Мегрэ вдруг поразила мысль, что в этой истории есть человек, о котором он почти ничего не знает, - это погибший. С самого начала он был для всех только трупом, разрезанным на куски. Любопытно, что люди неодинаково реагируют - будь то жалость или отвращение - на целый труп и на части тела, найденные в разных местах. В последнем случае мертвый становится чем-то безликим, почти балаганным, и хорошо еще, когда о нем говорят без улыбки.
Мегрэ не видел ни головы Каласа, ни его фотографии. Голову так и не нашли и теперь уж, конечно, не найдут.
Этот человек был из крестьян, низкого роста, коренастый; он каждый год ездил покупать вино у виноделов Пуатье, носил костюмы из довольно тонкой шерсти и играл после полудня на бильярде где-то у Восточного вокзала.
Были ли в его жизни другие женщины, кроме жены? Знал он или нет, что происходит дома в его отсутствие? Он не мог не встретиться с Папом и, если только у него была хоть капля сообразительности, должен был угадать отношения, установившиеся между Папом и его женой.
Эти двое походили не столько на любовников, сколько на старых супругов, связанных мирным и глубоким чувством на основе взаимного понимания, снисходительности и той особой нежности, которая встречается только у людей пожилых и много прощавших друг другу.
Если муж знал, то смирялся ли он? Закрывал ли на все глаза или, напротив, устраивал жене скандалы? И как он реагировал на других, на тех, кто, подобно Антуану, приходил тайком пользоваться слабостью его жены? Знал ли он о них?
Мегрэ в конце концов подошел к стойке. Рука его помедлила перед бутылками и взяла ту, в которой был кальвадос. Он подумал, что нужно не забыть опустить деньги в выдвижной ящик-кассу. Кот уселся у печки, но не задремал, удивленный отсутствием привычного тепла.
Мегрэ понимал отношения между г-жой Калас и Папом. Понимал также Антуана и прочих, сменявших друг друга.
Не понимал комиссар только Каласа и его жену. Как и почему они сошлись, поженились и прожили вместе столько лет? Они даже к дочери, казалось, не проявляли никакого интереса, равно как и у той не было с ними ничего общего.
Не было ни единой фотографии, никакой переписки, которые могли бы пролить какой-то свет, не было вообще ничего, что в обстановке дома позволяет угадать внутренний мир его обитателей.
Мегрэ осушил рюмку кальвадоса, угрюмо налил вторую и уселся за стол, за которым обычно сидела г-жа Калас.
Он выбил трубку о каблук, снова набил ее табаком, раскурил и неподвижно уставился на стойку с рюмками и бутылями. Комиссар спрашивал себя: не нащупывает ли он сейчас ответ на свой вопрос или хотя бы на часть его?
Из чего, в общем, состоял этот дом? Из кухни, где не ели, так как супруги обедали за столом в бистро, и из комнаты наверху, служившей только спальней.
И Калас, и его жена жили именно здесь, в бистро, которое заменяло им то, чем в обычных семьях бывает столовая или общая комната. А когда эта чета прибыла в Париж, разве не здесь, на набережной Вальми, она сразу же обосновалась и уже не переезжала больше?
У Мегрэ теперь даже было впечатление, что это проливает новый свет и на отношения г-жи Калас с Дьедонне Папом.
Мысли Мегрэ были еще очень смутны, тем не менее вялость, которая сковывала его столько часов, исчезла. Осушив рюмку, он направился к телефонной кабине и набрал номер дома предварительного заключения.
- Говорит комиссар Мегрэ. Кто у телефона?.. Это вы, Жори?.. Как ведет себя ваша новая подопечная?.. Ну да, жена Каласа… Как? И что вы сделали?
Жори жаловался: она дважды вызывала надзирателя и пыталась уговорить принести ей немного спиртного, обещая заплатить любую цену. Жори не приходило в голову, как страшно она мучается от этого лишения.
Мегрэ не мог посоветовать нарушить тюремные правила. Завтра утром он, наверное, сам принесет ей спиртного или передаст ей его у себя в кабинете.
