- Больше всего я боялся, что голос сядет. Неделю не пел. И вот ничего, получается! - Он взял несколько очень высоких нот и опять радостно засмеялся.
- Сумасшедший,- улыбнулась Данилкина.
- Леонид, почему вы не обратились в милицию, когда украли вашу видеоаппаратуру? - спросил Панин.
Орешников вздохнул.
- Вы подозревали брата?
- Украли не только видик, но и коллекцию брелоков. Она мне дороже всех видиков. Три тысячи штук. А в машине у Бабкина я нашел свой брелок… Ну, думаю, Петушок, кому ты свой шарабан отдавал? Покрутишь у меня! Решил все выяснить сам. Не жаловаться же на брата в милицию!
- И о драгоценностях он знал?
- Знал. Они бы меня живым не выпустили! - сказал Леонид весело.- Черт меня дернул в третьем дубле завернуть на улицу Халтурина! Хотел Левушку Максимова позлить. Ну и напоролся на свой бывший "Жигуль". Что, думаю, за чудеса: Бабкин на гастролях, а машина сама по себе разъезжает?
"Почему же я не смог опознать его автомобиль?" - подосадовал капитан. Но тут же успокоил себя: значит, по площади ехали совсем другие "Жигули".
На углу Глиняной и Глухоозерского шоссе все еще стояло несколько машин и "скорая помощь". Курносов разговаривал со следователем около своих "Жигулей". Рядом маячил Данилкин. Панин украдкой посмотрел на Татьяну,- она не заметила ни скопления машин, ни мужа. Смотрела с мягкой, светлой улыбкой на Орешникова.
Певец неожиданно сказал:
- Товарищ капитан, красивый у вас кепарик. Вот бы всем милиционерам такие нахлобучить. Издалека заметно. Порядку бы в городе стало больше.
Тут только Панин вспомнил, что так и красуется в алой кепке, которую надел в таксомоторе. Он раздраженно сдернул ее с головы, секунду помедлил, соображая, куда бы засунуть, а потом швырнул в окошко. Орешников посмотрел на Александра с изумлением.
- Зачем же выбрасывать? Подарили бы мне. Давно мечтал о таком кепарике.
- Да это их кепка,- смущенно сказал Панин.- Я для камуфляжа натянул.
- Нехорошо, Александр Сергеевич,- с ехидцей сказал шофер.- Как-никак вещественное доказательство.
27
Из стенограммы допроса гражданина Бабкина (Орешникова) Владимира Алексеевича следователем по особо важным делам следственного Управления ГУВД Леноблгорисполкома:
- Как вы познакомились с осветителем Рюминым?
- Меня познакомил с ним мой двоюродный брат, певец Леонид Орешников.
- С какой целью?
- Без всякой цели… Просто познакомил. Приехал однажды вместе с ним ко мне на дачу.
- Вы подружились?
- Нет.
- Вы говорите неправду. Показаниями свидетелей… (идет перечисление фамилий) доказано, что ваша дружба продолжалась более трех лет. Вплоть до смерти Рюмина.
- Да, мы поддерживали знакомство, но дружеских отношений между нами не было.
- Это вы сказали Рюмину о том, что ваш брат купил видеоаппаратуру и подарил своей приятельнице актрисе Данилкиной драгоценный гарнитур?
На этот вопрос следователя гражданин Бабкин отвечать отказался.
- С какой целью вы оформили доверенность на свой автомобиль марки "Жигули", государственный номерной знак С 47-55 ЛЕ, на имя шофера таксомоторного предприятия Яковлева А.В. по кличке Сурик?
- Яковлев помогал мне ремонтировать машину. Кроме того, я часто бываю в гастрольных поездках, машина остается без присмотра.
- Вы знали, что на вашей машине преступная группа, в которую входили Рюмин, Яковлев А.В., нигде не работающий Звонков Р.С. и другие лица ездили на ограбления, возили награбленное имущество?
- Да, знал.
- И знали о том, что они собираются ограбить квартиру вашего брата?
