42
В то же самое время, когда сотрудники МВД в Бутырке при помощи Зайчика старательно раскалывали тот крепкий орешек, которым являлся фармакологический нотариус Ахмет Ахметов, Турецкому позвонили и сообщили, что глава антидопинговой комиссии Олимпийского комитета нашей страны пришел в себя и хочет немедленно дать показания. Еще не дослушав до этого самого "немедленно", Турецкий вскочил из-за письменного стола в своем кабинете, а через минуту после того, как трубка служебного телефона опустилась на рычаг, Александр Борисович скатывался по лестнице, стремительно, точно удирающий от завуча школьник. Зная из опыта, что в это время дня Садовое кольцо представляет собой сплошную пробку, Турецкий решил добраться до института Склифосовского как белый человек, на метро - и не прогадал. Летя на крыльях нетерпения, избавленный от необходимости препираться с гаишниками и договариваться о въезде на территорию института со старичком, дремлющим в будке возле шлагбаума, Саша не растратил на эти мелочи энергию, необходимую для допроса…
Впрочем, о допросе вряд ли могла идти речь. Во-первых, Тихон Давыдов ни в чем не был виноват, во-вторых, он жаждал поделиться всем, что было ему известно.
У входа в палату несли вахту двое в защитной форме, в угадывающихся под формой бронежилетах. Документы у Турецкого они проверяли въедливо, придирчиво, один даже позвонил в Генпрокуратуру. Турецкий ничуть не обиделся на эти меры предосторожности, наоборот, похвалил парней, которые так досконально исполняют свои обязанности. Не исключено, что те, кто едва не убил Давыдова, попытаются довести дело до конца, и тогда въедливость и придирчивость охранников очень пригодятся.
Обладатель редкого в современной России имени - Тихон - произвел на Турецкого впечатление человека и в самом деле тихого. Правда, скорее всего, эта иллюзия создавалась за счет его бледности и приглушенного голоса. Тут уж ничего не попишешь, трудно сохранять здоровый цвет лица и говорить громким голосом, если ты покоишься на больничной койке в неудобной, но, должно быть, необходимой для выздоровления позе, с прозрачными трубочками, торчащими из тела там и сям. Чуть-чуть потеснив капельницу, Турецкий придвинул стул вплотную к койке и разместил возле подушки диктофон.
- На все про все вам отводится двадцать минут, - строго предупредил лечащий врач Давыдова, стриженный ежиком матерый краснолицый блондин, похожий на прибалта.
- Полчаса! - взмолился Давыдов. - Я не успею за двадцать минут.
Лицо больного отразило такое страдание, что врач пошел на попятный.
- Так и быть, добавлю десять минут. Только не переутомляться! Горло не напрягайте! Предупрежу медсестру, пусть заглядывает к вам периодически.
Как только врач унес свое массивное, обтянутое зеленой хирургической униформой тело за дверь, Турецкого едва не смыло потоком давыдовского красноречия. В медицине существует термин "ретроградная амнезия" - выпадение из памяти травмированного событий, предшествующих травме… Так вот, ретроградной амнезией Тихон Давыдов как раз и не страдал. Все, что предшествовало ранению, стояло у него перед глазами с полнейшей отчетливостью.
Был яркий, слепящий глаза солнечный день, когда зампред Глазырин и он, Тихон Давыдов, посетили административное помещение в Лужниках, где размещалась одна из лабораторий комитета. При выходе на площадь он обратил внимание на высокого, модно одетого молодого человека, скорее всего, кавказца. Он рассматривал огромный, в две стены, стенд, облепленный афишами, которые сообщали о ближайших гастролях зарубежных танцевальных групп. К нему подошли еще двое горбоносых брюнетов, слегка похожих на первого - очевидно, тоже любители искусства танца, - и тоже уперлись взглядами в афиши. Откровенно говоря, Давыдов не уделил этому событию большого внимания. Он, Глазырин, его телохранитель и шофер, тоже телохранитель, как раз садились в машину. Как только они стали выезжать с территории Лужников - машина еще не развила достаточной скорости, - раздались выстрелы. Меркнущим на фоне стремительной потери крови сознанием Тихон Давыдов успел понять, что стреляют молодые люди, которые от такого мирного занятия, каковым является разглядывание афиш, перешли к наступательному и агрессивному действию.
- Вы запомнили их лица? - уточнил Турецкий.
Давыдов кивнул, насколько это позволяла сделать сеть опутывающих его трубочек.
- Постарайтесь вспомнить, не было ли у кого-нибудь из них сходства вот с этим изображением.
Фоторобот убийцы Любимова и Чайкиной дождался своего звездного часа: уверенно выбрав его среди ряда приблизительно похожих лиц кавказского типа, Тихон Давыдов признал:
- Да, это тот самый, что подошел первым.
