И Задонская была права. Так уж получилось, что у компьютерного гения не было человека родней, чем младшая сестренка. Мама их умерла довольно рано. Крайне занятый отец, обеспечивая достойное пропитание, не мог уделять слишком много времени воспитанию. И сын с отцом, при всей взаимной любви и уважении, не были духовно близкими людьми. Теперь доктор наук, оставив кафедру, жил один. Солидная пенсия и гонорары с многочисленных публикаций позволяли ему быть финансово независимым от знаменитого отпрыска. Дубовик-старший жил в свое удовольствие и посвящал почти все время написанию воспоминаний о становлении информатики как науки. Родственники старались друг друга по пустякам не беспокоить, и бывало, что и по полгода не встречались, хотя относились друг к другу по-прежнему тепло и с любовью. И непременно созванивались по каждому удобному поводу.
Иное дело - Марина. Девочка с детства была слаба на ножки. Долго училась ходить. В подростковом возрасте двигалась уже с трудом, а после смерти матери и вовсе пересела в инвалидную коляску. Убогой себя никогда не считала - старалась жить полноценной жизнью. Беспощадный приговор врачей вынесла даже спокойнее, чем Сергей Тимофеевич, тративший на лечение огромные деньги и дважды вывозивший дочь в лучшие зарубежные клиники. И постаралась забыть о недуге - занялась любимым делом: заочно окончила сначала филологический факультет, потом литинститут. Отец и брат купили ей уютную двухкомнатную квартирку, оборудованную электроникой и бытовой техникой, в малоэтажном таунхаусе, которые только начали тогда строить в пригородах Москвы. И Марина получила то, к чему всегда стремилась, - возможность жить самостоятельно. Она вполне могла ухаживать за собой: готовить, стирать, принимать ванну, выезжать по пандусам гулять в скверик перед дверью. Работала редактором в издательстве, что позволяло жить не бедствуя. Выпустила два сборника стихов. Вела на дому небольшую литературную студию. Ограниченная в передвижении, она в стихах путешествовала, переносилась в разные страны, посещала горные вершины, пересекала бескрайние моря. Лишенная возможности встречаться с молодыми людьми, много и тонко писала о любви. Рецензенты называли ее последним романтиком века.
Вместе с тем она была прагматичной и мудрой с житейской точки зрения. Умела экономить, знала цены на все товары в ближайших магазинах, скрупулезно рассчитывала наперед все свои траты. Редкое сочетание возвышенной души и логичного разума позволяло ей прекрасно разбираться в людях. Она любила общение, встречи, разговоры. Была рада каждому новому человеку. Но некоторым отказывала от дома раз и навсегда.
Борис ее нежно любил. С самого детства он опекал ее, пока она действительно не стала самостоятельной. Навещал ее не слишком часто: научная деятельность требовала многочисленных и порою длительных командировок. Но если выпадал выходной - непременно ехал поболтать с сестренкой. С ней компьютерный гений, как ни с кем, ощущал себя человеком. Слушал новые стихи, рассказывал о своих делах и проблемах. И всегда знал, что найдет понимание и сочувствие. А то и дельный совет.
- А скажите, Полина Давидовна, - продолжала интересоваться Перова. - Что, по-вашему, привело к исчезновению профессора? У него были враги?
- Нет, по-моему. У него могли быть и недоброжелатели, и завистники - такое случается не только в науке, но в любой сфере профессиональной деятельности. Когда кто-нибудь достигает значительного успеха. Но ненавидеть, чтобы похитить человека… Нет, я таких не знаю.
- Так в чем же причина?
- Вероятно, направление научных работ. Кому-то очень хочется знать, чего мы достигли.
- Спасибо вам за помощь, Полина Давидовна. Вы можете идти.
Едва Задонская скрылась за дверью, в кабинет, который он сам же любезно и предоставил для работы следователя, заглянул Лукша.
- Еще кого-нибудь вызывать сегодня?
- Нет, Юрий Иванович. На сегодня достаточно. - Светлана устало покосилась на часы. - Спасибо вам. До свидания.
* * *
- Он жив? Только ответьте честно. Не бойтесь, с коляски я уже никуда не упаду.
Александр Борисович внимательно смотрел на сидящую в кресле миловидную женщину, стараясь не фиксировать взгляда на неподвижных ногах, покрытых теплым пледом. И встречал в ответ спокойный и мудрый взгляд с глубоко спрятанным привычным страданием. Чертова профессия. Почему он должен выступать недобрым вестником, несущим очередную боль людям, которым и так несладко?..