- Прошу вас заглянуть в ее документы. Там должно быть удостоверение личности. Я знаю, что она родом откуда-то из-под Жьена, но не помню названия деревни.
Ждать пришлось довольно долго.
- Как?.. Буассанкур, почтовое отделение Сент-Андре, Буассанкур с двумя "с"?.. Спасибо, старина! Доброй ночи! Не будьте к ней слишком строги.
После этого Мегрэ вызвал справочное бюро и назвал себя.
- Будьте добры, мадмуазель, поищите Буассанкур, почтовое отделение Сент-Андре, между Монтаржи и Жьеном, и прочтите мне список абонентов.
- Вы будете у телефона?
- Да.
В этот раз он ждал недолго: видимо, дежурную воодушевляла мысль, что она сотрудничает со знаменитым комиссаром Мегрэ.
- Вы записываете?
- Д'Айвар, Дубовая улица, без профессии.
- Дальше.
- Анслен Виктор, мясник. Номер нужен?
- Нет.
- Оноре де Буассанкур, замок Буассанкур.
- Дальше.
- Доктор Камюзе.
- Дайте, пожалуйста, номер.
- Семнадцать.
- Затем?
- Калас Робер, скототорговец.
- Номер?
- Двадцать один.
- Калас Жюльен, бакалейщик. Номер три.
- Есть еще Каласы?
- Нет. Остались Луше, без профессии, Пьебеф, коммивояжер, и Симонен, торговец зерном.
- Вызовите мне, пожалуйста, первого из Каласов, а потом и второго.
Он слышал, как переговаривались на линии телефонистки и как одна сказала:
- Сент-Андре слушает.
Потом долго вызывали номер 19, пока наконец не послышался другой женский голос:
- Кто там еще?
- Говорит комиссар Мегрэ из парижской уголовной полиции. Вы госпожа Калас?.. Ваш муж дома?
Оказывается, он лежит в постели с гриппом.
- Вы из тех Каласов, что и некий Омер Калас?
- А что с ним стряслось? Что-нибудь натворил?
- Вы его знаете?
- Никогда не видела. Я ведь не здешняя, а из Верхней Луары, и он уже уехал, когда я вышла замуж.
- Он брат вашего мужа?
- Двоюродный. Здесь живет еще один брат, Жюльен, он бакалейщик.
- Вы больше ничего о нем не знаете?
- Об Омере? Не знаю, да и знать не хочу.
Она, должно быть, повесила трубку, так как голос телефонистки спросил:
- Вызывать второго Каласа, господин комиссар?
На этот раз ответили быстрее и говорил мужчина. Он был еще неразговорчивее.
- Я вас хорошо слышу. Но что вам, собственно, от меня нужно?
- Омер Калас ваш брат?
- У меня был брат, которого звали Омер.
- Он умер?
- Я о нем ничего не знаю. Вот уже больше двадцати лет, почти двадцать пять, я не имею о нем сведений.
- Некий Омер Калас убит в Париже.
- Я слышал это недавно по радио.
- Вы слышали также его приметы. Они подходят к вашему брату?
- Спустя столько лет трудно сказать.
- Вы знали, что он жил в Париже?
- Нет.
- Что он был женат?
Молчание.
- Вы знаете его жену?
- Послушайте, я ничего не знаю. Когда брат уехал, мне было пятнадцать. С тех пор я его не видел. Никогда не получал от него писем и не стараюсь ничего узнать. Если вам нужны сведения, обратитесь лучше к господину Канонжу.
- Кто это?
- Нотариус.
Когда Мегрэ наконец соединили с квартирой нотариуса, жена Канонжа воскликнула:
- Вот совпадение так совпадение!
- Что именно?
- То, что вы позвонили. Как вы узнали? Мой муж только что, услышав по радио последние известия, говорил, что он должен либо позвонить, либо поехать к вам. Он решил все-таки поехать в Париж и сел на поезд восемь двадцать две. Он будет на Аустерлицком вокзале в первом часу ночи, во сколько точно - не знаю.