На этот вопрос Бабкин отвечать отказался.
- Вы напрасно молчите. Арестованные Яковлев и Звонков дали следствию показания о том, что вы просили Рюмина похитить из квартиры Орешникова видеотехнику и коллекцию брелоков для того, чтобы, по вашим словам, проучить брата.
- Это ложь!
- Арестованный Яковлев добровольно выдал следствию дубликаты ключей от квартиры Орешникова, которые изготовил с оригинала, переданного вами.
(Подследственному были предъявлены дубликаты ключей от квартиры Орешникова.)
- Вы по-прежнему отрицаете, что знали, кто ограбил квартиру Орешникова?
- Подумаешь, цаца! Никто его не собирался грабить! Решили проучить, чтобы не слишком зарывался. Через неделю собирались все вернуть. Так эти подонки прихватили еще брелоки и тут же продали. Я сам позвонил в милицию, чтобы сообщить, что техника у меня на даче!
- Другие арестованные по делу утверждают, что видеомагнитофон и телевизор решили не продавать потому, что после случайной встречи с Орешниковым на улице Халтурина и его похищения это сделалось опасным. Они также показали, что вы позвонили в милицию потому, что испугались. Очная ставка между вами, Яковлевым и Звонковым будет проведена сегодня.
Заявление следователя Бабкин не прокомментировал.
- Гражданин Бабкин, вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить?
- Это ложь!
- Нет, это правда. В подвале дома, где его прятали, была вырыта могила. Для Орешникова и Данилкиной.
На этом допрос был прерван из-за плохого самочувствия подследственного.
Продолжение допроса гражданина Бабкина Владимира Алексеевича.
- Гражданин Бабкин, повторяю свой вопрос: вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить после того, как Данилкина привезет драгоценности?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
- У вас с братом были плохие отношения?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
- Может быть, вы сердитесь на Орешникова за то, что он позволял себе подшучивать над вами?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
28
На Большом проспекте у входа в ресторан "Приморский" толпились несколько молодых подвыпивших парней. Они громко общались между собой преимущественно с помощью междометий и мата. То один, то другой из них подходил к дверям и нетерпеливо стучал, тщетно пытаясь привлечь внимание швейцара. Чуть поодаль, всем своим видом стараясь показать, что они не замечают расхристанных юношей, стояла пожилая пара. Он - загорелый крепыш в темном костюме, на лацкане которого алела красной капелькой орденская лента. Она - тощая, с замкнутым лицом, крашеная брюнетка. Несколько розовых гвоздик она держала небрежно, как веник, и что-то сердито шептала своему спутнику. И поминутно оглядывалась, словно боялась, что кто-то подслушает.
И были еще двое - курсант мореходного училища с девушкой. Оба длинные, красивые. И в дым пьяные. Они все время целовались, не обращая внимания на окружающих, не следя за тем, двигается ли очередь. Капитану в какой-то момент показалось, что и в ресторан-то им не надо, просто остановились где пришлось и занимаются своим приятным делом.
"Похоже, я просто теряю время,- с сожалением подумал Панин,- народ в ресторане сидит плотно, до закрытия". Он уже собрался уходить, как к дверям деловым шагом подошел мужчина, наверное грузин, и вместо того, чтобы стучать в дверь, как юнцы, привычно поднял руку и позвонил. Только тут все, кто так жаждал попасть в ресторан, увидели, что рядом с дверью имеется кнопка звонка.
Через минуту по лестнице спустился швейцар - седой пузан неопределенного возраста, но дверь не открыл, а посмотрел вопросительно на звонившего. Каким-то неуловимым жестом вновь прибывший прижал к стеклу пятерку, и трудно сказать, чем кончился бы этот эпизод, если бы швейцар не посмотрел в сторону Панина. Они сразу узнали друг друга. Капитану уже дважды приходилось беседовать с этим пузаном, известным в мире рэкетиров и спекулянтов под кличкой Глобус. Поводом для бесед было близкое знакомство Глобуса с одним убитым кооператором. У Панина были подозрения, что Глобус - Григорий Павлович Маре-ев - незадолго до убийства кооператора крепко с ним повздорил. Но, как любил говорить полковник Семеновский, подозрения к делу не подошьешь, и Глобус разгуливал на свободе.
