– Ирина? Не знаю, фотографии нет, у капитана только про обтягивающие джинсы написано. Но наши мужики себе вроде из русских неприятных в жены не берут.
– Да, только из японок… – мрачно заключил я и повлекся к лифтам.
Мой старый знакомый, сержант Сома из отдела Итахары, встретил меня у восточного входа в огромный торговый центр "Майкал-Отару", посередине которого гордо возвышался двенадцатиэтажный "Хилтон". Сержант был в штатском, как и я, и выделить его из понедельничной толпы праздношатающихся пенсионеров и нетрудоустроенной молодежи было нелегко. Сома увидел меня первый, махнул мне рукой, и всю дорогу, пока я шел к нему от выхода из павильона железнодорожной станции, сохранял на лице пресную протокольную улыбку.
Общаться с такими людьми, как Сома, для меня всегда несколько проблематично. С одной стороны, мы друг друга уже неплохо знаем, побывали вместе в одной и той же передряге, из которой либо один из нас, либо сразу оба могли бы и не выйти живыми. С другой – видимся мы редко, что заставляет нас всякий раз начинать общение по новой, с чистого листа. Ситуация получается двусмысленная, и я, попадая в нее, всегда завидую сверхкоммуникабельному Ганину, для которого этой проблемы не существует. Он обладает уникальной манерой с ходу начинать общаться с человеком, которого последний раз видел тысячу лет назад, так свободно и непринужденно, как будто расстался с ним только вчера. Мне же приходится заново притираться к собеседнику, и процесс этот часто бывает не то чтобы болезненным, но шибко муторным, поскольку душевные неудобства тяготят меня в жизни гораздо сильнее физических, что, впрочем отнюдь не означает того, что мне было бы легче, если бы Сома сейчас вместо пустых, но обязательных приветствий врезал мне в челюсть.
– Здравия желаю! – негромко, но веско произнес в моем направлении сержант.
– Приветствую, сержант! – Я благосклонно кивнул в его направлении. – Вы один?
– Один. Господин майор в управлении. Ивахара-сан сказал, что он договорился с Нисио-саном о том, что вы сами поговорите с Катаямой-сан. И если…
– Да-да, понятно-понятно, – прервал я подобострастный монолог Сомы, явно испытывавшего те же трудности в коммуникации, что и я. – Но прежде чем говорить с этой русской, мне надо от вас получить максимум информации, хорошо?
– Да, конечно. – Сома зарделся от оказанной вдруг его скромной персоне чести. – Давайте пойдем в какое-нибудь кафе – здесь, в "Майкале", их много…
– Нет, сержант, кафе – не лучший вариант, – отверг я приглашение Сомы.
– Почему? Вы ведь с дороги…- забормотал сбитый с толку сержант. – Я думал… В смысле, кофе или чай…
– Эта ваша Катаяма все еще в гостинице?.
– Да, пост наблюдения мне доложил прямо перед тем, как ваша электричка подошла, что из номера Катаяма-сан пока не выходила. – Рука Сомы машинально потянулась было к голове в желании отдать честь при докладе, но голова вовремя отдала себе и руке отчет, что для этого все-таки больше подходит полицейская форма, нежели черные джинсы и темно-синяя "рибоковская" ветровка.
– Ну вот. Зачем нам с вами рисковать? Вдруг эта Ирина-сан захочет выпить кофе в том же кафе, где мы с вами сейчас будем, как вы предлагаете, чаи гонять. Может ведь у нее возникнуть такое земное желание, нет?
– Конечно, может, – согласился со мной Сома. – Тем более после бессонной ночи…
– Тем более бессонной ночи, – сымитировал я горное. эхо. – Давайте-ка лучше уединимся там, где нам никто не помешает.
– В город поедем? – тоскливо поинтересовался сержант.
– Зачем в город? – Я посмотрел за спину Соме. – У вас тут вон какой замечательный аттракцион имеется!
