- Я чувствую, мы до него не дойдем, - сказал Гордеев. - Потому что ваше предложение меня не устраивает. Речь не о сумме взятки, а о самой постановке вопроса. Скажу вам откровенно, господа, я уже почти ознакомился с делом и сделал вывод, что суд отнесся халатно к своему долгу. Многие важнейшие показания и акты экспертиз не были приняты во внимание. Вы, как опытный человек и адвокат, Герман Давидович, прекрасно понимаете, что объективное судебное разбирательство поставит все на свое место и преступник понесет-таки заслуженное наказание. Условное, что ему присудили, мы в расчет не берем. Да вот опять же и о компенсации у вас уже зашла речь. - Гордеев рукой показал на Журавлева. - Вы, вижу, и сами понимаете, что без такого решения не обойдется тоже. И вообще, скажу со всей прямотой, у меня много претензий к данному судопроизводству. О чем я и собираюсь высказаться со всей ответственностью. Как и добиваться изменения меры наказания по отношению к господину Васильчикову. Кстати, вот вам еще один любопытный показатель: сдали ведь его ваши местные депутаты. А о чем это говорит? В первую очередь о том, что не все согласны покорно молчать, как бы вы ни старались этого добиться.
- Вы ставите себя своим заявлением, Юрий Петрович, в весьма затруднительное положение, - огорченно сказал Мокшанцев. - Мы здесь пытались, как говорится, навести мосты… наладить взаимопонимание. Но вижу - напрасно. Этим вы, повторяю, ввергаете себя в такую ситуацию, в которой можете не получить вообще никакой помощи как адвокат. Да и просто как человек, чужой в нашем городе.
- А вот угрожать не надо, - улыбнулся Юрий. - Это недостойно человека, называющего себя адвокатом.
- Так все ваши свидетели попросту откажутся от собственных показаний, вы понимаете? Это в наших силах…
- Нет, не понимаю. Потому что не верю, будто кучка взяточников и подлецов может поставить раком целую губернию. Извините за невольную грубость. Не понимаю и не верю. Ибо не в ваших это силах - заставить целый город замолчать и тихо сопеть в свои тряпочки. А люди, я в этом уверен, еще скажут вам свое слово, за ними не задержится, я очень на это надеюсь, господа.
Юрий резко положил вилку в свою пустую тарелку и встал.
- Благодарю за дружеский, - он иронически хмыкнул, - ужин. - И добавил уже в сторону, не глядя на хозяев: - Вот же… Пригласили, понимаешь, уговаривали, а даже толком пожрать не дали… И уверяют, что воспитанные люди…
Он открыл дверь, вежливо пропустил официанта, который нес на огромной, пышущей жаровне сковороду с большими кусками шкварчащей рыбы, и вышел, аккуратно притворив дверь за собой.
У себя в номере, с улыбкой выслушав свою последнюю реплику на диктофоне, он вытащил из него кассету и спрятал ее в потайной карманчик сумки. На будущее, на всякий случай. Эти мужики были не слишком осторожны, и такая запись могла пригодиться в качестве веского аргумента против них. Особенно в том моменте, где шла торговля насчет гонорара.
3
Последствия неудавшейся "вечеринки" сказались очень скоро.
По утрам Юрий продолжал изучать дело. Надо было торопиться. Во второй половине дня он встречался с родителями и друзьями убитого и затем, уже в гостинице, составлял кассационную жалобу в областной суд со стороны потерпевшего. Этим потерпевшим был признан Борис Анатольевич Кураев, и Гордеев являлся теперь его представителем.
Успокоился немного он и по поводу Людмилы. С ней, как и обещал Журавлев, все было в порядке. Относительно, правда. Внешний вид портило опухшее лицо, темные круги под глазами и ссадины на кистях рук. Телесного цвета пластыри были наклеены на лбу и скулах, скрывая ссадины и, возможно, порезы, но оставляя незакрытыми синяки. Сама она так "приложилась" или ее специально "приложили", Гордеев не уточнял, видя ее отчужденность. Она выходила на работу в несвойственном ей закрытом платье и, когда он проходил мимо, не обращала на него внимания. Даже не кивала ему в ответ на его приветствия, а уж о радостной улыбке не было вообще никакой речи. Словом, как говорится, "между нами все кончено".
