Оказалось, стандартная судьба. Была замужем, родила сына. Тот сейчас учится в Петербурге, станет морским офицером. Муж, его отец, тоже служил на флоте, в девяностых уволился, занялся бизнесом, довольно успешно. Это тоже в Питере. Квартира осталась от прежней жизни, от родителей. А у бывшего мужа там обнаружилась молоденькая любовница, ставшая супругой. Комитет? Это еще с тех времен, когда сын служил матросом…
– Я ничего не могу сказать о вашем бывшем супруге, Катюша, кроме одного… – глубокомысленно изрек он. – Кроме того, что он – большой дурак. Но это – мое личное мнение.
– А что за сюрприз? – вернулась она чисто по-женски к самому главному для себя.
– Вам понравится, я почти уверен. Даже, возможно, очень понравится… Но из вашего вопроса я делаю вывод, что вы согласны с моим предложением и готовы лететь на край света. Не так?
– А чего мне бояться… с вами-то?
– Вот тут вы правы, совершенно нечего. Кроме Ирки, моей жены. Но ее бояться не нужно, она – хорошая.
– Приятно слышать, – безразличным тоном заметила она.
– А что вы скажете у себя, в Комитете?
– У меня отпуска не было. Вот и возьму недельку. Отдохну где-нибудь под Москвой. Или к сыну съезжу, давно не видела. Устраивает? – она с вызовом посмотрела на него.
Нет, эта императрица, определенно, имеет свои виды, и никакая, даже добрая жена, ее не смущает.
Вот странное дело, только что – Алевтина. Теперь – Катюша. Ей очень нравится, когда он так ее называет, прямо млеет дамочка. И надо пройти между этими двумя огнями настолько аккуратно, чтоб и не погасить, и самому не обжечься, не опалить, скажем… крылышки, то есть волосы. Это же сразу будет заметно. То-то и оно… А так – отчего же? Очень даже ничего…
Но сперва надо покончить с формальностями.
Катя, по существу, сама и выпила всю бутылку – Александр лишь пригубливал из бокала. Раскраснелась, еще больше засверкала глазами. А пышное и притом хорошо сбитое ее тело все время находилось в движении. Про это обычно говорят: ну, чего тебе не сидится? Или чуть грубее: у тебя что, шило в заднице? Ну, где-то вот среднее. Он засмеялся, причем совершенно без всякого для этого основания. И она тут же поинтересовалась, отчего смех?
– Анекдот вспомнил, – продолжал смеяться Турецкий.
– Ну, расскажи! – с легким капризом и неожиданно на "ты" сказала Катя. – Ты так хорошо смеешься… я тоже хочу. Нет, ну, правда!..
– Цыперович всю ночь крутится на кровати. Рива спрашивает: чего ты крутишься? Он с грустью отвечает: должен Абраму много денег, а отдавать нечем. Рива снимает телефонную трубку и звонит – ночью: Абрам, это Рива говорит. Тебе мой Цыперович должен деньги? Абрам отвечает: да должен и не отдает. Рива: так вот, он и не отдаст. И кладет трубку на место. Снова ложится. Говорит мужу: ну, ложись и ты, пусть теперь Абрам крутится…
– Я поняла, – отсмеявшись, сказала Катя и стала вытирать слезы на глазах. – Все очень правильно подмечено. Пусть теперь он крутится. Это ты про меня и про наш Комитет?
– Я-а-а?! – сделал большие глаза Турецкий.
– А кто же?… Между прочим, – она сощурилась, будто сама приготовила сюрприз, – я могу, конечно, и не крутиться. Но могу так крутиться, что кое-кому мало не покажется, да-да, можешь мне поверить!
Сказала так, что никаких сомнений в ее намерениях уже не оставалось. Турецкий немедленно вспомнил фразу Севки Голованова о том, что проверять товар – совсем не значит – подпортить его. Оно-то так, но… Как пел любимый певец? "Если я чего решил, то выпью это дело обязательно…". Можно, другими словами, но как ты сам потом будешь смотреть в глаза Славке? И раз есть сомнение, его следует толковать в пользу друга, а не в свою собственную.