Впрочем, он сам взвалил на себя эту нелегкую ношу. Поремский побывал у отца пропавшего академика, еще когда Турецкий в Германию летал. Старик воспринял новость стойко, рассказал все, что знал, хотя, как оказалось, был не слишком осведомлен о сыновних делах. Просил об одном: чтобы без крайней необходимости не тревожили дочь-инвалида. Беспокоился за нее. Но теперь Турецкий решил, что время приспело. Тем более вечно скрывать от сестры исчезновение брата вряд ли было возможно.
- Я не знаю, Марина Сергеевна. Честно. Но очень хочу выяснить это и надеюсь, что мы не опоздали.
- Спасибо. Я вам верю. Но объясните конкретнее, что произошло? Не каждый день у меня случаются гости из Генеральной прокуратуры. Вряд ли вы зашли испробовать моего чаю.
- Да, Марина Сергеевна. Вести пока недобрые. Борис Сергеевич не вернулся в свой "Маяк" после поездки на выставку в Ганновер.
Сестра академика кивнула, не слишком вникая в смысл сказанного:
- Я знаю. Он собирался там быть.
- Где "там"? - Турецкий сделал стойку.
- Вы не так меня поняли. Я имела в виду выставку.
- Ясно. После выставки его никто не видел.
- Но ведь и мертвым не видели?
- Нет.
- Хоть это внушает некоторую надежду. Тогда спрашивайте. Вы ведь пришли задавать вопросы?.. - Поэтесса действительно держалась стойко и даже постаралась вежливо улыбнуться. - Хотите все же чаю?
Турецкий отрицательно помотал головой:
- Спасибо, но время не ждет. Может быть, как-нибудь потом. А пока давайте действительно приступим к делу. Я обязан запротоколировать нашу беседу. И должен предупредить вас о том, что за отказ от дачи показаний или за дачу ложных показаний вы можете быть привлечены к уголовной ответственности.
- Спасибо. Я знаю.
- Ну что же, хорошо. Ответьте тогда: вы были в курсе, чем занимался ваш брат?
- Конечно. Он придумывал принципиально новую архитектуру компьютера.
- Вы посвящены в тонкости?
- Что вы, - опять улыбнулась Марина. Но улыбка снова вышла горькой. - В тонкости, я вас уверяю, поскольку хорошо знаю Борю, не посвящен никто. Но мы часто обсуждали с ним общие вопросы, подходы к проблеме, философский аспект, если хотите.
- Что именно? Можете в двух словах?
- Конечно. Потому что проблема стара как мир. Дело в том, что фон Нейман в свое время допустил ошибку. А все современные вычислительные средства вынуждены ее повторять. Любой самый лучший компьютер управляется потоком команд. А в жизни так никогда не бывает. Человеческий организм, превосходящий любой компьютер, управляется потоком данных. Понимаете?
- Не очень.
- Тогда давайте, как говорится, от печки. Основные части компьютера фон Неймана - вычислитель и логическое устройство. И любое действие его осуществляется только по команде из определенного перечня. Допустим, когда стемнело, надо включить свет. Анализатор освещенности дает сигнал процессору: темно. Тот выбирает нужную команду: зажечь лампу, которая при выполнении вырабатывает соответствующий импульс. Исполнительное же устройство - транзистор какой-нибудь - пропускает ток в нужную цепь. Примерно так же действует человек, размышляющий над обстановкой вокруг: взглянет за окно - вроде бы стемнело. Посмотрит на часы - так и есть. Семь вечера. Ага, думает, пора бы и свет зажечь. После этого встает и тянется к выключателю…
- Ну правильно, - покивал Турецкий.
- А на самом деле не совсем так, - приподняла краешки губ собеседница. - Вам никогда не приходилось ловить себя на том, что рука сама нашаривает выключатель, когда вы увлечены, к примеру, интересной книгой?
- Пожалуй.
- Ваш организм ухитрился отреагировать на изменившиеся данные о внешней среде без вмешательства головного мозга. Руке оказалась не нужна команда центра. Она работала без вашего участия вроде бы.
- Спинной?
- Не исключено. Я не нейрохирург и даже не технарь. Поэтому не могу судить наверняка, но Боря считает, что спинной мозг человека, в отличие от головного, - это не командный центр, а некая многомерная маска, сразу преобразующая входное воздействие в выходное. Подавляющее большинство реакций человека именно такое. И по этому же принципу Боря думает построить суперкомпьютер. Он при прочих равных условиях всегда будет быстрее того, в котором есть промежуточный этап: анализ и выборка необходимой команды. Не исключается при этом и возможность традиционного программного управления. Но только в тех случаях, когда это необходимо. То есть моделируется не работа головного мозга, а работа организма в целом.