Позади Сомы лениво вертелось огромное колесо обозрения, пристроенное в прошлом году к торговому центру. Особых улучшений в бизнесе после этого замечено не было, хотя и вреда особого от этого мастодонта, гордо возвышающегося не только над "Майкалом", но и над всей восточной частью отарского порта, тоже не отмечается. Не было колеса – ничего, все жили спокойно, сделали колесо – тоже неплохо стало, чай, не пятое оно, это колесо, а покамест первое…
Сома не сразу поверил в мою детскую прихоть и удостоверился в серьезности моих намерений только тогда, когда я от столичных щедрот купил нам с ним два билета на это чертово колесо и не потребовал при этом от кассирши копии чека, с которым в нашей бухгалтерии можно было бы вернуть себе потраченную мелочь. Очереди на аттракцион не было, по случаю понедельника народ особым желанием полюбоваться с высоты вороньего полета на бухту, ощерившуюся мачтами частных яхт со спущенными парусами, не горел, и уже через минуту мы уединились в уютной пластиковой кабинке, которую плавно раскачивал пока еще сдержанный, но грозящий вот-вот развернуться в полную силу октябрьский ветер. Мы сели друг напротив друга: я – лицом к Соме и торговому центру, а Сома – лицом ко мне и к склону прибрежной скалы, постепенно меняющей свой радостный золотистый цвет на беспроглядную серость хоккайдской осени.
– Итак, сержант, рассказывайте! – приказал я Соме, едва наша кабинка оторвалась от стартовой площадки. – Что есть конкретного?
– Конкретного пока мало, – искренне вздохнул Сома. – Ниигатское управление ведет себя довольно пассивно…
– Молчит? – Знаю я эту Ниигату: они свято уверены, что забот и проблем с русскими у них больше всего в Японии. К нам, хоккайдским, относятся брезгливо, считая нас законченными провинциалами, хотя от этой Ниигаты тоже можно скакать три дня и три ночи и ни до чего приличного-столичного не доскачешь.
– Нет, не молчит. Кое-какую информацию мы от них уже получили. – Сома частично опроверг мои самые пессимистические подозрения. – Только вот главного они пока не сделали…
– Что вы называете главным? – подстегнул я обстоятельного Сому. – Да и неглавным тоже…
– Главное, Минамото-сан, что вот уже фактически пять часов ниигатские ребята не могут связаться с мужем этой Ирины.
– А кто у нас муж?
– У нас? – Сома удивленно подернул бровями.
– Ну не у нас – у нас, а у нас, в смысле, у нее. – Черт меня дернул схохмить! Бывают же ведь вот на свете такие бестолковые Сомы…
– Муж у нее… – Сома сделал выжидательную паузу, окончательно похоронившую мои надежды отыскать в потемках его души хотя бы зачатки чувства юмора, – муж у нее – владелец компании по закупкам и продажам подержанных автомобилей, Катаяма Ато.
– Ато?
– Ато, – еще раз подтвердил правильность услышанного мной дисциплинированный сержант.
– А почему ниигатские с этим, как вы изволили выразиться, Ато связаться никак не могут? – Я перевел взгляд с Сомы за окно: кабинка неумолимо продвигалась к апогею траектории плавного течения-верчения чертова колеса, и все остававшееся внизу, под нашими ногами, постепенно теряло конкретность форм и трансформировалось в монолитную лилипутообразную массу.
– А его нет нигде: ни на работе, ни дома. – На Сому набираемая кабинкой высота пока никакого видимого влияния не оказывала.
– Сегодня понедельник, а у этих торговцев работа сами знаете какая: по всему городу мотаться надо… в поисках радости… – Я постарался сконцентрировать свой сонный взгляд на исполнительном Соме и отключить боковое зрение, чтобы не портить себе, как называет подобные ситуации Ганин, "обедни".
– Да, конечно, – согласился со мной Сома. – Они его найдут, разумеется… Рано или поздно…
– Так, а что по ней?
