* * *
Машина Гюнвальда Ларссона стояла на Тегнергатан перед домом номер сорок. Мартин Бек посмотрел на часы и толкнул входную дверь.
Было двадцать минут четвертого, а это означало, что Гюнвальд Ларссон сидел у госпожи Ассарссон уже двадцать минут. А за это время, наверное, успел выяснить жизнь Эсты Ассарссона еще с пеленок.
Дверь в квартиру открыл пожилой человек в темном костюме и серебристом галстуке. Мартин Бек назвал себя. Мужчина протянул ему руку.
– Туре Ассарссон, – сказал он. – Я брат… брат убитого. Заходите, ваш коллега уже пришел.
Он подождал, пока Мартин Бек разделся, и прошел впереди него через высокую двустворчатую дверь в гостиную.
– Мерта, дорогая, это комиссар Мартин Бек, – сказал он.
На низкой желтой кушетке, не менее трех метров длины, сидела худая женщина в черном платье джерси и держала в руке бокал. Она протянула другую руку, грациозно согнув ее в запястье, как бы для поцелуя. Мартин Бек нескладно пожал расслабленные пальцы и невыразительно пробормотал: "Сочувствую вам, госпожа Ассарссон".
С другой стороны мраморного стола стояли три низких розовых кресла, и в одном из них сидел Гюнвальд Ларссон.
Вдова опорожнила бокал и протянула его деверю, чтоб тот налил ей вновь. Туре Ассарссон пристально посмотрел на нее, затем пошел и взял с бокового столика графин и чистую рюмку.
– Можно вам предложить рюмочку шерри, комиссар? – спросил он.
И не успел Мартин Бек его остановить, как он налил рюмку и поставил ее перед ним на столик.
– Я только что спросил госпожу Ассарссон, не знает ли она, почему ее муж оказался в том автобусе, – сказал Гюнвальд Ларссон.
– А я ответила то, что уже говорила одному из ваших коллег, который был настолько нетактичен, что пришел допрашивать меня через секунду после того, как я узнала о смерти мужа. Ответила, что не знаю.
Мартин Бек попробовал достать свою рюмку, но на несколько сантиметров не дотянулся и вновь погрузился в кресло.
– Вы знаете, где ваш муж был вечером? – спросил он.
Вдова взяла оранжевую сигарету с золотым мундштуком. Мартин Бек увидел, что фрау Ассарссон не совсем трезва.
– Эста был на собрании, – ответила она.
– На собрании? Где же? И с кем?
Ассарссон посмотрел на невестку и ответил за нее:
– Это такой товарищеский союз бывших кадетов морской школы.
Мартин Бек почувствовал, что Гюнвальд Ларссон смотрит на него, и спросил:
– Вы знаете, когда директор Ассарссон покинул Нарвавеген?
– Да, я не могла уснуть и около двух часов пошла выпить рюмку. Тогда и увидела, что Эсты нет дома. Позвонила директору Шёбергу. Он сказал, что Эста ушел от него в половине одиннадцатого.
Она замолчала и погасила сигарету.
– Как вы полагаете, фру Ассарссон, куда мог ехать ваш муж автобусом сорок седьмого маршрута? – спросил Мартин Бек.
– Куда-нибудь по делам. Он отдавал своей фирме много времени, работал и по ночам. Например, с клиентами, которые приезжали из провинции в Стокгольм транзитом и оставались лишь на одну ночь…
Она как будто не знала, что говорить дальше, и, подняв пустой бокал, стала крутить между пальцами.
– Извините, но я должна уйти, – сказала фру Ассарссон и неуверенным шагом направилась к двери. – Итак, до свидания, мне было очень приятно. Она зашаталась и закрыла за собой дверь.
– С кем он спал? – спросил Гюнвальд Ларссон, не глядя на Ассарссона.
Тот испуганно посмотрел на закрытую дверь и ответил:
– С Эйвор Ульссон, секретаршей нашей конторы.
