Демидыч
Эренбург по-прежнему не приходил в себя и лежал в реанимации, его состояние все еще не позволяло отключить его от систем искусственного жизнеобеспечения, и врачи с каждым днем становились все более сдержанны в своих прогнозах. Насколько понял Демидыч из обрывков разговоров в коридоре, у Эренбурга обнаружилась большая внутричерепная гематома и по этому поводу собирался консилиум - решался вопрос, делать журналисту операцию или нет. Вернее, в том, что делать придется, врачи были единодушны, вопрос: когда?
Демидыч просидел в коридоре у палаты реанимации почти сутки, пока госпожа Леви решала вопрос с охраной, хотя лично Демидыч считал, что охрана - скорее для успокоения. Четверо суток никто Эренбурга не охранял, а попыток его добить не случилось. Очевидно, либо убийцы положились на судьбу и думают, что журналисту и так кранты, либо в цели нападавших убивать Эренбурга вовсе не входило. Нейтрализовали на некоторое время - и достаточно.
Журналистом вообще никто подозрительный не интересовался. Дважды заходила тетушка, приносила какие-то лекарства, оставалась в палате на несколько минут - больше врачи не разрешали, и, горько вздыхая, удалялась. Демидыч попросил реанимационных сестричек сообщать ему обо всех телефонных звонках, касающихся Эренбурга, - звонили несколько раз коллеги и опять же тетушка. Демидыч даже настоял, чтобы у коллег спрашивали фамилии, прежде чем сообщать им о состоянии здоровья журналиста. Фамилии и время звонков Демидыч скрупулезно записывал себе в блокнот, потом передал Щербаку, чтобы тот сверился у секретарши Леви со списком сотрудников. Однако преступники элементарно могли назваться коллегами, узнав нужные фамилии, и на сто процентов убедиться, что это не так, затруднительно. На телефоне не было даже определителя номера, а когда Демидыч предложил его подключить, ему просто не позволили. На сыщика и так смотрели без особого дружелюбия: одно дело, когда милиция охраняет больного или сторожит преступника, а тут непонятный частный детектив…
Но Демидыч повода к себе придраться не давал: сидел тихонько в уголке, ни к кому не приставал, разговаривать старался поменьше, а перекусить запасенными на сутки бутербродами, чтобы не нарушать стерильность и чистоту, выходил на лестницу. Только ночью, когда двери отделения запирались изнутри, а врач остался один - дежурный, появилась возможность расслабиться: включил плеер, послушал музычку, потом радио. А часа в два дежурный медбрат пригласил сыщика попить чайку и поболтать.
Медбрата звали Виктор, он учился в мединституте, перешел на пятый курс, собирался стать реаниматологом, а на летних каникулах подрабатывал в больнице, заодно опыта набирался.
- А не боишься оставлять пациента одного? - поинтересовался Демидыч. - Вдруг он в себя придет, пока мы тут чаи гоняем, или, того хуже, сердце у него остановится?
- Не боюсь. ИВЛ при отключении выдаст звуковой сигнал, и кардиографический монитор заверещит так, что мало не покажется.
- ИВЛ?
- Да, аппарат искусственной вентиляции легких и монитор, который следит за работой сердца, - на осциллограф похож.
- Понятно. - Поскольку выдался случай поговорить со сведущим человеком, Демидыч решил прояснить кое-что и насчет Кропоткина. Виктор хоть и студент, но все-таки уже пятикурсник, будущий реаниматолог и производит впечатление очень серьезного молодого человека, не похож на балбесов, которые экзамены покупают. - Скажи, а можно, например, человека как-нибудь до инфаркта довести, чтобы он сам ничего не понял и близкие тоже?
- Медикаментозными, что ли, средствами?
- Ну вроде того, в еду что-то подсыпать или таблетку какую-нибудь дать под видом аспирина?
- А вам зачем? - насторожился Виктор.
- Ну я же сыщик, - улыбнулся Демидыч. - Повышаю, так сказать, квалификацию. Вот нанял меня, предположим, муж за неверной женой следить, а сам от инфаркта вдруг умер. И вроде даже сердцем не болел. Я и подумал, а вдруг жена его отравила?