- Александр Сергеевич, что же вы не просигналите! - запричитал швейцар, одной рукой открывая дверь, а другой упираясь в грудь устремившегося в ресторан смуглого мужчины.- Ваши уже давно за столом! Юбилей в разгаре!
Один лишь смуглый соискатель места под солнцем решился протестовать, когда Панин вошел в двери ресторана.
- Почему он? У меня тоже юбилей!
Но Глобус даже не затруднился с ответом.
- Один, Александр Сергеевич? - спросил он, поднимаясь по лестнице рядом с Паниным.
- Один, Григорий Павлович.
- Чувствую, что не по службе.
- Правильно чувствуете.
Глобус расплылся в довольной улыбке:
- Дело житейское. Я сейчас шепну мэтру, чтобы уровень был!
- Только…- начал было капитан, но швейцар засмеялся:
- За кого вы меня принимаете? Шепну об одном, чтобы не мытарил.
Он действительно что-то шепнул молодому, довольно потрепанному метрдотелю и, когда тот вальяжным жестом руки пригласил Панина в зал, пожелал капитану приятного аппетита.
Свободные столики в зале были. Не слишком много, но рассадить тех, кто маялся у закрытых дверей, можно было без труда.
- Вы хотите сидеть один? - спросил метрдотель.
- Хорошо бы.
- Подальше от оркестра?
Панин кивнул.
Его усадили за маленький столик для двоих у колонны. Официант тут же положил перед ним карту. Не раскрывая ее, капитан спросил:
- Что порекомендуете?
- А что вы будете пить? Коньяк, водку, сухое?
- Хорошо бы джин с тоником,- сказал Панин.
- Если вы не возражаете, джин я принесу вам в графине.- Официант дал понять, что остальным посетителям этот напиток не полагается.- У нас "Бифитер".
- Прекрасно! - веселея, сказал Панин и подумал: "Ай да Глобус, ай да швейцар!"
- Рекомендую - черную икорку, столичный салат, приготовим свеженький,- счел нужным особо подчеркнуть официант.- Первое не будете?
- Нет.
- Тогда осетринку по-монастырски…- Он что-то еще сказал, но Панин не расслышал: за соседним столиком сидел Данилкин и смотрел на него.
- Принимается? - спросил официант.
- Принимается,- машинально ответил Панин, отводя взгляд от режиссера. Меньше всего ему хотелось сейчас выслушивать упреки Данилкина. А уж в том, что такие упреки могут быть злыми и ядовитыми, у старшего оперуполномоченного сомнений не было.
Он демонстративно развернул стул и с повышенным интересом стал разглядывать сделавших перерыв оркестрантов. Некоторые из них двинулись по коридору, ведущему в кухню. Наверное, у них там была своя комната. Двое остались на сцене - молодой сухощавый скрипач с надменным лицом и ударник. Тоже сухощавый, но улыбчивый и с добрыми глазами. Он с интересом разглядывал посетителей, среди которых у него было немало знакомых. Кому-то подмигивал, кого-то приветствовал взмахом ладони. А скрипач достал книжку с яркой обложкой серии покетбукс и углубился в чтение. Панин разглядел название. Это были "Сатанинские суры" Рушди на английском языке.
- Разрешите? - раздался голос. Александр оглянулся - Данилкин стоял рядом со столиком. В одной руке у него была бутылка коньяка, в другой - боржоми.
Панин молча показал на стул. Режиссер поставил на стол свои бутылки - марочный грузинский коньяк был уже ополовинен - и тяжело сел. С минуту он молча смотрел на Панина, и тот не увидел в его глазах злости. Скорее, усталость.
- А вы, капитан, в миноре,- наконец сказал Данилкин.
- Майор,- поправил Панин, ощетинившийся в ожидании крутого разговора.
