– Откуда я мог заранее знать. Отдал ему самогон и вернулся к прокурору. Я вам все расскажу. Все, все…
– А что скажет Лаурпетерис?
Лаурпетерис переминался с ноги на ногу.
– Нечем мне козырять. Застукали, значит, судите. Чего много говорить.
Ошинь окинул обоих уничтожающим взглядом и презрительно отвернулся.
Розниек присел на табурет рядом с самогонным аппаратом.
– Судить вас будут, можете не сомневаться. И не. только за самогон, но и за то, что совратили несовершеннолетнего на преступление и пьянство. В нашем кодексе статья на сей счет имеется. А Ошинь что скажет?
Поерзав на кровати, Ошинь поднял мутные глаза.
– А мне что за дело до этого! – хрипло рявкнул он. – Я самогон не гнал, самогоном не торговал, мальчишку не поил. Вы на меня собак не вешайте.
– Это еще как сказать, – улыбнулся стоявший у двери Улдис Стабинь. – Но аппаратик классный. Породистая коровенка. Вы, случайно, на премию за высокие удои не рассчитываете?
На сей раз шутка Стабиня пришлась Розниеку не по вкусу.
– Останавливайте аппарат! – строго сказал он Лаурпетерису. – И собирайте вещички. Поедете с нами! А ты, Дайнис, в ночь на четверг был тут до самого утра?
Дайнис утвердительно кивнул.
– Кто еще в тот вечер находился при самогонном аппарате?
– Мы трое и были! – отозвался Ошинь из своего угла. – Не хотелось закладывать Яниса, потому и молчали…
– Я задал вопрос Дайнису!
– В тот вечер Ошинь тоже был здесь, напился и ушел ночью домой. Я остался. Утром, когда шел по мосту, нашел Катрину Упениеце и отнес ее к Ошиням.
– А почему именно к Ошиням?
– К ним ближе всего, и он ведь… доктор.
– Других соображений у тебя не было?
– Не-а. – Дайнис удивленно взглянул на Розниека. – А какие еще могли быть соображения? Ошинь с интересом прислушался.
– Какие, какие, – передразнил он с ехидной усмешкой. – Не знаешь разве, какие были у нас с тобой соображения? Ты приволок ко мне домой Катрину, чтобы помочь мне, злодею, спрятать концы в воду после убийства. Верно, гражданин следователь? Дурень я был. Надо было Катрину бросить в старый колодец, там ее до скончания веков никто бы не нашел, а я "Скорую" вызвал.
– Для того чтобы отвести от себя подозрения? – принял вызов Стабинь. – Подобные случаи встречались.
– Если бы я кокнул Катрину, то не оставил бы в реке, да еще у самого моста, где люди ходят.
– А почему бы и нет? Ведь выглядит так, будто Катрина сама свалилась в воду, расшиблась, захлебнулась – несчастный случай. Куда лучше, нежели прятать труп в колодец. Разве не так?
– Ищите другого, чтобы для плана в тюрьму упрятать.
– Вам, Ошинь, следовало бы поинтересоваться лечебным заведением для хронических алкоголиков в Олайне, – перебил его Розниек. – Это для вас более подходящее место.
Встав с табурета, Розниек зашел в соседнюю комнату, где под присмотром Каркла Лаурпетерис укладывал в сумку свои вещи.
– В котором часу ушел от вас в тот вечер Ошинь? – спросил Каркл.
Лаурпетерис медленно выпрямился.
– Уже было далеко за полночь. Наверно, около половины второго. Я его вывел на двор. Дайнис улегся спать, а я стал самогон студить. Когда заводил будильник, поглядел. Было без пяти два.
– Вы были трезвы?
– Как сейчас, Я завсегда такой, когда при деле.
Розниек возвратился в большую комнату. Похоже, Вилма говорила правду. Ошинь пришел домой ночью, после двух, пьяный. Теперь ясно, где он был в ту ночь и почему это скрывал. Да и Вилме тоже было известно, где пьет ее братец, но опасалась подвести Лаурпетериса. Дайнис тоже по этой причине придумал, байку с вершами.
