"Слава богу, хоть что-то сперли! А то и вообще непонятно, где побывал: в нашем лагере или в бронированном подвале швейцарского банка". И, махнув рукой в сторону одежды, презрительно буркнул Чупрыкину:
- Чтобы я тащил с собой это шмотье, провонявшее пылью ваших кладовок? Можешь взять себе!
- Поздравляю с досрочным освобождением, Олег Сергеевич! - Лейтенант лучился отеческим добродушием.
- Да пошел ты!..
Его ждал темно-синий "Форд-Мондео" с незнакомым человеком за рулем.
- Прошу, Олег Сергеевич.
Подробности разъяснились в первые же минуты. "Мировые инвестиции" недавно приобрели ряд предприятий в расположенном невдалеке от лагеря бывшем номерном секретном городке. Именно для окончательного оформления этой сделки, а вовсе не только для свидания с Лисицыным, и прилетал в Богом забытую глухомань Орликов.
Молодой же человек за рулем был полномочным представителем "Инвестиций" на новом объекте.
Дальше все шло как по маслу. Сауна, обед в загородном "охотничьем" домике, поездка в аэропорт, многочасовой перелет в первом классе.
И… Москва.
Преувеличенные проявления дружеско-братской привязанности, то есть объятия или поцелуи, никогда не были свойственны Орликову и Лисицыну. Обычная форма приветствия - рукопожатие, а то и вообще просто кивок. Но теперь они обнялись с искренней радостью.
- Ну дай-ка посмотреть на тебя. - Орликов, отступив на шаг назад, изучающе обозрел старого товарища. - Выглядишь, как будто с курорта вернулся.
- Тебе бы такие курорты.
- Спасибо. Не хочу.
- Вот то-то.
- И каковы же планы на будущее?
- Пока никаких. Жду, что ты мне скажешь. И тут выяснилось, что накануне состоялось совещание совета директоров, которое абсолютно единогласно - при одном воздержавшемся, Орликове, - высказалось против возвращения Лисицына на все его прошлые посты, да и вообще против его хоть какого-то сотрудничества с фирмой.
- Толя, но как же ты… Разве твой голос…
- Мой голос по-прежнему имеет решающий вес. Но чтоб ты знал: хотя я и воздержался от высказываний против тебя, выступить "за" я тоже не могу. Потому что по сути я согласен с мнением наших "мудрецов": солидной и респектабельной фирме, функционирующей на серьезном международном банковском рынке, не пристало иметь в своем руководстве человека, только что отсидевшего срок за хулиганство.
Это был удар. Больше того, со стороны Анатолия - "кровного брата" - это была измена, это было предательство!
- Пойми, судимость судимости - рознь. Ну посадили бы тебя за какую-нибудь многомиллионную растрату, за незаконную перегонку капиталов за рубеж или еще за что-нибудь из, так сказать, нашей прямой деятельности - это одно дело. Да в этом случае и не посадили бы! Но дешевая кабацкая драка…
Это Олег прекрасно понимал. Лицо фирмы… Будущее показало, что заботился Анатолий не столько о фирме, сколько о престиже своего собственного имени, ибо именно в это время он делал серьезную - правда, на первый раз неудачную - попытку выступить на политическом поприще.
- Толя, ну куда же мне теперь?
- В совершенно новую и нестандартную сферу.
- Например?
- В торговлю. Почему бы тебе не создать и не возглавить новую сеть современных, мирового уровня супермаркетов, скажем?
"Так. С банковских высот - на сосиски и колбасу".
- Да я же в этом ничего не понимаю!
- Ну великое дело. А с кредитами, с банковским обеспечением я, разумеется, помогу. Мы ведь все-таки братья! Нет, я не настаиваю. Если у тебя есть другие идеи…
Идей не было. А высказанное Анатолием конечно же не было спонтанным предложением. Орликов никогда бы не позволил себе высказывать нечто непродуманное, лишь сию минуту пришедшее в голову.
- Да и, в конце концов, Олежек, на твои права как одного из крупнейших акционеров "Мировых инвестиций" никто не собирается посягать. Речь идет лишь об административном статусе в руководстве компании. На сегодняшний день. Пусть пройдет какое-то время, улягутся страсти и сплетни, история, так сказать, покроет былое своей благородной патиной… А дальше - будет видно.
Несколько дней прошло в трудных раздумьях. И Олег согласился.
Дело пошло на удивление резво и споро. Не прошло и года, как Лисицын стал владельцем и совладельцем мощной и разветвленной сети деликатесных - по преимуществу - суперов, раскинутой не только по российской территории, но охватывающей и ближнее зарубежье. Конечно, пробиться в настоящие олигархи на торговле продовольствием - пусть и самым избранным и дорогостоящим - маловероятно.