Но сейчас его занимали не эмоции разгоряченной женщины, а другой вопрос. Кто сказал, что сохранение тайны нельзя доверить наиболее заинтересованному в ней лицу?
– Значит, так, – сказал он решительно. – Слушай меня. – Он подчеркнул свое обращение к ней на "ты". – И слушай внимательно. И закрой рот, не произноси ни слова. А когда я закончу свой телефонный разговор, можешь комментировать, сколько тебе угодно. Договорились?
Дождавшись ее осторожного кивка, он достал мобильник и, найдя в меню Грязнова, нажал на клавишу вызова.
– Я правильно рассчитал? – спросил он, услышав Славкино "привет, Саня!". – У тебя вечер?
И ты уже дома. И ждешь моего звонка. Я угадал?
– Все правильно! – захохотал Грязнов.
– Тогда, как говорят, слушай сюда, мой генерал.
Я вылетаю в Читу либо сегодня поздним вечером, там, кажется, есть самолеты и хабаровские, и до Владика с промежуточными посадками. Либо завтра. Но, в любом случае, завтра или послезавтра утром буду в городе. И не один. Со мной летит женщина. Она здесь и слышит наш разговор, поэтому я не буду тебе описывать, как она выглядит. Хотя… – он с сомнением посмотрел на Катю, и та вдруг вспыхнула, что называется, до корней волос. – Ты помнишь мой старый конфуз в Сокольниках?
– Еще бы!
– Там участвовала в вашей операции по спасению одного мудака, прости, Господи, если мне не изменяет память, некая Илона, не так ли?
– Ты нахал, Саня! – закричал Грязнов. – Таких женщин, как Илона, больше не делают! Но твою самокритику я активно приветствую!
Турецкий чуть отстранил трубку от уха, и Катя услышала ответ Славки.
– Так вот, что я тебе скажу, друг мой, та женщина, которая прилетит со мной, она, как я понимаю, из той же раритетной и штучной партии. Вспомни Илону, но представь себе, что она стала чуть-чуть покрупнее. И, я бы добавил, пикантнее. Можешь себе нафантазировать эту прелесть?
– Очень трудно, Саня. Наверное, нет.
– Тогда мне будет тем более интересно посмотреть на тебя. Договорились, мой генерал?
– Сам такой! Теперь-то, конечно, можно сказать, что и договорились! Где встречаемся?
– Под часами возле отеля "Забайкалье". Либо там же, но в баре. Уточнишь у портье.
– Забили! – захохотал Грязнов…
Глава двадцатая КАТЮША
Она сидела, словно подобравшись, настороженно, и глядела как бы исподлобья. Пока все происходящее было для нее шуткой, веселым предисловием к совершенно конкретному делу, в котором она, очевидно, чувствовала себя на высоте. А что? Красивая, неглупая, все при ней, свободна, как птица для полета, по словам какого-то классика. И вдруг легкая авантюра на ее глазах начинает превращаться во что-то серьезное и, возможно, не столь скоротечное, как предполагалось. Поневоле задумаешься…
Но, с другой стороны, такая вот неожиданная встреча где-то у черта на куличках никого ни к чему и не обязывает. Ну, а если к чему-то все-таки и обязывает, то, разве что, к сохранению собственного душевного спокойствия и еще такой мелочи, как честь и совесть. Правда, последнее всегда почему-то ассоциировалось с целой партией, то есть с сообществом людей, а не с каждым отдельным человеком. Что было в корне неправильно. Может, кстати, поэтому и потребовалось такое жесткое и безжалостное исправление курса движения народа…
– Ваше мнение, мадам? – спросил Турецкий.
– Это… напоминает розыгрыш. Нехороший… может быть, злой. Я не уверена, что ты делаешь правильно.
– Ты знаешь, я от тебя сейчас любой оценки ожидал, но только не такой. Молодец, в самый корень зришь. Но я тебя уверяю, что никакого лукавства, обмана или других гадостей тут нет. А Славка – мой самый близкий друг…
– Ты сказал – генерал? Что, в самом деле?
– Генерал! Причем, вот такой! – Турецкий показал ей большой палец. – Можешь мне поверить… Просто случилась беда, у него погиб единственный племянник. И Славка решил, что здесь его вина. И бросил все, министерство послал к черту и уехал зверей сторожить. А я хочу с твоей помощью вернуть его сюда.
