В маленьком канадском городке Алгонкин-Бей - воплощении провинциальной тишины и спокойствия - учащаются самоубийства. Несчастье не обходит стороной и семью детектива Джона Кардинала: его обожаемая супруга Кэтрин бросается вниз с крыши высотного дома, оставив мужу прощальную записку. Казалось бы, давнее психическое заболевание жены должно было бы подготовить Кардинала к подобному исходу. Но Кардинал не верит, что его нежная и любящая Кэтрин, столько лет мужественно сражавшаяся с болезнью, способна была причинить ему и их дочери Келли такую нестерпимую боль…
Перевод с английского Алексея Капанадзе.
Джайлс Блант
ПУЧИНА БОЛИ
Джанне
Я знаю, что могла бы кого-то убить.
Я знаю, что могла бы убить себя.
Дневники Сильвии Плат
1
На Мадонна-роуд не может случиться ничего плохого. Эта дорога огибает западный берег небольшого озера у самой окраины города Алгонкин-Бей (провинция Онтарио), предоставляя пропитанное ароматом сосен прибежище обеспеченным семьям с маленькими детьми, яппи, которые влюблены в каноэ и каяки, а также хитроумному племени бурундуков, на которых вечно охотятся бегающие тяжелой рысью псы. Спокойное, тенистое и уединенное место, из тех, что сулят освобождение от трагедий и горестей.
Детектив Джон Кардинал и его жена Кэтрин жили в самом маленьком домике на Мадонна-роуд, но даже это крошечное жилище было бы им не по средствам, если бы не тот факт, что, поскольку оно располагалось не у воды, а на противоположной стороне дороги, им не принадлежало ни одного дюйма пляжа, равно как и ни единого миллиметра непосредственно прилегающих к озеру земель. По выходным Кардинал почти все время проводил в подвале, вдыхая запахи опилок, краски и лака; столярные работы позволяли ему ощутить в себе творческие силы и способность управлять процессом: ни для того ни для другого в полицейском управлении не было особенно благоприятной почвы.
Но даже когда он не столярничал, ему очень нравилось просто находиться в этом крохотном домике, погруженном в безмятежность, царящую на берегах озера. Сейчас была осень, начало октября, самое тихое время года. Моторки и "Си-Ду" уже куда-то уплыли, а снегоходы еще не начали с ревом прокладывать себе путь по льду и снегу.
Осень в Алгонкин-Бей - сезон, искупающий собой остальные три. Холмы заливает багрянцем и ржавчиной, охрой и золотом; небо становится тревожно-синим, и вы почти забываете о выжимающем пот лете, о празднике насекомых, который зовется весной, о безжалостном лезвии зимы. Форельное озеро сверхъестественно спокойно - черный оникс среди пламени. Несмотря на то что Кардинал вырос в этих местах (и в детстве воспринимал все это совершенно как должное) и теперь снова, вот уже лет двенадцать, жил в Алгонкин-Бей, его всегда заставали врасплох здешние осенние красоты. В эту пору он старался проводить каждую свободную минуту дома. Нынешним вечером он специально вырвался с работы, совершив пятнадцатиминутную поездку на машине, хотя в его распоряжении был всего час: таким образом, он мог себе позволить провести за обеденным столом ровно полчаса, а потом надо было отправляться обратно.
Кэтрин бросила в рот таблетку, запила ее несколькими глотками воды и защелкнула крышку пузырька.
- Если хочешь, еще есть пастуший пирог, - сообщила она.
- Нет, в самый раз. Очень вкусно, - похвалил Кардинал. Он пытался собрать в одну кучку последние несколько бобов, разбежавшихся по тарелке.
- Десерта нет, разве что тебе захочется печенья.
- Мне всегда хочется печенья. Другой вопрос, хочется ли мне, чтобы меня отсюда вытаскивали автопогрузчиком.
Кэтрин понесла на кухню свою тарелку и стакан.
- Во сколько ты выдвигаешься? - спросил он вдогонку.