- Вы мне рассказываете что-то из области фантастики? Создание интеллектуального Франкенштейна?
- Нет. Из области научных интересов брата. Отец знает о его исчезновении?
- Да. Наш сотрудник побывал у него уже несколько дней назад. К сожалению, он мало что может добавить к нашим сведениям об окружении Бориса Сергеевича.
- Вам важно его окружение?
- Да. Причем люди наиболее близкие. Понимаете, мы выполняем все следственные мероприятия, которые обязаны выполнить: опрашиваем свидетелей, изучаем документы. Но порой лишь намек - в каком именно направлении двигаться - способен существенно ускорить работу.
- Вас интересуют конкретные люди?
- Да. Сослуживцы Бориса Сергеевича, бывшие с ним в Германии, говорят, что видели с ним одного из прежних учеников, некоего Гончара.
- Данилу? - помрачнела Марина. - Тут я вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь.
- Вы его не знаете?
- Я его очень хорошо знаю. Более того, скажу, сейчас уже не страшно: я любила его. Он был очень способным, этот кругломорденький мальчишка. Умным. Ехидным. Но было в нем что-то…
- Что?
- Не знаю. - Марина крутанула коляску. - Не могу сформулировать. Стремление выказать, выставить себя напоказ. Он рассказывал однажды, с каким трудом он учился. Точнее, наоборот, учился-то легко. А вот тесты, контрольные, экзамены… То есть если речь шла об ответственности, которую он не выносил, все становилось плохо. И он стал вырабатывать в себе уверенность. Вырабатывал, вырабатывал. И, кажется, перебрал. Хотя ответственности от этого не прибавилось. А поначалу именно задиристостью и напором он мне по душе пришелся. Ошиблась я, хотя такое нечасто со мной случается. Простите, я не хочу о нем говорить. Он предал меня - и я выгнала его из дому. Вот уже лет десять мы вообще не виделись… Потом он предал моего брата…
Женщина замолчала, задумавшись.
- Знаете, но, судя по рассказам с выставки, Борис Сергеевич его простил, - прервал молчание Турецкий.
- Боря давно его простил, хотя сначала страшно обиделся. Но он умеет по-настоящему прощать, не тая зла. Он как-то мне рассказывал, как это делает: словно бы становится на место обидевшего и смотрит с его точки зрения. И понимает, что человек имел в виду. Ведь чаще всего мы обижаем, сами того не желая. И как только Боря понимал, что обида нанесена либо без злого умысла, либо по очень важным для человека причинам, - он забывал эту обиду. Просто навсегда забывал, будто ее и не было. Это потрясающее и счастливое свойство. Оно не каждому дано. И этого иуду Боря сумел простить. Когда понял, что человек ищет богатства, но ему не дано понять: ты богат не тогда, когда у тебя всего больше, а когда тебе нужно меньше. Боря понял и простил. А я - нет.
Она резко оборвала рассказ.
Александр Борисович тоже тактично помолчал. Однако время действительно поджимало.
- Спасибо вам. Вы нам очень помогли.
- Но ведь я ничего не рассказала!
- Вы рассказали очень многое, поверьте. А теперь, если можно, я покину вас…
Марина Сергеевна проводила Турецкого на коляске до самой двери.
- Спасибо вам, Александр Борисович, спасибо. - И, жестом прерывая хотевшего возразить Турецкого, пояснила: - За то, что пришли, что скрывать не стали. За то, что вы душу свою работе отдаете. Вы хороший человек, поверьте. И хотя, как показывает опыт, я иногда ошибаюсь, это не тот случай.
"Как же трудно, - уже в машине подумал Александр Борисович, - будет ей смириться со смертью брата, если его, боже упаси, действительно нет в живых".
Дело Александру Борисовичу определенно не нравилось. Уж больно явно все дороги вели в Рим, то есть к одному человеку, точнее, к небольшому коллективу, причем тянулись самые разнообразные нити. К тому же было похоже, что многие дела с кражей интеллектуальной собственности железно замыкались на "Логику" - и братьев можно было задерживать хоть сейчас. Если, конечно, Денису Грязнову это нужно. И к делу Дубовика Гончары, скорее всего, причастны. Лукша и другие бывшие на выставке сотрудники, опрошенные Светой Перовой и Галочкой Романовой, показали однозначно: на выставке к академику "как банный лист", по выражению Юрия Ивановича, пристал Данила Гончар. И не он один, а целая компания. Говорят, что и брат его с ними был - опознан по фотографии, и девица рыжая, которая по многим делам "Глории" уже засвечена. Да вот только ни одной конкретной зацепочки, ни одного свидетельства, что именно они хоть каким-то боком причастны ко всему происходящему. Ничего…
Турецкий вспомнил о разговоре с Мариной Дубовик о новых компьютерах. Чуть улыбнулся, но опять помрачнел. Что он может сказать бедной Марине о брате?