Она усмехнулась.
– Считаешь, получится? На палочку-выручалочку я как-то не похожа. Скорее, на что-то другое… круглое…
– В этом-то и вся прелесть! – засмеялся он. – Но я обычно сперва все просчитываю. И наперед знаю одно: ты в своей жизни еще таких людей не встречала. Ну, а, с другой стороны, тебе ж никто не мешает поступать так, как ты сама хочешь. Просто я бы… на нашем месте… не торопился. День-другой ничего не решает, ведь правда?
– А если по-честному? – она испытующе уставилась ему в глаза.
– Именно так. Иначе… – он подмигнул ей. – Иначе ты бы давно уже там, в спальне своей, орала на весь дом: хочу еще!
Она захохотала.
– Нахал?
– Нет, – он погрозил ей пальцем, – тонкий расчет.
– Поверю… Что ж, давай теперь и я, что ли, позвоню Майке… Хочешь, скажу тоже по большому секрету?… – и, увидев его заинтересованный взгляд, сказала с откровенной грустью: – Только не думай, пожалуйста, что если я выпила…
– И не думаю.
– А почему не думаешь? – спросила с хмельным задором, все-таки и сама чувствовала, что ее малость развезло, как она ни хорохорилась.
Еще пока звонила подруге и договаривалась о встрече, держалась, а теперь словно расслабилась. Но – ничего страшного, дома же. А Турецкий понял, что пора отваливать, а то… Душеспасительные увещевания действуют до поры – до времени, а он ведь тоже не железный.
– Я так не думаю, потому что у нас, у всех, я полагаю, еще будет возможность понаблюдать друг за другом в нетрезвом виде. Если хватит сил просто наблюдать, в чем я никогда не бываю уверен…
– Стой, стой, стой! – она замахала руками. – Много слов… Слишком много. Дай подумать… – Она сосредоточилась, посмотрела на него и кивнула. – Ладно, пусть будет по-твоему. Но – обманешь, помни, тебе не жить, задушу. Впрочем, я уверена, что уж ты-то не прогадаешь, да… И это будет тебе моя маленькая месть. Но ты ее не заслужил, вот… А остановимся, я думаю, мы у нее, у Майки моей замечательной… Ой, хитрец! Ты что, знал, да? Ну, мужики-и…
– Все, кончаем с разговорами. У меня еще сотня дел. А ты отдохни и сразу звони на службу. Я сам тебе позвоню и заеду. Значит, будь готова. Позвоню заранее, чтоб ты успела облачиться в походную форму. А это платье можешь захватить с собой. Славке, определенно, грозит сердечный приступ!..
Он сказал "до вечера" и поцеловал, но не руку, а в щеку. Ой, хорошо поцеловал! И она еще подумала: и чего ты, девка, от добра – добра ищешь? Хоть час, а твой…
Нет, отпустила, – ушел.
Она, в принципе-то не расстроилась, что с Турецким у нее ничего не получилось. Правда, он чертовски интересен, и, главное, с ним легко и просто, но связь, наверняка, не станет продолжительной. Он же нормальный мужик, без закидонов всяких – это видно, захочет – придет, надоест – уйдет, и ненужной тяжести после себя не оставит. А вот его идея насчет генерала, это очень интересно! Ишь, ты, прямо отшельник какой-то… В его, значит, вкусе женщина? Это хорошо.
Она любила нравиться мужчинам. После развода верная и, наверное, очень скучная жена капитана третьего ранга, освобожденная от оков ревнивого мужа, верность которому так глупо блюла два десятка лет, – а ведь вокруг было столько соблазнов! – она вдруг с ужасом заметила, что молодость-то миновала, оставив за несильно натруженными плечами всего-навсего "огромный опыт" общественной работы. И больше ничего. Кто-то из знакомых однажды сострил по этому поводу: мол, наша Катька рот закрыла, и считай, убрала свое рабочее место. Ну, тот-то хулиганил, конечно, однако суть от этого не становилась иной.