Стало быть, Ошинь той ночью не был в Межсаргах и его невиновность сомнений не вызывает. Но ведь могло случиться, что стрелки будильника были хитроумным Ошинем передвинуты вперед часика на два, после чего он нагрянул в Межсарги. Обеспечив себе алиби, он мог спокойно совершить задуманное убийство. Полностью отбросить эту версию пока нельзя.
Розниек уселся на кровать рядом с Ошинем и сказал успокаивающим тоном:
– По пути домой падали?
– Падал. Хватанул лишнего, – отрывисто ответил Ошинь. Теперь его лицо было мрачным и сосредоточенным.
– Реку переходили у плоских камней?
– Рядом с плоскими камнями, – уточнил он. – Вброд. Камни скользкие, на протезе можно свалиться.
– Отчего не шли по мостику?
– Мосток без перил. Ночью для пьяного еще опасней.
– По пути никого не встречали?
– Никого. Впрочем… – Ошинь на мгновение запнулся, но, тщательно выбирая слова, продолжил: – Инвалид один дрожмя дрожал на автобусной остановке. Я еще удивился, чего он в такую рань. До автобуса было добрых два часа. Подошел, попросил у него закурить.
– Что он курил?
– "Элиту".
– Во что был одет?
– Не разглядывал. Помню только, что в туфлях, а в руках палка.
– Как он выглядел?
– Волосы светлые, плечи широкие, повыше меня будет.
– Вы сказали – инвалид?
– Я своего брата по несчастью узнаю среди ста тысяч. Он зябнул, хотя ночь была теплая. Ковылял взад-вперед. Я сразу понял, что он на протезе. Захотелось с ним поговорить. Но промолчал, ума хватило. Я ведь воевал на другой стороне…
Розниек потер рукой лоб.
"Следы у ручья и в самом деле выглядели разными, – подумал он. – К сожалению, эксперт еще не прислал заключение. Но для отвода глаз Ошинь мог эту историю с "братом по несчастью" сочинить".
– Раньше вы не встречали этого человека?
Розниек попытался выяснить еще что-нибудь.
– Никогда. Но мне показалось, что он меня знает.
– Почему вы так думаете?
– Не знаю. Глядел он на меня как-то странно.
Ошинь стал неожиданно словоохотлив.
Каркл с Лаурпетерисом стояли в двери и внимательно слушали. Стабинь, сидя за столом, записывал этот разговор на портативный магнитофон.
XVII
– Тебя, кажется, можно поздравить. – Апинис встал с мягкого кресла и с ухмылкой протянул руку Розниеку. – Ты, говорят, напал на след загадочного гостя.
Инта в серебристом импортном брючном костюме стояла перед трюмо в квартире завмага Эджуса, а жена Эджуса вертелась вокруг нее. На стуле лежали красивые детские ботиночки. Женщины были так увлечены примеркой, что не заметили, как вошли Розниек со Стабинем. Громогласное приветствие Апиниса заставило модниц повернуть головы к двери.
Инта смутилась, а Жанна, поняв, что ситуация становится неловкой, быстренько ретировалась в соседнюю комнату.
Розниек почувствовал, как запылали его уши.
– Что это все значит? – воскликнул он.
– Ничего особенного, – спокойно ответил Апинис. – Разве не видишь: твоя Инта хочет приобрести шикарный импортный костюмчик. Гляди, и у меня, грешного, тоже обновка! – Он раскрыл коробку и извлек из нее импортные коричневые туфли…
Грохот телеги по мостовой, ворвавшийся в раскрытое окно, оборвал разговор.
– Тпр-ру-у… чтоб тебя черти побрали! – Хриплый голос фельдшера Ошиня возвестил о его прибытии.
Розниек со Стабинем, словно по команде, бросились к окну.
Красный не то от натуги, не то от выпитого Ошинь, пыхтя и отдуваясь, выволакивал из телеги почтальона. А тот яростно сопротивлялся.
Увидев в окне инспектора, Ошинь заорал:
– Привет, милиция! Вы его знаете? Я, я… сейчас я в-вам его пок-кажу!