Но и жаловаться на свое финансовое положение у Лисицына не было никаких оснований. Внешне отношения старых друзей не претерпели серьезных изменений. Орликов и Лисицын регулярно встречались, обедали вместе, а то и ударялись в вояжи по злачным местам. Конечно, какая-то "заноза" в памяти сидела. Помнилось и то, что ему всегда уготавливалась роль вечно "второго", что во всех серьезных вопросах приоритет Анатолия был неоспорим, что он, Олег Лисицын, если уж говорить честно, всегда являлся немного "мальчиком на побегушках" при Орликове. И конечно же главный и невероятно болезненный удар - его позорное отлучение от "Мировых инвестиций".
Но и сейчас, в качественно новой фазе их отношений, Лисицын не мог преодолеть себя и постоянно следовал в фарватере жизненных приоритетов и интересов Орликова.
Узнав, что его "брат" увлекся коллекционированием живописи, антиквариата, редких старинных музыкальных инструментов, Лисицын решил, что, мол, "и мы не лыком шиты", и не просто стал завзятым коллекционером, но и начал активно вкладывать серьезные средства в торговлю произведениями искусства.
Впрочем, решающую роль в этом новом увлечении сыграл совсем даже не Орликов, а…
Если бы кто-то когда-то сказал Лисицыну, что какая-то баба сможет занять в его жизни столь существенное место, он бы долго смеялся. И тем не менее невероятное произошло. И именовалось это невероятное Диной Леонардовной Тимашевской.
ДИНА
- Диночка свет Леонардовна, я вас, лапочка, просто не узнаю! Вы сегодня какая-то утомленная, расслабленная, рассредоточенная…
- С чего вы это взяли, Ростислав Львович?
- Ну как же? Я стараюсь во всех подробностях обрисовать вам план наших ближайших операций, а вы меня, в общем-то, совсем даже и не слушаете.
- Ничего подобного. Я слушаю вас очень внимательно.
- Ну-ну-ну, Динуля! Не надо пытаться ввести в заблуждение старого, мудрого дядю Ростика. Я ведь все вижу, все понимаю…
- Что вы понимаете, Ростислав Львович?
- Видите ли, ваше теперешнее состояние очень напоминает рядовое, банальное утреннее похмелье, когда голова гудит, желудок стремится выбросить наружу остатки того, что было принято накануне, перед глазами кружатся дикие цветовые пятна, а сами глаза, предварительно вжав голову в мягкую и ласковую подушку, хочется закрыть покрепче и никогда не открывать.
- Что за чушь вы городите?!
- Безусловно, чушь, ибо мне прекрасно известно ваше резко отрицательное отношение к неумеренному потреблению спиртных напитков.
- Так в чем же дело?
- Да ни в чем, собственно. Так, небольшие личные дедуктивные выводы.
- Очень интересно. Не поделитесь ли?
- Охотно. Если молодая, красивая женщина, не склонная к алкоголизму, выглядит утром, как после чрезмерного перепоя, сделать соответствующее заключение совсем не трудно.
- Ну-ну…
- Следовательно, она прошедшей ночью отдавала дань совсем другим необузданным страстям, скажем так, чрезмерному перетрахиванию…
- Что вы себе позволяете, Ростислав?!
- Да, вы правы, я выразился крайне неудачно, в духе этого сегодняшнего омерзительного сленга. Попробуем сформулировать более изящно. Скажем так: "В эту ночь очаровательная и страстная дама предбальзаковского возраста растратила всю себя в неуемных и сладостных любовных утехах". Как? По-моему, готовая цитата в любую академическую работу.
- Ну и сука же ты, Ростик!
- Динонька, деточка, поверь, тебе совершенно не к лицу подобные выражения. Да и потом, на правду не обижаются. А разве я своим предположением как-то погрешил против истины?
"Не погрешил, старый, гнусный, пронырливый лис. Еще как не погрешил!"
Вчера Дина Леонардовна действительно позволила себе "оттянуться", что называется, "без тормозов".
Этого юного мальчугана, Славика Синягина, где-то раскопали Раевские. Парнишка действительно чертовски талантлив и, кто знает, возможно, со временем и при благоприятном раскладе станет вполне даже известным художником. Но куда большее значение для Дины Тимашевской имела совершенно потрясающая способность молодого человека к стилизациям, причем под кого угодно: Репин так Репин, Васнецов - будьте любезны, Малевич, Шагал, Лисицкий, Родченко - все, что пожелаете. К такому таланту необходимо было отнестись с должной бережностью. Разумеется, о персональной выставке в галерее Раевских речь пока идти не могла - на эти престижные стенды попадали лишь работы не то что именитых, а исключительно знаменитых авторов. Но Тимашевская считала весьма целесообразным и полезным - в воспитательном смысле, - прежде чем вовлекать очередной талант в круг своих профессиональных интересов, продемонстрировать внимание и заинтересованность к собственному творчеству потенциального чернорабочего. Для нее, при ее связях и влиянии, не составило труда организовать этому самому Славику небольшую выставку в зале районной библиотеки в Кунцеве, обеспечить некоторую посещаемость и пару-тройку положительных рецензий. Несколько работ были даже куплены! Разумеется, мальчишка и понятия не имел, что все покупки - через подставных лиц, естественно, - также были делом рук Дины Леонардовны.