Он вспомнил безуспешный визит к Питеру в Германию, бесплодные попытки найти что-то в документах выставки, одни лишь общие свидетельства участников делегации. Давно не было такого дела - почти очевидного и абсолютно глухого. А ведь дело на контроле. И Меркулов спросит. И выше спросят…
- Ты о ком сегодня целый вечер думаешь? - поинтересовалась Ирина Генриховна.
- О деле, Фроловская, о деле.
- Не ври, Турецкий. Кого ты хочешь обмануть? В глазах твоих печаль, складка на лбу. В главных свидетелях не иначе какая-нибудь манекенщица?
- Кто бы говорил, а? Тебе вон поклонники твоего таланта до сих пор букеты присылают, - надулся Александр Борисович.
- А что делать бедной женщине? Если родной муж все время занят? Если от него не только цветов не дождешься? - Ирина смотрела на мужа возмущенно, но в глазах мелькали веселые чертики.
Турецкий встал, подошел к жене сзади, обнял и положил голову на плечо.
- Устал я, Ириш. Что-то со скрипом все.
- Ничего, родной, прорвемся, - откликнулась на ласку супруга. - Мы ведь и не такое видывали, а?
Александр улыбнулся:
- Слушай, Ир, а давай махнем в выходной на Истру? Или на Пироговское? - Он помолчал мгновение. - Если получится, конечно. Нинку возьмем, шашлыков нажарим. Никого больше, а?
- Захочет ли? Подросла уж наша дочка. Со своей компанией гуляет.
- Захочет, - убежденно заявил муж. - Ей всегда нравилось. Тем более что это так нечасто выходит.
И он опять виновато умолк.
- Ну хорошо, Шурик, я была бы рада. Если получится. Мне бы моего "корейца" на техобслуживание… ладно, на следующую неделю перепишусь. А сейчас давай спать. Да?
Глава 6
1
Вася Жданов с удовольствием ел мороженое. Он просто гулял по центру, просто шел по тихой старинной московской улице, просто встретил симпатичную лоточницу - и ему захотелось что-нибудь купить у нее. И он купил. Мороженое оказалось вкусным, но куда большее удовольствие ему доставляло осознание того, что, если бы ему попался сейчас магазин, торгующий "ягуарами" или "порше", он бы также, не задумываясь, мог купить понравившийся. Это было сладкое чувство. Это была настоящая свобода.
В кармане у Диггера лежала новенькая золотая "Виза", на которой числилось полтораста штук зеленых. Мастер на оплату добросовестного высококвалифицированного труда не скупился. Конечно, и без хозяина хакер не бедствовал. Но все-таки то, чем их стихийная компания занималась раньше, казалось теперь топорным и доморощенным. У Мастера организация была на высоте. И Василий, с наслаждением слизывая шоколад с эскимо, улыбался. Он представлял, как злобствуют американские копы, не умеющие отыскать во Всемирной паутине нескольких мелких, но очень ловких и прожорливых паучков.
Москва была прекрасна. Наряжающаяся в зелень, яркая, звонкая, она будто бы звала к приключениям и любви. Диггер шел, пританцовывая под музыку, доносившуюся из раскрытого окна. Улыбнулся очередной смазливой уличной торговке, как бы извиняясь: уже, мол, купил, как видишь.
Да, думалось ему, еще один взлом - и на заслуженный отдых. Мастер планирует через месяц пощипать еще одного банкира. Намечаются пока две кандидатуры. Один банк в Хьюстоне, а второй - в Барселоне. Ближе к операции станет ясно, какой вскрывать будем. Пока предварительная работа идет…
А летом - в Канны. Или в Сан-Тропе. Да, туда даже лучше - в близлежащих деревеньках есть чудные бунгало. Зачем ему курортная суета? Нет, не мутный от песка, поднятого тысячью ног, рассол Средиземноморья, а пенные волны, скалистые пустынные пляжи, где можно загорать нагишом. И представлять, что вся планета в твоем распоряжении. И нет ни Москвы, ни Барселоны. Даже Интернета нет…