– По двум заявлениям? – По слегка побелевшей коже на скулах под персиковыми румянами стало понятно, что о своей сексапильности Ирина на время забыла. – У вас против меня есть целых два заявления?
– А что вас удивляет?
– Как что? Я всего пять часов как на Хоккайдо приехала, а на меня уже две телеги накатали!
– Вы знаете, Ирина, если быть до конца точным, то эти две, как вы изволили выразиться, "телеги" написали на вас не хоккайдцы, а те люди, с которыми вы плыли на пароме.
– Мне от этого не легче! Мне что Хоккайдо, что Хонсю – одна разница! Короче, если я вам сообщу, где я буду находиться в течение ближайших дней, вы меня в местную мусорскую не потащите?
– Мусорскую?
– В ментуру то есть.
– В полицию, вы хотите сказать?
– Я хочу сказать именно "в мусорскую", потому как вы тут заявили, что мусором занимаетесь, но если вы в это дело не въезжаете, то пусть будет "в полицию".
– Въезжаю, но экологические проблемы меня волнуют постольку-поскольку. Значит, если вы мне скажете, где вас можно будет найти завтра-послезавтра, то обещаю сейчас вас в отарскую полицию не конвоировать.
– Саппоро, "Гранд-отель". Номера пока не знаю. – Ирина несколько сбавила обороты, но в голосе ее по-прежнему звучал гулкий чугун.
– Так вы в Саппоро приехали, а не в Отару?
– Да, в Саппоро.
– И надолго?
– На две недели.
– Вы что, две недели будете в "Гранд-отеле" жить?
– А что? Рожей не вышла? Или задницей?
– Задницу вашу, как вы, Ирина, сами же заметили, я еще не видел, а что касается лица, то по этой части особых проблем с заселением в "Гранд-отель" я не предвижу.
– Тогда что?
– Вы же сами сказали, что у вас денег на отдельную каюту нет, а тут вдруг номер в "Гранд-отеле" на две недели…
– Ну, во-первых, это уже мое личное дело. А во-вторых, в "Гранд-отеле" я буду жить не все две недели, а только первые два дня. Просто гостиница в туристический "пак" входит – вместе с билетом на паром. Потом найду что-нибудь подешевле. Устраивает это вас?
– Вполне. И последний на сегодня вопрос: как я понимаю, туристический "пак" для вас только способ добраться до Хоккайдо и пробыть здесь какое-то время. Если это только способ, то позвольте поинтересоваться об истинной цели вашего визита?
– А это моим личным делом быть не может?
– Пока может. – Я надавил на "пока".
– Пока?
– Да, пока. Я, Ирина, не знаю, как повернется дальше вся эта история. Пока на этот вопрос можете не отвечать.
– Тогда прощайте! – Она начала подниматься из-за стола.
– Прощаться не буду, Ирина. – Я по-джентльменски попытался опередить ее в процессе подъема. – Не люблю потом сознавать свои ошибки и просчеты.
– Значит, на свиданку в будущем намекаете? – по-недоброму ухмыльнулась она и вдруг вновь опустилась на стул. – Вы что ж, полицейский – и не женаты? Разве у японцев такое бывает?
– Женат-женат… – Я решил не останавливаться в своем движении ввысь и все-таки принципиально подняться первым: пускай сидит себе и прячет под столиком свои призывные прелести в обтягивающих одеждах. – А свидание, Катаяма-сан, ведь у нас может и просто деловое состояться, правда? В будущем, в недалеком…
– Деловое разве ж свидание? – вздохнула Ирина и повернулась ко мне все той же роскошной заколкой, прочно удерживающей на затылке, видимо, весьма аппетитные в распущенном состоянии волосы.
Сома перехватил меня на выходе из ресторана и повис на левом плече. Ему явно не терпелось расспросить меня о результате состоявшихся только что международных переговоров, но посвящать его в это не отходя от кассы, от которой мы, правда, все-таки отошли, в мои планы не входило. Я еле сдерживал себя, чтобы не обернуться и не посмотреть на оставленную мной в беспокойстве и смятении Ирину, и был абсолютно уверен, что она сейчас сидит так же, как когда я вошел в ресторан, – в профиль ко входу, изо всех сил напрягая боковое зрение, чтобы проводить меня своим испепеляющим взглядом.