* * *
Как и ожидалось, вечерние газеты раскопали историю со Шверином и подали ее в больших репортажах, нашпиговав их разными подробностями и саркастическими замечаниями в адрес полиции.
Они забыли только вспомнить, что Шверин умер. Наверное, потому, что очень спешили.
Колльберг пришел на Кунгсхольмсгатан около четырех часов после обеда. На волосах и на бровях у него намерзли кусочки льда. Взглянув на разбросанные по столам газеты, он сказал:
– Если б мы имели столько информаторов, сколько писак, убийца давно был бы пойман.
– Не упрощай, – сказал Меландер. – Дело не только в информации.
Он положил трубку и вновь углубился в свои бумаги.
– Ты уже разговаривал с психологами? – кисло спросил Колльберг.
– Да, – ответил Меландер. – Рапорт перепечатывают.
В главном штабе следственной группы появился новый человек. Прибыла треть обещанного усиления: Монссон из Мальмё.
Монссон был почти такого же роста, как Гюнвальд Ларссон, но не такой грозный на вид. Он целую ночь ехал из Сконе на своей машине. И не потому, что хотел получить мизерное возмещение по сорок шесть эре за километр, просто вполне справедливо считал, что хорошо будет иметь под рукой машину с номером другого города.
Теперь он стоял около окна, смотрел на улицу и жевал зубочистку.
– Нет ли какой для меня работы? – спросил он.
– Есть. Нескольких человек мы не успели допросить. Вот, например, госпожа Эстер Чельстрём. Вдова одного из убитых.
– Ремесленника Юхана Чельстрёма?
– Точно. Карлбергсвеген, восемьдесят девять.
– А где Карлбергсвеген?
– Посмотри по карте, – устало сказал Колльберг.
Монссон бросил изгрызенную зубочистку в пепельницу Меландера и равнодушно вынул из нагрудного кармана новую. Он какое-то время изучал карту, потом надел пальто. В дверях он обернулся и посмотрел на Колльберга.
– Ты не знаешь лавочку, где можно купить душистую зубочистку?
– Нет, не знаю.
– Жаль, – печально сказал Монссон.
Когда дверь за ним закрылась, Колльберг посмотрел на Меландера и сказал:
– Я его видел единственный раз в жизни. В прошлом году в Мальмё. И он спрашивал то же самое. Удивительно.
– Что удивительно?
– Что с того времени прошло больше года, а он так и не выяснил, есть ли в самом деле такие зубочистки.
– Чушь какая, – сказал Меландер. – Ты безнадежен.
Колльберг ничего не ответил, и разговор прервался…
* * *
Великий Детектив Общественность неутомимо действовала всю вторую половину дня.
Сотни людей звонили в полицию или приходили сами, чтобы заявить, что ехали автобусом, в котором произошло убийство.
Всю эту информацию работники следственной группы должны были просеять сквозь свое сито, и только в одном случае выяснилось, что их труд был не напрасен.
Мужчина, севший в автобус на Юргордсбру где-то в десять вечера, готов был присягнуть, что видел Стенстрёма. Он сказал это по телефону и попал на Меландера, который сразу же вызвал его.
Мужчине было лет пятьдесят. Он держался очень уверенно.
– Итак, вы видели следователя Стенстрёма?
– Да. Он сидел слева, сразу же за водителем.
Меландер кивнул. Информация о том, где кто сидел в автобусе, еще не попала в прессу.
– Вы уверены, что это был он? Почему?
– Просто узнал. Я работаю ночным сторожем.
– Это правда, – сказал Меландер. – Несколько лет назад вы сидели в вестибюле полицейского участка на Агнегатан. Я теперь вспомнил.
– Верно, – удивился мужчина. – А я вас не узнал.
– Я видел вас дважды, однако мы ни разу не разговаривали.