– По ней – это по его жене, да?
– Именно!…
– Значит, эта Ирина – сахалинская русская, двадцать лет лет ей. Замуж за Ато Катаяму вышла два года назад. По сведениям ребят из Ниигаты, познакомилась с ним на Сахалине, при каких условиях – неизвестно, известно лишь, что Катаяма там уже несколько лет имеет свой автомобильный бизнес, так что познакомиться с русской девушкой для него проблемы не составляло. Только вот… – Сержант вдруг замялся, его глаза перестали смотреть в мои и заскакали над моими плечами.
– Что "только"? – Я вцепился взглядом в задергавшегося Сому, продолжая одновременно без особого успеха гасить боковое зрение. Наша кабинка достигла наивысшей точки, и я вдруг почувствовал, что мои внутренности, особенно в нижней части живота, зажили своей собственной, отдельной от остального тела и сознания жизнью. Не скажу, чтобы я боялся высоты, но одно дело, когда тебя от ледяного разреженного пространства отделяет двойная стенка массивного "боинга", и совсем другое – когда между тобой и пускай не глубокой, но все-таки бездной какие-нибудь пять миллиметров хлипкого прозрачного пластика.
– Да понимаете… – протянул Сома, которого разверзшаяся под нами бездна явно не пугала, – понимаете, по документам выходит, что между ними слишком уж большая разница в возрасте.
– Сколько этому Ато? – Замершая на сумасшедшей высоте кабинка качнулась и наконец-то начала долгожданное снижение, и мои разнесчастные почки с мочевым пузырем постепенно стали возвращаться на свое законное место.
– Пятьдесят восемь, – мрачно прошептал Сома.
– Ого! На дочке, значит, папаша женился! – Я попытался разыграть удивление, хотя, честно говоря, давно уже перестал удивляться таким вот парам. Правда, у нас, в Японии, чаще происходит обратное, когда какая-нибудь перезрелая дамочка, обычно не нуждающаяся в средствах, заманивает в свои коварные сети двадцатипятилетнего плейбоя, предпочитающего зарабатывать себе на жизнь сексуальным обслуживанием своей покровительницы, а не укладкой горячего асфальта на сауноподобном Сикоку. Но и в том, что поживших на свете мужиков тянет к свеженьким, не потрепанным пока еще ни жизнью, ни другими мужиками девицам, я не вижу ничего предосудительного. Причем на этих, как кому-то может показаться, крамольно-фрейдистских мыслях я ловил себя уже давно. То есть не то чтобы это вдруг появилось в моей башке после того, как мне треснули пресловутые по нашим японским меркам сорок два. Нет, еще в студенческие годы, шатаясь с приятелями по токийскому району Синдзюку, я абсолютно случайно застукал в привокзальном кафе своего родимого папашу, которому тогда было аккурат как мне сейчас, с молоденькой аспиранткой. Они, помнится, распивали кофе и якобы обсуждали что-то типа особенностей использования старославянизмов в прозе какого-то Розанова, которого отец в умных разговорах с коллегами за пивом неоднократно называл козлом и бабником. Сам же он при этом, прямо как козел и бабник Розанов, клал руку поочередно то на плечи, то на бедра смазливой и податливой хохотуньи, и я, расположившись с дружками поодаль от них, в течение сорока минут имел удовольствие наблюдать за столь неожиданной физиологической метаморфозой моего якобы глубоко духовного папы. О том, чтобы заложить его ни о чем не подозревавшей маме, и речи быть не могло, конечно. Но и вызывать его на душещипательные беседы при ясной луне один на один мне тоже ужасно не хотелось. Проще всего оказалось собраться с трезвыми мыслями и найти подходящее объяснение всему произошедшему (я, правда, до сих пор сомневаюсь, что между отцом и той аспиранточкой действительно что-нибудь произошло – в физиологическом, то есть "розановском" плане, я имею в виду…), после чего мирно успокоиться с мыслью о том, что мы, неуемное мужское племя, "все там будем", как пора подойдет, тем более что отцовская девица была недурна собой, да и, видимо, не слишком тупа, если хотя бы поверхностно – на уровне внешне глубокомысленных кивков и пронизанного деланным пониманием и согласием поддакивания, но знала, кто такой Розанов и что такое старославянизмы.