Гордеев не находил удобной возможности даже поинтересоваться, как она себя чувствует: слишком много всегда было в секретариате посторонних. И проявлять открытое сочувствие - означало бы тоже выдать как-то свои отношения. На его вопросительные взгляды девушка не реагировала и сама не проявляла желания поговорить. С одной стороны, это, может быть, и неплохо - она больше не должна была подвергаться опасностям, которые ей грозили бы за общение с адвокатом. Но с другой - получалось с его стороны не по-человечески, ведь он же знал, как она "упала", так мог хотя бы посочувствовать.
Юрий ощущал вокруг себя какую-то напряженную атмосферу, которая, казалось, все больше сгущалась. В принципе это дело было тоже не впервые, привык уже, что местные власти, особенно в таких вот городах, очень недоброжелательно относятся к приезжим из столицы, способным, по их убеждению, нарушать в их вотчинах законы, установленные местными чиновниками. Как же! Ну и черт с ними, в конце концов. Но моментами, видя такое к себе отношение и со стороны Людмилы, он вдруг ощущал нечто вроде легкого раздражения - мол, получила от своих приятелей по шее, и правильно, значит, за дело. И окончательно перестал обращать на девушку внимание.
Но ведь верно подмечено: чем меньше женщину мы… того, тем ей обидней. И на второй или третий день - Гордеев уже не считал дни, поскольку еще имел небольшой тогда запас, - она бочком, как-то даже немного испуганно, зашла в его кабинет.
Синяки на лице, заметил он, полностью перешли в желтые разводы, которые под кремом, имитирующим хороший курортный загар, были почти незаметны. Отечность, правда, осталась.
Подойдя к его столу, Людмила сильно дрожащей рукой вынула из его пальцев карандаш и написала на чистом листке:
"У тебя найдется для меня сегодня время?"
"Во сколько?" - написал он.
Она изобразила цифру 10, и он кивнул и написал:
"Я подъеду, как в прошлый раз, а ты пройди мимо, я догоню".
Она тоже кивнула и сильно, почти судорожно сжала ему локоть. Так и не произнеся ни слова, Людмила через минуту вышла.
До десяти была еще уйма времени, и Гордеев, хмыкнув по поводу этой их конспирации, продолжил свою работу.
Ровно в десять вечера он был на месте. Машина стояла за углом дома, и тот, кто, возможно, следил за подъездом, в котором проживала Людмила, видеть серый "форд" Гордеева определенно не мог. Сам за собой он слежки не углядел, но тем не менее сделал несколько замысловатых кругов по городу, прежде чем приехал на Тихвинскую улицу. Если кто-то бы и наблюдал, то наверняка отстал - Гордеев был уверен, что настоящие профессионалы, которые умели бы не упускать объект наблюдения, вряд ли в этом городе сыщутся. А любителю-братку такие фокусы не под силу.
Людмила явно не торопилась. Она вышла из дома в половине одиннадцатого, когда совсем стемнело. И была она в длинном своем, темном плаще, уже известном Гордееву, и широкополой шляпе, закрывавшей лицо. Девушка прошла далеко вперед, пока Гордеев, удостоверившийся, что за ней никто не следует, догнал ее и открыл дверцу справа. Она села, и он немедленно рванул вперед.
Людмила выдохнула с облегчением и отшвырнула назад свою шляпу, под которой были запрятаны светлые волосы, раскидала их резкими поворотами головы из стороны в сторону.
- Ну, видишь, чем кончилось? Хороша? - напряженным голосом спросила она.
- Вижу. И даже знаю, кто это сделал. Я с их главным бандитом разговаривал, тот обещал отпустить тебя.
- Отпустить-то они отпустили, да…
- Что?