– Где ваша машина, Сома-сан? – поинтересовался я, едва мы вышли из "Хилтона" на улицу.
– Здесь, на стоянке. – Сома услужливо указал направо, в направлении открытого паркинга.
До управления от "Майкала" десять минут езды, и, пока мы ехали, я подробно пересказал Соме два последних своих дела о гибели русского моряка и женщины-украинки, не дав тем самым ему возможности разузнать о том, что мне удалось выудить из Ирины Катаяма, гражданки Японии и уроженки Сахалина.
Майора Ивахару мы с Сомой застали в коридоре. Он явно куда-то торопился, но, завидев меня, дал задний ход и указал на кресло перед своим столом. Сома сиротливо присел на складной стул, как сказал бы Ганин, "на отлете", а я погрузился в недышащую искусственную кожу старомодного низкого кресла и согласным кивком ответил на предложение Ивахары выпить кофе. Кофе пришелся очень кстати, поскольку с Ириной в "хилтоновском" ресторане мне было не до него, а после того, как мне удалось одолеть свои низменные желания, вдруг очнувшиеся при виде соблазнительной русской красотки, на меня опять напала сонливость.
– Как папа ваш себя чувствует, Минамото-сан? – с протокольной улыбкой на удивительно загорелом после скудного на солнце и тепло хоккайдского лета поинтересовался Ивахара.
– Да вроде жив-здоров, Ивахара-сан. – Я отхлебнул слишком крепкий для казенного заведения кофе и решил соврать для ублажения гордыни отарского майора. – Вам приветы постоянно передает.
– Спасибо-спасибо! – еще активнее заулыбался и закивал головой Ивахара, из чего я сделал вывод, что в последние мои слова он верит слабо. – Вы ему тоже при случае передавайте!
– Обязательно, – автоматически пообещал я и про себя решил, что с меня и правда не убудет в ближайшей телефонной беседе с отцом действительно взять и передать ему привет от Ивахары.
– Вы, Минамото-сан, с Ириной Катаямой побеседовали, да? – Ивахара закончил краткую обязательную официальную часть и быстренько приступил к делу.
– Да, только что имел такую честь.
– И как ваше впечатление?
Я кратко пересказал Ивахаре наш разговор с Ириной, не повышая при этом тона, чтобы заставить сидящего поодаль Сому понапрягать свои уши и мышцы бедер и брюшного пресса, так как ему, бедолаге, приходилось постоянно подаваться вперед на своем стуле, чтобы услышать хоть что-нибудь. В подробности своих телесных переживаний, вызванных внешним обликом своевольной пассажирки парома "Тохоку-мару-18", безоглядно доверившейся мастерству старого морского волка капитана Игараси, я Ивахару решил не посвящать, поскольку всегда опасаюсь быть неправильно понятым в тех случаях, когда пытаюсь делиться с мужиками своими сокровенными физиологическими ощущениями, порожденными как внезапными, так и тщательно спланированными контактами с прекрасным полом.
– Вот… – закончил я, – а жить эти два дня она будет в "Гранд-отеле" в Саппоро. А потом планирует перебраться куда-нибудь еще, как говорит, подешевле.
– Значит, получается, что она на две недели на Хоккайдо приехала… – задумчиво протянул Ивахара.
– Получается так, Ивахара-сан.
– И денег у нее немного… – продолжил бубнить себе под нос отарский майор.
– Так говорит… – кивнул я ему.
– Как тогда это прикажете объяснить? – Ивахара выудил из невысокой пачки бумаг у себя на столе помятый и зацапанный пальцами листок факса и протянул его мне.