– Дочка у него действительно имеется, – напомнил о своем присутствии Сома, – только от первой жены.
– Молодцы эти ребята из Ниигаты! А вы, сержант, говорите, что они не делают ничего! Вон сколько всего разузнали!
– Да это несложно. Эта Ирина ведь иностранка, а за каждым иностранцем у нас, сами знаете…
– Ну теперь-то она не иностранка, – поправил я Сому. – Теперь она – как мы с вами. Так ведь?
– Так, конечно, – кивнул сержант. – Но вы же сами понимаете, господин майор…
– Понимаю. Сам… – Я наконец полностью вышел из оцепенения, вызванного необычайным телесным подъемом. – Что еще? Зачем она сюда приехала? И как?
– Как – это понятно: на обычном пароме, с машиной вместе. Зачем? По судовым документам, она не только зарегистрировалась как пассажирка, но и предъявила при посадке туристическую путевку. То есть формально она прибыла в Отару как туристка.
– В одной группе с нашей словоохотливой бабулей?
– А-а-а, это вы о Ямада-сан? – Сома ласково улыбнулся, как улыбнулся бы любой из нас при упоминании о любимой родной бабушке.
– О ней, Сома-сан, о ней, милой! Вы, как я понимаю, уже имели удовольствие познакомиться с возмутительни-цей капитанского и нашего спокойствия.
– Хорошая бабушка! – Сома, надув губы, наигранно обиделся на меня за "бабулю". – Ее информация является очень полезной для нас. И, главное, полной! Нам бы побольше таких информаторов!…
– Да, не помешали бы нам такие информаторы, – согласился я с Сомой. – Только не по экологической, а по уголовной бы линии…
– Экология тоже важна! – отказался соглашаться со мной почитающий старость и старческое словоблудие сержант.
Мы выпрыгнули из приземлившейся наконец кабинки и медленно пошли по длинному мосту в сторону торгового центра.
– Я так и не понял, она прибыла в группе или нет? – продолжил я допрос Сомы.
– Нет, в прибывших группах туристов, в том числе и в той, где зарегистрирована Ямада-сан, Ирина Катаяма не значится.
– Это странно или нормально? – Я слабо разбираюсь в тонкостях нашего туристического бизнеса.
– Это, в общем, нормально, не считая того, что она приехала одна, без мужа.
– Что в этом странного?
– Тоже ничего, если не брать в расчет, что ни из номера, ни по сотовому она мужу из Отару не звонила.
– Обычная японская жена… – резюмировал я наши с Сомой социологические изыскания. – И, надо полагать, обычный японский муж. Чего друг друга лишний раз теребить… Что по машине?
– Машина зарегистрирована на ее имя. Мы проверили: по нашим каналам чистая…
– Сома-сан, у нее муж торгует машинами, как вы сказали. Еще бы она ездила на "паленой"!
– Сами же там, в Саппоро, хотите, чтобы, мы все проверяли до мелочей и подробностей, – вдруг огрызнулся Сома и опять скорчил обиженную физиономию. – Ваши, между прочим, требования выполняем, Минамото-сан. Управление приказало – мы действуем…
– И молодцы, что выполняете! – Я сбросил обороты и подбодрил увядшего было сержантика. – Ладно, не дуйтесь! Больше не буду!… Что по багажнику?