- В какой гостинице он обычно останавливается?
- Раньше поезд шел до вокзала Орсе, и муж привык останавливаться в гостинице "Орсе".
- Как он выглядит?
- Красивый мужчина, высокий, статный, седой. В коричневом пальто, коричневом костюме, в руках портфель и кожаный чемодан. Я все спрашиваю себя: почему вы о нем подумали?
Когда Мегрэ опустил трубку, на губах его играла довольная улыбка. Он хотел было выпить еще рюмку, но потом решил, что успеет это сделать на вокзале.
Оставалось лишь позвонить г-же Мегрэ и предупредить, что он вернется поздно ночью.
Глава 8
Нотариус из Сент-Андре
Г-жа Канонж не преувеличивала. Муж ее был действительно красивый мужчина, лет шестидесяти, похожий больше на солидного рантье, чем на скромного провинциального нотариуса. Мегрэ, стоя возле ограды у входа на перрон, узнал его издали: он был выше остальных пассажиров, прибывших поездом в ноль двадцать две, шел размашистым шагом, с кожаным чемоданом в одной руке и с портфелем в другой, и по уверенности его осанки нетрудно было угадать завсегдатая и этого вокзала, и даже этого поезда.
Высокий и представительный, он один в толпе был одет с почти чрезмерной изысканностью. Его коричневое пальто было редкого каштанового оттенка - Мегрэ раньше не доводилось такого видеть, - а покрой выдавал дорогого портного.
Превосходный цвет его лица оттенялся серебристой сединой, и даже в тусклом свете вокзала было видно, что это человек холеный, чисто выбритый, от которого наверняка пахнет хорошими духами.
Канонж был метрах в пятидесяти от ограды, когда взгляд его обнаружил Мегрэ в группе встречающих. Брови Канонжа слегка нахмурились, как у человека не уверенного в своей памяти. Наверно, он тоже часто видел фотографии Мегрэ в газетах. Подойдя ближе, он все не решался улыбнуться и протянуть руку.
Мегрэ сам сделал несколько шагов ему навстречу:
- Мэтр Канонж?
- Да. А вы комиссар Мегрэ?
Он поставил чемодан на землю и пожал протянутую руку:
- Вы не станете утверждать, что оказались здесь случайно?
- Нет. Я звонил вам сегодня вечером. Ваша жена сообщила, что вы уехали и что обычно вы останавливаетесь в гостинице "Орсе". Я счел более надежным встретить вас здесь.
Оставалась еще одна деталь, непонятная нотариусу:
- Вы прочли мое объявление?
- Нет.
- Любопытно! Полагаю, сначала нам нужно выйти отсюда. Вы поедете со мной в гостиницу?
Они сели в такси.
- Я приехал в Париж специально для того, чтобы встретиться с вами. Собирался позвонить вам завтра же утром.
Мегрэ не ошибся. От его спутника действительно пахло духами и дорогим табаком.
- Госпожа Калас в тюрьме?
- Следователь Комельо подписал постановление об аресте.
- Это совершенно необычная история.
Они ехали вдоль набережных, через десять минут были в гостинице "Орсе", портье которой встретил нотариуса как старого клиента.
- Ресторан уже закрыт, Альфред?
- Да, господин Канонж.
Нотариус пояснил Мегрэ то, что комиссар знал и без него:
- До войны поезда линии Орлеан - Париж прибывали сюда, и вокзальный ресторан был открыт всю ночь. Это было удобно. Думаю, что беседа в гостиничном номере вас не слишком привлекает? Может быть, пойдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?
Идти пришлось довольно далеко, пока на бульваре Сен-Жермен они не нашли еще открытый ресторан.
- Что будете пить, комиссар?
- Кружку пива.
- У вас найдется для меня приличная водка, официант?
Сбросив шляпы и пальто, оба удобно уселись. Мегрэ раскурил трубку. Канонж обрезал кончик сигары складным серебряным ножичком.
- Я думаю, вам никогда не приходилось бывать в Сент-Андре?