Факс был из управления полиции Ниигаты и представлял собой обычную копию заказа на турпоездку, которые сотнями тысяч разлетаются по Японии из больших и малых, но одинаково жадных до наших денег туристических компаний. Бумага сообщала всем желающим, что гражданка Катаяма Ирина заказала, оплатила и получила все соответствующие документы для участия в групповом трехдневном туре по маршруту Ниигата – Отару – Саппоро с проживанием в течение двух ночей в саппоровском "Гранд-отеле". Факс бесстрастно информировал всех владеющих японским языком о том, что для осуществления сказочного путешествия по чрезвычайно популярному у обитателей северной части нашей растянувшейся вдоль восточного побережья Азии головастой коброй Японии маршруту Катаяма-сан в обмен на свои (или мужнины?) денежки получила ваучер на две ночевки в "Гранд-отеле", а также проездные документы, именуемые у простолюдинов билетами, на себя и на автомобиль "Мицубиси-диаманте". А самым примечательным во всей этой на первой взгляд банальнейшей информации было то, что обратный билет из Отару как на гражданку Катаяма, так и на ее драгоценный, обшаренный привередливыми отарскими экспертами "диаманте" выписан на среду, 2 октября, 19.30, то есть на полвосьмого послезавтрашнего вечера.
– Что скажете, Минамото-сан? – прищурился Ивахара.
– Что скажу… – Я разочарованно покачал головой. – Что коварству женскому предела нет, Ивахара-сан…
– Именно – коварству, – согласился со мной майор. – Итак, почему ей потребовалось лгать вам о том, что она останется у нас, на Хоккайдо, на две недели?
– Вы думаете, Ивахара-сан, что это ложь?
– А у вас другое мнение?
– Да, другое… Я думаю, что она не солгала мне по поводу этих двух недель… Думаю, что она вообще не лгала…
– А обратный билет на послезавтра?
– Что, если она действительно планирует задержаться в Саппоро на пару недель?
– А билет-то как же?
– Так я и говорю: если предположить, что она не врет… Если, конечно, только предположить… То получается, что этим обратными билетом она послезавтра пользоваться не намерена.
– А вы, Минамото-сан, не усложняете все? – скептически поморщился Ивахара.
– Может быть, может быть… Только…
– Что "только"?
– Только смысла лгать не вижу в ее ситуации… Проще просто не сказать то, чего говорить не хочешь, – и все. Ложь ведь грузит больно… Помнить потом надо, чего врал. А для нее место новое, люди новые…
– То есть?…
– То есть билет туда и обратно, благо он в турпакет входит – недорогой, к слову, турпакет, – она, конечно, купила, но то ли заранее, то ли сегодня ночью, спонтанно, решила обратным билетом не пользоваться. Вот и все…
– А как же она обратно поедет? – Ивахара несколько заволновался, и мне в какой-то момент показалось, что майор действительно обеспокоен проблемой обратной транспортировки в Ниигату коварной загрязнительницы акватории нашего родимого Японского моря, которое вот уже который год неугомонные корейцы пытаются переименовать в абстрактное Восточное. Впрочем, беспокойство Ивахары могло быть и вполне искренним, потому как всякий русский на его территории – это лишняя головная боль, избавиться от которой при помощи таблетки пенталгина не получится.
– Ну как… Сядет через две недели на паром – и "ту-ту!"…
– А машина?
– И машина, естественно, "ту-ту!".
– По-вашему, Минамото-сан, Ирина эта не врет, а только недоговаривает, да? Как же тогда это вяжется с ее признанием в стесненных финансовых обстоятельствах?
– Вы имеете в виду покупку обратного билета?
– Ну да, конечно! У нее же турпакет, а из него, сами знаете, ничего не поменяешь и не перенесешь: фиксированные даты, фиксированные цены… Значит, ей придется один билет практически в туалет спустить, а потом новый за отдельную плату покупать. Так ведь?
– Получается так… – Мне пришлось с неохотой, но согласиться с примитивной и потому непререкаемой житейской логикой Ивахары. – Но опять же если только…
– Что "если только"?