- Прямо сейчас. Темно, луна взошла. Почему бы и нет?
Кардинал выглянул наружу. Оранжевый диск полной луны висел низко над озером; оконный переплет делил ее на четыре части.
- Снимаешь луну? Только не говори, что решила заняться выпуском календарей.
Но Кэтрин не слушала. Она уже исчезла в подвале, и он слышал, как она в своей темной фотокомнате стаскивает с полок всякие вещи. Кардинал отправил недоеденное в холодильник и загрузил свои тарелки в посудомоечную машину.
Кэтрин поднялась наверх, застегнула на молнию сумку с фотоаппаратом и оставила ее у двери, пока надевала пальто - рыжевато-коричневое, с бурой кожаной отделкой на обшлагах и воротнике. Она сняла с крючка шарф и обернула его вокруг шеи раз, другой, но потом размотала.
- Нет, - сказала она сама себе, - он будет мешать.
- Сколько продлится твоя экспедиция? - поинтересовался Кардинал, но жена его не слышала. Они были женаты уже около тридцати лет, но она по-прежнему то и дело заставляла его теряться в догадках. Иногда, собираясь идти фотографировать, она была говорливой и возбужденной, сообщала ему все подробности своего предприятия, пока у него не начинала кружиться голова от всех этих оптимальных фокусных расстояний и диафрагм. А бывало так, что он не знал о ее планах до тех пор, пока несколько дней или недель спустя она не появлялась из своей темной комнаты, сжимая в руках отпечатки, точно трофеи после своего одинокого сафари. Сегодня она была сдержанной.
- Когда ты вернешься, как ты думаешь? - спросил Кардинал.
Кэтрин завязала вокруг шеи короткий клетчатый шарф и спрятала его под пальто.
- Разве это важно? Мне казалось, ты собираешься опять поехать на работу.
- Собираюсь. Просто интересуюсь.
- Ну, я буду дома гораздо раньше тебя. - Она освободила волосы из-под шарфа и тряхнула головой. На Кардинала повеяло ее шампунем - слабый миндальный аромат. Она села на скамейку у входной двери и снова открыла фотосумку.
- Фильтр-полулинза. Так и знала - что-то забыла.
Она ненадолго спустилась вниз и потом появилась с фильтром, который и положила в сумку с фотоаппаратом. Кардинал понятия не имел, что это такое - фильтр-полулинза.
- Ты опять на пристань? - спросил он. Весной Кэтрин сделала серию снимков озера Ниписсинг, когда на нем ломался лед. Громадные белые плиты громоздились, словно геологические пласты.
- Пристань я уже отработала, - ответила Кэтрин, слегка хмурясь. Она прикрепила складной штатив к нижней части сумки. - Откуда столько вопросов?
- Одни снимают, другие задают вопросы.
- Лучше не надо. Ты же знаешь, я не люблю раньше времени все это обсуждать.
- Иногда обсуждаешь.
- Не в этот раз.
Она выпрямилась и повесила на плечо фотосумку, громоздкую и тяжелую.
- Ночь просто волшебная, - заметил Кардинал, когда они вышли наружу. Он какое-то время постоял, глядя вверх, на звезды, но большинство из них размыло сиянием луны. Он глубоко вдохнул, впуская в себя ароматы сосен и опавшей листвы. У Кэтрин это тоже было любимое время года, но сейчас ее внимание было занято другим. Она направилась прямиком к своей машине (года два назад она купила подержанный темно-бордовый "крайслер-круизер"), завела мотор и выехала с подъездной аллеи.
Кардинал последовал за ней на своей "тойоте-камри" по темному извилистому шоссе, которое вело в город. Когда они достигли светофоров на пересечении с Одиннадцатым шоссе, Кэтрин просигналила ему и перестроилась в левый ряд. Кардинал продолжал ехать прямо, миновал перекресток и двинулся по Самнер-стрит к полицейскому управлению.
