Найти бы хорошего, порядочного, обеспеченного мужика, устроить наконец свою не шибко путевую жизнь, бывают же такие везения! Но ей, несмотря на все старания, замаскированные под коркой ледяного равнодушия к окружающим, не удавалось отыскать для себя что-нибудь поприличнее и понадежнее одноразовых "шприцев". Этих-то всегда хватало…
Вот вчера привезли симпатичного вроде бы парнишечку с головной травмой. Он долго был без сознания, ему сделали целый комплекс вливаний и положили в реанимацию, где он к концу дня пришел в себя. Открыл глаза, и по его взгляду Наташа увидела, что он уже освоился, понял, где находится, может, и вспомнил те обстоятельства, при которых оказался здесь. Во всяком случае, глаза его были осмысленные. Но что интересно, буквально через час с чем-то к палате, где находился этот парень - Рожков его звали, Владимир Сергеевич, - прибыла охрана. Крупный такой омоновец в форме и с пистолетом в открытой кобуре сел на стул перед дверью в палату, как говорят, в предбаннике, и на всех проходящих мимо смотрел, как на преступников. Прямо хоть документы ему предъявляй! Да кто ж их таскать с собой тут станет? Вот Наташа и рассказала ему, этому омоновцу, кто здесь имеет право проходить и находиться, а кто нет. Он, кстати, тоже уставился на Наташины ноги, прикрытые халатом, будто больше ему и думать было не о чем. Ну, мужики! Ну, кобели!
А этот Вова вдруг таким скромником оказался, что Наташа даже сперва и не поверила. Другой бы уж точно, когда она наклонялась над ним, помогая с капельницей или обтирая лицо влажной салфеткой, постарался как-нибудь половчее запустить пятерню свою к ней под юбку - ведь точно, заманчивое дело! Или грудь маленько "проверить", которая ну прямо так и рвется наружу из-за выреза кофточки. А этот - нет. Смотрел на нее внимательно, но думал, видно, о чем-то своем, причем напряженно. У него даже морщинки на молодом лбу собирались строчками. А потом вдруг произнес:
- Меня никто не спрашивал?
Наташа отрицательно покачала головой, подумала и спросила в свою очередь:
- А должны?
- Почему ты так думаешь? - Он слегка нахмурился.
- Сам же говоришь, - Наташа пожала плечами и добавила: - A там, за дверью, твой охранник, да?
- Какой охранник? - словно испугался он.
- Обыкновенный. Вот здесь, - Наташа провела пальцев у себя над левой грудью, - "ОМОН" написано. И с оружием. А ты чего, большой начальник?
- Не-а, - подумав, ответил Володя. - Просто я большого начальника вожу. Шофер я.
- А чего ж тебя тогда так защищают?
- А я знаю? - помрачнел Володя. - А тебя, сестричка, как зовут?
- Наташей.
- Слышь, Наташа, только между нами, да? Если кто-нибудь про меня спросит, ты не говори. А мне скажи сразу, ладно? Чтоб я знал, - он правой рукой, свободной от иглы капельницы, слегка потрогал перебинтованную голову и спросил: - А чего у меня?
- Совсем ничего не помнишь?
- Да так, местами…
- Чего было-то?
- Машину мою взорвали… - неохотно ответил Володя.
- Господи! А ты где был?
- А я вот как раз и вышел… Задело.
- Ну, парень, считай, в рубашке родился. Но ты много не болтай. Сотрясение у тебя, средней тяжести. Скорей всего. Но это тебя обследовать будут. И проникающее ранение задней части свода черепа. Хирург какие-то щепки вынул.
- А-а, понял, это меня деревянной дверью шибануло. Точно… Давно я здесь, Наташа?
- Вчера утром привезли.
- Ясно… А этот… давно сидит?
- Ну, сразу и сел. Ночью другой был, а сейчас опять он. Стерегут тебя, Вова. Может, ты сбежать хочешь? - Наташа кокетливо поиграла глазами.
- С тобой хоть на край света, - мягко ответил он и закрыл глаза.