Восторгу парня не было предела. Несколько дней он обрывал телефон Тимашевской, напрашиваясь на благодарственный визит. И в конце концов… "А почему бы, собственно, и нет?"
Роскошный букет, огромная коробка конфет, французское шампанское… "Ого, а мальчик-то влупил во все это, пожалуй, побольше, чем весь его гонорар за проданные картины! Что ж, это хорошо. Парень умеет быть благодарным". Это "про себя" конечно же. А вслух: "Славочка! Да зачем это все, родной? Что ж, у меня глотка шампанского не найдется, что ли?"
В просторной, двухуровневой квартире, оформленной со сдержанным, хорошим вкусом, в которой, однако, каждая деталь интерьера убедительно свидетельствовала о немалых финансовых вложениях, разумеется, нашлось изрядное количество и тонких деликатесов, и изысканных напитков. Естественная и доброжелательная атмосфера, установившаяся с первых же минут, с каждым следующим глотком - Дина действительно пила очень мало, но сегодня позволила себе и в этом плане некоторую вольность - все больше и больше расслабляла и обволакивала, одновременно насыщаясь совершенно особыми и ни с чем не сравнимыми импульсами и флюидами взаимного притяжения. "А почему бы и нет?"
- Минуточку, Слава.
Пройдя в ванную, Дина Леонардовна переоблачилась в очень красивый, розовый с золотом, пеньюар, предварительно избавившись от всего лишнего. Целование рук стало уже таким страстным, что со всей очевидностью вырисовывалась следующая стадия общения: заваливание на ковер - роскошный, пушистый и в принципе вполне пригодный для сексуальных игр, - лихорадочное сдирание лифчика и трусиков с неизбежной их порчей - а белье Дина покупала только в самых дорогих магазинах, выбирала очень тщательно и не видела необходимости портить его в случайных, второстепенных приключениях, - ну и всяких прочих глупостей, типа распутывания завязавшихся какими-то дурацкими узлами колготок, отрывания "с мясом" брошек, подвернувшихся каблуков…
Слава богу, она серьезная, солидная, состоятельная женщина с немалым жизненным опытом.
- Слава, пройдите сюда, пожалуйста. - Это уже из спальни. Мальчуган вошел и… онемел. А теперь двумя пальчиками покрывало с кровати, изящным движением единственную кнопочку на пеньюаре. "Ну что ты стоишь как истукан? Поехали!"
И… поехали. Нет, даже не поехали, а полетели…
Парнишка, несмотря на свои юные годы, оказался весьма опытным, умелым и изобретательным любовником. И - вот она, юная, ненасытная страстность - абсолютно, безгранично неутомимым. Что называется, и раз, и два, и пять, и сладостные судороги становятся почти что болезненными, и все равно нет никаких сил добровольно прервать эту безумную вакханалию, а он, гибкий, подвижный, ласкающий и покоряющий, кажется до бесконечности готов крутить свои бесконечные кульбиты…
- Слава, кофе я заварила. Времени у меня - в обрез. Так что поторопись, пожалуйста.
Некоторое недоумение на лице. Вероятно, после ночных слабостей он ожидал более теплого и нежного утреннего приветствия. Но моментально все понял и быстро взял себя в руки. Это хорошо. Значит, подойдет для работы. Молодых, начинающих работников Дина практически всех пропускала через свою спальню: и некоторое развлечение, и разнообразие, и своего рода тест на совместимость, - тех, которые после ночи утех рассчитывали на продолжение каких-то особых отношений, Дина изгоняла безжалостно. Продолжение могло и последовать, но любая инициатива в этом направлении могла исходить лишь от нее и зависеть исключительно от ее намерений и желаний. Славик определенно имел в будущем неплохие шансы.
Так что Вишневский - старая гнида - был абсолютно прав. Сегодня у нее в голове действительно кружатся некоторые образы, весьма далекие от их текущих дел.
- Ну вот так уже значительно лучше. Такая улыбка-воспоминание о чем-то невероятно сладостном вам необыкновенно идет.
"Снова эта перезрелая сволочь!"
- И все-таки ты сука, Вишневский!
- Ну вот опять! И это при наших-то нежных, интимных и неформальных отношениях!.. А вообще-то знаете что, Дина Леонардовна? Я не расположен тратить свое время на то, чтобы выслушивать гадости от зарвавшейся вороватой и блядовитой бабенки. Желаете говорить о делах - всегда пожалуйста. Намерены сквернословить, оскорблять и молотить глупости - воля ваша. Только без меня.
