хлебников уже сидел за столиком у окна. В столовой почти никого не было.
Прошло несколько минут, пока к столику Хлебникова подошла официантка:
- Поздно приходите, товарищ командир. Придётся подождать.
- А я не тороплюсь, - весело отозвался Хлебников. - Чем сегодня кормите, красавица?
- Тем же, чем и вчера: салат из крабов, куриный бульон, осетрина по-монастырски, на десерт - кофе-гляссе. Устраивает?
Хлебников усмехнулся и расстегнул шинель…
- Ну-ну, давайте вашу осетрину из пшена и бульон из хряпы!
Официантка принесла ему тарелку чечевичного супа, чайное блюдечко ячневой каши, кусок хлеба и два куска сахара.
Хлебников быстро управился с супом и кашей, к хлебу не притронулся, спрятав его, вместе с сахарным пайком, в сумку противогаза. Оглядев пустой зал, он застегнул шинель, помахал рукой официантке и вышел из столовой.
Едва он спустился вниз, как с улицы вошёл патруль, во главе с усатым плечистым капитаном. Козырнув, Хлебников хотел пройти мимо, но капитан остановил его:
- Прошу задержаться. Товарищ Сычёв, проверьте состояние противогазовой сумки.
Молодой красноармеец, расстегнув клапан на сумке противогаза, вытащил из неё два куска хлеба, один из них был завёрнут в газету.
- Почему нарушаете приказ? В сумке противогаза не должно быть ничего, кроме противогаза.
- Я только что с передовой, товарищ капитан, там у нас на это не смотрят, там смотрят в глаза смерти…
- Предъявите документы.
- Пожалуйста, товарищ капитан. Вот - командировочное предписание, вот - удостоверение личности.
Взглянув на удостоверение личности, Лозин на мгновение растерялся: командировочное предписание, как и удостоверение личности, было выдано лейтенанту Щеглову Николаю Антоновичу.
Неужели Грачёв обознался? Не выпуская из рук документов, Лозин вынул из кармана платок и провёл им по усам. Это был условленный знак. Грачёв покинул наблюдательный пункт под лестницей, прошёл за спиной задержанного и решительно кивнул головой: "Он самый!"
- Пройдёте с нами, напишете объяснение, - сказал Лозин, пряча документы задержанного в карман.
- Товарищ капитан, это же сплошная формалистика! У меня на счету каждая минута! Важное задание! В командировочном предписании всё сказано…
- Выполняйте приказание!
Они вышли на улицу, задержанный повернул налево.
- Не туда, - остановил его Лозин. - Направо.
- Разве не в комендатуру?
- Нет.
- А куда же? - Впервые Лозину показалось, что задержанный испугался.
- Я сказал - направо.
Через пять минут они подошли к зданию НКВД на Литейном.
7. Кто арестован?
В кабинете Лозина было так холодно, что Грачёв даже не заметил, что сидит в шапке. Ломов неодобрительно взглянул на него, но ничего не сказал.
- Подведём некоторые итоги, - начал Лозин. - Но прежде вопрос к вам, товарищ Грачёв. Вы абсолютно уверены, что арестованный тот самый человек, которого вы подвезли к комендантскому управлению? Есть у вас стопроцентная, повторяю, стопроцентная уверенность, что Хлебников и Щеглов - одно и то же лицо?
- Устраивайте очную ставку. Я эту крысу враз прижму к стенке. Да вы поищите, у него должен быть мой табачок фабрики Урицкого.
- Результаты обыска мы сейчас получим, а пока - вот что… - Лозин положил на стол документы задержанного. - Командировочное предписание его важное, не терпящее промедления: договориться с заводом, где директор Маслов, о срочном ремонте трёх тяжёлых танков. А мы его задержали. Если мы ошиблись - нам оторвут голову, и правильно сделают! Короче говоря, мы обязаны срочно выяснить - кто он такой. Вы, товарищ Грачёв, можете быть свободны, потребуется - мы вас вызовем…
После ухода Грачёва Лозин и Ломов составили план действия на ближайшие часы:
1. Установить, где провёл ночь Хлебников - Щеглов.
2. Запросить штаб дивизии, выдавший командировочное предписание, о личности лейтенанта Щеглова.
3. Ознакомиться с данными обыска задержанного.
4. Ознакомиться с данными экспертизы. Дальнейшие действия контрразведки должны были определиться в зависимости от полученных результатов.
- Надо сдать на экспертизу его документы, - сказал Лозин. - А сейчас отправляйтесь на завод. Проверьте, был ли там этот Щеглов. Встретимся в половине десятого вечера.
Оставшись один, Лозин положил перед собой удостоверение личности и командировочное предписание Щеглова. Опыт научил его не всегда доверять бумаге. За вполне "благополучными" документами не раз обнаруживался опасный враг.