И вот же гадство! Так сказал, что у Наташи прямо что-то колыхнулось в груди. И томительно-горячо вдруг стало, до дрожи. А он уже, кажется, спал. Она посмотрела внимательно: глаза были не зажмурены, а закрыты, как у спящего, и дышал ровно и тихо.
В другое время она, может, и не обратила бы внимания на этого парня, а тут поглядела его медицинскую карту и удивилась. "Парнишечка"-то оказался совсем не прост. Во-первых, было ему почти сорок лет, это он выглядел молодо. А во-вторых, успел в жизни повидать всякого. Был даже ранен в Афгане, а ведь это случилось лет пятнадцать назад, если не больше. И теперь про бывших "афганцев" рассказывают всякое - тут тебе и прямой криминал, и что хочешь. А те, которые успели устроиться, живут дай бог всякому. Наташа была девушкой неглупой и все это хорошо знала. И еще у Володи было явное преимущество перед многими другими - он был холост, а значит, при правильном раскладе - перспективен. Во всяком случае, для начала Наташа решила про себя не торопить событий, но и не упускать нечаянной возможности. А беспомощные мужчины, говорят, особо ценят ненавязчивую женскую заботу, что, между прочим, тоже входило в ее служебные обязанности.
О том, что пострадавший Рожков пришел в себя, Наташа, естественно, сообщила врачу. Тот, видимо, уже имел какие-то указания на этот счет, поскольку через короткое время в реанимационном отделении появился рослый и интересный мужчина, который представился старшим следователем Генеральной прокуратуры. Охранник при виде его поднялся, оторвал наконец свою задницу от стула и так и простоял все время, пока следователь находился в палате и беседовал о чем-то с Рожковым. И уже судя по одному этому, был он наверняка очень большим начальником.
Но ведь это кому начальник, а кому… ну да, просто симпатичный мужик, который не позволит себе руки там распускать или скабрезность какую между слов бросить, нет, такой только глянет, а у тебя прямо все опускается. Почувствовала на себе его мимолетный взгляд Наташа и вмиг позабыла о раненом своем пациенте. Да, если бы вот этот пригласил, она б, пожалуй, и не подумала искать причины для отказа. С ним, конечно, и в застолье не заскучаешь, а уж тем более в койке.
Наташа стояла в коридоре, прислонившись пылающим лбом к прохладному стеклу окна, и переживала от сонма мыслей, роившихся в ее голове. Вот он взглянул на нее, и она вмиг почувствовала какой-то совершенно непонятный стыд, будто оказалась полностью раздетой перед ним. Или это уже он сам про себя успел? Ну-у быстряк! А потом увидела его широкие запястья - это у сильных и страстных мужиков, с такими воистину можно куда угодно, да хоть на тот же и край света. Но на безымянном пальце правой руки блеснуло узкое золотое кольцо. Жаль, конечно, такой мужик - и окольцованный. Но с ума сводил его взгляд, прямо жгучий какой-то. Наташа будто носом чуяла, что и caма не оставила его равнодушным, а значит, он, закончив свои следовательские дела, наверняка сделает попытку завязать знакомство. И тут уже необходимо было решить: надо ли ей это? Все-таки Наташа считала себя девушкой достаточно практичной. С одной стороны, может наклюнуться холостой Bова, который недолгими ее стараниями определенно окажется у нее в руках, а с другой - этот журавль в небе. Ах, как к журавлям-то тянет! Но ведь по жизни синица - она надежнее. Когда в руках…
Вот так и размышляла Наташа, полагая, что мысли тех двоих, которые разговаривали в палате, тоже отчасти заняты ею. Хотелось так думать. На самом же деле все происходило с точностью до наоборот…
Турецкий с первого же взгляда оценил все преимущества этой медицинской сестрички перед теми, кого уже успел увидеть здесь, в Склифе, угадал, как ему показалось, и ее готовность пойти навстречу его безмолвному призыву, но все это в настоящий момент его совершенно не волновало. Может, сама по себе сработала привычка как-то по-особому выглядеть перед красивой женщиной, этакое павлинье желание распустить хвост. Но едва он увидел, что девушка, кажется, "поехала", инстинктивное охотничье желание так же быстро испарилось. В настоящий момент Александра Борисовича интересовал лишь человек, который лежал под капельницей и старательно, но не очень умело изображал, как тяжело ему говорить, как его общее состояние не позволяет ему сосредоточиться на вопросах, которые задает следователь. Хотя сами по себе вопросы были пока просты до примитивности, и ответить на них никакого труда не составляло. Но именно эта игра и подсказывала Турецкому, что пострадавший парень пытается уйти от правды, пробует пудрить следователю мозги своим крайним нездоровьем. А вот та сестричка, что в коридоре, на вопрос Александра Борисовича, как чувствует себя Рожков, ответила, ни секунды не задумываясь: вполне. И даже плечиками пожала: мол, зачем задавать вопросы, когда кругом полная ясность? Так он растолковал для себя ее ответ. А этот пробует изобразить, что едва ли не помирает. Вторая ложь - и от второго, участвовавшего в деле человека, - это уж слишком.