Но на том сюрпризы не кончились. Сглотнув слюну, Давыдов продолжил:
- И кажется, я могу вам сказать, кто это такой. Раньше я видел этого молодого человека только на фотографиях, а вам не надо объяснять различия между лицом на фото и в жизни… К тому же он, по-моему, нефотогеничен…
- Так кто же это, по-вашему?
Тихон Давыдов внезапно замолчал - не потому, что боялся высказать то, в чем был, по-видимому, уверен. А потому, что слабость - естественное следствие ранения и предпринятой по этой причине тяжелой операции - сковала его, перехватила дыхание, заставила, со свистом вдохнув воздух, посинеть. Испугавшись, что Давыдов сейчас потеряет сознание и не успеет поделиться сведениями, от которых зависела судьба многих людей, в том числе бесследно пропавшего Гордеева, Турецкий потянулся к располагавшейся над койкой кнопке вызова медсестры, однако больной перехватил его руку своими влажными, холодными, но достаточно сильными пальцами.
- Нет… не… надо… медсестры… Мне не разрешат… я смогу… это Алоев…
- Кто? - Если даже Турецкому показалось, что он не расслышал, звуки произнесенного имени с точностью запечатлел чувствительный диктофон.
- Сын депутата… Госдумы… Захара Алоева…
Тихон Давыдов прикрыл глаза бледными веками, не прекращая говорить. Голос его был едва слышен, но дикция отчетливая…
Оказывается, зампред федерального агентства Глазырин собрал достаточно большой материал о банде распространителей наркотиков среди спортсменов Москвы и России в целом. Располагая списком как распространителей, так и дилеров, Глазырин особенно интересовался их высокими покровителями, неоднократно помогавшими этим негодяям выходить сухими из воды. Среди преступников были лица, занимающие видное положение как в Госдуме, так и в Министерстве здравоохранения и социальных проблем: замминистра здравоохранения Степанов, генерал-лейтенант милиции Размахов и другие. Пристальное внимание вызывал со стороны Глазырина депутат Захар Алоев, против которого накопилось огромное число улик - к сожалению, косвенных, поскольку было практически невозможно заставить кого-то открыто свидетельствовать против него. Алоев - мастер внушать страх! Давыдов никогда не встречался с этим странным депутатом, но неоднократно видел его на фотографиях, в том числе и тех, где он был запечатлен рядом с сыном и наследником, Мансуром Алоевым, которому предстояло стать одним из самых богатых людей московской чеченской диаспоры. Компроматом на Мансура Алоева Глазырин и Давыдов не располагали, поэтому особенно к нему не присматривались. Однако сейчас глава антидопинговой комиссии Олимпийского комитета уверен практически на сто процентов, что Мансур Алоев возглавлял тех, кто ранил его и убил Глазырина.
Раскрыв подоплеку покушения, Давыдов как будто бы успокоился. Губы его, минуту назад синие, начали розоветь, дыхание медленно возвращалось к норме.
- Что вам известно об убийствах гендиректора комплекса "Авангард" Натальи Чайкиной и экс-чемпиона мира по плаванию Павла Любимова? - задал следующий вопрос Турецкий, кинув взгляд на свои наручные часы. Время поджимало: вот-вот ворвется врач или медсестра с криком: "Прекращайте беседу, больному противопоказано напрягаться!"
- Известно… да… я слышал… Любимов, Чайкина и другие были членами "Клуба по борьбе с запрещенными стимуляторами" и оказывали нам посильную помощь. Не всегда удачно: иногда их предположения не оправдывались, оказывались бездоказательными. Я знаю, что Любимова убили. Ведь это произошло давно, еще в январе? Почему же нас подстрелили только сейчас?
- Любимов собирался поделиться с вами какой-то важной информацией?
- Любимов? Да… и Чайкина… Они что-то такое обещали, но не говорили ничего конкретного. Может быть, это было серьезнее, чем я думал. По крайней мере, как я теперь понимаю, убийцы придавали этому большее значение, чем мы с Глазыриным.
- Очень жаль, что вы не поделились этими сведениями со следствием по делу об убийстве Любимова, какими бы несерьезными они вам не казались. - Турецкий понимал, что негуманно укорять и без того пострадавшего человека, но искренне не мог удержаться. - Возможно, если бы вы так поступили, покушение удалось бы предотвратить.