- Так это же прекрасно! Есть повод! - Данилкин взялся за бутылку, чтобы разлить коньяк, но Панин прикрыл свою рюмку ладонью.
- Что так? - удивился режиссер. В его удивлении не было никакого наигрыша. Только искреннее удивление. Панину стало стыдно за свой жест.
- Извините, я джин заказал…
- Похвально! А я думал, что работники уголовного розыска предпочитают русскую горькую.
В это время официант принес Панину графин с джином, бутылку тоника с ободранной для камуфляжа этикеткой, закуску.
- А я вот, Кира, знакомого встретил,- сказал Данилкин официанту.
- Вы за свой столик не вернетесь? - деловито поинтересовался парень, не посчитав даже нужным отреагировать на слова режиссера.
- Не вернусь, Кира, я, может быть, никуда не вернусь. Но тебя это не интересует. Тебя интересуют клиенты на освободившийся столик.
Только сейчас Панин понял, что полбутылки коньяка не прошли для режиссера даром.
- Вы не обижайтесь, Валерий Николаевич,- почти ласково сказал официант.- Мы теперь на подряде, каждый клиент на счету. Но для вас пустой столик можем хоть сутки держать.
Когда официант удалился, Данилкин выразительно посмотрел на Панина, словно говоря: "Видишь, милиционер, как меня тут все уважают?"
- Так выпьем или черта с два?
- Может быть, джин? - предложил Панин, берясь за графин.
- В другой раз,- Данилкин налил себе коньяк, поднял рюмку и опять внимательно, совершенно трезвыми глазами посмотрел на Панина. Он был еще бледнее, чем всегда, только на щеках выступили маленькие красные пятнышки. Бледность и худобу режиссера еще больше подчеркивал тонкий, плотно облегающий торс синий свитер.
- За вас, Панин. Все-таки вы спасли этого подонка. Псу живому лучше, чем мертвому льву.
Они выпили. Услышав такой тост, Панин даже забыл разбавить свой джин тоником и почувствовал, как обжигающая волна разлилась по всему телу.
- Я вам доставил много неприятностей,- сказал он.- Извините. Но вы оказались твердым орешком.
- А вы привыкли каждый орех раскалывать?
- Ситуация сложилась жесткая, Валерий Николаевич. Пришлось быть навязчивым.
- Идти напролом? Так это называется по-русски? - в голосе Данилкина чувствовалась горечь.- Только не подумайте, что я вас в чем-то хочу обвинить. Знаете, капитан… Ох, простите, майор!
- А нельзя ли попроще? Меня зовут Александр Сергеевич. Можете звать даже Сашей.
- Прекрасно, Александр Сергеевич! Вот что я хотел вам сказать, Саша…- Данилкин помедлил, словно еще раз примерялся к Панину.- Вы мне помогли. Да, да, помогли. Вы даже не представляете, как помогли! - Он налил себе коньяк и требовательным взглядом показал Панину на графин с джином.
- Во-первых, вы открыли мне глаза на прохвоста Курносова. Услужливый и льстивый советчик оказался рядовым подлецом.- Он долго и мрачно молчал. Потом вдруг улыбнулся виновато: - Да и я хорош! Столько лет настоящего обличья разглядеть не мог. Можете себе представить - за границу на гастроли едут пятнадцать человек, а он оформляет весь коллектив, на всех валюту получает. Разницу куда? Как вы думаете? Нет, не себе. Добавляет уезжающим. Дают-то нам гроши. Вроде бы и не ворует. Но ему, в благодарность, то одну дорогую вещицу за кордоном вскладчину купят, то другую. Вот так-то!
Панин удивился, почему это помреж занимается в театре валютой, но спрашивать не стал. Подумал с неприязнью: "Ну их к черту! Пускай сами разбираются!"