- А что, подтвердилась неверность?
- В том-то и дело, что подтвердилась.
- Ну… в принципе все возможно. Есть группа препаратов, так называемые сердечные гликозиды. Их назначают при сердечной недостаточности, но при передозировке будет инфаркт. Или если вколоть человеку адреналин, тоже можно инфаркт спровоцировать…
- А эти вот гликозиды, их как… внутривенно или таблетки?
- Внутривенно или внутримышечно. Адреналин - тоже.
- А в аптеке без рецепта можно такое достать?
- Сейчас все можно достать, - хмыкнул Виктор.
- И вскрытие потом покажет обычный инфаркт, и никто ничего не заподозрит?
Медбрат задумался:
- Не знаю даже, это вам с патологоанатомом надо поговорить. Наверное, анализ крови что-то даст. Хотя если адреналин, то вряд ли: перевозбудился человек, выброс гормонов - инфаркт.
- А через сколько инфаркт наступит после такого укола?
- Ну вы даете! - усмехнулся Виктор. - От препарата зависит. Может, через час, может, в течение суток.
- То есть не сразу?
- Нет. Но повторяю, все зависит от конкретного препарата: и доза, и время приступа, и обширность инфаркта.
- А что, у Эренбурга есть шанс? - сменил тему Демидыч. - Или доктора просто родственников успокаивают в надежде на чудо?
- Гематома в бассейне вертебро-базилярной артерии, - солидно покивал головой Виктор, - это очень серьезно. Такие вещи сами собой не проходят. Будут оперировать. А там… Стопроцентной гарантии, конечно, никто не даст. Нейрохирургические операции - это всегда риск. Но процентов восемьдесят, что он выкарабкается и даже умственные способности не пострадают.
Денис Грязнов
- Полиция во всем мире далека от совершенства, но в России - натуральный кошмар! - Барбара Леви лично приехала в офис "Глории" и почтила своим присутствием кабинет Дениса. - Они закрыли дело!
- Что, нападавшие пойманы? - удивился Денис.
- Задержана группа грабителей. Три человека. Молодые люди от пятнадцати до восемнадцати лет. Нападали на подвыпивших прохожих и, угрожая бейсбольными битами, отбирали у них деньги и ценные вещи, - процитировала по памяти госпожа Леви. - В ряду прочих грабители сознались и в нападении на Эренбурга.
- Но он ведь был только избит, а не ограблен…
- Я то же самое заявила прокурору. Он зачитал мне признательные показания задержанных: "Мужчина, соответствующий по описанию внешности немецкого журналиста, сотрудника радио "Свобода", оказал сопротивление, и грабителям пришлось применить силу. А потом их спугнули двое прохожих с собаками - и грабители, бросив жертву, убежали".
- А женщина? Светлая иномарка?
- Не задавайте мне дурацких вопросов! - фыркнула Барбара Леви. - Свидетели, которых вы нашли, на допросе в милиции уже не были так уверены, что женщина и иномарка имеют отношение к делу.
- Понятно, - хмыкнул Денис.
- Я же абсолютно уверена, что все это профанация. И для меня теперь доказать это, как у вас говорят, дело принципа! Продолжайте расследование, найдите мне настоящих преступников, и после репортажа Эренбурга мы выпустим не менее громкий репортаж о работе ваших правоохранительных структур.
Чмарить органы Денису не особо улыбалось. Какие они ни плохие - других все равно нет, а их и так чмарят все, кому не лень. Нет бы похвалить авансом, может, стали бы лучше. Но в данном случае закрыть дело, конечно, поторопились. Понятно почему: сверху давили - дескать, что о нас подумают, иностранному журналисту в Москве вечером на улицу выйти опасно. Вот и списали Эренбурга на первых же подходящих задержанных. Может, даже пообещали смягчить пацанам приговор, если возьмут немца на себя. Но настоящие-то злодеи бродят на свободе и неизвестно какие еще гадости замышляют.