Давыдов молчаливо вздохнул, признавая свою вину. Как раз на этом патетическом месте в палату ворвалась медсестра, которая слегка запоздала, но тем более рьяно бросилась исполнять свои обязанности:
- Что, вы до сих пор беседуете? Как вы себя чувствуете? Вам не хуже? Давайте измерим давление…
Турецкий догадался, что пора прощаться: даже если состояние Давыдова будет признано удовлетворительным, спокойно договорить с глазу на глаз им не дадут. Кроме того, миссия его была, в общем, окончена: Давыдов поведал все, что собирался. Александр Борисович покидал палату, провожаемый жалобным причитанием Давыдова, обращенным скорее к себе, чем к старшему помощнику генерального прокурора:
- Почему же нас подстрелили сейчас, а не в январе?
У Турецкого появится еще достаточно данных для ответа на этот столь терзающий Давыдова вопрос. А пока следовало заняться Алоевыми. Настоятельно следовало.
43
Дэвид Гросс терпеть не мог восточного гостеприимства, чреватого бешбармаком, люля-кебабом, рахат-лукумом и прочими экзотическими угощениями, в которых он не разбирался и заранее знал о них только то, что они обременяют желудок, безумно калорийны и напичканы пропастью холестерина. И еще то, что от них нельзя отказываться, иначе обидишь щедрого хозяина. По правде говоря, мистер Гросс вообще не любил ничего экзотического, особенно восточного: он был человеком типично западным и ничуть этого не стыдился. Некоторые его восторженные коллеги, разведав, что Дэвид в ближайшем будущем получит должность торгового представителя США в России, принялись вздыхать, закатывая мечтательные глаза: "Ах, таинственное наследие Византии! Золотые купола! Единение Европы и Азии!" Дэвида Гросса подобные восторги не обуревали ни минуты. Из русских, с которыми он встречался, ему больше всего понравились те, которые сумели отбросить свою евразийскую аутентичность и стать нормальными деловыми европейцами. Кстати, он замечает, что с каждым годом таких становится в России все больше и больше: страна, которая была на такой долгий срок посажена в морозильную камеру социализма, постепенно оттаивает и цивилизуется. Какая жалость, что приходится делать ставку не на русских, а на чеченцев! Чеченцы - мусульмане, а мусульманину никогда не стать западным человеком: под пиджаком модного покроя он продолжает прятать кривой кинжал. Однако мистер Гросс - бизнесмен, а значит, обязан делать свое дело, невзирая на личные симпатии и антипатии.
Откровенно говоря, он представлял свое дело по-другому. Он вообще привык быть откровенным. "В деловых вопросах будь всегда честен, только тогда тебе будут доверять", - это у Дэвида в крови, это вдолблено ему поколениями протестантских предков. Несмотря на то что иногда эта максима вступала в противоречие с финансовыми выгодами, Дэвид Гросс в целом разделял теорию Вебера о связи между протестантским духом и капитализмом. С одной оговоркой: капитализм должен ставить на первое место порядочность. Честность и деловую порядочность. Честность…
- Заранее предупреждаю, я не шпион, - заявил он, получая назначение в Россию. Несмотря на то что годы, протекшие после развала Советского Союза, нанесли российской военной и интеллектуальной мощи чувствительный удар, наследники коммунистов по-прежнему располагали кое-какими важными секретами. А торговый представитель вполне может быть причастен к техническому шпионажу - Дэвид не ребенок, чтобы это не понимать.
- Конечно, вы никакой не шпион, - заверили его ласково, точно неразумного школьника, едва не похлопывая по плечу. - Наше ведомство никогда не занималось шпионажем, о чем вы? Вместо этого вам придется заниматься связями с общественностью, с российскими депутатами. Если возникнут проблемы, вам дадут полезный совет люди, которые, не теряя духовного контакта с Западом, отважно несут свою вахту в Москве. Это Стефан Шварц и Алекс Карполус. Координаты не записывайте, их легко запомнить…
Дэвид Гросс все понял правильно. Как и требовалось от него.
Знакомство состоялось в подмосковной Малаховке, куда Гросс добрался электричкой с Казанского вокзала, как обычный смертный. Знакомство состоялось на природе, на фоне куста белой сирени, а потому, казалось бы, не могло вызвать медицинских ассоциаций. Но вызвало! Почему-то этих двоих Гросс немедленно вообразил в белых халатах и впоследствии никак иначе не представлял. "Почему?" - подспудно задавал он себе вопрос, выслушивая трескотню худого, высоченного, с желтыми морщинами Шварца, в то время как смуглый, с выступающим брюхом и короткими толстыми ногами, Карполус значительно отмалчивался, периодически поправляя круглые очки. Некоторое время спустя Гросс догадался: если эту гротескную парочку слегка окарикатурить, они могли бы стать персонажами комиксов. Вместе или по отдельности. Каждый из них способен был сойти за безумного ученого, желающего облагодетельствовать человечество и в итоге выпускающего на свободу Зло. Доктора, которые ставят генетические эксперименты или изобретают новейшие лекарства, превращая людей в чудовищ.