- Никогда.
- Это в стороне от большой дороги, и там нет ничего интересного для туристов. Если я правильно понял из сегодняшней передачи, человек из канала Сен-Мартен, расчлененный на куски, есть не кто иной, как эта каналья Калас?
- Отпечатки его пальцев соответствуют тем, что найдены в доме на набережной Вальми.
- Когда я прочел в газетах о найденном теле, интуиция подсказала мне, что это он. Я даже чуть не позвонил вам.
- Вы знали Каласа?
- Очень давно. Более знакома мне та, которая стала его женой. Ваше здоровье! Сейчас я спрашиваю себя, с чего начать, потому что эта история сложнее, чем можно подумать. Алина Калас вам не говорила обо мне?
- Нет.
- Вы считаете, что она замешала в убийстве мужа?
- Не знаю. Следователь в этом убежден.
- Что она сказала в свою защиту?
- Ничего.
- Она созналась?
- Нет. Она просто молчит.
- Знаете, комиссар, это самый необыкновенный человек, которого я встречал в жизни. А уж мы-то в деревнях видим достаточно феноменов, уверяю вас.
Собеседник Мегрэ, должно быть, привык к вниманию слушателей; он и сам не без удовольствия слушал себя, держа сигару в холеных пальцах, на одном из которых красовался золотой перстень с печаткой.
- Лучше, пожалуй, начать с начала. Вы, очевидно, ничего не слышали об Оноре де Буассанкуре?
Комиссар покачал головой.
- Еще месяц назад он был одним из богатейших людей в наших краях. Кроме замка Буассанкур ему принадлежали полтора десятка ферм общей площадью две тысячи гектаров, да добрая тысяча гектаров леса, да два пруда. Если вы знакомы с провинцией, вы представляете себе, что это значит.
- Я родился в деревне.
Мегрэ не только родился в деревне: отец его служил управляющим в имении, весьма похожем на то, о котором говорил нотариус.
- Теперь следует вам рассказать, что за человек был этот Буассанкур. Для этого мне придется начать с его деда, которого звали не Буассанкур, а Дюпре, Кристоф Дюпре. Он был сыном фермера, торговал сначала скотом и, так как был плут и выжига, быстро сколотил себе состояние. Думаю, вам приходилось встречать людей такого склада.
У Мегрэ было впечатление, что вернулись годы детства; у них в деревне тоже был свой Кристоф Дюпре, ставший одним из самых богатых людей края; сын его сейчас сенатор.
- Затем Дюпре принялся скупать и перепродавать зерно, спекуляции его шли успешно, и на вырученные деньги он покупал землю - одну ферму, другую, третью, так что в руках его, незадолго до смерти, оказался и замок Буассанкур со всеми угодьями, принадлежавший до этого бездетной вдове. У Кристофа были сын и дочь. Дочь он выдал за кавалерийского офицера, а сын по смерти отца стал именовать себя Дюпре де Буассанкур. Мало-помалу "Дюпре" исчезло, и под конец, пройдя в члены Генерального совета департамента, он добился декрета, узаконившего его новое имя.
Все это также было близко к воспоминаниям Мегрэ.
- Вот то, что относится к предшествовавшим поколениям. Оноре де Буассанкур - внук Кристофа Дюпре, основателя династии, так сказать. Месяц назад он умер. Некогда он женился на девице Эмилии д'Эсписсак из старинной разорившейся семьи, жившей по соседству. Жена родила ему дочь и вскоре после этого погибла, упав с лошади. Ребенок был тогда совсем крошкой. Я хорошо знал мать, милую, меланхоличную женщину, которая безропотно пожертвовала собою ради родителей. Говорили, что Буассанкур дал им миллион в уплату за дочь. Как семейный нотариус, могу свидетельствовать, что цифра эта преувеличена; тем не менее верно, что старая графиня д'Эсписсак получила в день подписания брачного контракта солидную сумму.
- Что представлял собой последний Буассанкур?