Однако всего этого рассказывать госпоже Леви Денис, разумеется, не стал. Просто согласился продолжить расследование. После чего она, отслюнявив еще триста евро (другими суммами оперировать не умеет, что ли?!) с барского плеча, гордо удалилась.
Филя Агеев
Агеев наблюдал за квартирой Кропоткина почти сутки. Вечером, когда в окнах горел свет, внутренности квартиры прекрасно просматривались из дома напротив. Филипп устроил себе наблюдательный пункт на лестнице в подъезде этого самого дома рядом со щитком кабельного телевидения. Проходившие мимо жители дома принимали его за монтера, Филя и комбинезон синий с надписью "М-Телеспутник" не поленился надеть, а когда никого за спиной не было, вооружался биноклем и фиксировал каждую тень в квартире профессора.
Впрочем, тень, а точнее, фигура, мелькала всего одна, по всей видимости домработницы. Толстая, немолодая женщина вначале возилась у плиты, потом там же на кухне поужинала в одиночестве. Вымыла посуду, прошла в гостиную и начала бесцельно перебирать вещи. Сняла со стола скатерть, скомкала, села на стул и, уронив голову на сверток, посидела несколько минут, потом вернула скатерть на место, передвинула какие-то резные фигурки на пианино, вазу с цветами убрала с журнального столика, застыла с ней на минуту, словно не зная, что делать, и поставила обратно. Поправила книги в шкафу, стерла пыль с телевизора. Включила его и тут же выключила. Потом перешла в кабинет, зажгла свечку, очевидно перед портретом покойного профессора, посидела и тут в кресле минут десять, вернулась на кухню, за стол, и уставилась в одну точку, время от времени поднося к глазам маленький белый платок.
На нужную сторону выходили окна кухни, гостиной и кабинета Кропоткина, электроэнергию не экономили, свет горел во всех комнатах, шторы не задергивались, и, кроме толстой женщины, Агеев так никого и не увидел. В 22.10 она погасила свет и, очевидно, отправилась спать. Только маленький огонек свечи дрожал в кабинете.
Филипп подождал еще около часа, но ничего не произошло, и он тоже отправился спать, а когда вернулся около семи, толстая женщина уже возилась на кухне. Завтракала она тоже в одиночестве. Потом отправилась по магазинам.
Агеев почти два часа ходил следом. Толстая женщина съездила на рынок, купила пучок зелени и килограмм огурцов, долго стояла у мясного прилавка, но так ничего и не выбрала. В супермаркете взяла батон хлеба и бутылку молдавского кагора. Видя, что поход за покупками окончен и она возвращается, Филипп забежал вперед и уже звонил в дверь, когда она появилась на площадке.
- Вы к кому? - спросила женщина устало, безо всякого подозрения или недоверия в голосе.
- Я ученик Николая Николаевича… - Филипп потупил глаза. - Узнал, примчался из Новосибирска - и вот, кажется, опоздал на похороны…
- Ну заходите. - Она не попросила показать документы, просто распахнула дверь перед незнакомым человеком.
Агеев прошел вслед за ней на кухню, присел, не дожидаясь особого приглашения, помолчал, пока она разбирала покупки.
- Я Полина Афанасьевна, можно тетя Поля, помогала вот Николаю Николаевичу по хозяйству. - Она вздохнула и поставила на плиту чайник.
- Я знаю, - Филипп тоже вздохнул. - Я был здесь с полгода назад, вы, наверное, не помните…
Филипп, конечно, рисковал. Кропоткин мог в принципе вести уединенный образ жизни и никого домой не приглашать, или у тети Поли память могла оказаться феноменальной. Но ложь сработала, она кивнула:
- К Николаю Николаевичу много таких приходило, он молодежь любил, и вас я помню как будто…
- Филипп. Филипп Агеев, - представился Филя. - Защитился у Николая Николаевича в двухтысячном, теперь вот в Новосибирске.
- Чем занимаетесь? - спросила она, наливая ему чай.
- Лазерами. Полупроводниковыми лазерами.