Почтальон неожиданно пнул ногой фельдшера в живот. Ошинь, словно мешок с отрубями, вывалился из телеги и распластался на земле. Лошадь, огретая кнутом почтальона, рванула с места галопом.
– Цирк! Настоящий цирк! – воскликнул Улдис Стабинь и, ловко выпрыгнув в окно, бросился вслед за повозкой. Ошинь, безуспешно пытаясь встать, прохрипел:
– Сволочь он, старая отпетая сволочь.
Розниек, выпрыгнувший вслед за Стабинем, помог Ошиню встать на ноги.
– За что это вы его так? – спросил он.
Ошинь нахмурил густые сросшиеся брови.
– Дело мое! Я в вашей дружине не состою. Сам как-нибудь сведу счеты с этим подонком.
– Все-таки интересно, куда это вы вместе с ним так торопились?
– Известное дело куда. За шнапсом. Надо было кое о чем потолковать по душам, да горючее кончилось, а фирма Лаурпетериса обанкротилась.
– Какие же это такие важные дела вы собирались обсуждать?
Ошинь погрозил Розниеку пальцем.
– Много будешь знать, скоро состаришься. У нас с Кришьяном свои дела. И посторонним совать свой нос в них не следует.
К крыльцу лихо подкатила телега, управляемая Стабинем. Сидевший с ним рядом почтальон, похоже, несколько протрезвел.
– Обоих в вытрезвитель! – свирепо крикнул Апинис. – А когда проспятся, накажем за мелкое хулиганство.
– Справедливо, – согласился Стабинь. – Но прежде всего отведем их к Карклу в участок, потребуем объяснения по поводу сегодняшнего инцидента, – подмигнул он Розниеку. – Вот такая симфония.
Почтальон съежился, ловко подобрался к Ошиню, молниеносно сунул руку тому за пазуху и, вытащив оттуда какой-то предмет, помахал им перед лицом Розниека.
– Вот, следователь, полюбуйтесь, что Ошинь хотел мне всучить за два поллитра.
Предмет этот оказался весьма оригинальным чернильным прибором – индеец в боевом наряде на коне у колодца. Копье являлось пером, а колодец – чернильницей. Розниек долго любовался безделушкой.
– Антикварная вещица! – сказал он, вопросительно глядя на старика.
– Видите ли, – вдруг таинственно зашептал почтальон, – мое дело вроде бы сторона, но разве можно молчать, когда в поселке творятся такие подлые дела. Вот эту штуковину я видел на комоде у Каролины Упениеце. Каролина мне говорила, что это чей-то подарок ее отцу.
Ошинь вдруг заерзал, замахал кулаками и бросился на почтальона.
– Врешь, гад ползучий! – заорал он. – Это мой конь, моя чернильница, моя! Я ее в Кёльне за пятнадцать пфеннигов купил!
– Прекратить! – грозно гаркнул Улдис Стабинь. – Лезь в повозку живо!
Ошинь сник, словно проколотый пузырь.
– Что я сказал… – ворчал он, нехотя взбираясь на телегу.
Стабинь огрел лошадь кнутом, и повозка, пыля, покатилась по дороге.
– Милиционеру все же подвернулась работенка, – съехидничал Апинис, – не зря приехал.
– Не зря, не зря, – подтвердил Розниек. Чувство досады улеглось, настроение улучшилось. "Явный ход конем", – подумал он и быстрым шагом направился к центру поселка.
XVIII
– Зачем она поехала с нами! Зачем она поехала с нами! – повторял одно и то же длинноволосый белокурый парень.
Вывалянная в грязи девочка-подросток в порванных брюках и с исцарапанным упрямым лицом враждебно глядела на парня.
Улдис Стабинь придвинул к ней листок протокола.
– Прочитайте и распишитесь, – коротко сказал он и подпер голову ладонью.
Улдис чувствовал себя усталым. Куда девались его кипучая энергия и неизменно бодрое настроение? Он желал сейчас только одного – поскорей выбраться на свежий воздух из дежурного помещения.