- Ничего! - зло сказала она и выругалась. - Сначала опустили, как они говорят, сволочи… Ненавижу…
Гордеев молчал, он, в общем, уже догадывался, как братки поступили с Людмилой. Уж если нормальному мужику трудно себя сдержать при виде такого соблазна, то что говорить о бандитах, для которых вообще нет никаких запретов?
- Но сейчас-то ты уже отошла немного?
- Отошла, только не для того, о чем ты думаешь. Боюсь, это еще будет долго длиться. Доктор утешил, со временем, говорит, все пройдет и забудется, как страшный сон…
- Да я ни о чем не думаю, я рад, что ты вообще жива. И не покалечена. Потому что все могло быть гораздо хуже. Так что ты мне хотела сказать? И зачем такая таинственность?
- Я хотела тебя предупредить, чтоб ты не верил ни одному Ванькиному слову. Он - мерзавец. Я сегодня немного раньше обычного пришла, дверь его кабинета была закрыта неплотно, и я слышала, как он, думая, что один, орал по телефону. Знаешь о чем?
- Ну?
- Почему они ничего не добились от меня, вот. И все повторял: "Мало, мало, надо было активней действовать! Зря отпустили!" А потом, позже, вышел в секретариат, меня увидел и заухмылялся. Спрашивает с издевательской такой усмешечкой, как я себя чувствую? И не тяжело ли мне на работе - может, я сильно перетрудилась в последнее время? Понял, о чем он? И щерится. Вот же скотина! Не знаю, как я еще удержалась, чтобы не дать ему по морде.
- Я видел, как тебя трясло, но не понял отчего. А ты теперь сама будь с ним крайне осторожна. Именно с ним. Тебе вообще лучше бы на какое-то время уехать из города. Может, стоит воспользоваться ситуацией, подлечиться в какой-нибудь клинике, я помогу с деньгами.
- Да некуда мне уезжать, - словно пригорюнилась она. - И денег таких нет, а подачек мне не надо. Вот если б заработать… Да негде, разве что на панель, так и то не могу еще… Брр! Ужас!.. А тебе, значит, уже известно, кто… меня? И ничего нельзя сделать, чтоб их наказать?
- Известно. Журавлев и его друзья-товарищи. Я тут днями с ними пересекался, когда и состоялся разговор о тебе. Но тому, по-моему, было без разницы, и я подумал, что твое похищение - это чей-то заказ, а не его собственная самодеятельность. Но чей - мы не знаем. И что ты станешь говорить в милиции? Да они же там тебя саму с дерьмом смешают! Такие у вас тут правоохранители. А после того, что ты мне рассказала о Ваньке, я думаю, что это именно его рук дело. Васильчикову - наплевать, а кто еще заинтересован? Один Самохвалов. Но это ему с рук не сойдет, я почти уверен. Слушай, в этой связи у меня к тебе один вопрос есть. Тебе следователь Зотов, который вел наше дело, известен?
- Ну а как же! Ванька зубами скрипел при одном его упоминании.
- Понимаешь, я звонил в прокуратуру, там мне сказали, что он выбыл по новому месту назначения, куда-то в область, в районный центр, а куда конкретно, не говорят, врут, будто сами еще не знают. Мол, вот когда устроится да даст о себе знать, тогда мне и сообщат, но не раньше. А я вижу, что темнят, получили указание сверху адреса его не давать. Как бы узнать?
- А я-то как могу?
- Тебе проще. Ты ж секретарь Самохвалова. К примеру, он мог поинтересоваться в связи с вновь открывающимися, скажем, обстоятельствами. Тебе-то точно дадут. Только сделать это надо очень аккуратно, чтоб и комар носа не подточил. Сможешь?
- Не знаю, попробую… Но не уверена.
- Ну нет так нет, - беспечно ответил Гордеев и вдруг почувствовал, как у него, в буквальном смысле, похолодела спина.
Обо всем он подумал, даже о машине с притемненными стеклами. Об одном забыл - о том, что если его гостиничный номер напичкан прослушивающими устройствами, то они то же самое могли давно сделать и с его автомобилем! А он ведет тут такие разговоры!