– Багажник чистый, мы посмотрели. Аккуратно все сделали… Никаких сомнительных следов в багажнике нет. Эксперт наш установил полный стандартный набор ингредиентов…
– То есть ни крови там?… Ничего?…
– Ничего, что могло бы вызвать подозрение, – категорически отрезал Сома. – Багажник по нашей с вами, господин майор, линии чист, как и сама машина.
– Ладно, для начала понятно. Сейчас поглядим, как она насчет вашей любимой экологической чистоты…
Мы зашли в теплый полумрак торгового центра.
– Вы будете ее вызывать из номера? – поинтересовался Сома.
– Из номера вызвать ее я попрошу вас. Хорошо?
– Каким образом? – искренне удивился сержант.
– Скажете дежурному администратору, чтобы он пригласил ее вниз, к своей стойке.
– Зачем?
– Затем, что пришел, например, срочный факс на имя некоего Катаямы. А когда она спустится, пусть администратор разыграет удивление по поводу того, что она женщина, а не мужчина, и тем более иностранка. А факс якобы придет, скажем, без указания имени – только на фамилию Катаяма… Пускай, в общем, там чего-нибудь сообразит сам… Понятно?
– Более или менее… А если она откажется из номера выходить? – спросил предусмотрительный Сома.
– Тогда придумаем что-нибудь еще…
Глава 2
Мы отшагали половину "Майкала", пока наконец не уперлись в массивные двери "хилтоновского" фойе. Сома молча отделился от меня и поплыл к стойке администратора, а я зашел в ресторанное кафе, расположенное за невысокой стенкой из живых цветов, сквозь которые лениво журчали многочисленные ручейки затейливого каскадного фонтана. Немолодой метрдотель в изрядно засаленном на животе и плечах фраке услужливо согнулся передо мной и оттопырил руку в замызганной белой перчатке в сторону свободных столиков, по-парижски беспорядочно разбросанных у высоченного окна с видом на бухту. День был будний, час – послеобеденный, и высмотреть инородное в прямом смысле слова тело среди полутора десятков посетителей-соотечественников моему зоркому глазу труда не составило. За дальним столиком, повернувшись в профиль, соответственно, к окну и к залу, перед дымящейся чашкой кофе сидела иностранка. Я прищурился, чтобы оценить экстерьер: черные, те самые, вызвавшие неудовольствие бабушки Ямада, туго обтягивающие бедра брюки; черно-белая кофточка из тонкой шерсти, слабо скрывающая притягательные формы среднего по размеру бюста, частично выставленного напоказ через глубокий вырез; небольшой излишек румян на тонких скулах (по крайней мере, на видимой мне левой щеке); собранные в тугой пучок на затылке русые волосы, готовые бенгальским огнем рассыпаться по плечам – выдерни из них массивную черепашью заколку, поблескивавшую то ли стекляшками, то ли бриллиантами, – все это в пропорции девяносто девять к одному говорило за то, что трюк со срочным факсом уже не нужен.
Я ощутил за левым плечом щенячье дыхание Сомы и, не оборачиваясь, спросил его:
– Она?
– Да, это она, – прошептал Сома. – Наш наблюдающий сказал, что она спустилась в кафе десять минут назад.
– Когда мы с вами в буревестников играли… – добавил я.
– В каких буревестников? – удивился Сома.
– В буревестников революции, Сома-сан.
– Какой революции? – продолжал изумляться витиеватости моей изысканной речи пускай и исполнительный, но все-таки весьма недалекий отарский сержант.
– Сексуальной… – Я попытался выбрать из всех возможных вариантов дальнейших действий единственно правильный.
– Какой "сексуальной"? – никак не мог угомониться любопытный сержантик.
– Да не берите в голову, Сома-сан! – Мне надоело его воспитывать и образовывать. – Не ваше это дело в голову брать!… Это я так, о своем, о наболевшем… Проживете больше половины – сами над этим задумываться начнете. А пока пойдите лучше сядьте где-нибудь в стороне. Я с ней поговорю один на один… Потом, если потребуется, конечно, вместе с вами в управление поедем.