– Но Стенстрёма я хорошо помню, потому что… – мужчина заколебался, я тогда не поверил, что он полицейский, и велел показать удостоверение.
– Ничего, бывает. Когда вы его увидели позавчера вечером, он вас узнал?
– Нет. Не узнал.
– Около него кто-либо сидел?
– Нет, место было свободное. Я хорошо помню, так как хотел поздороваться и сесть рядом. Но потом подумал, что это неудобно.
– И вы сошли на площади Сергеля? – спросил Меландер.
– Да. Пересел в метро.
– А Стенстрём остался в автобусе?
– По крайней мере, я не видел, чтобы он сходил.
Через минуту почти одновременно появились Мартин Бек, Гюнвальд Ларссон и Рённ.
– Что, – сказал Колльберг, – Шверин…
– Да, – ответил Рённ, ставя на стол магнитофон. – Перед смертью он что-то сказал.
Все сгрудились вокруг.
– "Кто стрелял?
– Днрк.
– Как он выглядел? – Самалсон.
– Ты что, в самом деле ничего не мог от него добиться?
– Слушайте, господин, с вами разговаривает старший помощник инспектора Улльхольм.
– Он умер".
– Ах, черт возьми, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Меня тошнит, стоит услышать голос этого Улльхольма. Он однажды уже написал на меня донос, будто я нерадиво отношусь к служебным обязанностям.
Мартин Бек вновь прослушал ленту и повернулся к Рённу.
– Что, по-твоему, Шверин сказал? Ты же был там.
На первый вопрос он ответил отрицательно, что-то вроде: "Я не знаю" или: "Я его не узнал".
– Где ты, черт возьми, увидел такой ответ в этом "днрк"? – изумленно спросил Гюнвальд Ларссон.
Рённ покраснел и заерзал на стуле.
– А и в самом деле, как ты пришел к такому выводу? – спросил Мартин Бек.
– Не знаю, – сказал Рённ. – Мне так показалось.
– Ага, – сказал Гюнвальд Ларссон. – А дальше?
– На второй вопрос от ответил довольно четко: "Самалсон".
– Я слыхал. Но что он имел в виду? – спросил Колльберг.
Мартин Бек потирал кончиками пальцев виски.
– Или Самуэльссон, – молвил он задумчиво. – Или Саломонссон.
– Он говорит "Самалсон", – настаивал Рённ.
– Правильно, – согласился Колльберг. – Но такой фамилии нет.
– Проверим, – сказал Меландер, – может, и есть. А тем временем, думаю, надо послать ленту на экспертизу. Если наша лаборатория не справится, можно связаться с радио. Их звукотехники могут выделить каждый звук.
– Это хорошая мысль, – согласился Мартин Бек.
– Но прежде сотри к дьяволу этого Улльхольма, – сказал Ларссон.
Зашел Эк, задумчиво поглаживая свою седую голову.
– Что там? – спросил Мартин Бек.
– Газеты обвиняют нас в том, что мы до сих пор не поместили портрета неопознанной жертвы.
– Ты сам знаешь, какой вид имел бы тот портрет, – сказал Колльберг.
– Знаю, но…
– Постой, – сказал Меландер. – Можно дать описание. Возраст – тридцать пять – сорок лет, рост – метр семьдесят один, вес – семьдесят килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, волосы темные. Шрам после операции аппендицита. Шрам от какой-то давней раны на запястье…
– Я пошлю им это описание, – сказал Эк и вышел.
Минуту все молчали.
– Фредрик пришел к одному выводу, – сказал наконец Колльберг. – Что Стенстрём сидел в автобусе уже до остановки Юргордсбру. Следовательно, он ехал из Юргордена.
– Что же он там делал? – удивился Гюнвальд Ларссон. – Вечером и в такой дождь?
– Я тоже пришел к одному выводу, – сказал Мартин Бек. – Что он, наверное, не знал той медсестры.