Проходило время, годы летели, а в жизни ничего решительно не менялось, потому что "огромный опыт", как оказалось, всегда и потом приходился к месту. Но хуже другое: вот ты – всегда на людях, всегда в центре внимания, а рот, в самом деле, закрыла, домой пришла – и пустота. Никого. Ни рядом, ни за душой. Тоска зеленая. И от нее, порой, так и тянет во все тяжкие.
Какие-то мимолетные, в буквальном смысле, связи не выручали, просто помогали снять стресс. И все! А хотелось кинуть себя так, чтобы жить для кого-то, все время думать, заботиться, болеть за родного человека. Сын теперь уже – не в счет. У него, вообще, своего родного дома не будет, как не было его и у папаши. В море у них дом. А слова про любимых, которые без конца томятся в ожидании на берегу, это – картинки на конфетном фантике. Чтоб так любить, надо его видеть каждый день и час, каждую минуту – рядом с собой. К груди его прижимать, обнимать без конца, – пусть ругается, лишь бы в глаза ему все время смотреть. Самой быть уверенной, что он твой и ничей другой. А если ты их месяцами не видишь, тогда что? Приезжает почти чужой человек. И при этом они, мужья, как размышляют? Верная жена – это та, которая не дала другому мужику. И все, получается? Так тогда можно на любую старуху пальцем показывать: верней не бывает… Да ну их всех к черту!
В конце концов, если этот отшельник-генерал – нормальный мужик и ляжет на сердце, да она ж к нему в его тайгу унесется так, что никакой ветер не догонит, никакая общественная служба не остановит… Вот и весь сказ…
Катя поставила будильник на пять вечера и, сняв аккуратно платье, которое ей и самой очень нравилось, сложила его, чтобы убрать в пакет и в дорожную сумку. Сказал, тому его другу должно понравиться? Так платье или она в нем? А что? Разве мы так уж и плохи?
Она подошла к зеркалу, критически оглядела себя и так, и этак, и удовлетворенно кивнула: действительно, а что скажет? Если мужик – не дурак, он не заснет, нет… А там посмотрим еще, кто – кого… Что-то свербело душу, словно ожидание теперь уже становилось невмоготу… Ну-ну, разгулялась! Какое еще там ожидание! Терпи! Скоро уже… может, и судьба решится, кто знает?…
Будильник разбудил, и, проснувшись, Катя почувствовала себя совершенно отдохнувшей. Будто и не пила ничего. Наоборот, теперь захотелось чего-то бодрящего. Но кофе надо будет выпить позже, если они полетят сегодня. Ну, а если завтра, так он позвонит…
На минутку, словно оглушила неожиданная мысль. Впрочем, не такая уж и неожиданная. А, может, послать все к чертям? Позвонить этому Турецкому, есть же его мобильный телефон, и сказать: брось все, приезжай, не нужны мне твои генералы. Иди ко мне, а потом улетай из моей жизни! Или не торопиться? Уж очень у него уверенный вид был… Мужики ведь народ такой, что им иногда и верить надо…
Решить проблему своего недельного отпуска ей труда не составило. Просто попросила оформить задним числом, когда вернется. Устала, голова болит. А сыщики – на связи, за их работу беспокоиться не надо. Вот и все. И деньги есть, нет нужды в благодеяниях. Вот если бы он у нее остался, тогда другое дело, тогда вроде как благодарность от него… Нет, все не то!..
А интересно будет Майке шепнуть на ушко: на-ка, бери, пользуйся, от себя с кровью отрываю! Что скажет?… Нет, Майка – другая. Она – строгая. Если только втюхается, как с ее Ленчиком когда-то было. А как в Сашу – она впервые сейчас про себя назвала его так – не втюхаться?
Как же долго он не звонит!.. Неужели сорвется?… Помолиться, что ли?…
Звонок раздался около девяти вечера.
– Ты готова? – сухим, деловитым тоном спросил Турецкий.
Катя с трудом проглотила комок в горле.
– Да… в общем…
– А – в частности? – она поняла, что он улыбается.
– Ну тебя к черту! – закричала она. – Измучил всю!
– Это только начало, – засмеялся он. – Готовься к худшему.
– Господи, к чему ж еще-то?