У Дэвида, никогда не считавшего себя излишне впечатлительным, волосы дыбом встали, когда он узнал из независимых источников, продвижению каких лекарств на российский черный рынок он должен способствовать. Эти лекарства рекламировались как абсолютно безвредные, помогающие спортсменам восстанавливаться после больших физических нагрузок. Данные врачебного обследования показали, что у молодых людей, принимавших препараты с названиями, любезно сообщенными Карполусом, обнаружено выпадение волос, неестественный рост грудных желез и патологические изменения простаты. Юноши, пользовавшиеся анаболическими стероидами, ненормально агрессивны и нуждаются в психотерапевтической помощи.
В душе Гросса восстала его протестантская честность. Правда, только правда и ничего, кроме правды. Как на суде. Если он влезет в эти грязные махинации, рано или поздно дело дойдет до суда. Разговаривая со Шварцем уже не в Малаховке, а в другом укромном подмосковном месте, Дэвид Гросс кипятился и брызгал слюной, чувствуя, насколько он при этом смешон со своей обычно приглаженной, как у англиканского священника, внешностью - тусклые волосы мышиного цвета растрепались, впалые щеки раскраснелись, от приглаженности, сметенной бурными эмоциями, не осталось и следа. Людям с внешностью Гросса вообще не идут сильные чувства: они предназначены для размеренного функционирования.
- Успокойтесь, Дэвид! - Стефан Шварц излучал оптимизм. - Русских спортсменов никто не заставляет принимать наши препараты: они делают это по собственной инициативе. А сказать вам, почему? Потому, что они ни на что не способны без анаболиков. Настоящие спортсмены - я имею в виду представителей белой расы - исключительно американцы и норвежцы: их предки как минимум в трех поколениях имели мясо к столу каждый день. В генетике русских сказывается хроническая усталость и недокорм. Этой нации лень даже размножаться, не говоря уже о спорте.
- Но я-то тут при чем? Мне какое дело до этого?
- Вы - торговец, Дэвид. Вам есть дело до денег. По крайней мере, должно быть. Товар, который вы обязаны продать, - необычный, зато сулит большую выгоду.
И, отбросив шутливый тон, Шварц осветил перед Гроссом подоплеку происходящего. Существует своеобразный заговор против участия России в олимпийских играх. В этом заинтересованы ведущие страны мира, в том числе США, Великобритания, Франция, Китай. Для того, чтобы не допустить Россию к Олимпиаде в 2012 году, и была создана лаборатория "Дельта". Нет, ну, разумеется, анаболики - всего лишь один, не самый главный параметр из числа тех, которые могут повлиять на решение, проводить или не проводить олимпийские игры в той или иной стране. Надо полагать, что Москве - самой опасной столице мира, исключая Иерусалим, где террористы хозяйничают еще активнее, - и без работы "Дельты" не видать статуса олимпийской столицы. Однако имидж - это серьезно, и анаболики изрядно подмочат имидж российского спорта. Для лучшего усовершенствования плана необходимо ввести контроль над употреблением анаболиков, причем - оцените гениальность Карполуса, который придумал эту деталь, - контроль проводить при помощи лучших российских спортсменов, ушедших на покой. Никто же не догадается, что одной рукой можно раздавать лекарство, другой - карать за его употребление.
- Вы называете это лекарством? - уточнил Дэвид. Внутри него что-то ныло, как больной зуб, нервы которого пронизывали все тело и забирались в душу. - Я предпочитаю называть это отравой.
- Называйте как хотите, - благодушно позволил Шварц. - Вы, Дэвид, возьмете на себя депутата Алоева, а он - человек без предрассудков. Ислам при нем только ругать нельзя, а все остальное - ругайте, пожалуйста. Поверьте, он будет только рад.
Первая же личная встреча с Захаром Алоевым убедила Дэвида в правоте Шварца. Алоев произвел на него впечатление человека не только без предрассудков, но и вовсе без принципов. Алоев в грош не ставил Америку, он в грош не ставил современную Россию, благоговея, однако же, перед утраченной жестокой силой Советского Союза, он даже о единокровных чеченцах отзывался без особенной любви, понося на чем свет стоит их недисциплинированность и бессмысленную лихость в бою. Он производил впечатление доморощенного ницшеанца, который воспринимает мир только через его отражение в грязных лужах. Единственным, что казалось Захару Алоеву достойным внимания, был доход, который он будет получать от "Фармакологии-1" - так они вдвоем заранее окрестили фирму по распространению анаболиков. Доход гарантировался огромнейший. Поэтому Гросс сумел выполнить свою миссию, перетянув Алоева на сторону "Дельты".