- Изгнание козлищ из храма уже состоялось,- продолжал Данилкин.- Да, да! И никакие профсоюзы не заставят меня взять его назад. Ну и потом, с Татьяной…- Данилкин провел ладонями по лицу.- Ну, сколько бы я смог это вынести? Еще год, два. А теперь вы вернули ей ее любимого подонка. Она уже не будет брошенной женой. Пусть уходит. И из театра тоже…- Он вдруг засмеялся.- Нет, из театра она не уйдет! Это я, дурак, боялся ее ухода. Боялся, что все окончательно развалится. Уговаривал! На колени вставал. Да, да. И зря. На жалости, как и на страхе, бетона не замесишь. Одна замазка! Татьяна меня не любит, а без театра обойтись не сможет. Без моего театра! Именно, без моего. Ну и ради Бога! Пожалуйста! Каждый волен уходить или оставаться.
Панин слушал, и ему было жалко Данилкина. И еще он жалел Татьяну Данилкину, которая, наверное, действительно любила театр, где царил нелюбимый муж. И любила Леню Орешникова, блестящего певца и задавалу. Панину все время хотелось сказать распалившемуся режиссеру о том, что зря он честит Орешникова подонком. Тот ведь ничего плохого не сделал. Просто полюбил чужую жену. Но он тут же остановил себя: что он знает об их отношениях, об их сложном мире? Столкнула его служба с этими людьми и тут же развела в разные стороны. Он вспомнил статью в молодежной газете, с которой началось его знакомство с "Театром Арлекинов". Вот вам и полное самоотречение!
- Кому нужно самоотречение? Актеру или схимнику? - спросил Панин, прервав режиссера на полуслове.
- А? - испуганно переспросил режиссер.- Вы что-то сказали? - Наверное, он не привык, чтобы его монологи прерывали.
- Самоотречение кому нужно? Актеру или схимнику? - повторил Панин и налил себе большую порцию джина. Теперь уже сознательно не разбавив его тоником. И тут же выпил. Данилкин с неподдельным интересом проследил за этой манипуляцией майора и даже слегка поежился, словно это он, а не Панин глотнул полстакана огненного зелья.
- Так что вы все-таки хотели сказать?
Неожиданно для самого себя Панин произнес тихо:
- Я человека убил.
Сейчас он понял, наконец, почему ему было жалко и Данилкина, и его жену. И даже Курносова. В нем подспудно жила, терзала его жалость к самому себе.
- Из пистолета? - спросил Данилкин, как будто это было так важно - из пистолета был убит человек или кирпичом. Панин кивнул.
- Хотите, чтобы я вас пожалел? Зря. От этого вам будет еще тошнее.
- Меня-то чего жалеть! - сердясь на себя за то, что разоткровенничался, поддавшись минутной слабости, сказал Панин.- Моя служба такая.
- А я думал, для сыщика уложить пару бандитов - семечки. Плевое дело.- Режиссер оживился. Куда только подевалась его величественная флегма.- Или это только вы такой субтильный молодой человек?
"Дернул же черт меня за язык! - еще больше раздражаясь, подумал Панин.- Теперь не отвяжется".
- Ну, что же вы молчите? Неужели и правда переживаете? Или это выпивка?…- Он обвел глазами стол и расхохотался.- Нет, нет! Чушь собачья. Когда человек хочет надраться, он берет бутылку водки и закусывает тем, что под рукой окажется.
- А вы-то! Отборный коньячок хлещете! - вырвалось у Панина. Фраза прозвучала словно у обиженного мальчишки.
- И правда,- прекращая смеяться, согласился Данилкин.- Страдаем красиво.- И добавил чуть помедлив: - Значит, не слишком и страдаем. Но вы-то… Удивили вы меня, Саша. Этот человек из тех, что выкрали Леньку?
Первый раз он не назвал Орешникова подонком.
Панин кивнул.
- Вооруженный?
- С автоматом. У них в подвале уже была выкопана яма для Орешникова.- Панин чуть не сказал: "И для Татьяны", но прикусил язык. Данилкин и так все понял. Лицо его словно судорогой свело.
Они просидели в ресторане до двенадцати. Уже разошлись все посетители. Усталые, помятые, официанты убирали посуду, скатерти со столов.