Юрий прижал ладонь к своим губам и показал этот жест Людмиле. Та не сразу сообразила, но, когда уже открыла рот, догадалась наконец и тоже прижала ладошку к губам.
Он остановил машину и знаком показал ей, чтобы вышла, выбрался и сам. Отвел девушку в сторону, было уже совсем темно, и фонари на столбах здесь не горели.
- Как же я так беспечно, черт возьми! - сокрушенно сказал он. - Нет, ты теперь этим Зотовым вообще не интересуйся, я постараюсь лучше сам все узнать. И больше в машине говорить ни о каких делах не надо. Сейчас поедем, я отвезу тебя домой, а ты только скажи что-нибудь типа того, что вот, мол, пожаловалась, душу отвела, и тебе стало легче. Нейтрально так скажи. Кстати, про то, что я ищу Зотова, им и без этого уже известно. Ну а то, что я говорил про Журавлева и его бандитов, так это тоже для них не новость…
На том они и расстались. Гордеев подвез Людмилу обратно к ее дому, она надела свою шляпу, спрятав под ней слишком заметные светлые волосы, и осторожно выбралась из машины. Гордеев решил проводить ее до самого подъезда.
Было темно и тихо. Но когда он вернулся, сел за руль и тронул автомобиль, сразу почувствовал неладное - правое переднее колесо "застучало". Юрий вышел, посмотрел и увидел, что стоит на ободе. Колесо было спущено. Вполне возможно, что прокол. Это было более чем неуместно и не вовремя.
Пока доставал из багажника инструмент и новое, накачанное колесо, подумал: хорошо, что хоть одно спустило, а если б два, то что бы он делал? Что это - случайность или дело чьих-то рук? Но разбираться сейчас в этом вопросе было делом бессмысленным, да и поздно уже. Но он твердо решил завтра же с утра заехать на фирму проката, там рядом с конторой есть автомастерские, а значит, может быть и подъемник, и там внимательно лично осмотреть днище машины на предмет выявления посторонних "приспособлений".
Это решение усугубил и телефонный звонок в номер, едва он зашел с перемазанными руками после смены колеса.
- Ты еще не уехал? - с иронией спросил его незнакомый голос. - И снова суешь нос, куда тебе не велено?..
Это слово "велено", которое он слышал уже от нескольких человек, включая бандита Журавлева, пытавшегося показаться воспитанным человеком, правда, из этого ничего не получалось, подсказало ему адрес заказчика сегодняшней мелкой пакости.
Но голос в трубке ждал ответа, молчал. Помолчал и Юрий, потом положил трубку на место. Тут же - новый звонок.
- Ты чего, совсем борзой стал? С тобой нормальным языком разговаривают. Не хочешь, можем по-другому.
- Чего вам надо? - раздраженно спросил Юрий, понимая, что иначе от него сегодня не отвяжутся.
- Надо, чтоб ты нос не совал, а еще лучше отвалил в свою Москву, тут тебе делать нечего.
- Давайте я сам буду решать, что мне надо, а чего нет. А колеса прокалывать - это такая дешевка! - последнее сказал наугад, но понял, что попал в точку.
- А ты по бабам меньше таскайся, советчик хренов!
Этот незнакомец еще находил повод веселиться. Впрочем, какой это был незнакомец, уже представлял Гордеев, наверняка один из тех, с кем он встречался на той "вечеринке" в ресторане, где у него не получился разговор с адвокатом и местным паханом.
- А ты Журе своему передай, что таким макаром вы меня хрен возьмете.
- Какой Макар? - озадачился голос.
- Да ты передай, он сам поймет. Он, в отличие от тебя, наверное, книжки читал, пока не сел еще в первый раз.
- Не знаю никакого Журы. И Макара не знаю. И чего лепишь? Но мы тебя предупредили, считай, что время твое пошло. Долго ждать не велено.
"Ну вот, опять это "велено"! Ясное дело - Журавлев, это он здесь может "велеть" или нет.