– Рённ также пришел к одному выводу, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Что "днрк" означает: "Я его не узнал". Уже не говоря о каком-то типе по фамилии Самалсон.
Это было все, что они выяснили до среды пятнадцатого ноября.
На улице шел снег, мокрый, хлопьями. Уже совсем стемнело.
Разумеется, человека по фамилии Самалсон не оказалось. По крайней мере, в Швеции.
В четверг они вообще не узнали ничего нового.
* * *
Инга стояла в дверях спальни в измятой ночной рубашке с полосами от подушки на лице.
– Мартин! Ты так кашляешь и шмыгаешь носом, что можешь всех в доме разбудить, – сказала она.
– Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
– Дело не в этом, главное, чтобы ты вновь не схватил воспаление легких. Лучше останься завтра дома.
– Пожалуй, вряд ли это удастся.
– Глупости. Как ты будешь работать больной? А кроме того, ты должен ночью спать, а не читать старые рапорты. Того убийства в такси ты никогда не распутаешь. Туши свет. Доброй ночи.
– Доброй ночи, – машинально ответил Мартин Бек.
Он нахмурил брови и отложил в сторону сшитые рапорты. Инга ошибалась. Эти бумаги не были старыми. Мартин Бек читал копию медицинской экспертизы, которую получил только вечером. Но несколько месяцев назад он в самом деле целыми ночами перечитывал материалы, которые касались одного убийства в такси с целью ограбления, произошедшего двенадцать лет назад.
Мартин Бек какое-то время лежал неподвижно, уставившись глазами в потолок. Наконец рывком поднялся с кровати и осторожно вышел в переднюю. Минуту он поколебался, держа руку на телефоне, потом передернул плечами, поднял трубку и набрал номер Колльберга.
– Колльберг слушает, – послышался в трубке голос Леннарта.
– Извини, но я хочу тебя спросить…
– Что за черт, что там еще случилось?
– Ты помнишь, что было летом после убийства в парке?
– Помню, и что?
– У нас тогда не было работы, и Хаммар велел пересмотреть старые дела, которые не удалось распутать.
– И что из этого?
– Я тогда изучал дело об убийстве в такси в Буросе, а ты занимался стариком в Эстермальме, который исчез двадцать лет назад.
– Да. И ты позвонил, чтобы сказать об этом?
– Нет. Я хочу спросить, какое дело взял себе Стенстрём?
– Не имею понятия Я думал, что он тебе сказал.
– Нет, он ничего не говорил.
– Так, может, Xаммар знает?
– Да, конечно. До свидания. Извини, что разбудил.
– Иди к дьяволу!
Мартин Бек услышал щелчок в трубке. Свою он еще какое-то время прижимал к уху, наконец также положил и поплелся назад к кушетке. Он лег и выключил свет. Лежа в темноте, он чувствовал себя дурак дураком.
* * *
Пятница принесла новость, которая их подбодрила. Принял ее по телефону Мартин Бек.
– Что? Узнали? Правда? – спросил он.
Все находившиеся в комнате уставились на него. Мартин Бек положил трубку и сказал:
– Кажется, установили оружие.
– Армейский автомат, – сказал Гюнвальд Ларссон. Я за полчаса могу купить их в городе десяток.
– Немного не так, – молвил Мартин Бек. Модель тридцать седьмая, тип "Суоми".
– Неужели? – удивился Меландер. – Это тот старый, с деревянной рукояткой?
– Сделан в Финляндии или у нас, по финской лицензии? – спросил Колльберг.
– В Финляндии, – ответил Мартин Бек. Патроны тоже старые.
– "Суоми", – пробормотал Колльберг. – Диск на семьдесят патронов. Трудно себе представить, у кого может быть такой автомат.
– Ни у кого, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Теперь он уже лежит на дне Стрёммена. На тридцатиметровой глубине.
– Возможно, – сказал Мартин Бек. – Но кто мог его иметь четыре дня тому назад?