Допросить арестованного Лозин решил после получения данных обыска и экспертизы. Сейчас же Лозин придирчиво вчитывался в текст, внимательно рассматривал каждую букву. Что-то неуловимое тревожило его в этих документах, а схватить это "что-то" пока не удавалось. Перечитывая бумаги, быть может, в пятый раз, он обратил внимание на то, что командировочное предписание было датировано двадцать первым ноября сорок первого года, на удостоверении личности стояла дата выдачи - двадцать седьмое сентября. Рукописный текст документов был вписан разными почерками: в командировочном предписании буквы имели сильный наклон влево, в удостоверении личности текст имел не менее резкий наклон вправо. Различие вызвало у Лозина подозрение, была в этом какая-то нарочитость. А главное, что при всей несхожести почерков, в них оказалась одна общая деталь: в обоих документах неоднократно встречалась буква "т", и над каждой такой буквой сверху стояла чёрточка. Все чёрточки по своему характеру и размеру были одинаковые. Под удостоверением личности была подпись начальника штаба Котова, под командировочным удостоверением - заместителя начальника Петрова. И в обоих случаях над буквой "т" в той и другой фамилиях стояли одинаковые короткие чёрточки.
Обыск арестованного не дал никаких результатов. В его одежде не обнаружили ни потайных карманов, ни фальшивых швов, в противогазе, кроме двух кусков хлеба, ничего не нашли. Один из кусков завёрнут был в газету "На страже Родины" от десятого ноября. На полях третьей страницы газеты чернела карандашная запись: "5/XI-37".
На заводе Ломов выяснил, что Щеглов явился туда накануне, провёл весь день в цехе, ночевал в общежитии на территории завода.
Все эти данные пока что не давали никаких конкретных улик.
- Многое зависит от того, что мы найдём в этом конверте, - Лозин указал на конверт, придавленный массивным пресс-папье. - Только что получил заключение экспертизы, даже не успел вскрыть конверт.
Заключение умещалось на одной машинописной странице. Экспертиза утверждала, что удостоверение личности и командировочное предписание, датированные разными месяцами и подписанные разными фамилиями, в действительности заполнены в один и тот же день. Бланки командировочного предписания и удостоверения личности ни в одной из ленинградских или фронтовых типографий не печатались. Шрифты, которыми отпечатаны бланки, имелись до войны в псковской типографии. Рукописный текст, которым заполнены оба бланка, написан одним и тем же лицом.
- Теперь можно приступить к серьёзному разговору, - сказал Лозин.
- Но мы ещё не получили ответа из дивизии, - заметил Ломов.
- Из дивизии мы можем получить четыре варианта ответа. Ответ первый: политрук Хлебников и лейтенант Щеглов в дивизии не числились и не числятся. Ответ второй: названные товарищи пропали без вести. Ответ третий: названные товарищи погибли в бою. И последний вариант: названные товарищи числятся в плену. Каждый из четырёх ответов подтверждает, что мы задержали засланного немцами диверсанта или шпиона.
* * *
Щеглова вызвали в час ночи. Получив ответ на первые вопросы биографического порядка, Лозин спросил:
- Кто командир вашей дивизии?
- Генерал-майор Арбузов.
- А командир полка?
- Подполковник Кадацкий.
- Приходилось вам видеть генерал-майора Арбузова?
- Пока не привелось.
- Командира полка вы, конечно, видели не раз?
- Так точно.
- Опишите его внешность.
- Он высокого роста, слегка сутулится, припадает на левую ногу, - говорят, был ранен под Островом, - на левой щеке, если приглядеться, можно заметить небольшой шрам, это у него ещё с гражданской войны память. Голос зычный, раскатистый - привык командовать. Да, вот ещё - брови: они у него очень густые. - Щеглов говорил быстро, без запинки, уверенно.
"Хорошо заучил, - подумал Лозин, - но умом не блещет. Не понимает, что зубрёжка прёт наружу".
- Как выглядит комиссар полка?
- Тоже высокий, блондин, носит небольшие усики, говорит с лёгким украинским акцентом, волосы зачёсывает назад…
- Когда вы покинули полк?
- Двадцать первого ноября.
- Скажите, где вы получили хлеб, который обнаружен в вашем противогазе?
- В Доме Красной Армии.
- Я вас спрашиваю не об этом, а о том куске хлеба, который завёрнут в газету "На страже Родины".
- Ах, этот? Я сразу не понял. Это я получил в своей части… сухой паёк…
- Удивительно хороший хлеб, но об этом мы ещё поговорим. Значит, вы родились в Пскове?
- Да… В Пскове, на Советской улице, дом двадцать семь, квартира один.
- Что означает дата на полях газеты?
- Какая дата?
- Вот эта. Видите карандашную запись: пятое ноября тридцать седьмого года. Что означает эта запись?
- Не знаю, я получил хлеб уже завёрнутым в газету.
- Есть у вас знакомые в Ленинграде?
- Нету…
- Никого?
- Никого.
- С какого времени служите в армии?
- С первого дня войны… Пошёл добровольцем.
- Где находятся ваши родители в настоящее время?
- Погибли в Пскове от рук фашистских палачей…
- Откуда вам это известно?
- От партизан. К нам в часть попал один из псковских партизан, он и рассказал мне об этом.
- Как фамилия партизана? Имя, отчество?
- Фамилия? Фамилия Иванов. Имени-отчества, извините, не помню, боюсь соврать…
- Врать, конечно, не стоит. Этот Иванов и сейчас в вашей части?
- Убит осколком снаряда…
Лозин перестал записывать и задумчиво посмотрел на арестованного.
- Ну вот мы и познакомились, - сказал он устало. - Поверхностно, конечно. Но ничего, встретимся через несколько часов. К предстоящей встрече советую вам вспомнить, как ваша настоящая фамилия. Припомните также, кого вы знаете в Ленинграде. Что означает дата на полях газеты. И какое задание вы получили от немцев…