Цедя, как говорится, в час по чайной ложке, Рожков медленно рассказывал, часто при этом закрывая глаза и замолкая, о том, как протекал его предыдущий день. Наконец добрался до выезда из гаража.
- Вы машину постоянно осматриваете? - спросил Турецкий.
- А как же!
- Ничего, естественно, не заметили?
- Откуда же?
- Над ямой машину проверяли?
- Зачем?
- Послушайте, Рожков, - сдерживая себя от бесконечных его ответов-вопросов, заметил Турецкий. - Экспертиза утверждает, причем не предполагает, как это иногда бывает, а именно утверждает, что бомба с заранее установленным часовым механизмом на восемь сорок пять могла быть закреплена как в гараже, так и возле дома на Кутузовском. При условии, что вы никуда по дороге не заезжали. Вы утверждаете: не заезжали. Хорошо. В результате получается, что эту бомбу установили под днищем вы сами, а буквально за минуту до взрыва покинули машину, ибо знали все заранее. А вот ваш хозяин мог этого не знать и случайно опоздал. На какую-то минуту. Вам ясно?
- Это что ж, - перестал вдруг "болеть" Рожков, - получается у вас, что я сам себя, что ли?
- Ага, - кивнул Турецкий, поправляя диктофон. Он предупредил Рожкова, что допрос будет вестись с использованием аудиозаписи. Это чтобы тот не подумал, будто следователь пришел просто поговорить и забыть до лучших времен, до полного выздоровления. - А что вас удивляет? Вы ж не специально нанесли себе столь чувствительное ранение. Это - случай. А то бы вообще все обошлось. Кстати, почему вы не позвонили Каманину, как у вас условлено?
- Я звонил, было занято.
- Неправда, уже не было. Мы проверили по времени. Может, вы просто не хотели звонить? Может, вы нарочно тянули время?
- А зачем?
- В принципе этот вопрос должен задать вам я. Но раз спросили, отвечу. Вы не хотели убивать хозяина. Не исключаю, что кто-то вам приказал это сделать, а вы просто не решились. Или передумали в самый последний момент, отчего едва не стали жертвой собственной же акции. Вот такое у нас складывается мнение. Что скажете?
- Чепуха это все.
- Объясните.
- Не знаю я. Ничего не знаю. И говорить не могу, голова кружится. Медсестру позовите, Наташу.
- Медсестру вашу я позову, как только мы закончим, Рожков. Но хочу вас предупредить, что своим явным нежеланием сотрудничать со следствием вы ставите нас в довольно сложное положение. Поясняю. Если взрыв машины - ваша собственная инициатива, мы в конце концов и до этого докопаемся. Да и Каманин поможет. Но если вы не выполнили или выполнили неправильно чье-то задание, то обычно такие вещи практически не прощают заказчики. Исходя из последнего, мы установили возле вашей палаты охрану. Она здесь находится уже сутки. Однако, поскольку вы утверждаете, что ни с кем не связаны, ничьих наставлений не выполняли, я думаю, что дальнейшее присутствие здесь вооруженной охраны попросту нецелесообразно. Поэтому даю указание ее снять. В самом деле, чего вам и кого опасаться?