И снова он рисковал. Домработница могла оказаться не совсем темной деревенской бабой и, просто подавая кофе с плюшками гостям Кропоткина, могла нахвататься терминов, в которых Филя был несилен, да и с Кропоткиным у нее неизвестно какие были отношения: может, она при нем уже лет сорок существует и он ей за завтраком прочел развернутый курс лекций о своих лазерах. Но снова пронесло, о лазерах она тут же забыла, уселась напротив, подперла кулаками щеки:
- А Николая Николаевича на Котляковском похоронили. Такая красивая была панихида. Со священником. Много всяких слов хороших говорили. Столько людей пришло… - Она проглотила комок слез. - А я вот последние деньки тут доживаю, квартиру продадут, наверное, а может, Антон Николаевич станет тут жить…
- Как же это случилось? - спросил Филипп. - Он ведь на сердце даже не жаловался никогда.
- Не жаловался? А он разве когда-то на что-то вообще жаловался?
Филиппа столь краткий ответ не устраивал:
- Но и лекарств ведь не пил от сердца. Даже валидол никогда.
- Немолодой Николай Николаевич уже был. Вам, молодым, кажется, что болезни непременно должны причину иметь, вначале просто недомогание, потом хуже… Если вовремя врачей обегать, можно таблеточками спастись. А возраст - он уже сам по себе причина. И я, Филипп, знаете, даже рада, что все так получилось. Жалко, конечно, до слез жалко. Хожу по квартире, куда себя деть - не знаю. Мы с Николаем Николаевичем почти десять лет вместе прожили, с тех пор как жена его умерла. Она же меня, бедняжка, и пригласила, когда болеть начала. И знаете, лучше уж так - сразу, не мучаясь. Был здоровый человек, счастливый, работал, так счастливым и умер. Не успел даже понять, испугаться. Не был родным в тягость, сам от этого не страдал. Из ума не выжил, до последнего дня трудился… Вот и выходит, что хорошо вышло. Хорошего человека Бог к себе прибрал и легкую смерть ему уготовил.
- Не верится просто!.. - выдохнул Филипп. - Неужели же такого человека спасти не смогли? Лучших врачей мобилизовать! Лекарства самые новейшие. Сейчас ведь инфаркт лечат. И не месяцами, я точно знаю, за неделю людей на ноги ставят.
- Дорог вам, я смотрю, Николай Николаевич, - уже не сдерживая слезы, проговорила тетя Поля, - как за отцом родным скорбите.
Филиппу даже неловко стало, заморочил голову бедной женщине.
- А его до больницы даже не довезли, - продолжала она. - Он прямо тут на диване и скончался. Я как раз чай ему принесла, смотрю, он за сердце держится, бледный как смерть, воздух ртом хватает и вымолвить ничего не может. Я сразу "скорую". Тут я, дура, конечно, не сказала, что профессор и все прочее. Хотя сколько их в Москве, профессоров, - что, ко всякому лучших президентских врачей гонять станут? Приехали, правда, быстро, машина где-то рядом была. И пяти минут не прошло, а они уже в дверь звонят. И девчушка-врач. Молодая! Может, она и добрая и ласковая, но неопытная, наверно, совсем. Я их пока в гостиную провела, а Николай Николаевич уже и не дышит. Они, конечно, старались, докторша эта молоденькая сама чуть не плакала, так старалась. И в самое сердце его кололи, и массаж сердца делали, и в рот дышали, и этим… током сердце пробовали запустить. Только поздно уже было.
- Видно, на работе перенервничал, вот и прихватило сердце… - высказал предположение Филя в расчете на развернутый ответ о последних днях Кропоткина, и тетя Поля, конечно, ответила:
- Вроде и не нервничал. Веселый был. Когда не ладилось что-то, хмурый ходил как туча… Да вы и сами знаете, раз с ним работали. А тут веселый. И в день смерти пришел, поужинал с аппетитом, а потом вот… - Она снова полезла за платком.
- Я тут статью в Интернете читал… - забросил удочку Агеев. - Эренбург написал, Константин Эренбург, кажется. Немецкий журналист. Пишет, что встречался с Николаем Николаевичем буквально за несколько дней до смерти, тоже удивляется, как это могло произойти…
Полина Афанасьевна никак не прореагировала. Ни "Эренбург", ни "немецкий журналист" ей ничего, очевидно, не сказали, значит, дома об Эренбурге профессор не упоминал и сюда Эренбург, получается, не приходил.