Кэтрин же покатила к восточным окраинам города, и у него в голове промелькнул вопрос, куда она, собственно, направляется. Но, что ни говори, ему всегда было приятно видеть ее вовлеченной в работу, к тому же она продолжала принимать лекарства. Если она немного покапризничает - ничего страшного. Она уже год как выписалась из психиатрической больницы. В предыдущий раз она оставалась дома около двух лет, а потом после внезапного срыва ее снова пришлось госпитализировать. Но пока она принимала препараты, Кардинал не позволял себе слишком уж беспокоиться.
Был вечер вторника, и в преступном мире ничего особенного не происходило. Следующие два часа Кардинал провел за наверстыванием накопившихся бумажных дел. У них только что прошла ежегодная чистка ковровых покрытий, и воздух в помещении был наполнен цветочным духом химикатов и запахом влажных ковров. Кроме него, из детективов сейчас дежурил только Йен Маклеод, а даже Маклеод, известный своей дневной крикливостью, вечером сохранял сравнительную невозмутимость.
Кардинал надевал резинку на только что закрытую папку, когда красное лицо Маклеода показалось над звукоизолирующей перегородкой, разделявшей их столы.
- Эй, Кардинал. Должен тебя кое о чем предупредить. Насчет мэра.
- Что ему надо?
- Явился вчера вечером, когда тебя не было. Хочет сделать заявление о пропаже своей жены. Штука в том, что на самом-то деле она у него никуда не пропадала. Каждая собака в городе знает, где она, кроме нашего чертова мэра.
- У нее по-прежнему роман с Рэгом Уилкоксом?
- Ну да. Чего там, ее видели вчера вечером с нашим высокочтимым директором санитарной службы. Желаги как раз дежурил в мотеле "Бёрчез", приглядывал за братьями Порчини. Они полгода назад вышли из Кингстонской тюрьмы и, похоже, всерьез думают, что у них получится снова развернуться, и не где-нибудь, а в наших краях. Ну и вот, Желаги, в числе прочего, сообщил, что видел, как жена мэра вышла из двенадцатого номера вместе с Рэгги Уилкоксом. Мне он всегда был не особо-то по нраву, не понимаю, что женщины в нем находят.
- Он отменно выглядит.
- Да брось ты. Он выглядит, как манекенщики в "Сирсе". - Передразнивая их, Маклеод развернулся в полупрофиль и растянул губы в фальшиво-радушной улыбочке.
- Некоторые считают, что это стильно, - заметил Кардинал. - Не все же разделяют твои вкусы.
- Пусть эти "некоторые" катятся… Короче, когда я вчера увидел его милость, я ему сказал так: знаете, никуда ваша жена не пропадала. Она взрослый человек. Ее видели в центре города. И если она не является домой, то таково в настоящий момент ее желание.
- И что он на это ответил?
- "Кто ее видел? Когда? Во сколько?" Такие вопросы всякий бы задал на его месте. Я ему сказал, что не имею права свободно говорить об этом. Мол, ее видели в районе Ворт - Макинтош, и пока мы не можем составить рапорт о пропаже. Сейчас она опять в "Бёрчез" с Уилкоксом. Я велел мэру Фекворту подъехать к нам, тебе же будет приятно с ним потолковать.
- Какого черта, зачем ты это сделал?
- От тебя ему будет легче это услышать. Мы с ним не очень-то ладим.
- Да ты со всеми не очень-то ладишь.
- Не вредничай.
Ожидая приезда мэра, Кардинал составил отчет о расходах за прошедший месяц и заполнил титульный лист для дела, которое только что закрыл. Он поймал себя на том, что его мысли вращаются вокруг Кэтрин. Весь год она хорошо держалась, в этом семестре вновь начала преподавать в местном колледже. Но за ужином он почувствовал в ней легкую отчужденность, какое-то нетерпение, как если бы в голове у нее был не только фотопроект. Кэтрин было под пятьдесят, у нее как раз наступила менопауза: из-за этого у нее то и дело резко менялось настроение, и приходилось постоянно варьировать режим приема лекарств. Так что если она и казалась немного рассеянной, этому можно было бы отыскать множество правдоподобных объяснений. А с другой стороны, хорошо ли мы на самом деле знаем тех, кого любим? Взять хоть нашего мэра.