Турецкий взял диктофон и сделал вид, что собирается подняться.
- Погодите, - словно решился Рожков. - Я вам не всю правду сказал…
- Не всю? - удивился Турецкий. - А что, разве вы и правду тоже говорили?
- Про бомбу я в самом деле ничего не знал. А не позвонил наверх потому, что телефон был занят.
- Но я ведь сказал уже вам.
- Да не его - мой телефон! - с раздражением перебил Рожков. - Это мне был звонок. Голос сказал, что под сиденьем бомба, и сейчас взорвется. Я еле успел выскочить, как… сами знаете.
- И чей же это был голос?
- Не знаю, - мрачно ответил Рожков, но ответил слишком быстро, не задумываясь. Значит, врет, знает, но не скажет.
- Интересно, а почему мы должны верить этой вашей версии? - спросил Турецкий, глядя на Рожкова с откровенным недоверием.
- Потому что это правда.
- Не знаю, не знаю… Телефон сгорел вместе с машиной. Проверить, кто вам и откуда звонил, невозможно, так? Голос вы, конечно, узнали, иначе бы не вылетели из машины пулей, а усомнились бы, полезли в худшем случае проверять, так?
Рожков машинально кивнул.
- Не слышу вашего ответа! - строже сказал Турецкий. - Вы не кивайте, а говорите!
- Нет, не так, - возразил Рожков, опомнившись, чем вызвал откровенную насмешливую улыбку Турецкого. - Хотите верьте, хотите нет, но я правду сказал.
- Не всю, гражданин Рожков. Далеко не всю, - вздохнул Турецкий.
Минут тридцать ушло у него не заполнение протокола допроса потерпевшего. Закончив процедуру, Турецкий произнес:
- Ну ладно, отдыхайте. Охрану я снимаю. А вы все-таки подумайте теперь в одиночестве на досуге. Если успеете, - и Турецкий встал.
- Это почему? - вдруг почти со злобой воскликнул Рожков и даже сделал попытку привстать, но голова его рухнула на подушку.
- А потому что, я уже вам сказал, человека, не выполнившего задание или выполнившего его плохо, убирают. Эх вы, а еще афганец! Видно, крепенько ваш хозяин сумел кому-то насолить! И вы, Владимир Сергеевич, это хорошо знаете, но молчите. Потому что либо сами вместе с ним по уши увязли, либо просто боитесь за свою шкуру. Но если за вас уже взялись, то теперь обязательно достанут, можете мне поверить. На первый раз припугнули, а второго вы уже не увидите. Не сумеете.
- Мне надо подумать, - сказал Рожков.
- Сейчас хотите думать или потом?
- Я устал, потом.
- Хорошо, надумаете, скажите медсестре, чтобы сразу позвонила вот по этому телефону, - Турецкий положил на тумбочку свою визитную карточку.
- А это… - начал было Рожков и замолчал, пряча взгляд.
- Не понял?
- Охрана посидит еще?
- Если вы просите ее оставить, я оставлю, но вы сами понимаете.
- Я понимаю…
Выйдя в коридор, Турецкий направился прямиком к девушке, застывшей у окна. Приблизившись, строго спросил:
- Вас ведь Наташей зовут, так?
Она кивнула, и лицо ее почему-то вспыхнуло. Смутилась, опустила глаза.
- Где у вас здесь курят, извините? Вы-то курите?
Она опять несколько растерянно кивнула и заговорила:
- Что вы! Здесь нельзя! Мы это делаем на лестнице, на втором этаже, там место специальное.
- Пойдемте, - решительно сказал Турецкий и взял ее под локоть.
Возле мусорной урны, когда закурили, - Турецкий предложил свой "Давыдофф", который не столько курил сам, сколько угощал для престижа, - он, не меняя сурового выражения лица и сухого тона, спросил:
- У вас, Наташа, какой график дежурства?
"Начинается… - подумала она. - Все они одним миром…"
- Мои сутки закончатся сегодня в девять вечера… А что?
- Ага, значит, вы и вчера здесь были?
- Естественно.