С какой бы радостью Диночка Леонардовна Тимашевская вонзила свои ухоженные, остро отточенные, с замысловатыми абстрактными кружочками-точечками-полосками ноготки в мерзко-глумливую, самодовольную и самоуверенную улыбку Ростислава Львовича Вишневского. Вонзить и резко провести сверху вниз. А потом еще раз, теперь уже слева направо, так, чтобы его лоснящуюся физиономию можно было бы использовать для игры в кровавые крестики-нолики. Ох как бы это было сладостно! Но, к сожалению, этот мерзавец был прав - его потрясающая сила и заключалась именно в том, что, практически во всех спорных, заковыристых и неоднозначных ситуациях он почти всегда оказывался правым, - их действительно объединяли, разумеется, не нежные, не интимные, но вполне даже неформальные отношения особенного свойства.
"Я - девочка из интеллигентной, вполне благополучной и достаточно обеспеченной семьи!" - именно так любила себя характеризовать Диночка Тимашевская. И это было истинной правдой.
Давно канули в Лету те времена, когда ее папа, Леонард Витольдович Тимашевский, абсолютно обрусевший польский еврей, - заканчивая юридический факультет университета, мечтал о яркой и громкой адвокатской карьере. Практическая жизнь оказалась куда суше, скучнее и примитивнее мечтаний о фантастической славе господина Плевако и иже с ним.
Утомительная и нудная служба в районной юридической консультации угнетала и раздражала: болото мелких домашних склок, пьяных поножовщин, разводов и разделов имущества - тьфу ты господи! - ту дрянь, которую приходилось делить между бывшими супругами, и имуществом-то можно было назвать лишь с большой натяжкой; и воровство, воровство, воровство… глупое, примитивное, копеечное… Зарплата, разумеется, была соответствующей. А если вдруг и случались какие-то мало-мальски на что-то похожие гонорары, то тут же обнаруживалась целая толпа претендентов на благодарность за предоставленную возможность заработать. А не поделишься сегодня, так завтра и вообще следует забыть о каких-то дополнительных доходах. Заклюют и загрызут.
Не лучшим образом складывалась карьера и у супруги Леонарда Витольдовича, Елены Владимировны Тимашевской-Березиной. Закончив с отличием факультет экономики, Елена Владимировна никак не могла подыскать для себя какую-то достойную работу. То интересное место "уплывало" из-за рождения дочери и декретного отпуска, то потенциальный работодатель - какой-нибудь сально-неумытый недоросток - недвусмысленно намекал на неизбежность особых внеслужебных контактов, то… Ну, в общем, что называется, "не фартило".
Перелом произошел в тот момент, когда один из жуликоватых клиентов Леонарда Витольдовича, директор разворованной подчистую плодоовощной базы, "отмазанный" стараниями адвоката от серьезного срока, пригласил господина Тимашевского к себе на постоянную работу в качестве юридического консультанта.
Отношения между клиентом-работодателем и адвокатом сложились - лучше некуда! Тимашевский - человек способный, хваткий и легко усваивающий новую и непривычную для него информацию - быстро внедрился в неизвестную для него дотоле профессиональную сферу. И его "патрон", сохраняя для себя Леонарда Витольдовича как внештатного юридического специалиста, побеспокоился о карьерном росте Тимашевского в подвластной ему области. Через полгода Леонард Витольдович уже был заведующим секцией базы, еще через три-четыре месяца - заместителем директора среднего по масштабам овощного магазина, а еще через некоторый срок - директором крупнейшего магазина-салона, обеспечивающего фруктово-овощные поставки значительнейшим персонам страны, вплоть до партийно-правительственной элиты. А когда удалось успешно решить незначительные технические мелочи - избавиться от излишне дотошного и придирчивого главного бухгалтера и оформить на эту должность собственную супругу (разумеется, официально в Совдепии семейственность на служебном уровне не поощрялась, но если речь заходила о работниках столь ответственного уровня, на который волею судьбы вынесло Леонарда Витольдовича, некоторые отступления от общепринятого порядка не считались чем-то решительно недопустимым), и юридическая, и экономическая базы будущего семейного благосостояния были достойно обеспечены.
И оно - благосостояние - начало расти не по дням, а по часам.
О чем тут говорить? Для умевших и имевших возможности крутиться в особой, созданной социализмом системе постоянной недостаточности эти годы до сих пор вспоминаются как райские времена безотказного принципа: ты - мне, я - тебе. Для сторонних наблюдателей, не включенных в "элитный" оборот, оставались лишь злословия и проклятия: "Поганые торгаши!"
А "торгаши", плевав на все и на всех, жили своей особой жизнью, обеспечивая необходимые потребности собственного клана.