Когда прибыл мэр Лэнс Фекворт, Кардинал отвел его в одну из комнат для допросов, чтобы они могли поговорить наедине.
- Я хочу добраться до самой сути, - заявил мэр. - Необходимо всестороннее расследование. - Маленький грузный Фекворт отличался пристрастием к галстукам-бабочкам; он неудобно примостился на краешке пластмассового стула, который обычно занимали подозреваемые. - Я знаю: то, что я мэр, не дает мне права на большее внимание, нежели к любому другому избирателю, однако я не ожидаю и меньшего внимания. Что, если с ней произошел какой-то несчастный случай?
Фекворт был не лучшим мэром. При нем городской совет, похоже, главным образом занимался тем, что без конца изучал проблемы и затем соглашался с тем, чтобы все шло как идет. Но обычно он отличался дружелюбием, всегда был готов отпустить шуточку или хлопнуть по спине. Кардинал видел, как он страдает, и это вызывало неуютное ощущение, как если бы здание, к которому ты привык с детства, вдруг выкрасили в кричаще-яркие цвета.
Как можно мягче Кардинал проинформировал его, что миссис Фекворт видели в городе прошлой ночью и что на этой неделе не случалось никаких чрезвычайных происшествий.
- Черт побери, почему вся моя полиция твердит мне, что ее видели где-то в городе, но не желает сообщать мне, где и кто ее видел? Каково бы вам было, если бы это была ваша собственная жена? Вы бы захотели узнать правду, а?
- Да, захотел бы.
- В таком случае я рассчитываю, что вы четко объясните мне, что происходит, детектив. Иначе мне придется обратиться напрямую к шефу полиции Кендаллу, и можете быть уверены, что я не скажу ему ничего хорошего ни о вас, ни об этом болване Маклеоде.
Вот как получилось, что Кардинал оказался в своей машине вместе с мэром Алгонкин-Бей во дворе мотеля "Бёрчез" ("Березы"). Несмотря на это название, рядом не было ни единой березки. Да и вообще поблизости не росло никаких деревьев, ибо мотель располагался в самом что ни на есть деловом центре города, на Макинтош-стрит. Более того, это уже, собственно, не был мотель "Бёрчез", поскольку по меньшей мере два года назад его купила сеть "Сансет-инн", но все по-прежнему называли его "Бёрчез".
Кардинал припарковался в десятке шагов от двенадцатого номера. Желаги сидел в своей машине на другой стороне стоянки, но они не подали вида, что знакомы друг с другом. Кардинал чуть опустил окно, чтобы стекло не запотевало. Даже здесь, в центре, чувствовался запах опавших листьев, а из чьего-то камина уютно тянуло древесным дымком.
- Вы хотите сказать, что она здесь? - осведомился мэр. - Моя жена - в этом номере?
Конечно же он должен об этом знать, подумал Кардинал. Как вообще могло дойти до такого - чтобы его жена целыми днями не являлась домой и снимала номера в мотелях, а он об этом не знал?
- Не верится, - произнес Фекворт. - Слишком уж вульгарно. - Но теперь в его голосе поубавилось убежденности, как если бы лицезрение реальной двери мотельного номера пошатнуло его веру. - Синтия - человек преданный, - добавил он. - И она этим гордится.
На самом деле Синтия Фекворт вот уже как минимум четыре года спала в Алгонкин-Бей со всеми подряд, и мэр был единственным, кто этого не знал. И кто я такой, чтобы срывать с его глаз шоры, спросил себя Кардинал. Кто я такой, чтобы лишать кого бы то ни было сладкой анестезии отрицания?