Улдис Стабинь дежурил уже вторые сутки. Сотрудников не хватало. В самый разгар отпускного сезона неожиданно заболели два оперативных работника.
Вчера вечером сержант Озол привез двух пьяниц. Они учинили дебош в ресторане. Ночью ватага подростков из Риги разгромила киоск. До самого утра пришлось разбираться с ними.
Подписанный девушкой протокол Стабинь передал для подписи белокурому парню. Затем приказал сержанту Озолу увести виновного.
"Кажется, наступила передышка", – решил Улдис. Взяв последние оперсводки, он стал их не спеша просматривать. "На улице Лашу угнана светлая "Волга". Государственный номерной знак… В троллейбусе седьмого маршрута две карманные кражи…"
"Нелегка ты, наша жизнь милицейская", – вздохнул Стабинь. Он отложил сводки, кроме одной, привлекшей его внимание.
"Сегодня в 11.35 на станции Ваверы с электропоезда был снят в бессознательном состоянии гражданин Янис Векерис, двадцати одного года, грузчик Рижского порта, – читал Улдис. – Не приходя в сознание, гражданин Векерис скончался на месте. Векерис находился в состоянии среднего опьянения".
"Это не наша епархия, – подумал Стабинь, – пускай коллеги-железнодорожники покопаются". Но следующие строчки заставили его передумать.
"На руках покойного выше локтя обнаружены синие кольцевидные кровоподтеки. Причина смерти – инсульт. Согласно поступившим данным в поезде у гражданина Векериса произошла ссора с неизвестным гражданином. Все сведения, имеющие отношение к этому случаю, просим направлять в отдел железнодорожной милиции капитану Ефремову".
– Вот какая симфония! Похоже на наш случай! – удивился Стабинь и протянул руку к телефону. Но тут же спохватился: чего ради поднимать Валдиса среди ночи. Лучше сначала выяснить самому.
– Озол! – окликнул Стабинь сержанта, дремавшего на скамейке. – Озол! Дома выспишься! А теперь посиди на моем месте. Если до утра не вернусь, тебя сменит Виксна с Кедровым. Если случится что, вызови лейтенанта Катковского и по телефону доложи начальнику. Ясно? Я поехал в Ваверы.
Заводя служебный мотоцикл, Стабинь мысленно повторил: инсульт, синие круги над локтями, ссора с незнакомым мужчиной. Чертовски похоже на наш случай.
Капитан Ефремов обрадовался нежданному гостю. Он радушно пожал руку Стабиню.
– Каким ветром тебя принесло?
– Тем же самым, что и тебя, когда ты явился в прошлом месяце в три часа ночи.
– Ну, у меня-то было срочное дело. А что случилось у тебя? Выкладывай, не стесняйся.
На сей раз у Стабиня не было времени на то, чтобы шутками и прибаутками "подкалывать" коллег-железнодорожников. Они дружили, но и постоянно соперничали, спорили. Поводами для споров бывали территориальные недоразумения.
– Меня интересует сегодняшнее происшествие в электричке, – сказал Стабинь.
– Уголовщиной это не пахнет. Парнишка умер от инсульта: напился и перенапрягся, удерживая дверь.
– У нас имеется аналогичный случай. Инсульт и точно такие же кольцевые кровоподтеки выше локтей.
– Так, может, и это дельце прихватишь? – с надеждой спросил Ефремов.
– Ладно, хватит! Расскажи серьезно и обстоятельно, что тебе известно об этом деле. Может, я и освобожу вас от него.
Ефремов помолчал, словно обдумывая, стоит ли уступать дело Стабиню, затем вынул из сейфа тощую папку.
– Вот все, что известно на данный момент.
…Курортный сезон в разгаре. Электричка мчится от станции к станции, утрясая свое нутро и набивая его новыми пассажирами. Некий дюжий верзила, выставив вперед плечо, впрессовался в тамбур вагона. Вслед за ним втиснулись еще два парня. От них разит перегаром. Вскоре положение стало изменяться к лучшему: народ помаленьку выгружался, и в тамбуре можно было себя почувствовать вольготней.