Наступила тишина. Наконец у них появилась первая путеводная ниточка.
Открылась дверь, и в комнату, с любопытством осматриваясь, вошел какой-то юноша. Он держал в руке серый конверт.
– Кого тебе? – спросил Колльберг.
– Меландера, – ответил юноша.
– Старшего следователя Меландера, – поправил его Колльберг. – Вот он сидит.
Юноша положил конверт на письменный стол Меландера, быстро вышел и неслышно закрыл дверь.
– Кто это? – спросил Гюнвальд Ларссон.
Колльберг пожал плечами.
– Он чем-то напоминает Стенстрёма, – сказал Гюнвальд Ларссон.
Меландер полистал тетрадь и сказал:
– Вывод психологов.
– Ага, – сказал Гюнвальд Ларссон. – И они его сделали на основе гениальной теории. Что наш несчастный убийца однажды, достигнув половой зрелости, проехался в автобусе, не имея денег на билет, и что это переживание оставило столь глубокий след в его душе…
Мартин Бек прервал его.
– В этом нет ничего забавного, Гюнвальд, – сказал он резко.
Колльберг бросил на него быстрый изумленный взгляд и повернулся к Меландеру:
– Ну, Фредрик, что написано в твоем фолианте?
Меландер вытряхнул трубку на лист бумаги, свернул его и бросил в корзинку.
– В Швеции не было еще такого случая, – сказал он. – Следовательно, наши психологи опираются на американские исследования, проведенные за последнее десятилетие.
Он подул в трубку, проверяя, не забита ли она, и продолжал далее:
– У американских психологов нет недостатка в материалах. В этих бумагах упоминаются Спек из Бостона, который убил восьмерых медсестер в Чикаго; Уитмен, который с башни застрелил шестнадцать человек, а еще значительно больше ранил; Унру, который на улицах Нью-Джерси за двенадцать минут застрелил тридцать человек; и еще несколько случаев.
– Выходит, массовые убийства были американской специализацией, сказал Гюнвальд Ларссон.
– Да, – ответил Меландер. – И здесь содержится несколько довольно убедительных теорий, почему именно.
– Восхваление насилия, – сказал Колльберг. – Общество карьеристов. Продажа оружия по почтовым заказам. Жестокая война во Вьетнаме.
– Между прочим, и потому, – сказал Мартин Бек.
– Я где-то читал, что на тысячу американцев есть один или два потенциальных массовых убийцы, – сказал Колльберг. – Интересно, как они это определили?
– С помощью анкет, – ответил Гюнвальд Ларссон. – Анкеты также типичная американская особенность. Там ходят из квартиры в квартиру и спрашивают людей, могли бы они представить себя массовым убийцей. И два человека на тысячу отвечают, что им было бы приятно представить себя в такой роли.
Мартин Бек вытер нос и раздраженно посмотрел покрасневшими глазами на Гюнвальда Ларссона.
Меландер откинулся на спинку стула и выпрямил ноги.
– А как твои психологи характеризуют массового убийцу? – спросил Колльберг.
Меландер нашел соответствующую страничку и начал читать:
– "У человека, склонного к массовому убийству, может быть мания преследования или мания величия. Часто такие убийцы оправдываются тем, что они просто добивались славы, хотели, чтобы их имя появилось в газетах на первых полосах. Почти всегда за преступлением скрывается желание отличиться или отомстить. Убийцам кажется, что их недооценивают, не понимают и плохо к ним относятся".
В комнату зашел Монссон с неизменной зубочисткой в уголке рта.
– О чем вы здесь толкуете? – спросил он.
Ему не ответили. Монссон не спеша подошел к Колльбергу, вынул изо рта зубочистку и спросил:
– Что теперь мне делать?
– Пойди поговори с хозяйкой того араба. – Колльберг написал на клочке бумаги имя и адрес и протянул его Монссону.