Тем не менее, несмотря на угрозы - а Гордеев прекрасно понимал, что по сравнению с настоящей опасностью прокол колеса - это семечки, - Юрий решил попробовать действовать осторожнее. И вообще поскорее завершить свое "сидение" в здании районного суда, под боком у Самохвалова. С помощью Людмилы или, напротив, без ее помощи, но тот, похоже, установил тщательное наблюдение за московским адвокатом. Вот даже и о сегодняшнем кратком свидании с ней им было известно. Хотя никого ведь из наблюдателей он за собой не заметил. Или это сработали прослушивающие приспособления?
Но если микрофон действительно установлен, то они знали наверняка также и о том, что он уже встречался с друзьями погибшего - Пашей Соловьевым и Левой Роговым, но тех же не коснулась месть бандитов. Или пока не коснулась? А ведь парни снова дали очень подробные показания по поводу происшествия. Это многоопытные адвокаты Васильчикова, да и сам судья Самохвалов, нарушая все судебные процедуры - да откуда же парням-то об этом знать, тем более что и адвоката со стороны потерпевшего не было, что явилось откровенным упущением следователя Зотова, если не сказать об этом хуже, - всячески сбивали их своими вопросами, подвергая сомнению буквально каждое слово. А поддерживающий обвинение помощник районного прокурора Моисеенков - что отчетливо видно из протоколов судебных заседаний - либо молчал вообще, либо отделывался незначительными комментариями, но опять же, так получалось, не в пользу потерпевшего. Словом, налицо был самый настоящий сговор, в котором участвовали все ветви правоохранительной, правозащитной и судебной властей.
В отдельные моменты у Юрия Петровича появлялись сомнения: а собственно, на что он рассчитывает в этом городе, где все раздавлено, в буквальном смысле, повальной коррупцией? И может быть, только адвокатское упрямство заставляло его продолжать проверку дела, по новой допрашивать свидетелей, тщательно изучать акты экспертиз.
Для уточнения нескольких деталей он, после звонка неизвестного, связался с отцом погибшего - Борисом Анатольевичем Кураевым, чтобы обговорить завтрашнюю встречу с ним, назначить время. Но отец покойного был чем-то явно расстроен или даже напуган - это Гордеев понял по его осторожному тону.
- У вас что-то не так, Борис Анатольевич? - спросил Гордеев и спохватился. - Я перезвоню, с вашего разрешения, минут через пять, можно?
- Звоните, - тяжело вздохнул тот.
Юрий вышел из гостиницы и позвонил из ближайшего телефона-автомата.
Печаль определенно слышалась в голосе Бориса Анатольевича.
- Вы разве не в курсе происшествия? - по-прежнему осторожно спросил он.
- А что случилось? Что-то серьезное? Нет, ничего не знаю, кроме того, что мне проткнули колесо в машине и снова предложили уехать к чертовой матери.
- Напали вечером на Пашу Соловьева… И жутко его избили. Перелом челюсти, ну зубы там, это уже мелочь. Общее тяжелое сотрясение мозга. Такое ощущение, что его кирпичом по лицу ударили, ох… - тяжко вздохнул Борис Анатольевич. - Не люди, а звери какие-то…
- В каком он сейчас состоянии? - У Гордеева что-то словно оборвалось в груди.
- Врачи говорят - в тяжелом. Он без сознания. Соседи нашли парня на лестничной клетке. Видимо, эти подонки его встретили у дверей дома, заволокли в подъезд и там уже избили до полусмерти. Что делать, что делать?.. Его мать на сердечных каплях держится. Моя Варвара Сергеевна вот только что пришла от нее и снова назад собирается, как оставить одну? Вы представляете, что делается?
- Увы, понимаю, Борис Анатольевич, - тяжко вздохнул и Гордеев. - Мне-то пока только угрожают, но я не сдаюсь.
- Слушайте, Юрий Петрович, - Кураев, показалось, почти плакал, - а может, бросить это ко всем чертям? Архипа уже не вернешь… С людьми они вон что творят, и никакая власть им не указ. Может, плюнем на судебный процесс?