– К долгим мучениям, Катюша, – притворно вздохнул он, а ей сразу так тепло стало, даже жарко, будто он со всей страстью обнял ее, да так, что дух – вон!
– Поднимись, хоть чашку кофе выпей.
– С удовольствием…
Давно она так не ждала. Чего? Так ведь сама судьба сейчас поднимется на лифте. Посмотрит, оценит ее дорогой костюм, – одно название, что дорожный, а он – от самого Версаче! Не баран чихал, как заметила по поводу этой покупки Галка Князева, ревнивица. Что б она, интересно, сказала сейчас, если б узнала, какое Катя путешествие себе выбрала? Да удавилась бы от зависти. Почернела и удавилась… Фу, ужас какой! Нельзя так думать о человеке. Говорят же, что дурные мысли однажды сбываются… Нет, нет и нет!
…Турецкий не торопился. Времени было с запасом. Самолет улетал из Домодедова в час ночи. Билеты оставили в кассе аэропорта по телефонному звонку Меркулова. Костя очень удивился, когда узнал, что билетов требуется два. Но еще больше пришел в негодование, когда узнал, что с Саней летит будущая невеста Грязнова. На такой шаг Турецкий решился по необходимости: билетов не было на ближайшие два дня. Терять столько времени Александр Борисович был не намерен и поставил условие: или – или. И Костя сник. Впрочем, так обычно и бывало, – ершится, шумит, а потом машет безнадежно рукой.
А чтоб Костя даже случайно не стал предателем, Турецкий решил "раскрыться" перед Иркой. В самом шутливом тоне рассказал ей о встрече с "комитетскими дамами", одна из которых, оказывается, имела личные контакты в Чите – подруга из этих злобных правозащитниц. Посоветовались в "Глории" и решили рискнуть. А туда, кстати, возможно, и Славка прилетит, которого Саша мечтал вернуть в Москву. Вот, и станет эта дамочка для него вроде как наживкой.
– Значит, она молода и красива? – немедленно ревниво отреагировала Ирка. – Турецкий – ты козел!
Он искренне расхохотался. И кинул наживку жене, заранее зная, что все равно не клюнет. Ирка, конечно, не снизойдет до такой проверки.
– Если хочешь, проводи меня. В смысле, нас. Самолет в час ночи.
– Что я, сумасшедшая?! – возмутилась она.
– Ну, ладно, во-первых, она не молода. За пятьдесят, так мне кажется. А насчет красоты? Тут вопрос. Вообще-то, – он совершенно по-свински заухмылялся. – Вячеслав Иванович, насколько помнится, был всегда любителем несколько монументальных форм…
Мысленно попросил прощения у Катюши, но иначе было нельзя. И Ирка успокоилась. То есть сделала вид, что успокоилась – за него, а не за себя. Ничего, Славка потом позвонит, оправдает друга…
Когда она спросила его, что он возьмет с собой, он беспечно ответил:
– Иришка, посмотри сама, что тебе кажется нужным, то и положи. А свою бритву и прочее, я сам кину. Мне практически ничего не надо. Даже строгого костюма, я ведь официальных встреч проводить не собираюсь. Что-нибудь попроще, полегче, ты – умница, сама знаешь…
Вот так…
Оно, конечно, подозрение-то осталось, она, вообще, не любила его командировок. Если что-нибудь не случалось – огнестрельного, то все равно неприятности всякого рода он "на хвосте" обычно привозил. Так какая же радость? Но на этот раз их не ожидалось, поскольку с криминалитетом дела он не собирался иметь, и это Ирину успокоило.
Ну, вот, а потом был Костя. Точнее, вопрос с билетами. И теперь Турецкий был свободен, в буквальном смысле, как ветер. И даже приглашение выпить чашку кофе у Кати воспринял, шутя: с удовольствием!
И прибавил газку: нельзя, чтоб женщина долго ждала.
Увидел, что она, конечно, нервничает, но по вполне понятной причине. Он же столько уже наговорил, да такого, что честной женщине сходу и не разобраться. Ничего, главное, торопиться не надо…
А вот костюм! О-о! Нет слов! Высокая оценка ее вкуса немного успокоило Катюшино волнение.