Верзила, привалясь к двери салона широченной спиной, громогласно объявил:
– Теперь мы тут власть. Никого больше не впустим и не выпустим.
– Точно, Епи! Хо-хо-хо! – дружно загоготали оба его дружка.
Поезд замедляет ход. Люди пытаются открыть дверь, чтобы выйти в тамбур. Женщина с ребенком на руках в отчаянии дергает ручку, затем хочет пробиться к противоположным дверям, но не может – вагон переполнен. Пассажиры стучат в стекло, возмущаются. Светловолосый мужчина средних лет встает, направляется к двери и, напрягшись, раздвигает ее. Верзила, удерживающий дверь, вваливается в салон. Люди начинают протискиваться к выходу. Это уж слишком! Сжав кулаки и вытаращив глаза, верзила наступает на дерзкого пассажира. Вагон замирает в ожидании. "Адъютанты" злорадно хихикают, но мужчина ведет себя так, словно все это не имеет к нему никакого отношения. Верзила замахивается, но мужчина мгновенно захватывает его руки выше локтей. Хулиган пробует вырваться. Лицо его багровеет. Оба дружка в замешательстве. Такого поворота они не ожидали. Вдруг верзила бледнеет, его лоб и шея покрываются испариной, и он неожиданно валится на бок. Бросив на поверженного презрительный взгляд, светловолосый мужчина спокойно выходит из вагона.
Электропоезд трогается и быстро набирает скорость.
А верзила, лежа на полу, словно выброшенная на берег рыба, жадно ловит ртом воздух, затем теряет сознание.
– Человек в обмороке! – кричит кто-то.
– Врача, врача! – раздается женский голос. – Неужели в вагоне нет ни одного врача?! Может, валидол есть у кого-нибудь?
Поезд останавливается на очередной станции. Пассажиры выносят молодого человека и укладывают в тень под соснами.
Вокруг пострадавшего мгновенно образуется толпа. Один щупает пульс, другой сует под нос пузырек. Бесполезно! Лицо мертвенно посерело, глаза остекленели…
– А ребят, что были с ним, задержали? – спросил Стабинь.
– Ищи ветра в поле!
– Широкоплечий мужчина, светловолосый, в темном костюме. Вы нашли его?
– Пока нет. Ищем. Объявили приметы по телевизору и радио. Ну что, переслать материал к вам? Не стоит дублировать работу. Я серьезно.
– А я и не шучу. Пока что в этом нет надобности. Если появится, сам приеду за делом. Но тебя попрошу: как только разыщешь этого героя, сообщи. Я мигом прилечу. Желаю отдежурить без крупных происшествий!
Просторная привокзальная площадь в этот ночной час непривычно пустынна: ни машин, ни людей, три могучих ясеня гордо высятся в тусклом свете фонарей и отбрасывают причудливые тени на желтоватый асфальт.
Где-то вдалеке послышался глухой гул, и вскоре Стабинь услышал торопливый перестук колес поезда.
Мимо пронесся товарный состав и исчез в ночи так же быстро, как появился. И вновь воцарилась тишина.
Стабинь немного постоял, посмотрел на часы. До конца дежурства еще два часа. Не поехать ли домой поспать? Нет, нельзя – мало ли что может произойти. Озол там один. Надо возвращаться.
Улдис сладко зевнул, завел мотор, и мотоцикл резко рванул с места.
В отделе милиции Стабиня ожидала срочная шифровка: "На песке обнаружены следы двух человек. Кровь под ногтями у Упениеце, следы зубов на хлебе и сыре, а также найденная под окном брючная пуговица Ошиню не принадлежат".
Стабинь дважды перечитал шифровку и отдал Озолу.
– Зарегистрируй и верни мне, – предупредил он.
– Вот оно что… – стал размышлять вслух Улдис. – Прав был Розниек – Ошинь отпадает. Придется искать другого хромого. Черт его знает, может, и впрямь тот самый, что в поезде накуролесил. И не такие чудеса случаются на белом свете.
Стабинь сел за письменный стол и принялся не спеша заполнять журнал дежурного.