- За прошедшее время кто-нибудь справлялся о Рожкове? Звонил там, интересовался здоровьем? Приезжал?
- При мне - нет, никто. А что-нибудь случилось?
- Пока, слава богу, нет… Он там xoчет вам что-то сказать… Ну, зайдете. А вот у меня к вам будет настоятельная просьба. Приказать, сами понимаете, не могу. Хотя это примерно одно и то же. Если кто-то появится или заинтересуется им, немедленно позвоните мне. Свой телефон я оставил в палате у Рожкова. И той девушке, которая вас сменит, тоже передайте мою настоятельную просьбу. Понятно?
- Ну вы прямо как генерал! - засмеялась девушка.
- А я и есть генерал, - с усмешкой заметил Турецкий. - Так не забудьте… Что ж я вам еще хотел сказать, Наташа?.. Ах да, - он проницательно посмотрел ей в глаза. - Вы прекрасно выглядите! Молодец! Умница! Всего хорошего.
И, бросив окурок в урну, Турецкий вежливо кивнул и легко сбежал по лестнице в нижний холл.
А вот теперь он мог уже точно сказать, что оставил девушку в большом раздумье. И она непременно позвонит. Даже если в том не случится большой нужды.
"Хорошая девочка", - сказал себе Александр Борисович, выруливая из Грохольского переулка на проспект Мира, чтобы, развернувшись у метро, ехать в центр. Движение было довольно плотным, и все его манипуляции заняли немало времени. А когда он выбрался наконец на Садовое кольцо, его достал звонок мобильника.
- Слушаю, Турецкий, - привычно отозвался он.
- Саня, ты где находишься? - услышал он голос Грязнова.
- Покинул Склиф и в данный момент качу в сторону Самотеки.
- Ныряй срочно под эстакаду и возвращайся! Сейчас туда же прибудет дежурная бригада.
- А что случилось? - И сердце почему-то тревожно заныло.
- Стрельба там, Саня, - не объясняя больше ничего, Грязнов отключился.
"Вот оно!" - мелькнула мысль. А руки автоматически кинули машину вправо, вызвав тревожно-истерические гудки клаксонов позади себя.
Наташа проводила глазами спускавшегося по лестнице следователя. Она не торопилась. Впереди еще почти целый день, успеется. И набегаешься, и напляшешься, как говорится. Не обратила она внимания на широкоплечего, бритого наголо парня в белом халате, который курил поблизости, поглядывая на нее. Он видел, как она курила со следователем, но тогда не обращал на нее внимания, а теперь словно прилип. И глаза его были какие-то напряженные, что ли, нехорошие.
Она пошла к лестнице, чтобы возвратиться в свою реанимацию. И тут парень неожиданно легко, почти молниеносно, оказался рядом с ней, крепко ухватил за локоть и зашептал в самое ухо:
- Слушай меня, сука, и молчи… Где Вовка лежит, в какой палате? Ну?!
- А… вы чего? - У Наташи от испуга даже ноги подкосились.
- Молчи, сказал! Охранник где сидит? Снаружи или внутри?
- В пред…баннике.
- Одно слово, откроешь пасть - и задавлю, сука! Веди тихо и спокойно, поняла? И башкой не верти по сторонам. Сделаешь, как говорю, останешься живой, ну!
И Наташа пошла. На онемевших, негнущихся ногах. А бандит - да кто же еще, это было уже пoнятнo! - подталкивал ее в спину. Локоть он отпустил, но девушка чувствовала между лопатками что-то твердое, будто ей в спину упирали чем-то железным.
- Говори, что я с тобой, - шептал ей сзади парень. - Пикнешь - убью!
Она уже ничего не понимала и не слышала. Ноги ее двигались сами по себе, помимо воли, она невольно сжалась, ощущая смерть позади, даже дыхание остановилось. Но толчки били в спину, и она продолжала идти, спотыкаясь и хромая.
А охранник, сидевший в тесной прихожей перед палатой, решил размяться. Ну устал сидеть на одном месте. Он и вышел в коридор. Развел руки в стороны, потянулся всем телом и вдруг увидел странную картину.