- Я как раз подхожу к этому. Я был его нотариусом. Много лет каждую неделю обедал в его замке и охотился на его землях. Следовательно, хорошо его знал. Прежде всего, он был хром, что отчасти объясняет его вечную угрюмость. К тому же история его семьи была всеобщим достоянием, двери большинства замков были перед ним закрыты, и это отнюдь не располагало его к общительности. Всю жизнь ему казалось, что его презирают и собираются обворовать, так что время свое он проводил в непрерывной обороне, хотя никто на него не нападал. В одной из башен замка он устроил себе нечто вроде рабочего кабинета. Целыми днями он сидел над счетами не только фермеров и сторожей, но и самых незначительных поставщиков, исправляя красными чернилами подсчеты мясника и бакалейщика. Он часто спускался на кухню в час обеда прислуги и проверял, достаточно ли дешевые блюда им готовят. Думаю, я не слишком нарушаю свой профессиональный долг, выдавая вам эти подробности: любой человек в Сент-Андре мог бы рассказать вам то же самое.
- Госпожа Калас - его дочь?
- Вы угадали.
- А Омер Калас?
- Он четыре года служил лакеем в замке. Отец его, поденщик, был жалким пьяницей. Вот мы и подошли к событиям, случившимся в замке четверть века назад.
Канонж остановил пробегавшего официанта и спросил Мегрэ:
- На сей раз вы со мной выпьете? Две водки, официант!.. Конечно, - продолжал он через мгновенье, повернувшись к комиссару, - вы не подозревали ни о чем подобном, посещая бистро на набережной Вальми.
Утверждение это было не совсем верным. Комиссар отнюдь не был поражен тем, что услышал.
- Мне случалось разговаривать об Алине со старым доктором Петрелем. К несчастью, он умер, и его сменил Камюзе. Камюзе не знал Алину и не сможет вам ничего о ней сказать. Я же, как вы понимаете, не способен изложить ее историю при помощи медицинских терминов. Еще ребенком она отличалась от других девочек, в ней было нечто приводившее в замешательство. Она никогда ни с кем не играла и не ходила в школу. Отец желал, чтобы с ней занималась частная учительница. В замке сменилась целая дюжина воспитательниц, так как ребенок делал их существование невыносимым. Считала ли она отца ответственным за то, что живет иначе, чем другие дети? Или же, как утверждал Петрель, все было гораздо сложнее? Не знаю. Девочки, кажется, чаще обожают отца, иной раз до чрезмерности. У нас с женой не было детей, и я не имею опыта. Может быть, детское обожание способно превратиться в ненависть? Как бы там ни было, ребенок стремился лишь к одному: доводить отца до отчаяния. В двенадцать лет она пыталась поджечь дом. На какое-то время поджоги стали ее манией - приходилось следить за каждым ее шагом. Потом появился Омер. Лет на пять-шесть старше ее, красавчик по крестьянским понятиям, он был грубым, крепким парнем с наглыми глазами, способным за спиной хозяина выкинуть что угодно.
- Вы замечали, что происходило между ними? - спросил Мегрэ, глядя на почти пустой зал и на официантов, ожидающих ухода последних клиентов.
- Тогда - нет. Именно об этом мы и говорили позже с Петрелем. Доктор считал, что интерес к Омеру у нее появился в тринадцать-четырнадцать лет. Это бывает и у других девочек, но обычно носит неясный и платонический характер. То ли с Алиной дело обстояло иначе, то ли Омер не страдал избытком совестливости и вел себя с ней более цинично, чем обычно ведут себя в подобных ситуациях мужчины - во всяком случае, Петрель был убежден, что определенного рода отношения между ними продолжались долгое время. Он склонен был во многом объяснять их стремлением Алины огорчать и мучить отца. Возможно. Я в этом не разбираюсь и если останавливаюсь сейчас на этих подробностях, то лишь для того, чтобы сделать более понятным остальное. Однажды - тогда ей еще не исполнилось и семнадцати - она тайком побывала у врача, и тот установил, что она беременна.
- Как она встретила это известие? - спросил Мегрэ.