- О, не может быть, чтобы она валялась с кем-то еще. Но если она… если она позволяет другому мужчине… тогда все. Я ее брошу. Вот увидите. О господи, если она делает такое… - Фекворт застонал и спрятал лицо в ладонях.
Словно в ответ на его терзания, дверь двенадцатого номера открылась, и из нее вышел мужчина. У него был идеально ухоженный вид модели из каталога: не пропустите нашу осеннюю распродажу мужских ветровок.
- Это Рэг Уилкокс, - узнал мэр. - Санитарная служба. Что тут делает Рэг?
Уилкокс неторопливо направился к своему "форду-эксплореру", он так и излучал самоуверенную небрежность везунчика. Затем задним ходом выехал со своего места на парковке и укатил.
- Во всяком случае, Синтии здесь не было. Это уже кое-что, - заметил Фекворт. - Может быть, мне имеет смысл прямо сейчас отправиться домой и надеяться на лучшее.
Дверь двенадцатого номера снова открылась, и привлекательная женщина сначала выглянула наружу, а потом вышла и закрыла за собой дверь. Было холодно, и она застегнула пальто, после чего пошла к выходу со стоянки.
Мэр выскочил из машины и ринулся ей наперерез. Кардинал поднял стекло: ему не хотелось их слушать. У него зажужжал мобильный.
- Кардинал, какого черта ты не отвечаешь по своей долбаной рации?
- Я сейчас в своей собственной машине, сержант Флауэр. Долго объяснять.
- Ну ладно, слушай. Тут нам позвонил какой-то человек, сообщает, что за домом "Гейтвэй" - труп. Знаешь это новое здание?
- "Гейтвэй"? Сразу за окружной? Даже не знал, что его достроили. А вы уверены, что сообщает не какой-то пьяница, которому все это приснилось?
- Уверены. Патруль уже на месте, дал подтверждение.
- Ладно. Я сейчас всего в нескольких кварталах оттуда.
Мэр скандалил с женой. Синтия Фекворт скрестила руки на груди, склонив голову. Ее муж стоял к ней лицом, растопырив руки в классическом жесте умоляющего супруга. В дверях мотельной конторы стоял, глазея на них, какой-то служащий гостиницы.
Мэр даже не заметил, как уехал Кардинал.
Здание "Гейтвэй" располагалось на восточной окраине города: это было одно из нескольких многоэтажных строений в районе, где что ни день открывались небольшие торговые центры, вытянутые в одну линию. Собственно, первый этаж этого здания как раз и представлял собой такой торговый центр, где размещалась химчистка, круглосуточный магазинчик всякой всячины, а также крупная фирма, занимавшаяся ремонтом компьютеров, носившая название "Компью-клиник" и переехавшая сюда с Мэйн-стрит. Располагавшиеся здесь предприятия и компании уже какое-то время работали, но многие из жилых квартир в доме так пока и оставались непроданными. Дорожные рабочие трудились над устройством развязки типа "клеверный лист", чтобы приспособиться к транспортным нуждам здешнего района, становившегося все более буржуазным, - если, конечно, это вообще можно было назвать районом. Кардиналу пришлось на своей машине, как сквозь строй, пробраться через ряды оранжевых заградительных конусов и потом сделать крюк мимо нового "Тима Хортона" и "Хоум депо".
Он миновал череду новеньких таунхаусов, большинство из которых пока так и не были заселены, хотя кое-где и горел свет. Перед последним из них был припаркован "крайслер-круизер", и Кардинал на мгновение подумал, что это машина Кэтрин. Один или два раза в год у него бывало такое - внезапное беспокойство, ощущение, что Кэтрин попала в беду, что с ней творится что-то опасно-маниакальное или депрессивно-суицидальное, - и потом он испытывал облегчение, узнав, что это не так.
Он покатил по подъездной аллее "Гейтвэй" и остановился под знаком "Парковка только для жителей дома, гости паркуются на улице". Полицейский в форме стоял рядом с лентой, ограждавшей место происшествия.