- Ну, спасибо за чай, пойду я, - поднялся Филипп. - На кладбище схожу и поеду, на два дня вырвался всего.
- Вам хоть остановиться есть где? - сочувственно вздохнула женщина.
Филя смутился окончательно. Как аферист, честное слово, втерся в доверие к наивному человеку. Одно дело - уродов за нос водить, и совсем другое - убитую горем женщину дурачить. Но взялся за гуж - короче, надо доводить дело до конца.
- А можно я в кабинет на прощанье загляну? - спросил он.
- Почему нельзя? Можно, конечно.
Тетя Поля проводила его в кабинет. Филипп быстро осмотрелся. Черт, знать бы, что может пригодиться, на какую деталь обратить внимание?! В бумаги заглянуть, разумеется, не получится, а даже если получится, вряд ли Кропоткин записал где-то крупными буквами имя убийцы. Знал бы он его, сказал бы Полине Афанасьевне перед смертью. А скорее профессор и не подозревал, что умирает от непростого сердечного приступа.
Агеев постоял перед портретом в траурной рамке, скользнул взглядом по длинным рядам книг на стеллажах.
- Может, на память что-нибудь хотите взять?
- А что, много охотников что-то взять на память? - насторожился сыщик.
- Да нет, - пожала плечами тетя Поля. - Просто вы так душевно о Николае Николаевиче говорили, я поняла, что он вам нечужой человек был.
Чтобы не разубеждать домработницу, Агеев выбрал на полке первую попавшуюся книжку с экслибрисом библиотеки Кропоткина, оказалось - второй том "Теоретической физики" Ландау и Лифшица и, пространно поблагодарив, удалился.
Ирина Сибирякова
"Скорая помощь" мчалась на вызов, водитель спешил как мог. Не часто в дорожно-транспортное происшествие попадают коллеги. Миша "жег резину" на каждом повороте, но даже с включенной сиреной в час пик он не мог ехать быстро. Машины прижимались к обочине, разбегались на перекрестках, давая проехать "скорой".
За очередным поворотом он чуть не врезался в стену зевак, плотным кольцом окруживших место происшествия. Миша вдавил педаль тормоза в пол так, что Лидия Федоровна едва не упала с сиденья.
Толпа расступилась, и Ирина увидела крышу машины "скорой помощи", лежавшей на боку, за ней виднелась белая "Газель" - маршрутное такси с выбитым лобовиком и смятым в лепешку правым крылом. Еще три бригады "скорой" грузили пострадавших. Всюду суетились люди в белых халатах, сотрудники милиции, спасатели из МЧС, легкораненым оказывали помощь тут же на месте - бинтовали конечности, обрабатывали ссадины. Где-то за спиной выли еще сирены.
Ирина выпрыгнула из машины. Прямо на дороге лежала женщина, которую только что достали из маршрутки, спасатели пытались уложить ее на носилки, но женщина билась в истерике и рвалась обратно к "Газели", - видимо, там остался кто-то из близких или знакомых. Ирина наклонилась над ней, но не успела даже осмотреть - двое спасателей подхватили носилки и унесли в машину МЧС.
Если маршрутка была полной, пострадавших должно быть около двадцати человек. Ирина ужаснулась, до сих пор такие аварии ей доводилось видеть только по телевизору.
Лидия Федоровна вела к их машине двух молодых парней, студентов по всей видимости, у одного шла носом кровь, второй сильно прихрамывал на левую ногу. Эти легкие, подумала Ирина, таких можно загрузить и четверых. Она поспешила к "Газели".
- Живых нет больше. - Толстый гаишник махнул эмчеэсовцам. - Увозите! - И преградил дорогу Ирине: - Там я уже всех осмотрел.
Ирина не выдержала:
- Вы врач?
Милиционер поднял недоумевающие глаза:
- Не понял… - и, осознав, что перед ним доктор, кивнул и уставился на свои ботинки: - Ваших уже увезли. Кто выжил…