– Если только она действительно в Ниигату собирается возвращаться. – У меня это дерзкое предположение выскочило совершенно непроизвольно – этаким русским Петрушкой из-за раешной ширмы, так что я даже сам удивился своей, с одной стороны, абсурдной, а с другой – очень даже и логичной мысли. Я копнул поглубже в своем подсознании в поисках источника этого нежданно-негаданно вырвавшегося на ментальную поверхность и в момент принявшего вербальные формы метеорита и осознал вдруг, что вылетел он не из недр моего профессионального дедуктивного аппарата, а из того сектора мозгов, где накапливаются, так сказать, "видеофайлы". У меня аж дыхание на мгновение сперло, как у той вороны-ротозейки, когда я вдруг понял, что это виртуальные прелести под тугими черными брюками и стянутые на не менее прелестном затылке в притягательный пучок роскошные волосы давешней Ирины выдавили из меня эту смелую гипотезу.
– Вы это серьезно? – покосился на меня Ивахара.
От необходимости либо бесстыдно лгать, либо смущенно краснеть меня спас телефон: плоский серый аппарат на столе майора застрекотал майской цикадой, и Ивахара перевел свой пытливый взгляд с меня на внезапно потребовавшее к себе внимания чудо японской техники, собранное, держу пари, в Малайзии или на Тайване.
– Да, – по-начальнически сурово буркнул в трубку Ивахара, но тут же осекся и поплыл маслом с медом. – А, Нисио-сан, приветствую! Да ничего, копаем помаленьку… Да, как раз сейчас у меня…
Я улыбнулся, обрадовавшись спасшему меня от погружения в пучину темных страстей и не менее темных мыслей звонку моего строгого полковника, и призывно протянул руку по направлению к Ивахаре.
– Алло, Такуя, это я. – Тон Нисио был достаточно игрив, но в то же время тверд, что обычно бывает с ним – вернее, с ними: и с Нисио, и с его тоном, когда полковника распирает от желания похохмить, но делать это в открытую не позволяют служебные обстоятельства.
– Да, Нисио-сан, слушаю!
– Ты там давай закругляйся и дуй в Читосэ! – тепло, по-отечески приказал мне Нисио. – Хватит с Ивахарой лясы точить! У него и без тебя дел выше крыши…
– Куда дуть? – Я сделал вид, что не расслышал с первого раза его наглого приказа.
– В Читосэ, в аэропорт.
– Час от часу не легче, Нисио-сан! Там что, в Читосэ? С самолета какой-нибудь мешок скинули?
– Ну да, на поле с картошкой, – засмеялся невидимый Нисио. – Всю картошку подавили… Бабы русские… Дуры!…
– А если серьезно, Нисио-сан?
– А если серьезно, то в 17.30 из Ниигаты прилетает капитан Мураками. Надо встретить…
– Какой такой Мураками? – Меня возмутил не сам факт приезда неизвестного мне младшего по званию, а то, что старый лис посылает именно меня, словно мальчика какого-то, как вон сидящего поодаль и слушающего нас с Ивахарой во все свои оттопыренные уши безмолвного Сому, встречать ниигатского гостя. У нас что, в управлении помоложе никого нет? – Почему мне-то надо ехать, Нисио-сан?
– Потому что у капитана будет для нас информация, Такуя, понял? – Старик посерьезнел. – И по дороге в Саппоро ты эту информацию с капитана получишь. А информация такая, Такуя, что получить ее надо нам как можно быстрее и как можно конфиденциальнее. Лишние уши в этом деле нам пока не нужны. Когда нужны будут, мы их, эти уши, привлечем, а пока, сам знаешь, меньше народу – кобыле дышать легче.
– Это что, по делу этой русской? – Я покосился на Ивахару: тот весь напрягся, едва услышал про "русскую" и про "это дело".
– Естественно, – буркнул Нисио. – Стал бы я тебя так просто по аэропортам гонять. Да и ниигатские ребята так, что ли, просто, ты думаешь, своих к нам командируют. В таком срочном порядке…
– Хорошо. – Я посмотрел на часы: было ровно три. – Сейчас поеду. Машину у Ивахары-сана можно попросить?
– Попроси, только на электричке быстрее будет, – ядовито съязвил Нисио.
– Туда-то да, – я сделал вид, что проглотил его колкость, – а вот обратно я этого вашего Мураками тоже на электричке повезу? Как же наше хоккайдское гостеприимство?
– Капитан не развалится. – Нисио опять повеселел. – Но впрочем, на машине, оно конечно, лучше. Гостеприимнее, по крайней мере…
– Куда мне Мураками-сан доставить? Сразу в управление? Или в гостиницу?
– С дороги лучше в гостиницу.
– Разумеется… В какую?
– Мы для Мураками-сан номер уже заказали… – Нисио сделал свою классическую педагогическую паузу, которую его подчиненным предполагается использовать для немедленной демонстрации своих провидческих способностей.
– В "Гранд-отеле"? – заполнил я эту уже столько лет знакомую мне брешь в хитроумном полковничьем дискурсе.
– Ну а где же еще… – хмыкнул Нисио, и из трубки понеслось мерзкое пунктирное пищание.
– Что такое? – взметнулся Ивахара, не дожидаясь, пока согретая его, моим и нисиовским дыханием трубка вернется на свое законное место. – Что-то новое по делу Катаямы-сан?
– Да, господин майор. – Я согласно кивнул в его адрес.
– Что, если не секрет? – В речи Ивахары смешались естественное профессиональное любопытство и понятное мужское нежелание связываться с роковыми русскими красавицами.
– Да я сам толком ничего не понял, Ивахара-сан. Нисио-сан сказал, что из Ниигаты к нам своего человечка послали. Надо в Читосэ ехать встречать. Какой-то капитан Мураками… Не знаете?
– Не слышал… Наверное, из молодых… Я давненько в Ниигате не был, – мечтательно вздохнул Ивахара, видимо припоминая свои многочисленные командировки из Токио в этот тоже достаточно беспокойный в "русском" плане порт на западном побережье Хонсю. – Сома-кун распорядится насчет машины для вас, Минамото-сан.
Скучавший до этого момента исполнительный Сома вскочил со своего стульчика и исчез за дверью.
– Минамото-сан… – Ивахара поднялся из кресла, – я вас попрошу поделиться со мной ниигатской информацией. Все-таки пока Катаяма-сан находится на моей территории…
– Конечно, Ивахара-сан, – успокоил я майора. – Хотя думаю, что терпеть вам ее у себя придется недолго. Скорее всего, если начальство потребует разработки, то вести мы ее будем уже в Саппоро.
– Да-да, но выезжать она будет опять через нас. А я не люблю неожиданностей…
– Понятно, но это еще нескоро будет, – улыбнулся я Ивахаре, последние слова которого – про неожиданность – вдруг наложились на приказ Нисио ехать в Читосэ, и я вспомнил, что по дороге надо заехать в какой-нибудь магазинчик, торгующий безделушками, и купить резиновые фекалии.
Дело в том, что сегодня исполняется три года с того дня, когда наши бестолковые лейтенанты Инагаки и Хасегава из китайского отдела попали в идиотскую ситуацию, сделавшую их посмешищем не только управления, но всей Японии, а мы с ребятами получили возможность весело отмечать в рамках управления ежегодный Праздник китайских испражнений. Случилось это все именно в связи с Читосэ: там один нахальный китаец, прибывший на Хоккайдо по стандартной шестимесячной стажерской визе, решил по истечении и стажировки в местном картофелеводческом кооперативе, и своей визы домой к себе в богом забытый Суйфэньхэ не возвращаться, а ничтоже сумняшеся устроился нелегалом в подсобное хозяйство читосэвского деда-рисовода, которому требовался физически сильный помощник. Деду нужен был покладистый и безропотный мужик, который за издевательские сто иен в час полол бы, сгибаясь в три погибели, его невеликую рисовую плантацию. Разумеется, раз дед платил китайцу гроши, то не от самой хорошей жизни тот ночами бомбил пустующие дома и офисы, унося из них беспечно оставленную хозяевами на самом виду наличность, а также легкопереносимую электронику, которую загонял по дешевке в читосэвские комиссионки. Местные ребята, обычно страдающие от безделья и безрыбья, поскольку город у них по-мещански благонамеренный и сонливый, на его след вышли всего за две недели и на очередном взломе помели его с поличным.